Шелковая императрица

ГЛАВА 24 ОАЗИС ДУНЬХУАН, ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ

Умара и Пять Защит без помех встретились у стены сада несторианского епископа, и теперь сердца их бешено стучали от волнения. Под ветвями, клонившимися под тяжестью персиков и абрикосов, они поцеловались второй раз в жизни. Луна освещала их лица бледным, призрачным сиянием.

— Пять Защит, не перебраться ли нам в укрытие? Здесь есть домик садовника, — показала она, поежившись от ночной прохлады.

Внутри ухаживавший за садом монах хранил инструменты, стремянку, корзины с рачительно собранными прошлогодними падалицами и пустые — для будущего урожая. На одной из таких корзин они впервые познали друг друга.

Пять Защит никогда прежде не переживал ничего подобного: он чувствовал, как колотится сердце, как восстает его нефритовый жезл, как по телу разливается сладкий жар, словно передающийся ему от Умары. А она навсегда сохранила волнующее воспоминание о первом — немного неловком, но таком страстном — прикосновении к ее груди ладоней любимого, когда она робко расстегнула одежду и откинулась назад, опершись спиной о тяжелую корзину.

— Я хочу всегда быть с тобой! Хочу разделить с тобой жизнь! Мы ведь никогда не расстанемся? — ворковала Умара, свернувшись клубочком и прижавшись головой к плечу возлюбленного.

— Но я всего лишь бедный монах и не имею своего дома… — сказал он, словно вяло пытаясь защититься от перемен, от потери всего, чему он учился долгие годы.

— Но ты же любишь меня?

— Конечно, Умара!

— В таком случае разве ты сможешь жить без меня?

— Думаю, нет… — прошептал юноша.

— А я готова пойти за тобой хоть на край света! — восторженно откликнулась девушка.

— Но на меня возложена забота о паре младенцев. Я обязательно должен исполнить свой обет — отвезти их в Лоян. А это не так просто, ведь сейчас они в руках у вождя персов, у которого и сам я пока еще в плену. Он рассчитывает забрать их с собой в Персию, чтобы разыграть там отвратительный ритуал — устроить брак между братом и сестрой!

— Но ты возьмешь меня с собой?

— А как же твой отец?

— Я хочу жить с тобой! Неважно где! — пылко заявила Умара.

Они еще долго целовались и расстались только на заре, договорившись уже вечером встретиться здесь же. Пять Защит бегом вернулся к месту ночевки и тихо прокрался на место. Так продолжалось больше недели, и, казалось, сон ему теперь вовсе не нужен.

Однажды утром он, радостно вспоминая подробности свидания по дороге в общую залу постоялого двора, где все уже собирались к завтраку, увидел Улика, который, под стать настроению самого Пяти Защит, сиял, словно начищенный медный кувшин.

— У тебя какая-то радость, Улик? — поинтересовался молодой монах.

— Я не узнаю господина Маджиба! Он дал мне серебряную монету и поблагодарил за службу, чего никогда прежде не случалось! Господин Маджиб все последнее время доволен, но сегодня, верно, день какой-то совсем уж особенный!

Маджиб уже восседал за столом, встречая своего пленника улыбкой, достойной дорогого родственника.

— Несомненно, это влияние божественных близнецов, которые обратили на нас благожелательный взгляд Ахурамазды! — рассуждал он в ожидании завтрака. — Этот епископ так нуждается в моей помощи… Он торопит нас! А значит, и сам не откажется помочь. Если бы не пересох источник, мы бы так и не узнали, где скрыто тайное производство шелка! В Ширазе не называли имя оазиса, и принц Йездигерд не желал отпускать нас в путь, он говорил, что не может зря терять преданных людей, что мы ничего не найдем, ведь Китай столь обширен… Как замечательно, что я настоял на своем! Никогда нельзя сомневаться в милости Ахурамазды. — От волнения у Маджиба даже перехватило дыхание.

Улик шепотом переводил все это Пяти Защитам и подоспевшим индийцу с ма-ни-па.

— Вы весьма мудры, господин Маджиб! — почтительно передал через толмача китайский монах. — Но как вы собираетесь возродить к жизни пересыхающий источник?

— О, ты увидишь своими глазами, Улик… Они тоже увидят, — милостиво повел он рукой в сторону пленников. — Завтра мы все уезжаем, разобьем лагерь возле источника в горах.

— Но почему бы ему просто не оставить нас здесь до возвращения? Это было бы гораздо полезнее для детей, чем брать их с собой в пустыню! — воскликнул Пять Защит, которого привела в ужас одна лишь мысль о необходимости расстаться с Умарой.

Ответ главы персов не заставил себя ждать:

— Господин Маджиб решил, что едут все. Он говорит, что не доверяет ни одному из вас, — пояснил Улик, жестом выражая искреннее сожаление. — Могут остаться только индийцы, слона ведь не возьмешь с собой! — Улик обернулся к Кинжалу Закона и стоявшему за его спиной погонщику.

В тот вечер, чтобы быть уверенным, что пленники никуда не денутся, Маджиб приказал им устроиться на ночь рядом с ним, в жарко натопленной комнате, так что Пять Защит, конечно, не попал к стене сада.

Ночь прошла без сна — Пять Защит только и думал, что Умара теперь решит, будто он просто расхотел с ней встречаться. Он непременно должен передать ей весточку! Но как? К утру он не надумал ничего лучшего, чем открыться Кинжалу Закона. Тот мог ходить, куда пожелает, персы не следили за ним. В этот раз бессонная ночь сказалась на нем самым неблагоприятным образом.

— У тебя круги под глазами. Ты не спал? Что-то случилось? — очень кстати сам спросил у него Кинжал Закона.

Пять Защит, помедлив, решился:

— Я должен сказать тебе нечто неслыханное: я влюблен!

— Монах не может влюбляться! Ты шутишь! — округлил глаза Кинжал Закона.

— Какие шутки! Любовь обрушилась на меня внезапно и беспощадно. Я сам не понял, как это произошло. Наверное, это кама![41]

Индиец даже отступил назад, чтобы лучше рассмотреть друга. Пять Защит был серьезен, как никогда, его лицо отражало бурю чувств.

— И давно это случилось?

— Почти десять дней назад! — вздохнул помощник Безупречной Пустоты.

— А ты помнишь, что говорит по этому поводу Винайяпитака?[42] В Пешаваре послушник, который влюбился в женщину, рискует быть изгнанным из обители!

— Я не желал этого. Будда учит нас принимать события, позволяющие нам взрослеть, и я не чувствую себя виноватым! — твердо сказал Пять Защит.

— И кто та особа, что произвела на тебя столь сильное впечатление?

— Дочь несторианского епископа, это любовь с первого взгляда…

— Умара?

— Именно так. Дочь того, кто беспокоится об источнике и кому Маджиб обещал помощь.

— «С первого взгляда!» Только не говори, что за эти несколько дней вы успели заняться любовью!

— Это произошло само собой, сразу. Кинжал Закона, это случилось с такой внезапностью и с такой силой, что напоминает Просветление! Вроде того, что снизошло на Будду под деревом Бодхи, когда он познал Четыре Благородные Истины! — взволнованно воскликнул ученик Безупречной Пустоты.

— О Пять Защит, ты преувеличиваешь! Любовь слепа! — качая головой, растерянно бормотал последователь Малой Колесницы.

— После той первой встречи на дороге мы столкнулись снова — на утесе в пустыне, когда я поднялся, а ты оставался внизу с ма-ни-па… Она стояла там, хотя не должна была находиться в таком месте, тем более одна!

— Ага, теперь я лучше понимаю, отчего ты так долго стоял на вершине! Когда ты спустился, я заметил перемену в твоем лице.

— Знаешь, мне на ум приходит китайская поговорка: «Когда вступает в дело судьба, вода и горы перестают встречаться»… И теперь я понимаю, что это значит! Стоит лишь заменить слово «судьба» на имя Блаженного!

— Ты действительно веришь, что Будда Шакьямуни устроил вашу встречу? — хмыкнул индиец.

— Как я могу в этом усомниться? Разве каждый истинно верующий не проходит по жизни под постоянным присмотром Будды и не следует его наставлениям?

— Она христианка, а ты — буддист! Тебя это не смущает?

— Какое это имеет значение? Любовь преодолевает различие наших вер.

— Скажи, а вчера вечером у тебя тоже было назначено свидание с малышкой Умарой?

— Как ты догадался?

— Значит, вы встречались и вечером накануне, и еще раньше? Тебя не бывало с нами ночью… Я думал, ты просто ложился спать на свежем воздухе… — улыбнулся Кинжал Закона. — Теперь я догадался, отчего ты расстроен: должно быть, вчера она ждала понапрасну!

Пять Защит смущенно потупился:

— Я опасался, что ты будешь осуждать меня…

— Все люди подвержены чувствам… Кто я такой, чтобы осуждать кого-то? Ты сам должен решать, что для тебя лучше. Ты мой друг и всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

— А… ты не передашь от меня кое-что Умаре?

Кинжал Закона заколебался, размышляя, не считать ли такую услугу потаканием тяжкому греху камамитьячара,[43] ведь он поможет монаху нарушить правила сангхи. Однако сразу вспомнил о только что данном обещании.

— Хорошо, я передам ей твое послание. — Он задумался. — Пожалуй, я поеду вслед за тобой к источнику. Вдруг именно там я смогу помочь тебе бежать от персов… А что станется с девушкой? Ты надеешься потом вернуться сюда?

— Она поедет со мной! Мы с Умарой решили, что никогда не расстанемся!

Глаза индийца полезли на лоб. Он с трудом собрался с мыслями, чтобы начать вразумлять друга, но в этот момент их беседу прервал резкий голос Маджиба, в котором звучало нетерпение. Пришлось быстро собираться в путь, седлать лошадей, рассчитываться с хозяином постоялого двора.

Кинжал Закона подозвал Улика:

— Спроси у своего господина, могу ли я поехать с вами, если того пожелаю. Что бы он ни думал, слон Синг-Синг может оказаться очень полезен!

Улик передал его просьбу Маджибу.

— Господин благодарит тебя, но не понимает, каким образом слон поможет.

— Видишь ли, конечно, магия — великая сила, но кто знает, вдруг полезнее окажется сила слоновьего хобота? Разве твой господин не знает, что слон умеет работать — переносить грузы, расчищать завалы?

— Господин Маджиб не возражает против того, чтобы ты отправился вместе с нами к источнику в пустыне! — сообщил Улик после коротких переговоров с Маджибом.

Когда они выехали, Пять Защит приуныл: раз индиец примкнул к ним, то не сможет ничего передать Умаре! Кинжал Закона постарался его ободрить:

— Как только мы вернемся в Дуньхуан, я пойду и передам твое послание девушке и объясню ей причины твоего отсутствия. Она все поймет, если испытывает к тебе те же чувства, что и ты к ней. Если же персы не захотят возвращаться в оазис, мы попробуем убежать!

Но когда они выехали из города, то сразу увидели Умару, поджидавшую их рядом со своим отцом.

— Ну что ж, — подмигнул другу Кинжал Закона, — если вам и не представится случай поговорить, то уж мне передать от тебя весточку будет совсем легко.

По приезде их поместили в большом шатре, поставленном поодаль от грубого каменного здания мастерской, откуда никто так и не появился. Как им объяснили, монахи были заняты молитвой об успешном оживлении источника.

В этот день Маджиб сходил взглянуть на высохшее русло, а также совершал какие-то непонятные приготовления и выбирал жертвенного барашка. Барашков было всего несколько, и по выражению лица перса стало ясно, что ни один из них не годится — то ли цвет шерсти не тот, то ли пятна расположены не в нужном месте… Маджиб все же указал на одного и дал через Улика какие-то распоряжения пастуху.

На следующий день предстояло магическое действо. Однако могмарт был как будто чем-то встревожен или недоволен. Он несколько раз уходил к провалу, из которого прежде текла вода, бродил там вокруг и снова в задумчивости возвращался в шатер.

Вечером Маджиб наконец подозвал епископа.

— Вода-то есть, — хмуро сказал он тому. — Я чувствую, что она никуда не ушла, а значит, волхвование не нужно, и вы ничем мне не будете обязаны. Что-то преградило ей путь. Наверное, всего лишь сдвинулись камни. Его услуги будут вам полезнее моих, — перс указал на слона.

На следующий день благодаря совместным усилиям людей и слона огромный камень, нависающий над источником и, как оказалось, отделенный от основной скалы трещиной, откололи и отбросили. Открылась маленькая пещерка, прежде недоступная человеку, и стало видно, что в глубине ее случился обвал. Расчистить его, тем более с помощью слона, оказалось совсем нетрудно, и вскоре сквозь камень пробилась струйка, которая по мере продвижения работ делалась все мощнее.

Когда она превратилась в весело журчащий ручей, Аддай Аггей упал на колени, благодаря Единственного Бога, позволившего удалить камни. Монахи-рабочие окружили своего епископа, радостно улыбаясь и повторяя вслед за ним слова молитвы. Буддисты решили присоединиться и воздать хвалу Будде — по их мнению, без его участия дело едва ли смогло бы завершиться столь удачно.

Когда же люди отдали богам первую необходимую дань, пришло время вспомнить о главном герое дня:

— Да здравствует слон Синг-Синг! — наперебой славили гиганта на китайском, сирийском и персидском языках.

Аддай Аггей не забыл и Маджиба, сказав, что без его совета они никогда не решились бы ломать скалу и не вернули бы воду, да и этот замечательный слон появился здесь благодаря ему. Это привело Маджиба в хорошее расположение духа и вернуло ему надежду на успех будущих переговоров с епископом по поводу шелка.

В общей суматохе никто не обратил внимания, что Пять Защит подошел к Умаре.

— Прости меня, что не пришел вчера! Поверь, я очень хотел, но этот перс вдруг снова начал следить за каждым моим шагом. Если бы я только мог… но отлучиться было решительно невозможно…

Она прервала его оправдания:

— Как хорошо, что ничего серьезного не случилось, я ведь испугалась за тебя! — и украдкой погладила руку юноши.

Большего они не могли себе позволить, да и вообще беседу пришлось прервать: епископ Аддай Аггей подошел, чтобы предложить молодому махаянисту принять участие в торжественной церемонии благодарения за чудесное обретение иссякшей было воды.

— А затем приглашаю вас для совместной трапезы — так принято в несторианской церкви, и я думаю, что буддийскому монаху не будет зазорно разделить с нами стол…

Пять Защит поклонился и от всего сердца поблагодарил.

Барашек все-таки пригодился — его зажарили на раскаленных углях, поливая ароматным маслом. По распоряжению Аддая Аггея ради Маджиба и других гостей доставили виноградное вино, которое несколько недель тому назад прислал Море Покоя. Праздник посреди пустыни Гоби, посвященный «возвращению воды», затянулся до поздней ночи. Сначала распевали гимны и исполняли ритуальные танцы, но вскоре движения приобрели некоторую разухабистость, а пение с каждой минутой делалось все менее набожным.

Кинжал Закона, Пять Защит и ма-ни-па не прикасались к вину — не столько из приверженности аскетизму, сколько потому, что постоянно искали возможность побега. Скорость поглощения веселящего напитка всеми прочими была многообещающей…

Пять Защит позаботился вовремя покормить малышей, подозвав Лапику.

— Какие они милые! Особенно девочка, несмотря на странное личико! — восхитилась Умара и взяла малышку на руки. Та заулыбалась.

— Наверное, приняла тебя за маму! Ведь после того, как она осиротела, ни одна женщина не подходила и близко!

— Так она сирота?

— Думаю, да. Мне вручили детей в Самье именно потому, что о них некому было позаботиться.

Они некоторое время посидели вдвоем, держась за руки и глядя на заснувших малышей.

Когда же они вернулись к остальным, персы уже мертвецки напились, в том числе и Маджиб, — все спали вповалку прямо у догоравших костров. А из помещения фабрики доносился богатырский храп монахов, которые на радостях также чересчур увлеклись вином. Очевидно, Аддай Аггей тоже ушел спать, на протяжении всего праздника не отставая в выпивке от прочих.

— Надо бежать, Пять Защит! Другого такого случая не будет! — решительно сказала Умара.

— А твой отец, любовь моя? Ты готова его оставить?

— Отец всегда говорил, что для него главное — чтобы я была счастлива! Надеюсь, однажды я смогу рассказать ему, что нашла свое счастье. Надеюсь, он поймет, что у меня не было другого способа разделить жизнь с возлюбленным, и будет рад, что в итоге все у меня сложилось хорошо!

К ним присоединились Кинжал Закона и ма-ни-па, которые тоже сочли момент самым подходящим для побега. Оказывается, во время пира они не столько ели, сколько потихоньку собирали съестные припасы.

— Без твоего слона, Кинжал Закона, вода сюда не вернулась бы, а мы остались бы под неусыпным присмотром. И если сейчас мы сможем выбраться отсюда, то лишь благодаря тебе! Как же мне выразить признательность? — воскликнул Пять Защит. Он подозвал ма-ни-па и стал что-то настойчиво втолковывать ему на ухо. Тот слушал нахмурившись, но потом согласно кивнул и обратился к Кинжалу Закона.

— Ом! Я должен поделиться с тобой важными сведениями, о Кинжал Закона. Некоторое время назад я разговаривал с твоим наставником Буддхабадрой.

При этих словах ученик и первый помощник Буддхабадры едва не лишился чувств.

— Где?! Когда?

— Это случилось за несколько недель до нашей встречи на постоялом дворе. Все произошло в горной пещере, твой учитель находился там с другим духовным лицом.

— В пещере?

— Именно так! На склоне горы, неподалеку от дороги в монастырь Самье. Это было полторы луны назад, даже немного больше.

— Но почему ты только теперь говоришь об этом, ма-ни-па? — Кинжал Закона побагровел от возмущения.

— Я совершил проступок. Я взял у них деньги, обязавшись кое-что сделать, но не выполнил обещания. И кроме того, я думал, что совершу страшный грех, похитив для них свиток, — я же не знал, что тот человек может владеть им по праву. Я собирался хранить это в тайне. Знал только мой друг Пять Защит, но он с самого начала пообещал мне держать язык за зубами. Но теперь он попросил меня поделиться с тобой этой историей, и я согласился. Мы очень обязаны твоему слону, и ты готов нам помочь, ом! Но теперь тебе, возможно, не по пути с нами… я не могу дальше скрывать это… мы и так обязаны тебе и слону.

Пять Защит напомнил:

— Расскажи про того человека! — Он повернулся к индийцу и пояснил: — Буддхабадра был там не один. Человек, составлявший ему компанию, сильно напугал нашего друга.

Когда Умара, пропустившая самое начало разговора, услышала имя Буддхабадры, она вдруг вцепилась в руку возлюбленного.

— Что с тобой, Умара? Ты боишься? Ничего, все будет хорошо! — нежно сказал Пять Защит.

— Нет, дело в другом… Но сейчас не время говорить об этом. — Она еле нашла в себе силы ответить спокойно.

— Почему? Это что-то важное? Я должен знать!

— Нет, это может подождать. Расскажу позже, когда мы останемся наедине…

А Кинжал Закона продолжал расспрашивать ма-ни-па про обстоятельства его встречи с настоятелем монастыря в Пешаваре.

Еще недавно Буддхабадра был жив!

Эта добрая весть бальзамом пролилась на сердце его ученика. Достопочтенный настоятель не исчез бесследно в горах после того, как велел погонщику ждать его на постоялом дворе.

— И как он тебе показался? Он был здоров? Как случилось, что вы встретились? Я хочу знать все подробности вашего разговора!

— Я шел по горной тропе. Некий человек окликнул меня и попросил заглянуть в пещеру, он сказал, что тут нуждаются в моей помощи. Там лежал Буддхабадра, он не мог дальше идти.

— Он был болен? — встревожился Кинжал Закона.

— Он натрудил ноги и к тому же сильно перемерз. Мне показалось, он просто нуждается в хорошем отдыхе.

— Почему этот неизвестный отвел тебя к настоятелю?

— Они оба предложили мне за вознаграждение отыскать в монастыре Самье одну буддийскую рукопись и принести ее им. Дали мне немного денег вперед и обещали, что я получу гораздо больше, как только выполню поручение.

— И ты пошел в Самье?

— Ом! Но не смог получить там рукопись. Настоятель Рамае сГампо велел мне догнать Пять Защит и помочь ему благополучно доставить в Лоян близнецов… Так что я не смог выполнить задание, данное мне теми двумя в пещере… Поэтому мне было очень стыдно, ведь я оставил себе деньги! Если они меня встретят, то убьют на месте! — закатил глаза ма-ни-па.

— Все это представляется мне очень странным и запутанным, но могу тебя заверить, что мой несравненный настоятель не имеет отношения ни к чему дурному! Буддхабадра никого не способен убить! — засмеялся Кинжал Закона.

— Но тот второй — вот он точно способен… он очень, очень страшен… — пробормотал странствующий монах.

— Если бы я узнал все это раньше! Теперь остается только идти в Самье… Если Буддхабадра не там, то где же еще? — решил Кинжал Закона.

— Давайте обсудим остальное позже! Кто-нибудь в любой момент может проснуться, особенно этот Маджиб, — прервал их Пять Защит, и они все вместе заторопились в дорогу.

Они не решились забирать чужих коней: те, конечно, заржали бы, а ведь кто-нибудь мог их сторожить и проснулся бы, даже сморенный вином. Только умница Прямо Вперед умел молчать, когда ему велел хозяин.

Впереди шли Умара и Пять Защит, за ними плавно двигался слон, на котором восседали Кинжал Закона и погонщик, ма-ни-па замыкал шествие, ведя в поводу жеребца и присматривая за корзиной у того на спине: он сам вызвался защищать драгоценный груз от любых напастей. Позади бежала Лапика, также считавшая своим долгом охранять детей.

Наконец они разглядели в темноте приметный куст колючки и пирамиду камней, отмечающие поворот на Шелковый путь. Здесь разделились: Пять Защит, Умара и ма-ни-па с младенцами двинулись на восток, а Кинжал Закона, погонщик и слон — на запад. Наступил момент прощания.

— Я в долгу перед тобой! Надеюсь, когда-нибудь мне представится случай вернуть этот долг. Пусть однажды Блаженный снова скрестит наши пути, — сказал Пять Защит индийцу.

— Я буду от всего сердца молиться, чтобы так и случилось, — ответил Кинжал Закона, обнимая друга.

— Не забудь: если я тебе понадоблюсь, ищи меня в Лояне! — добавил Пять Защит.

— Пусть Блаженный благословит тебя и ваш союз с Умарой! Будьте счастливы!

И маленькая компания, сопровождавшая Небесных Близнецов, отправилась навстречу неизвестности, вооружившись любовью и надеждой.

Через восемь дней, передвигаясь столь быстро, что удалось преодолеть расстояние двенадцати дней пути, они почти добрались до Нефритовых врат.

— Вон та крепость на горизонте — это и есть Чжай-гуан![44] Она стоит на реке Тао-лай, — объяснял Умаре Пять Защит.

К полудню они оказались у подножия гор Цилинь,[45] перегородивших Шелковый путь и острыми зубцами врезавшихся в небо.

— Я предполагаю свернуть и обойти крепость стороной. У нас нет товаров, но таможенники с любого путника требуют плату за проход, а за коня еще дороже, — сказал Пять Защит.

— Это разумно, но не сильно ли мы рискуем, ведь с нами дети! Путь по горам опасней, а если мы все-таки попадемся, нас посчитают преступниками, — забеспокоился ма-ни-па.

— Не попадемся — мы пойдем пастушьими тропами, куда не забредает ни один стражник. А горы, здесь совсем не такие, как в Тибете.

Они свернули на хорошую, удобную тропу, уходившую к северу.

Закат отбрасывал на скалы красные блики. Там начиналась страна пастухов и контрабандистов. С высотой воздух становился холоднее.

Через некоторое время, когда окончательно стемнело и путь им освещала лишь ущербная луна, из корзины раздалось хныканье; Небесные Близнецы проголодались.

Вскоре нашлось хорошее место для ночлега, тропа вышла на берег пересохшей речки. На ее песчаном мягком дне, казалось, удобнее всего устроиться. Они спустились и немного прошли по песку. Вдруг Лапика насторожилась и начала принюхиваться, затем остановилась и зарычала. Внезапно впереди взметнулось что-то темное, раздался сдавленный возглас. Непонятно откуда возникли два смутных силуэта.

Пять Защит мгновенно принял боевую стойку, а ма-ни-па столь же стремительно выхватил из рукава ритуальный кинжал фурбу. Всего за несколько ударов сердца Умара успела испугаться, вспомнив рассказы о пустынных призраках, и успокоиться, сообразив, что возглас принадлежал обычному человеку. Мысль о том, что люди бывают опаснее призраков, напугала ее снова.

— Эй, назовите себя! — резко выкрикнул китайский монах.

— Не трогайте нас! Мы не сделаем ничего плохого! Мы простые путники и остановились тут поспать! Прошу вас, позовите к себе собаку! — откликнулся юношеский голос.

— Не делайте резких движений, и Лапика вас не тронет. Подойдите ближе, дайте себя рассмотреть.

Две фигуры робко приблизились — мужчина и женщина, худые, среднего роста.

Когда развели костер, пара оказалась совсем молоденькой.

Голубые глаза юноши не были раскосыми, и это говорило о западном происхождении или по крайней мере о примеси чужой, не восточной крови; внешность девушки не оставляла сомнений — она китаянка. В этом у пары было общее с Пятью Защитами и Умарой, только, наоборот, он был китайцем, а она пришла с Запада.

— Откуда вы идете? — стал расспрашивать Пять Защит, когда они назвали друг другу свои имена. — Мы сами пришли из Дуньхуана. Я — буддист, а она — христианка. Ну а ма-ни-па — это ма-ни-па… Он из Тибета.

— А мы из Чанъаня, уже месяц в пути! Я — манихей, а Нефритовая Луна… конфуцианка, — ответил Луч Света.

— Я работала красильщицей на шелковом дворе, — без малейшего смущения сказала китаянка.

— Так вот почему вы идете таким путем! Я слышал, всех, кто знает секрет шелка, не выпускают из Китая. Ну… мы тоже решили обогнуть Нефритовые врата… — неопределенно махнул рукой Пять Защит.

В это время Умара извлекла из корзины детей и как раз пристраивала их к сосцам огромной собаки, словно двух щенят.

— Ой, у вас малыши? — всплеснула руками китаянка. — А почему их кормит собака?

— Это Небесные Близнецы! — ответил ма-ни-па.

Пять Защит пояснил:

— Они сироты, а мы просто о них заботимся. Лапика кормит их с самого момента рождения.

— Поразительно! Я такого никогда не видела! — изумилась китаянка, склоняясь над малышами и без страха поглаживая собаку. — Ой, а у этого ребенка половина лица — точь-в-точь как у обезьянки!

По мере продолжения беседы беглецы, тропы которых столь неожиданно пересеклись, с удивлением обнаружили, что у них немало общего. Возникшее доверие побудило их взаимно поделиться подробностями своей жизни.

— Но почему вы не остались в Чанъане? — поинтересовался Пять Защит.

Луч Света решился рассказать все как есть:

— Нам пришлось бежать, потому что власти хотели нас схватить.

— Нас предал человек по имени Морская Игла, он обманул нас, поступив так из ревности! — с горячностью добавила Нефритовая Луна.

— Если у вас будут трудности и по дороге в Турфан вы посетите оазис Дуньхуан, как раз на полпути, вы можете постучаться в дом моего отца! Он епископ несторианской общины. Там никогда не отказывают в милосердии бедствующим путникам. Но только обещайте, что не скажете ему, что встретили его дочь на тропе контрабандистов!

— Аддай Аггей — твой отец?! — воскликнул кучанец, его светлые большие глаза еще сильнее расширились от удивления.

— Откуда ты знаешь его имя? — изумилась Умара.

— Я слышал, как о нем говорил дьякон, первый помощник нашего наставника. Твой отец не раз бывал в Турфане и встречался с главой нашей общины, его зовут Море Покоя. Манихеи изготовляют шелковую нить, а несториане ткут из нее материю и продают в Китае. Конечно, это незаконно, но очень прибыльно, — объяснил Луч Света.

— Оказывается, мой отец еще более скрытен, чем я предполагала! У него целое производство, а не просто мастерская! — покачала головой Умара. — Сейчас дела пошли на лад, но есть одно несчастье — запас нити у моего отца почти полностью истощился, работа вот-вот остановится!

Луч Света встрепенулся:

— Я должен доставить в Церковь Света в Турфане коконы и яйца, личинки шелкопряда в состоянии спячки. Неожиданный мор погубил нашу колонию, и наставник послал меня в Чанъань, чтобы привезти новые личинки и восстановить производство нити! — Кучанец не осмелился признаться новым знакомым в том, что сам уничтожил шелкопрядов, лишь бы вернуться к Нефритовой Луне.

Две пары еще долго сидели у огня, болтая о пустяках, отыскивая все больше сходства в своих судьбах, совершенно измененных любовью. И все четверо уверились, что любовь способна преодолеть какие угодно преграды.

На следующее утро они пошли своими дорогами, одни — в сторону Китая, другие — к западу. Никто из них не мог предположить, пересекутся ли их пути вновь.

— Если в будущем мы попытаемся отыскать вас, где начать поиски? — спросил Пять Защит у Луча Света.

— В Церкви Света в Турфане. Если меня там не будет, постараюсь найти способ оставить вам весть. А где найти вас?

— Безусловно, в Лояне. Там я во всем повинюсь перед учителем Безупречной Пустотой и уйду из монахов. Буду жить как обычный человек, у меня будет семья! — улыбнулся Пять Защит. — Думаю, если вы доберетесь до Лояна, то легко сможете нас найти.

Перед тем как расстаться, Луч Света протянул новому другу свернутые одежды.

— Это вот — одеяние китайского солдата, а это — монаха-даоса. Те самые, без которых нам не удалось бы сюда добраться! Эти костюмы нам больше не нужны. Возьми. Может быть, они вам пригодятся.

— Ты же не хочешь, чтобы я бродил по рынкам Китая, выдавая себя за торговца целебными растениями? — пошутил Пять Защит.

— Кто знает! В компании с ма-ни-па и двумя младенцами ты мог бы иметь успех!

Махаянист громко рассмеялся:

— Монах Большой Колесницы никогда не станет выдавать себя за даоса!

— Не надо зарекаться, — рассудительно заметила Умара. — Все может быть!

Их окружали синеватые горные вершины, проступавшие сквозь густой утренний туман, который только-только начинал рассеиваться, предвещая ясный день.

— Доброго пути! И пусть Блаженный Будда будет к вам благосклонен! — от всего сердца пожелал Пять Защит.

— И пророк Мани, поборник Света, пусть сопровождает вас в пути! Знайте, что мы всегда будем рады видеть вас в Турфане! — ответил Луч Света.

— Мой Единый и Неделимый Бог по неисчерпаемой своей доброте пусть защищает вас от напастей! В Лояне вы всегда встретите наш теплый прием! — вздохнула молодая несторианка.

— Ты ничего не скажешь? — спросил Луч Света у Нефритовой Луны, которая одна хранила молчание.

— Между Буддой и Единым Богом предпочитаю не выбирать. Я верю, что нас всех оберегают звезды Удачи и Любви. А созвездия Волопаса и Ткачихи, которые соединяются каждый год, обозначая наступление праздника влюбленных, пребывают на высоком мосту перед Желтым Императором, рядом с Млечным Путем, который обычно их разделяет! — тихо проговорила китаянка.

Чуть в стороне от этой группы ма-ни-па с полузакрытыми глазами и широко распростертыми руками бормотал свою молитву.

— Что ты делаешь, ма-ни-па? — поинтересовался Луч Света, только теперь заметивший непривычную для него сцену.

— Я молюсь Блаженному Будде о вашей будущей жизни. Я прошу, чтобы вы, все четверо, стали «драгоценностью»! Вы заслуживаете этого! Ом!

— Что означает «быть драгоценностью», ма-ни-па? — удивился кучанец.

— Я говорю о подарке Будды — глазах, которые он дал несчастному слепому во время одного из череды своих существований! Старый лама заверил меня, что человек, обладающий таким глазом, всегда найдет свою дорогу и непременно достигнет Пути Освобождения! Я молю, чтобы Глаза Будды смотрели на мир ради вас четверых! — возвестил странствующий монах с глубоким поклоном, приложив руки к груди.

Эта его речь стала своего рода благословением, с которым Луч Света и Нефритовая Луна тронулись в путь. Когда они скрылись за поворотом тропы, Пять Защит со спутниками также начали собираться в дорогу.

Юноша был озабочен сначала выбором наилучшей тропы, затем его одолели мысли о будущей встрече с наставником и о том, как может повернуться их разговор. Он так погрузился в свои размышления, что далеко не сразу обратил внимание на мрачное выражение лица дочери Аддая Аггея.

— Почему у тебя такой печальный вид, Умара? Что тебя огорчает?

— В Дуньхуане я не попрощалась со своим единственным другом! Это мальчик… Помнишь, когда мы с тобой впервые говорили там, на скале, он ловил кузнечиков? Его зовут Пыльная Мгла. Я обещала ему снова прогуляться вместе по пустыне. Должно быть, он расстроился, ведь, кроме меня, у него не было там друзей.

— Я уверен, что вам еще представится случай повидаться! И тогда ты объяснишь ему, почему не смогла попрощаться перед отъездом; уверен, он тебя поймет! — мягко сказал Пять Защит.

— Ты так думаешь?

— Я знаю точно, любовь моя!

Пять Защит не хотел, чтобы его любимая грустила, а потому старался утешить ее. Он не сомневался, что говорит правду, предсказывая ей новую встречу с Пыльной Мглой, хотя ему было трудно даже вообразить, при каких обстоятельствах это может произойти…