Шелковая императрица

ГЛАВА 25 ПУСТЫНЯ ГОБИ

— Идти туда, где не ходят другие!

Вот уже многие часы Безумное Облако шел, ориентируясь на маленькую точку на горизонте — единственное примечательное пятно посреди бесконечной равнины. Постепенно он начал различать контуры башни.

— Идти туда, где не ходят другие! — повторил Безумное Облако, скривившись.

Столько лет бродить по нехоженым местам, чтобы теперь по собственной неосмотрительности заблудиться в пустыне!

Сооружение, к которому он подошел, не оставляло сомнений в его предназначении. Оно было круглое и высокое, лишенное окон и опоясанное лестницей, спиралью поднимавшейся к вершине. Безумное Облако знал, что людей здесь не должно быть. По крайней мере, живых. Однако осторожность не помешает: он обошел башню вокруг и добрался до пристроенной к ней лачуги. Оттуда не доносилось ни звука. С клинком наготове он заглянул в открытую дверь: единственная комната пустовала. Давно не разжигавшийся очаг был запорошен песком пустыни. Стоявший над ним бронзовый треножник покрылся патиной.

Безумное Облако спрятал нож и вернулся к лестнице. Он аккуратно ступал по неровным ступеням: перил не было, оступиться на выбоине значило рухнуть вниз. Он хотел подняться на платформу, которая должна венчать башню.

— Идти туда, где не ходят другие…

Даже напряжение опасного подъема не помогало избавиться от проклятой навязчивой фразы, крутившейся в его мозгу. На вершине, посередине площадки, образовалась мешанина человеческих останков: белых, давно выглаженных солнцем и ветром костей, чуть менее старых, обтянутых пергаментной кожей черепов с клочками волос и относительно недавних, разложившихся в склизкое месиво. Самый свежий еще не совсем потерял форму, на нем сохранились лохмотья, хотя его изрядно поклевали стервятники, — одну птицу спугнул Безумное Облако.

Он не ошибся: это была так называемая башня смерти. Тут хоронили своих покойников выходцы из Парса, будь они приверженцами пантеона старых богов или зороастрийцами, признававшими одного лишь светлого Ахурамазду. Не важно, умер человек своей смертью или пал от чьей-то руки — труп неизменно помещался на эту площадку, ибо ему надлежало быть склеванным хищными птицами: только этот способ считался достойным погребением. Ходили слухи, что сюда приносили не только мертвецов. Будто бы беспомощные, связанные по рукам и ногам жертвы отдавались тут в пищу стервятникам в качестве «будущих трупов»; дескать, им наносили кровоточащие раны для привлечения птиц запахом крови. Кто знает…

Он спустился и укрылся в заброшенной лачуге.

По ногам потянуло холодком, который затем стремительно поднялся выше, охватил все тело и превратился в нестерпимую ноющую боль. Как обычно, приступ накатил внезапно, так что Безумное Облако скорчился в углу и закрыл глаза. Пришло время проглотить одну из черных пастилок.

Их получали из янгао — молочка недозрелой головки мака. На открытом воздухе белая клейкая жидкость постепенно высыхала и превращалась в коричневую пасту, которую китайцы изысканно называли фушугао — «густое вещество, дарующее счастье и долголетие». Если свежей пасте давали постоять в тепле на маковых листьях и прогоркнуть, субстанция превращалась в сухие черные брусочки и могла храниться десятилетиями, ее легко было перевозить на большие расстояния. Паста счастья и долголетия быстро вызывала привыкание, обращая человека в своего пленника. Так случилось и с Безумным Облаком. Теперь ему требовалось принимать свое снадобье все чаще.

Безумное Облако подтащил к себе брошенную на пол сумку и извлек из нее кожаный мешочек. Дрожащей рукой он извлек спасительную пастилку и жадно проглотил ее, после чего закрыл глаза. Его трясло, как на морозе.

— Идти туда, где не ходят другие…

Снова в голове звучала навязчивая фраза — бесконечный мучительный рефрен.

Во рту распространился нежный привкус меда, корицы и тимьяна, свойственный опиуму, ароматом забило ноздри и почти тотчас же, как по волшебству, боль отступила.

Каким далеким казалось ему теперь раннее детство! Родители Безумного Облака были настолько бедны, что и мечтать не смели хотя бы однажды вдоволь поесть, а потому предпочли отдать своего кудрявого малыша в буддийский монастырь Пробуждения, относящийся к Малой Колеснице… Тот стоял в предместье индийского города Ванараси, на том самом месте, где Будда Гаутама сидел в тени священной смоковницы, когда на него снизошло Просветление. Таким образом, родители избавились от необходимости содержать первенца (которого звали тогда не Безумное Облако, а Рагула, в честь сына Будды) и одновременно обеспечили ему возможность лучшего перерождения в следующей жизни — после того, как эта будет посвящена молитвам, медитациям и добрым делам.

На протяжении двадцати лет Рагула был сперва послушником, изучающим сакральное знание, а потом монахом; он стал образцом для товарищей по общине. Рагула первым вставал и последним ложился спать, не пренебрегал ни единым заданием наставников, даже самым незначительным, — и это несмотря на изнурительный труд по пятнадцать часов в день: он переписывал сутры, которые знал наизусть.

В семнадцать лет Рагула стал одним из самых молодых монахов. В более юном возрасте это просто запрещалось правилами. Воспоминания о дне посвящения — упасамбада — превратились в нечто зыбкое, словно прикрытое толщей воды… Помнится, он плакал, когда учитель передал ему чашку для сбора подаяния и три смены одежд шафранового цвета, которые должны были служить ему до самой смерти. Детство закончилось.

Теперь ему предстояло десять лет ждать, пока он заслужит титул тера, то есть «старший», что означало статус ученого и опытного монаха, способного обучать послушников Божественному Слову Блаженного. Но в нем проснулось вдруг нетерпение: десять лет казались невыносимо длинным сроком, а чего-то нового и необыкновенного хотелось уже сейчас.

Это «новое и необыкновенное» неожиданно появилось в его жизни и определило дальнейший путь. Он познал таинство тантры.

Для Рагулы знакомство с эротическим мистицизмом оказалось потрясением, заставившим его пересмотреть основы своей веры, новыми глазами взглянуть на прежние ценности, традиции и правила, внушаемые ему наставниками в монастыре на протяжении многих лет. Отныне он был убежден, что любовь и божество составляют неразрывное единство, но большинство религиозных властителей пытаются скрыть это от своей паствы. Разве не рассказывают, что святые — архаты — могли падать на землю в экстазе во время медитации? И разве мужчина и женщина на самом пике наслаждения не переживают совместно то же потрясение и конвульсии восторга?

Первое столкновение с тантризмом началось с запахов. В поисках подаяния он вошел в одно мрачное здание в закоулках квартала дубильщиков кожи в Ванараси. Удушающая вонь мочи и гниющих отходов ремесла была в этой части города так сильна, что юноша с трудом удерживался от рвоты, пока брел по узким улочкам, протискиваясь между повозок и тачек, нагруженных шкурами животных. В каком-то дворе благочестивый монах Рагула постучал в дверь, из-за которой потянуло изысканными ароматами благовоний, в том числе мирры. Он, не дожидаясь приглашения, вошел и очутился в просторном зале.

У юноши возникло странное ощущение, что он попал в надежное убежище, где можно забыть о нищете и суете большого города. Все казалось здесь незнакомым и сказочным. Сквозь дымку он различал огонь жаровни, на которой стоял сосуд с курениями, — от него и исходил чудный аромат. Приблизившись к нему, он почувствовал, как мощная волна запаха ударила в голову, отчего в нем впервые родилось ощущение божественного присутствия. Но помимо манящих ароматов он обнаружил еще кое-что, более соблазнительное: это был женский голос, нежный и звонкий. Он позвал его в тот момент, когда юноша вступил в густое облако дыма от благовоний и перестал видеть что-либо вокруг себя.

— Иди, не бойся! Достаточно сделать шаг. Ты не пожалеешь.

Женщина находилась в глубине комнаты, за пеленой дыма, под пологом из тонкого шелка, также казавшегося дымом. Она отодвинула завесу красивой рукой в браслетах:

— Подойди же! Я проведу тебя в рай! Мы уже в раю! В объятиях Будды! — Она сладострастно откинулась на подушки, одурманенная парами опиума.

И бедный Рагула внезапно разразился смехом, превращаясь в иного человека, который был настолько же склонен к кощунству и дерзости, насколько прежний стремился к благочестию. Опьянев от ароматов, он пошел на голос, и ему казалось, что он ступает по облаку.

Юноша впервые в жизни прикоснулся к женскому телу, источавшему ароматы корицы и жасмина. В изящной ноздре женщины покачивался на колечке крупный бриллиант. Она улыбалась и ждала. Он видел, как блестят ее зубы, напоминавшие жемчуг в футляре темных губ.

Только теперь Рагула осознал, что женщина полностью обнажена. Несмотря на опьяняющий восторг, это настолько его ошеломило, что он едва не упал в обморок. Ведь никогда прежде юноша не видел женского тела, единственным украшением которого служили лишь драгоценности. Смуглая кожа женщины, сияние янтарных бус, тяжелые серебряные браслеты на запястьях и щиколотках — все это завораживало, сливалось в единый образ.

Контуры тела в клубах дыма расплывались; каким-то образом перед глазами остались только бедра, которые вдруг широко раздвинулись навстречу Рагуле. Розовые складки между ними распахнулись. Юноша испытывал волнение, прежде неведомое. Он не мог оторвать взгляда от удивительного подобия рта, изогнутых влажных губ, расположенных чуть ниже мягкого, округлого живота.

Рагулу поразило такое значительное различие с его собственным телом. Но самым невероятным показалось ему то, что женщина принялась ласкать этот свой необыкновенный рот пальцами, издавая сладострастные стоны! Юноша оцепенел: ему почудилось, что странный рот издает звуки, разговаривает с ним! Женщина раскачивалась, изгибалась, бормотала нежные слова…

Молодой монах почувствовал, как под шафрановым одеянием его собственный фаллос твердеет и увеличивается, поднимается кверху, и с этим ничего невозможно поделать. Заметив это, женщина потянулась рукой… а затем припала губами. Какое наслаждение испытал Рагула при ощущении влажного, горячего прикосновения женского рта к его коже! Он впервые понял, какой инструмент радости и удовольствия дан ему.

Ему хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно, но финальное освобождение заставило все его тело содрогнуться в конвульсиях; он ощутил взрыв и извержение, словно лава вскипела и исторглась из него, высвобождая внутреннюю энергию…

…и в это мгновение он заметил рядом мужчину, с интересом наблюдавшего за сценой. Присутствие постороннего молниеносно охладило пыл юноши. Мертвея от стыда, Рагула попытался торопливо прикрыться.

Человек, смотревший на Рагулу, был облачен лишь в широкие штаны из белого хлопка. Его кожа оказалась такой же смуглой, как и у возлежащей соблазнительницы. Обнаженный торс, жилистый и безволосый, напоминал доску, перевитую канатами мышц. Его пересекали несколько шрамов, а сквозь один сосок было продето бронзовое кольцо. Седина его длинных белых волос, завязанных узлом на макушке, сильно контрастировала с моложавым, гладким лицом, тонкими, резкими чертами, в которых не было ничего старческого.

Человек показался Рагуле похожим на йога, кому наставники Хинаяны доверять не советовали. Молодой монах мало знал о мистических учениях и обычаях, включающих умерщвление плоти и странные ритуалы, которые порой можно было наблюдать на улицах Ванараси.

— Приветствую тебя! — спокойно произнес этот странный человек.

— Где я? — Его спокойствие передалось Рагуле. Он все еще чувствовал, как топорщится член, и пытался одернуть одежду или прикрыть выпуклость рукой.

Однако незнакомца это, похоже, совсем не смущало. Он улыбнулся:

— Ты попал на совершение тантрического таинства! Судя по всему, у тебя есть способности! Как тебя зовут?

— Рагула. Как сына Будды. Я буддийский монах.

— Тебе понравилось то, что ты делал? Что до меня, я в восторге от тебя, мой маленький Рагула! — воскликнула женщина, обнимая его.

Расположение этих людей помогло Рагуле окончательно расслабиться, а потому он ответил с полной искренностью:

— Мне тоже понравилось! Я как будто вступил на путь Освобождения… Знаете, того самого Великого Освобождения, о котором говорил Гаутама, прежде чем отправился в Паринирвану! Я представления не имел, что это такое! А сейчас я, кажется, начинаю понимать…

— Ты еще не достиг истинного познания! — улыбнулся тантрист. — Но, несомненно, быстро достигнешь, если будешь проявлять такое же рвение. Согласно нашим правилам, мы должны любого принимать с радостью, чтобы показать истинное счастье соединения. Мы делаем это раз в неделю с целью приблизиться к состоянию Освобождения. Это наилучший способ понять, что такое Суньята.

— Ты говоришь об «универсальной пустоте», которая столь трудна для понимания человека? — удивился юный монах.

— Да! В отличие от обычных представлений, мы утверждаем, что Освобождение достигается через чувственную свободу. Наши враги, мучимые завистью, обвиняют нас в проведении жестоких и отвратительных обрядов, в то время как мы ограничиваемся соединением с многочисленными божествами, известными под именем сиддхи.[46]

— Мои наставники учили, что Суньяту можно обрести лишь путем медитации и молитвы… Но о каких божествах ты говоришь? — поинтересовался Рагула, у которого к этому времени отчаянно заболела голова, а все тело, от макушки до пяток, постепенно впадало в состояние сладкого оцепенения, вызванного действием наркотика.

— Индра, Яма, Мара, Шакти, Махакала и, конечно, Ганапати: бог-слон! — воскликнул йог.

— Но все это боги древних религий, а ведь Блаженный требовал, чтобы мы отреклись от них! — слабо возразил Рагула.

— Пойми, мой молодой друг, тантрическое учение не отвергает никаких богов. Все они суть одно!

После этого возвышенного рассуждения тантрист вдруг снял свои широкие белые штаны, продемонстрировав огромный, раздувшийся и напряженный член, украшенный жемчужным ожерельем, оплетавшим выпуклые синеватые вены.

— Что такое сиддха? — с трудом проговорил ошеломленный Рагула, пытаясь бороться с настигающим его помутнением разума.

— Этот человек и есть сиддха, что значит «совершенный», «святой»! Его зовут Люйпа! Он первый среди нас! — пылко воскликнула женщина, указывая на тантриста.

Его невероятный инструмент казался чудовищным божеством, лишенным глаз, рта или носа, принявшим форму одной из статуй-столпов древнего храма, какие монах Малой Колесницы несколько раз посещал.

— Ты — святой архат, как те, о которых рассказывал Будда? — Рагула находился уже на грани обморока.

— Да! Он уже не просто человек, но еще не божество! — уверенно ответила нагая красавица.

— Но почему в таком случае у тебя волосы длинные, как у женщины?

— Так нужно для тех, кто прожил уже десять тысяч жизней, прежде чем достичь стадии Освобождения! Мы, последователи тантры, — иные, мы предпочитаем сокращать избранные нами дороги! — воскликнула женщина, которая, казалось, знала ответы на все мыслимые вопросы.

— Если ты осмелишься отказаться от Пяти Защит, позволишь себе взлететь, умереть, опьянеть, отвергнуть предписания, тем вернее ты достигнешь божественности! Тот, кто во всем соглашается и следует правилам, не увидит мир в его истинном обличии и не узреет Освобождение! — добавил Люйпа глухим, утробным голосом.

— Но не противоречит ли это законам и запретам Винайяпитаки? — усомнился Рагула.

— Когда стоишь перед колесом, ты должен принять решение: повернуть его направо или налево. И в том и в другом случае верхняя точка колеса окажется внизу, и наоборот. Тот, кто осмелится идти туда, где не ходят другие, непременно станет сильнее всех!

Идти туда, где не ходят другие!

Вот она, та фраза, от которой Рагула уже не смог избавиться.

Позже ему не раз казалось, что она проникает в его голову и он разделяется на две половинки: одна из них становится глуха и слепа, пока слышит назойливый рефрен, другая же выделывает невероятные вещи и строит сумасшедшие планы, каких в обычном состоянии никому не выдумать. А когда последняя устает безумствовать и засыпает, просыпается другая, ничего не понимающая, медлительная и верящая всему, что скажут. Рагуле отчаянно хотелось собрать себя воедино.

— Посмотри, что я сейчас сделаю, и хорошенько запомни! — Внезапно Люйпа резко возвысил голос, вытаскивая за уши из стоявшей на полу дорожной сумы белого кролика.

Одним ударом он оторвал голову животного, на глазах потрясенного Рагулы поднес к губам, словно флягу, тело, из шеи которого толчками била кровь, и стал ее пить. Когда йог оторвался от этого ужасного сосуда, на лице его осталась красная маска.

Рагула издал вопль ужаса.

— Ты не должен бояться! Поклянись мне, что в будущем ты не станешь кричать!

— Давай, малыш Рагула, поклянись! — подбадривала его женщина.

— Я клянусь, клянусь! — выдавил юноша, и мрачный ритуал завершился.

Несмотря на отвращение, испытанное при виде кровавой жертвы, Рагула быстро понял, что хочет вновь и вновь переживать новое наслаждение, снова превращаться в комок кипящего желания и достигать небывалого восторга. Он много раз приходил для участия в чувственном таинстве. Вдыхая опийные пары, наблюдал за тем, как совершают обряд Люйпа и смуглая женщина. Как сквозь туман, он следил за их позами и приемами, запоминая новое знание. Он ощущал себя учеником, осваивающим секреты мастерства.

— Мы соединяемся, чтобы достичь состояния Майтхуны — это союз наслаждения и радости между Самата и великим счастьем Махашукха! — пояснял Люйпа в промежутках между стонами, а тем временем пухлые губы женщины втягивали его гигантский член до первого витка жемчужного ожерелья.

Единственное, что огорчало юношу, — за каждое чудесное воспарение в экстазе он расплачивался ужасной болью; голова, казалось, раздувалась вдвое, глаза было трудно открыть, во рту становилось мучительно сухо. Наконец он пожаловался на это Люйпе.

— Это потому, что ты еще не посвящен, — засмеялся тот. — Так ты хочешь приобщиться к моему учению?

После утвердительного ответа он положил на язык молодого монаха маленькую черную пастилку. Через несколько мгновений красный туман перед глазами Рагулы рассеялся, а огненный шар, терзавший его голову, исчез, как по волшебству. А вскоре прошло чувство усталости, сил как будто прибавилось вдвое.

— Благодаря тебе я наконец познал, что есть Освобождение! Я не сомневаюсь в твоем методе, он поистине хорош! — на одном дыхании произнес юноша.

— Видишь, дорогой Люйпа, ты так давно искал подходящего ученика и, полагаю, теперь нашел его! — вкрадчиво пропела женщина.

— Ты примешь имя Безумное Облако и каждую неделю станешь практиковаться с нами в постижении Майтхуны, — распорядился сиддха Люйпа.

Так Рагула был обращен в новую веру.

— Безумное Облако. Я теперь Безумное Облако! Я стану Безумным Облаком. Безумному Облаку нравится Майтхуна. Безумное Облако верит Люйпе! — с восторгом восклицал новообращенный, радостно глядя на сиддху, который тоже был рад обрести духовного сына и обнял его, как отец обнимает родное дитя.

— Ты готов поселиться со мной? — спросил он у юноши.

— А она тоже живет вместе с тобой? — поинтересовался Безумное Облако, указывая на прекрасную женщину, которая научила его наслаждению.

— Монастырь, в котором я живу, предназначен только для мужчин. А ее, кстати, зовут Шакти.

— Это мое тантрическое имя. А живу я в Ванараси, мой муж — богатый купец, и он понятия не имеет, что его жена стала одной из лучших учениц Люйпы, — усмехнулась Шакти.

На следующий день Безумное Облако навсегда покинул монастырь Пробуждения и вступил в тантрическую обитель, которую возглавлял Люйпа. Она находилась в полудне пути от центра города, в крепости, среди островерхих скал. Туда вела необычайно крутая лестница, вырезанная в каменной породе. Община сиддхи Люйпы насчитывала около дюжины адептов. Все они ежедневно принимали по одной черной пастилке, которые раздавал им Люйпа; иначе им трудно было справляться с накатывавшими по утрам вялостью и апатией, особенно тяжелыми сразу после пробуждения. Юноша оказался крепче остальных, он хорошо переносил крайности ритуалов.

Раз в неделю Люйпа и Безумное Облако покидали свое орлиное гнездо и отправлялись постигать Майтхуну в компании с прекрасной Шакти. Юноша отважно нарушал все прежние запреты и правила; он никогда ничего не боялся, шел все дальше и дальше по новому пути; он осмеливался считать, что превзошел самого Будду, потому что упражнялся в постижении таинств более трудными способами; он полагал, что становится настоящим архатом, надеясь пройти до самого конца Путь Освобождения: ведь именно это и обещало своим адептам учение тантры, сплавившее в единое целое наставления Блаженного Будды и древние верования Индии.

В конце концов, разве сам Сиддхартха Гаутама не говорил, что каждый благочестивый и целеустремленный монах может стать буддой, то бишь достичь высшей точки развития личности, которой нет уже необходимости перерождаться, так как она вступает в преддверие рая? Безумное Облако питал надежду быстрее других обрести святость и в тантрическом пламени преобразиться следом за Люйпой.

Странные (и порой выходящие за все пределы постигаемого знания) утверждения наставника представлялись Безумному Облаку совершенно обоснованными. Чем дальше шел он по пути тантры, тем более укреплялся в своей вере в это учение. Вскоре ученик превзошел учителя не только в чувственном мастерстве, но и в йогических упражнениях по управлению дыханием, сопротивлению боли и других, в которых Люйпа практиковался на протяжении многих лет, благодаря чему его гибкое, как лиана, тело могло принимать самые невероятные позы, а он сам стал способен без жалоб и стонов переносить немыслимые физические испытания, пронзать свою плоть, не теряя ни капли крови.

Однако опыты с многочисленными новыми снадобьями, многие из которых были заведомо ядовиты и требовали одновременного приема сомнительных противоядий, привели к печальному результату: Люйпа умер ровно через год после того, как взял Безумное Облако в ученики, — день в день. И Безумное Облако посчитал это знамением. Он занял место наставника, чтобы продолжать его дело.

Он решил, что десяток-другой учеников — не его размах. Следовало отправиться в путешествие, найти новых адептов. Страстный пыл, сила веры и обнаружившееся умение привлекать к себе людей принесли ему успех. Призывы отказаться от стыда и предаться экстатическим чувственным таинствам, обращенные к молодым монахам и монахиням, заверения в том, что путь тантры не угрожает им наказанием, а плотские радости способствуют возвышению души, — все это позволило заполучить множество сторонников. Слухи о новом проповеднике передавались тайно, из уст в уста. Один за другим к нему стали приходить желающие познать секреты тантры. Учение набрало силу, окрестные буддийские монастыри стали ощутимо пустеть, так как молодые монахи стремились обрести иной путь к просветлению.

Секта превратилась в отдельное вероучение, которое не было в полной мере буддийским, хотя многие считали его таковым. Сам проповедник мечтал, чтобы тантрический буддизм восторжествовал над тремя другими учениями, имевшими куда больше сторонников: Махаяной, Хинаяной и учением тибетских лам.

О Безумном Облаке все чаще рассказывали в священном городе Ванараси. Известия о тантре достигли Китая, и оказалось, что некоторые учителя чань-буддизма, считавшие целью духовного познания внезапное озарение, были не так уж далеки от тантрических постулатов, хотя и полагались на медитации. Тогда Безумное Облако начал строить планы распространения своего влияния на восток. И вдруг нелепый случай вынудил его бежать в Тибет.

Во время одной из тантрических церемоний участники, как обычно, принимали черные пастилки, а в итоге один молодой человек пошел на берег Ганга, соорудил костер из сухих ветвей и стал распевать религиозные гимны, вступив в пламя. Сильно обгорев, он совсем обезумел, очертя голову бросился в священную реку и утонул. Этого оказалось достаточно для властей, давно точивших зуб на набиравшего силу проповедника. Пользуясь случаем, его немедленно обвинили в гибели юноши. Безумное Облако вынужден был бежать из Ванараси.

Он решил непременно добраться до Тибета — места на полпути между Небесами и землей. Он хотел увидеть высочайшие горы, и прежде всего Ось мира — гору Сумеру, вершина которой касается синего неба, так что по ней, говорят, праведные души восходят туда с изволения Будды.

На дорогу ушло несколько месяцев; он прошел долиною Ганга, преодолел тысячи опасностей, посетил Лхасу, «ближайшую к небу столицу», нашел новых сторонников, пораженных его властью над болью и мастерством йоги.

Лхаса потрясла его.

В столице Страны Снегов высился громадный монастырь-дворец Потала, куда попадало крайне мало чужеземных гостей, — разве только послы из Китая, которых время от времени дальновидно направлял туда для поддержания дружеских отношений император Тай-цзун.

Безумное Облако с огромным трудом добился возможности взглянуть на святыню. Он без стеснения использовал для этого золотые монетки, которые ему бросали любопытствующие во время путешествия. Он был впечатлен. Но сама жизнь в Стране Снегов казалась для молодого индийца из большого города слишком простой и грубой. Он стремился в Китай, где ожидал найти больше приверженцев и больше удовольствий.

И вот однажды к нему подошли три человека, один из которых был слеп.

— Мы ищем совершенно постороннего человека, не известного ни одному из нас троих, способного беспристрастно исполнить наше поручение. Не согласишься ли ты? — Заговоривший с ним, судя по внешности, тоже был индийцем.

— Сначала скажите, чего вы от меня хотите! — с улыбкой ответил Безумное Облако.

— Ничего особенного. Мы завяжем тебе глаза, и ты, не глядя, возьмешь три предмета, затем положишь каждый в одну из трех корзин, вот и все, — объяснил индиец.

Слепой, вероятно, был уроженцем Тибета, а третий незнакомец, самый старший из них, отличался от спутников более светлой кожей и узким разрезом глаз, выдававшим в нем китайца.

Все трое были одеты как духовные лица, а их сосуды для подаяний, дорогие и изысканные, свидетельствовали о высоком монашеском ранге.

Безумное Облако согласился. Его позабавил этот способ разрешать споры.

Но выполнение простой просьбы предоставило ему неслыханную возможность: он познакомился с главами трех основных буддийских течений и оказался в самом сердце борьбы за власть, что вдруг сделало его цель — утвердить тантрический культ — почти реальной. По чистой случайности он проник в святая святых, без усилий завоевал доверие трех важных персон.

С момента зарождения буддизм порвал связи с традиционными индийскими верованиями, провозгласив, что ни человек, ни животное, ни предмет не имеют неизменного атмана, то есть души или своего «я», что во всей вселенной господствует принцип «непостоянства», изменчивости, а представления об осязаемом и прочном мире являются иллюзией. Изначальные идеи индуизма, напротив, исходили из существования индивидуального атмана, служившего свидетельством бытия богов: Шивы, Вишну, Тары и многих других, которые своим дуновением даровали атман всякому живому существу или вещи.

Тантризм в равной мере признавал и буддизм, и индуизм; ритуалы его основывались на магических и шаманских обрядах, возникших много веков назад и крепко связывавших между собой противостоящие учения буддизма и индуизма. Безумное Облако верил, что необходимо объединить все учения в одном, универсальном учении — тантризме. Эта мысль постепенно вызревала в его сознании, а после второго собора в Лхасе, состоявшегося через пять лет после первого, она сформировалась окончательно.

Безумное Облако твердо уверовал: только один, особый ритуал, до слова и жеста оформившийся в его воображении, способен осуществить вселенскую победу тантризма. Этот ритуал трое глав церквей называли при нем «священным залогом». Он старался вызнать подробности и необходимые атрибуты, неизвестное заместил собственными открытиями и с тех пор шел к тому, чтобы получить в свои руки всю сумму нужных элементов. И вот теперь самое важное для его цели предприятие потерпело крушение, хотя он был совершенно уверен, что ему остается всего лишь протянуть руку и забрать заветную шкатулку из сандалового дерева у Буддхабадры! Утрата шкатулки, загадочным образом исчезнувшей из его дорожной сумы, свела на нет годы усилий и ожидания.

Даже если начать все сызнова, ему может уже не представиться шанс, выпавший на соборе в Лхасе, ведь между Рамае сГампо, Безупречной Пустотой и чрезмерно любопытным Буддхабадрой пролегла тень раздора и взаимного недоверия!

Последняя встреча с Буддхабадрой всплывала в одурманенном сознании Безумного Облака отрывочными сценами и фразами. В попытке как-то упорядочить хаос, переполнявший его голову, он съел еще одну черную пастилку. И вновь аромат меда, корицы и тимьяна проник в его ноздри.

Он видел перед собой Буддхабадру, распростертого на земле, окровавленные внутренности, вывалившиеся из его разорванного живота. Теперь тантрист отчетливо вспомнил, как приблизился к трупу, чтобы удостовериться: это не кошмарное видение, а реальность. Кто мог столь жестоко убить настоятеля монастыря Единственной Дхармы из Пешавара? Безумное Облако вновь и вновь задавал себе этот вопрос, пока шел по каменистой пустыне к башне Смерти.

Должно быть, убийца спрятался там, на вершине башни… И у него находится маленькое сандаловое сердечко с двумя предметами, составляющими священный залог! Безумное Облако смутно помнил ритуальную схватку с настоятелем из Пешавара посреди странных руин и молодую девушку с прекрасным, как у апсары, лицом, которая пролетела по небу…

Мрачная башня Смерти, огромный черный скорпион, выползающий из-под камня, поднятое жало и мгновенный удар, раздавивший гада. Если бы вот так же можно было расправиться со всеми невзгодами! Безумное Облако чувствовал себя бесконечно одиноким, забытым богами и Буддой. Все пошло прахом.

У него даже не было сил застонать, он только смотрел и смотрел на бесконечную пустыню, и монотонность пейзажа успокаивала его мятущуюся душу.

— Идти туда, где не ходят другие…

Докучливая фраза звучала в его голове, а где-то вдали, на краю пустыни, сливавшейся с небом, ему привиделось на лазурном фоне собственное лицо — странное, жуткое лицо, искаженное страданием, с выпученными, налитыми кровью глазами.

Безумное Облако ущипнул себя за руку.

Он не спал.

Это действительно был он сам, ужасное лицо на горизонте Небытия.

— Идти туда, где не ходят другие…

В голове не прекращалось бесконечное повторение одних и тех же слов, от них не представлялось возможным избавиться, они казались воистину невыносимыми. Чтобы не оставаться наедине с собой, он должен отправляться в путь, брести дальше и дальше, следуя инстинкту.

Шевелись! Снова и снова, вставай и иди! Он должен быть упорен и настойчив, и тогда самое невозможное однажды свершится…