Шелковая императрица

ГЛАВА 39 ОАЗИС ТУРФАН, ТАЙНАЯ МАСТЕРСКАЯ МАНИХЕЕВ

— Браво, Луч Света! С удовольствием могу отметить, что пройдет еще немного времени, и мы восстановим все, что разрушили эти разбойники тюркюты! И манихеи смогут вновь наладить производство шелка…

Радость буддистского монаха по имени Кинжал Закона, разглядывавшего небольшой фрагмент зеленого шелка, переданный ему Лучом Света, была вполне оправданной. Благодаря тому что в ткань была мастерски вплетена серебряная нить, парча сияла на солнце, словно озерная вода.

— Но сейчас у нас, по милости тюркютов, нет ни одного рулона готового шелка, а надо возместить убытки, — с кислой миной произнес молодой кучанец.

— Наберись терпения. Как только начнется регулярное производство ткани, слух об этом пойдет по всему Шелковому пути. Поверь мне: это самый надежный и скорый способ распространения новостей, — уверенно заявил монах из Пешавара.

Кинжал Закона намекал на решающий довод, уже не раз использовавшийся в спорах с Лучом Света. Надо сказать, что тот остался в оазисе, чтобы помочь единоверцам, вместо того чтобы немедленно броситься вслед за Нефритовой Луной, не имея ни малейшего шанса вызволить ее из рук бандитов, кони которых мчались, как ветер. Нужно было хорошо подготовиться, чтобы добиться ее возвращения. Багдад находится на дальнем краю мира, но еще дальше расположена Пальмира — последний пункт на западе Шелкового пути, куда доходят караваны с востока, а оттуда отдельная дорога ведет к порту, называемому Бейрут!

В сложившейся ситуации самым разумным для молодого манихея казалось согласиться с вариантом, предложенным монахом из Пешавара: выкупить возлюбленную с помощью шелка, который им удастся изготовить. Для этого необходимо было учитывать и существующие прочные связи между тюркютами и империей Тан, и обычаи выкупа заложников и пленников.

Мало-помалу дела пошли на лад, тутовые деревья прижились в новых горшках, работа шла успешно, и пять заинтересованных в процветании производства мужчин — ма-ни-па, манихей Луч Света, Кинжал Закона, Святой Путь Из Восьми Ступеней и Пять Защит — теперь присели, чтобы выпить абрикосового сока. Бывший монах-махаянист Пять Защит зачерпнул из кувшина мякоть спелых плодов, выросших здесь же, в оазисе, а потом добавил к ним освежающие листья мяты. В ногах у него устроилась Лапика, мучимая палящим зноем и оттого вялая.

В самый разгар лета тень деревьев была особенно манящей и желанной, и разросшаяся шелковица радовала не только глаз, но и тело работников.

— Несмотря на все опасения, изготовленная нами зеленая парча, кажется, превосходит уровень вершин страны Бод! Императрица У-хоу будет счастлива и удивлена, когда ма-ни-па поднесет ей первый рулон! — с энтузиазмом воскликнул Пять Защит, возвращая образец Лучу Света.

На стеллаже рядом виднелись коконы, закрепленные на сухих ветках вереска, а сердцем предприятия были горшки с тутовыми деревьями, без которых производство шелка стало бы невозможным. После разгрома, учиненного тюркютами, некоторые деревца пришлось привязывать к опорам, так как стволы оказались повреждены. Однако усилия не пропали даром.

Трое ткачей, умело подобранных персом Аджия Могулом, сидели за станками с утра до вечера. Обустроившись в соседнем помещении, они день ото дня вырабатывали все более плотные и качественные образцы ткани, нежной на ощупь и блестящей. Безусловно, это был еще не муаровый шелк, прославивший Храм Бесконечной Нити в Чанъане, но парча высшего класса, пользующаяся огромным спросом в Центральном Китае.

— Пожалуй, нас можно назвать служителями шелка, своего рода монахами — бойцами небесной нити, не правда ли? — пошутил манихей.

— Если Море Покоя сумеет уговорить У-хоу послать нам в помощь китайского мастера, умеющего строить ткацкие станки для изготовления муара, партию можно считать выигранной! — ответил Пять Защит.

Тремя месяцами ранее Великий Совершенный Церкви Света в Турфане отправился в Чанъань. Несмотря на разгром, учиненный тюркютами, он абсолютно полагался на кучанца и верил, что тот сумеет все исправить. Формальным поводом для его путешествия стал эдикт, дозволяющий исповедание манихейской веры в империи Тан.

— А в том, что касается окраски ткани, нам повезло, что появился Пять Защит! — добавил молодой манихей. — Он так много знает о смешении цветов, словно служил главным колористом Храма Бесконечной Нити в Чанъани. Без него мы ограничились бы блеклыми тонами, которые не имели бы успеха на рынке…

И Луч Света был прав. Горе от потери любимых, страх за судьбу женщин сблизили буддиста и манихея, заставив их искать забвения в непрестанном труде. Они потратили много часов, добиваясь превращения сырой нити, извлеченной из кокона, в прелестный шелк, отливающий золотом и очаровывающий взгляд. Нежная ткань словно помогала им пережить невзгоды и изгнать тяжкие думы об утраченных возлюбленных.

Вот уже шесть месяцев Пять Защит жил в Турфане после того, как нашел в себе силы вырваться из сладких объятий жрицы культа бонпо красавицы Ярпы. Чары ее были так сильны, что юноша, даже решившись покинуть Тибет, горько сожалел о неизбежном расставании. День за днем и ночь за ночью, предаваясь страсти на ложе, он забывал о своем намерении уйти, а потом вновь вспоминал Умару… Душа его разрывалась на части и тело болело от внутреннего напряжения. И каждый раз он думал, что останется еще на один день — всего лишь на один, и так продолжалось много-много недель…

Но однажды вечером произошло событие, заставившее его осознать: если он не уйдет немедленно, всю жизнь проведет в этих горах.

Полусонный, утомленный бурной страстью и изощренными ласками Ярпы, он, раскинувшись на постели, разглядывал бревенчатый потолок, а прекрасная жрица бонпо спала у него на плече. И вдруг прямо перед ним в сиянии предстал образ Умары, ее милое лицо, ее безмятежный взгляд. Любимая посмотрела ему в глаза и улыбнулась так, как умела только она — как будто хлынул поток света. Счастливый, он подался к ней и прошептал: «Умара!»

Только в это мгновение он понял, сколько времени уже потерял! Как он мог жить без прекрасной дочери Аддая Аггея и ее разноцветных глаз?! Пять Защит потихоньку, стараясь не разбудить хозяйку дома, встал, бесшумно оделся, собрал вещи. Прежде чем уйти, он положил у изголовья ложа сорванный неподалеку синий цветок горечавки. А потом бывший помощник Безупречной Пустоты, словно вор, ступая на цыпочках, с яростно бьющимся сердцем покинул жилище жрицы культа бонпо. Лапика поплелась за ним, помахивая хвостом от счастья вновь оказаться посреди бескрайних пустынных пространств, пересеченных горными цепями и тысячами речушек и ручейков.

Идея отправиться в Турфан и попытаться отыскать там, в манихейской общине, молодого кучанца по имени Луч Света, которого они когда-то встретили на пути в Китай, в стороне от Нефритовых врат, пришла ему в голову внезапно и показалась разумной. У него ушло чуть меньше трех с половиной месяцев на дорогу от деревни в глубине Тибета, где жила Ярпа, до оазиса на Шелковом пути, где обитали манихеи.

В Турфане он довольно быстро отыскал остатки шелкового предприятия и своим появлением немало удивил Луча Света, который как раз занимался тем, что поливал недавно пересаженные в новые горшки тутовые деревья. Манихей увидел сперва силуэт человека в лохмотьях, нарисовавшийся в дверном проеме. Поскольку свет падал так, что он не мог разглядеть лицо вошедшего, Луч Света насторожился, но стоило незнакомцу сделать пару шагов вперед, стали видны и раскосые глаза, и широкая, искренняя улыбка — сомнений не осталось.

— Заходи скорее, о Пять Защит! Добро пожаловать в Турфан! Какой дивный сюрприз! Хвала Мани, направившего сюда твои стопы, брат мой! — воодушевленно приветствовал гостя Луч Света.

Несмотря на то что их знакомство было мимолетным, молодые люди испытывали друг к другу глубокую симпатию, рожденную еще и сходством судеб, а не только возрастом и прямодушием.

— Ом! Вот это да! Пять Защит, вот это и вправду удивительно! Что привело тебя сюда? Я был уверен, что вы с Умарой остаетесь в Чанъане! — воскликнул ма-ни-па, занимавшийся в стороне сортировкой рулонов шелка по цвету и только теперь увидевший старого товарища.

— О, это долгая история. И весьма печальная. Умара теперь не со мной, она исчезла, когда мы находились в Самье. Я долго и тщетно искал ее, — склонил голову юноша.

— Как же это случилось?

— Увы, я сам ничего не знаю. Я пошел прогуляться в горах с Лапикой, а когда вернулся, Умары уже не было!

— Она ни за что не покинула бы тебя добровольно! — категорично заявил Луч Света.

— Я тоже в этом убежден! Ее похитили, и я знаю, кто этот негодяй! — Пять Защит в бессильном гневе сжал кулаки. Единственное, о чем он сожалел в этот момент, что не может немедленно схватить за глотку этого пронырливого мерзавца по имени Пыльная Мгла.

— Мне тоже нечем похвалиться, — кивнул в ответ Луч Света. — Тюркюты разгромили нашу мастерскую и увезли с собой Нефритовую Луну. Это случилось шесть месяцев назад, и с тех пор у меня нет о ней никаких известий! О, как я понимаю твое горе!

Сходные переживания еще больше сблизили молодых людей, которые, казалось, обрели хоть малое утешение, имея возможность поддерживать друг друга, взывая и к Мани, и к Блаженному Будде.

Еще одной неожиданностью в Турфане для Пяти Защит стала встреча с первым помощником Буддхабадры.

— Счастлив приветствовать собрата из общины Малой Колесницы! — обратился он уважительно к Кинжалу Закона. — Как идут дела в прославленном монастыре Единственной Дхармы в Пешаваре?

Друзья, прошедшие вместе немало, горячо обнялись.

— Кинжал Закона — мой давний друг! — радостно сообщил Пять Защит, обращаясь к Лучу Света. — В Дуньхуане он помог мне вызволить у персов Небесных Близнецов!

— Определенно, Блаженный позаботился о том, чтобы наши пути вновь пересеклись! Позволь представить тебе моего собрата, его зовут Святой Путь Из Восьми Ступеней, он прибыл сюда со мной из Пешавара, поскольку сам родился в Турфане и хорошо знает эти края, — радостно улыбнулся Кинжал Закона.

— Я никогда не забуду, что ты отказался от поисков достопочтенного Буддхабадры, чтобы выручить меня. Ты оказался незаменимым другом в самые тяжелые времена… Осмелюсь надеяться, что теперь у тебя есть новости о твоем настоятеле? — На последней фразе голос Пяти Защит дрогнул.

— Ни малейших! Мне так и не удалось ничего узнать. Остается только уповать, что он в добром здравии и когда-нибудь появится сам, — вздохнул Кинжал Закона.

Пять Защит, прекрасно осведомленный о трагической кончине Буддхабадры, более не колебался. Он был твердо убежден, что Кинжал Закона должен располагать сведениями о судьбе учителя, настоятеля монастыря, нуждавшегося в порядке и стабильном управлении.

— Увы, брат мой, Буддхабадра мертв, — сказал махаянист. — Его убил жестокий негодяй по имени Безумное Облако!

— Не может быть! — Кинжал Закона побледнел, руки его безвольно опустились.

— Я узнал об этом из уст единственного свидетеля, случайно оказавшегося в укрытии рядом с местом гибели Буддхабадры!

— Кто же так? Я должен сам обо всем расспросить этого человека… Мне необходимо знать все детали происшедшего. И, хотя Блаженный провозгласил принцип ненасилия и отказ от мести, не могу вообразить, что подобное преступление останется безнаказанным!

— Мне поведала об этом Умара.

— Умара присутствовала при убийстве Буддхабадры?

— Это явилось для нее таким болезненным потрясением, что она не сразу смогла рассказать о том, что видела. Искренне надеюсь, что в один прекрасный день она сама поговорит с тобой обо всем, — вздохнул Пять Защит, прежде чем поведать все, что узнал от подруги о чудовищном убийстве настоятеля из Пешавара странным типом, названным жертвой Безумным Облаком.

— Ты только что произнес имя, которое для меня кое-что значит! — заметил Луч Света, когда Пять Защит завершил свой рассказ.

— Как? Ты тоже встречал Буддхабадру?! — изумился Кинжал Закона.

— Я сейчас припоминаю, что мне встречался индиец-аскет, носивший такое имя, это было еще до моего путешествия в Чанъань… У него были ужасные язвы на ногах, он страдал и просил о помощи. Мы столкнулись здесь, у входа в теплицу.

— Он был очень смуглый? Он носил серебряную серьгу в левом ухе? — взволнованно уточнил хинаянист.

— Сейчас, когда ты спрашиваешь об этом, мне кажется, что да: кожа у него была совсем темная, голова выбрита, а серьга… да, была и серьга!

— Что он сказал? Куда пошел? Что он делал здесь? — торопливо спрашивал Кинжал Закона, у которого бешено колотилось сердце.

В первый раз за многие месяцы ему представилась возможность узнать хоть что-нибудь о своем настоятеле, о планах, заставивших того покинуть обитель Единственной Дхармы в Пешаваре! Теперь он горько сожалел, что прежде никогда не произносил имя пропавшего настоятеля в присутствии Луча Света. Ужасные новости, полученные от Пяти Защит, затмевали все прочие сведения, но первому помощнику Буддхабадры необходимо было понять, зачем ушел из монастыря его учитель, почему совершил он столь немыслимый поступок и унес с собой важнейшие святыни Пешавара. И тут каждое слово, любая мелочь могли иметь ключевое значение.

— Он хотел того же, что и ты. Ему требовался шелк. Он уверял меня, что мне не придется сожалеть об оказанной ему помощи. Я не помню точно сказанных им слов, но смысл был именно такой… Он осмотрел мое хозяйство, и вид у него был очень довольный. В конце концов он заявил, что непременно вернется. — Молодой манихей пытался вспомнить как можно точнее ту странную встречу с индийцем.

— Буддхабадра собирался вернуться в Турфан?! — удивленно воскликнул Святой Путь Из Восьми Ступеней.

— Именно! Но с тех пор от него не было никаких известий. Сейчас я еще припоминаю: он просил меня никому не рассказывать о нашем разговоре, — добавил Луч Света.

— Перед тем как его убил Безумное Облако, Буддхабадра что-то искал, не так ли? Как и мы, он хотел найти некую священную реликвию, а для ее приобретения ему нужен был шелк? — задумчиво произнес Святой Путь Из Восьми Ступеней. Это были скорее размышления вслух, чем прямой вопрос.

— Теперь я лучше понимаю, почему ты беспокоишься о том, чтобы мы изготовили шелк самого высшего качества! Почему же вы не объяснили мне все сразу?! — воскликнул молодой манихей.

— Я не осмелился раскрывать тогда все подробности нашего замысла, я ведь мог показаться тебе слишком безрассудным или самонадеянным, — ответил первый помощник покойного Буддхабадры.

— Итак, теперь все понятно. Императрица У-хоу, Безупречная Чистота и министр шелка Очевидная Добродетель уже готовы оплатить вам все издержки, — усмехнулся Пять Защит, которому очень хотелось разрядить слишком напряженную обстановку.

Ма-ни-па энергично поддержал его, внезапно подавшись вперед и звучно воскликнув свое непременное «Ом!». Он тоже не выносил долгих тяжелых пауз и мрачного настроения окружающих. Для странствующего монаха жизнь представлялась радостью во всех своих проявлениях, даже в тягостные моменты испытаний.

Да, шелку, изготовленному манихеями Турфана, уготована была удивительная судьба. Он мог повлиять на ход событий в далеких краях, являясь универсальной ценностью и всеобщим объектом желания. Он мог повернуть в новое русло жизнь столь многих людей, принадлежавших разным народам и религиозным общинам… Но с ним были связаны бедствия и страдания, он уже не раз привлекал на головы своих владельцев смерть и вражду, становился предметом распрей между братьями и друзьями…

Однако шелк Турфана сделал Пять Защит, Луча Света, Кинжала Закона, Святой Путь Из Восьми Ступеней и ма-ни-па настоящими товарищами и знатоками шелкового дела.

Они теперь знали, как натянуть ткань по горизонтали на уток и как закрепить бобины по вертикали для сложного плетения, они различали качество нити и особенности ее выделки, пригодность того или иного вида для определенных сортов ткани, от плотной парчи до тончайшего крепдешина, знали, как изготовить особую, золоченую нить и вплести ее в органзу и атлас, как скрыть место присоединения новой нити, что составляло особый секрет китайских мастеров, имитировать который умели лишь редкие мастера за пределами Поднебесной.

Несмотря на усердный труд и необходимость осваивать новое ремесло, бывший монах-махаянист не мог изгнать из памяти чарующий образ Ярпы, он старался не думать о прекрасной тибетской жрице, которой оставил на память о себе синий цветок горечавки. Сожаления время от времени охватывали его, заставляя тело томиться от одиночества. Однако был ли у него выбор? Разве мог он остаться с ней навсегда? Разве другой милый образ не значил для него гораздо больше?

Принципы, на которых был воспитан Пять Защит, трещали по швам, и это доводило его порой до отчаяния.

Их безумные надежды теплились вплоть до того утра, когда на мануфактуре появился отряд вооруженных людей в форме китайской полиции. Те грубо ворвались в помещение, едва не опрокинув длинный стол, на котором ма-ни-па как раз проверял качество последнего образчика ткани. Чужаки, не долго думая, связали всех пятерых друзей, опешивших от неожиданности. Ма-ни-па, вытащивший из-за пояса ритуальный кинжал фурбу, получил столь ощутимый удар, что рухнул на землю, как подкошенный.

— Что все это означает? Я уже много лет проживаю в Турфане, и мои документы в полном порядке! По какому праву вы вторгаетесь сюда? — возмутился Луч Света.

— У нас есть разрешение брать под стражу тех, кого нужно, оно подписано губернатором Хоном Красным! — самоуверенно заявил начальник отряда, сунув под нос манихею лист бумаги, и Пять Защит в растерянности отметил, что в документе перечислены имена его четырех товарищей и его собственное…

— Вы находитесь на территории, принадлежащей Церкви Света, а она получила официальное дозволение действовать в пределах империи! — отчаянно сопротивлялся молодой кучанец.

— Вы занимаетесь запрещенной деятельностью. Мы уже давно наблюдаем за вами. И это достаточная причина для ареста. Первоначально донос поступил на двух подозрительных лиц — некоего Кинжала Закона и его сотоварища по имени Святой Путь Из Восьми Ступеней, — добавил начальник отряда.

Так это был донос!

Кто же мог совершить столь подлый поступок? Судя по задумчивому лицу первого помощника настоятеля из Пешавара, он догадывался, кто стоял за новым бедствием…

Вскоре всех пятерых сгрузили, словно кули с мукой, на пол перед тучным губернатором, сидевшим в кресле черного дерева и щелкавшим семечки подсолнечника. Хон Красный начал сразу и без обиняков:

— Вы арестованы за незаконное производство шелковой ткани. Такого рода деятельность запрещена в Срединном государстве. Индийский монах по имени Радость Учения прибыл из Пешавара, чтобы обвинить вас.

— Мерзавец! Я так и знал, что это его грязная уловка! Он заслуживает ада Авичи! — в сердцах воскликнул Святой Путь Из Восьми Ступеней.

— Губернатор Хон, если кто-то здесь виноват, так это я, и только я! Пусть пророк Мани немедленно превратит меня в прах и пепел, если хоть кто-то из этих людей имел отношение к делу или касался шелковой нити! — во всеуслышание заявил Луч Света в отчаянной попытке спасти товарищей.

— Вы действовали сообща и будете отправлены куда следует, все вместе! — сухо отрезал губернатор.

Захват пяти явных преступников был для него первым за много месяцев удачным шансом показать начальству свое рвение и, может быть, сделать шаг вверх по карьерной лестнице.

— Отправлены? Но куда? — встревожился Пять Защит.

— В Чанъань! Все виновные в государственных преступлениях должны быть доставлены в Главную инспекцию, — возмутился невежеству пленника губернатор Хон, сплюнув шелуху от семечек прямо к ногам махаяниста.

— Подождите, господин Хон! Вы совершаете сейчас страшную несправедливость! — Пять Защит сделал шаг вперед, и на его ногах громко зазвенели цепи, которыми для верности сковали арестованных. Однако его никто не слушал.

После восьми дней заключения в крошечной камере в подвале административного здания обвиняемых поместили в передвижные клетки, установленные на повозке, запряженной тремя мулами. Дорога оказалась для всех пятерых узников настоящим испытанием. От Турфана до Нефритовых ворот, до самой Великой стены, преграждавшей Шелковый путь в районе величественных гор Маджон, они претерпели истинную пытку, для манихея сравнимую со страданиями Мани, а для христианина — с Крестным путем Господним. Они мучились от жажды и жары, временами — от холодных ливней или ночного холода. У пленников не было ни малейшего шанса вырваться на свободу, они находились не просто в клетках, но еще и под неусыпным присмотром стражи.

Наконец показались высокие стены, ограждавшие империю Тан.

— Как бы я хотел подняться на стену — лишь бы только броситься вниз! — горько вздохнул Кинжал Закона, впервые за все время утративший привычную бодрость духа и веру в лучшее.

— Если бы у меня была возможность, я, скорее, предпочел бы сокрушить головы наших охранников, чем свою! — с яростью ответил Луч Света, страдающий от сознания своей полной беспомощности.

Насмешки и оскорбления, тычки палками сквозь прутья клеток — вот что ждало их в первой же деревне на китайской территории. В основном так забавлялись местные дети. Для всех вокруг пять заключенных были преступниками, об этом громогласно объявлял глашатай, об этом свидетельствовали их жалкое положение и измученный вид. А обитатели приграничной полосы считали преступниками прежде всего грабителей с большой дороги — самую ненавистную категорию негодяев, угрожавших жизни и имуществу честных граждан. В клетке — значит разбойник и душегуб, только так понимали ситуацию простые крестьяне и горожане.

Убежденный, что наступил решающий поворотный момент в его карьере, низкорослый губернатор Хон Красный решил лично доставить в столицу пойманных нарушителей закона. Наконец ему представился случай предстать перед главным канцлером империи! Не так часто это удавалось одному из ста восьми губернаторов китайских провинций.

Он немедленно изложил причину своего визита секретарю главного канцлера и попросил об аудиенции. Естественно, он перечислил и имена всех задержанных.

— Господин губернатор, да вы сделали нам неожиданный подарок. Вот уже много месяцев по всей империи разыскивают бывшего монаха Большой Колесницы по имени Пять Защит, а также манихея, которого зовут Луч Света, — заявил высокий и тучный канцлер Хэньян трепетавшему перед вельможей коротышке Хону.

— Да пребудет со мной дух учителя Куна![56] Арест этих пяти преступников стал возможен благодаря тому, что их изобличили, — торопливо пробормотал губернатор Турфана, чувствуя, что губы плохо слушаются его, а зубы чуть ли не лязгают от страха. Больше всего он опасался теперь, что его услуги будут приуменьшены и он не получит ожидаемого вознаграждения.

— Объясни-ка мне подробнее, как ты их схватил? — распорядился главный канцлер, откинувшись на огромную шелковую подушку, позволявшую с удобством устроиться в массивном резном кресле.

— Однажды ко мне явился посетитель, индийский монах по имени Радость Учения, он сообщил, что манихеи Турфана незаконно занимаются изготовлением шелка. Сначала я решил, что он лжец, настолько невероятной казалась эта новость. Но монах настаивал, так что я решил проследить за тем, что происходит в Церкви Света. Через несколько дней мои люди наткнулись на здание, где выращивали шелкопряда, и тогда я поставил там трех наблюдателей, чтобы разведать все в подробностях. Постепенно выяснилось, что всем заправляют пять человек, и мы взяли их с поличным, когда они рассматривали образец изготовленного шелка. Поверьте мне, господин, все это было нелегким делом. — Хон Красный выпятил грудь от гордости. Ему понравился собственный рассказ: короткий и впечатляющий.

— А что с доносчиком? Ты его задержал?

— Увы, нет!

— Как?! Разве ты не знаешь правила: доносчиков никогда нельзя отпускать, пока следствие не проведено полностью? — возмутился главный канцлер.

— Он умолил отпустить его назад, на родину. В Турфане вся тюрьма состоит из одной камеры для заключенных, в основном туда попадают те, кто, выпив лишнее, устраивают дебош, — сообщил перепуганный губернатор.

— Закон указывает: необходимо задерживать доносчика. И никаких исключений не допускается! — отрезал канцлер Хэньян и, покривившись, добавил: — Впрочем, ты проделал хорошую работу.

— Ожидать ли мне награды или наказания? — робко поинтересовался Хон Красный, с ужасом взирая на непредсказуемого вельможу.

— Твои арестанты представляют собой немалую ценность! — великодушно заключил главный имперский канцлер и рассмеялся, наслаждаясь очевидным смущением и испугом губернатора.

— В таком случае не назначена ли за них какая-либо награда? — оживился Хон Красный.

— Ты желаешь повышения по службе! Ты покинул свой пост в Турфане для того, чтобы я это услышал?

— Господин, вы обладаете поразительной проницательностью и мудростью! — на полном серьезе воскликнул коротышка Хон, готовый льстить и расточать похвалы начальнику.

Но толстый канцлер Хэньян не оценил его угодливость, скорее он счел ее за недопустимую для чиновника пятого ранга фамильярность.

— Посмотрим попозже! Император будет утверждать список новых назначений в следующем зимнем месяце! К тому времени будет видно, чего именно ты заслуживаешь! — небрежно бросил он.

— Надеюсь, его величество будет доволен тем скромным вкладом, который моя ничтожная персона осмелилась внести в расследование, — низко склонившись, пролепетал губернатор, чувствовавший, что удача ускользает у него из рук. А потом он попятился к двери, непрестанно кланяясь и не поднимая глаз, так как аудиенция у главного канцлера была окончена.

На следующий день пятерых заключенных доставили к префекту Главной инспекции Ли Жинь-жи. На всех задержанных были железные ошейники, прикрепленные к длинной цепи. Однако сам грозный префект терзался сомнениями. Он размышлял о том, какое впечатление произведет новость об этом аресте на императрицу У-хоу, как обрадуется старый генерал Чжан. План его был совсем прост: необходимо, чтобы Пять Защит признался не только в том, что проживал в императорском дворце с дозволения императрицы, но и что она сама помогала ему бежать в тот момент, когда представители Главной инспекции явились взять его под стражу; затем следовало подвергнуть пыткам манихея по имени Луч Света как убийцу торговца шелком по имени Ярко-Красный.

Нет, на этот раз он не позволит У-хоу разрушить его планы, используя ее безграничное влияние на Гао-цзуна. Необходимо предвосхитить ее действия, а потому Ли приложил все силы, чтобы новость о доставке в столицу заключенных из Турфана дошла до императрицы Китая как можно позднее.

В узких глазах префекта Ли засветилось удовольствие, когда он рассматривал пятерых скованных узников.

— Вы должны быстро и кратко отвечать на поставленные вопросы. Все ваши слова будут записаны секретарем и предъявлены как доказательства обвинения против вас. Таков закон великой империи Тан! — бесстрастно произнес префект, краем глаза наблюдая за тем, как входит в комнату секретарь — тщедушный человек с невзрачным лицом, облаченный в черное; на шее у этого мелкого чиновника висела дощечка, на которой можно было развернуть бумажный свиток; его секретарь нес в руках.

Допрос начали с Кинжала Закона и Святого Пути Из Восьми Ступеней.

Оба индийских монаха назвали свои имена, после чего префект Ли, согласно форме, потребовал, чтобы первый помощник сообщил причины своего пребывания на шелковой мануфактуре в Турфане.

— Мы искали возможность приобрести шелк для наших религиозных церемоний. В Пешаваре эта благородная ткань стоит слишком дорого! — ответил хинаянист.

— Понятно, продолжай, — невозмутимо произнес перфект Ли, который постоянно и по-возможности незаметно следил за реакциями Пяти Защит и Луча Света в ответ на разные вопросы, так как именно они представлялись ему важнейшей частью допроса.

— Вы в первый раз прибыли в Центральный Китай? — спросил он у Кинжала Закона и Святого Пути Из Восьми Ступеней.

— Да. Путь сюда из Пешавара очень долгий. Обычно китайские монахи сами приходят к нам, следуя по стопам Блаженного Будды, совершившего паломничество по святым местам,[57] — печально ответил Святой Путь Из Восьми Ступеней, а потом добавил: — Вообще-то, родился я в Турфане.

— Говорят, в Турфане можно приготовить мясо, просто положив его на солнце. Так там жарко. Это правда? — неожиданно спросил префект Ли.

— Да, Турфан называют еще «Озеро огня». Дети, особенно маленькие, никогда не ходят босиком. Ступни их ног слишком нежные и не выдерживают прикосновения к раскаленным камням, — с готовностью ответил Святой Путь Из Восьми Ступеней.

Но префект уже не слушал, ему не терпелось переключить внимание на двух других пленников, интересовавших его гораздо больше.

— Стражники, освободите этих людей! Им здесь делать нечего. Выдайте им документы, необходимые для прохождения таможенной заставы, — распорядился префект Ли так внезапно, что монахи-хинаянисты, о которых и шла речь, просто опешили. Им не хотелось покидать в беде товарищей, но и задерживаться в застенках Главной инспекции желания не было.

Перед префектом оставались трое заключенных: ма-ни-па, Луч Света и Пять Защит. Грозный начальник тайной службы перевел на них пристальный взгляд.

— Кто ты? — мрачно спросил он у тибетского аскета.

— Ом! Странствующий монах-буддист из страны Бод! — ответил тот.

— Ты останешься здесь! Все тибетцы подозрительны и заслуживают проверки, — скривился префект Ли.

Коротким жестом он отдал приказ стражникам, и те быстро вывели ма-ни-па за дверь комнаты для допросов. Теперь перед префектом стоял Пять Защит, окруженный крепкими агентами Главной инспекции с бандитскими физиономиями.

— У меня есть все основания немедленно отправить тебя на казнь за участие в сговоре с целью подорвать монополию империи на производство шелка, незаконное проживание на территории императорского дворца, в частных покоях царствующей семьи, заговор против государства… Мне даже трудно остановиться на чем-то одном, настолько серьезны все предъявленные обвинения! Однако я не спешу. Мне нужно, чтобы ты дал письменные показания.

— А если я откажусь?

— Узники, попадающие в темницу Собаки, в конце концов всегда дают требуемые показания, хотя есть такие горячие головы, которые долго упорствуют, навлекая на себя большие неприятности, — угрожающе заметил префект Ли.

— Потребуется много усилий, чтобы заставить меня признаться в преступлениях, мною не совершенных! Я не являюсь ни заговорщиком, ни предателем. Все это противоречит древним принципам учения Большой Колесницы, в которых меня усердно наставлял достопочтенный настоятель, — хладнокровно ответил бывший монах.

Он не питал иллюзий насчет тяжести своего положения с того момента, как люди Хона Красного схватили его с товарищами в мастерской и засунули их в передвижные клетки, однако вручил свою судьбу в руки Блаженного и сосредоточился мыслями на образе Умары, исчезнувшей в неизвестности. Это позволило ему избежать сомнений и страха. Теперь единственным его беспокойством стала безопасность возлюбленной, а собственные испытания утратили значимость.

— Это мы еще посмотрим! — резко бросил префект Ли.

Стражники потащили Пять Защит за железный ошейник из комнаты для допросов, не оставив ему не единого шанса переговорить с Лучом Света, которого как раз в этот момент повели на допрос.

— Отправить его в темницу Собаки! — выкрикнул один из стражников, когда они миновали широкую двустворчатую дверь и оказались перед крошечным паланкином.

Узника, словно канарейку, поместили внутрь паланкина, тут же подхваченного дюжими носильщиками.

По всему Центральному Китаю разносились слухи об ужасной темнице Собаки, куда попадали не только преступники, но порой и безвинные. За высокими стенами узилища находились самые опасные убийцы и негодяи в стране. От центра города добираться до темницы Собаки нужно было не менее часа. Мрачный, темный цвет камня соответствовал жуткой репутации тюрьмы, откуда почти никто не выходил живым и никто — невредимым. Тюрьму выстроили на почти черной скале вулканического происхождения; многие считали ее едва ли не главным символом империи Тан: воплощением безграничной власти государства и силы его возмездия.

Невозможно было незаметно попасть в это место страданий, пыток и смерти или благополучно сбежать оттуда: тюрьму окружал широкий ров с водой, поступавшей из подземной реки, в нем обитало множество плотоядных карпов, приученных к нежному человеческому мясу. Вдоль всей линии рва, притягивавшего местных рыбаков, постоянно патрулировали вооруженные отряды стражников с длинными пиками, а по ночам можно было издалека увидеть завораживающий танец их факелов, освещавших всю охраняемую полосу. Единственным входом в узилище служили ворота, отделенные от внешнего мира подъемным мостом и находившиеся под круглосуточным наблюдением воинов.

Когда Пять Защит извлекли из паланкина, прямо перед собой он увидел молодого радостно улыбающегося стражника.

— Добро пожаловать в темницу Собаки! — воскликнул тот звонким голосом, как будто приглашал на праздник.

В ответ раздался взрыв хохота солдат, расположившихся во дворе крепости. Вероятно, это было проявлением местного черного юмора. Молодой стражник провел нового заключенного по коридору в глубь темницы, и Пять Защит ощутил запах сырости, царивший в каменном строении. По мере того как они по винтовой лестнице спускались все ниже, воздух становился еще более влажным и затхлым. Камеры узников находились ниже уровня земли, а там протекала подземная река, и в ее темной воде отражалось мерцающее пламя свечи, что была в руке молодого стражника и позволяла разглядеть путь.

— Темница Собаки выстроена у подземной реки. Геоманты императора Тай-цзуна объясняли, что такая вода — это пот гигантского дракона, спящего глубоко внизу, под этим местом! — заявил стражник, голос которого чуть заметно дрогнул, так как юноша опасался чудовища, таящегося где-то под ногами.

— Должно быть, эта река питает ров, — задумчиво произнес махаянист.

— Именно так. И обрати внимание на этих карпов! Они перемещаются из реки в ров, чтобы метать икру на свежем воздухе. Если опустить палец в воду, можно быстро лишиться плоти! — сообщил стражник, указывая на огромную рыбину, в это мгновение энергично ударившую хвостом по поверхности воды.

Оказавшись в отведенной ему камере, Пять Защит увидел слабый луч света, проникавший в помещение сквозь единственное оконце под потолком, до которого с пола никто не смог бы дотянуться. Погруженный в сырую и гнетущую тьму узилища, он невольно содрогнулся при мысли, что ожидает его впереди. Выжить при почти полном отсутствии света — нелегкая задача.

Потом он вспомнил об отшельниках, погружавшихся в глубокую медитацию и не нуждавшихся ни в свете, ни в пище, выбиравших уединенные пещеры в сердце неприступных гор. Они ведь сохраняли бодрость духа и живучесть тела, покидая стремительное течение времени и постигая истинную пустоту!