Шелковая императрица

ГЛАВА 35 ДВОРЕЦ ГЕНЕРАЛА ЧЖАНА, ЧАНЪАНЬ, КИТАЙ

— Надо послать этой узурпаторше пять ядовитых гадов, и не о чем больше говорить! Тем более что она снова беременна! Надеюсь, по крайней мере, что это не мальчик! — отрывисто пролаял старый генерал Чжан. В ожидании посетителей он проводил время за курением особой смеси, которой было свойственно менять его голос, придавая ему своеобразный высокий тембр.

Тот, кто упоминал пять ядовитых гадов, подразумевал самых вредоносных тварей, способных погубить человека: змею, паука, скорпиона, жабу и тысяченожку; из них фармацевты разными способами добывали яды.

Убежденный конфуцианец и бывший премьер-министр великого императора Тай-цзуна, старый генерал страдал от болей в спине после очередной игры в поло, в которой участвовал обычно раз в неделю. Это развлечение завезли в империю Тан из Ирана. Сперва в игре упражнялись только женщины, мужчины же предпочитали лишь смотреть, как носятся по полю юные всадницы. Но постепенно игра вошла в моду и среди придворных мужей.

Генералу предстояло принять участие в своего рода судебном заседании по делу императрицы У-хоу, где должны собраться самые авторитетные лица империи. Для них, занимавших высокие должности, но совершенно беспомощных перед супругой Гао-цзуна, это была единственная возможность выплеснуть накопившиеся раздражение и гнев. Влияние императрицы на мужа не ослабевало, а сам он становился все слабее и непоследовательнее.

Между почтенными государственными деятелями царила непримиримая вражда, но общая ненависть к императрице обрела мощь, превосходившую по силе разногласия и соперничество. Среди приглашенных были министр шелка Очевидная Добродетель, префект Ли, главный секретарь администрации Линь-ши, дядя госпожи Ван, бывшей супруги императора Гао-цзуна, и главный канцлер Хань-юань.

— Ты, должно быть, сошел с ума, если выпустил одновременно указы про манихеев и несториан! — заявил старый генерал главному канцлеру.

— Императрица была в ярости, — ответил тот. — Она бросилась к Гао-цзуну, но слишком поздно. К счастью, коронованный тюфяк подписывает все, что ему приносят. Но мне пришлось выдержать жестокую битву! — гордо воскликнул Хань-юань.

— Дела творятся все более удивительные, — заметил генерал Чжан. — Теперь у нее странное пристрастие к подозрительному оборванцу, прибывшему в Чанъань с белым слоном! И это при том, что она беременна… как считается, ребенком императора… У этой женщины поистине нет головы!

— После короткого общения с ним у нее возникло ощущение, что она летает на маленьком облаке, — фыркнул главный секретарь администрации. Когда он говорил, крошечная бородка тряслась на тощем подбородке, ведь Линь-ши был настолько же сухопарым, насколько Хань-юань толстым. — Не смейтесь! Она сама так сказала! Никто не знает, откуда он взялся и чего желает.

— Она сама отправилась на рынок для встречи с этим Безумным Облаком! — сообщил префект Ли. — Он в течение трех дней сидел почти полностью обнаженный в позе лотоса, ничего не ел и не пил, а рядом стоял слон. К нему приходят всякие жаждущие исцеления. Даже подрались между собой, не поделив очередь к «чудотворцу».

— А что, он уже кого-нибудь исцелил?

— Не знаю, — поморщился префект. — Всегда найдутся кликуши, которые будут кричать, что исцелились. Я убежден, что это шарлатанство.

— Ходят слухи, что он обладает уникальными дарованиями, едва ли не бессмертием, — нервно потирая руки, внес свою лепту в разговор министр шелка Очевидная Добродетель.

— Едва ли он является одним из даосских бессмертных! — возразил главный канцлер.

— Она все время окружает себя какими-то сомнительными колдунами и магами, один хуже другого! Вчера это был тип, который утверждал, что способен определить характер человека по его лицу! В другой раз при ней был даосский знахарь, якобы изготовлявший порошок из нефритовых плодов дерева, что растет на Островах Бессмертных! Сегодня появился этот просветленный с белым слоном! Завтра найдется шаман из дикого племени или кто-нибудь еще! — вскипел старый генерал.

— Эта женщина обладает особым даром притягивать авантюристов. Вспомните того странного колдуна-даоса, лечившего с помощью иглоукалывания! Молва уверяла, что он был допущен в частные покои императрицы! Нет, это просто возмутительно! — заявил Линь-ши.

— Все это плохо кончится! — согласно кивнул министр шелка.

— Будьте осторожны! Она гораздо более зловредна, чем вы все можете себе только вообразить! Ей хватило хитрости объявить, что она глубоко уважает конфуцианских ученых и хочет вступить в их круг! А ведь каждый знает, что на самом деле она их презирает! — Линь-ши удрученно вздохнул.

Все в изумлении посмотрели на гладкое, женственное лицо секретаря с высоко выбритым лбом, над которым волосы были собраны в пучок и заплетены, как принято у чиновников, отчего физиономия казалась еще более узкой и длинной.

— Войти в круг ученых?! Может, имеются в виду антологии стихов, написанных женщинами, претендующими на образованность, которые она приказала составить в Академии Северных врат? Это же нелепость! — взревел бывший премьер-министр.

— Может быть, это и нелепо, мой генерал, но весьма действенно! Она задала работу архивистам, писцам и копиистам на добрые полгода, а вся эта братия вечно жалуется на нехватку денег; более того, она не только заплатила им, но еще и рассыпалась в комплиментах их мастерству и учености. Мои агенты отметили существенное изменение взглядов на У-хоу в этой среде. Они не только больше не бранят ее, но откровенно восхищаются! — спокойно ответил раздраженному генералу префект Ли.

— Хорошенькое дело! В два взмаха кистью она заставила ученых мудрецов полностью сменить точку зрения! — вскинулся Линь-ши, и его длинная косичка хлестнула по расшитой золотом одежде.

— Тут уже речь идет не о кисти, а о тьеби,[51] — невозмутимо заметил префект Ли.

— А если мы заявим Гао-цзуну, что поведение его супруги недостойно титула императрицы? — Главный секретарь переводил взгляд с одного участника беседы на другого.

— Не стоит особо рассчитывать на императора. Он сделал вид, что вообще ничего не заметил, когда Главная инспекция самым деликатным образом пыталась удалить из дворца посторонних людей, размещенных там императрицей. Он постоянно болеет и совершенно устранился от забот государства. Интересуется только молоденькими девочками, — недовольно произнес префект Ли.

— Вот это новость! Посторонние лица? В императорском дворце? Не может быть! — Хань-юань был потрясен больше всего тем, что его вечный соперник префект Ли располагал столь важными сведениями, о которых сам он не имел понятия.

— К сожалению, может! Она предоставила кров одному буддистскому монаху, оставившему обитель, а также юной несторианке… Когда я попытался объяснить, что это недопустимо, они попросту исчезли…

Префект и генерал прямо взглянули в глаза друг другу.

— Нам известен этот достойный сожаления эпизод! Нет смысла возвращаться к нему. Несчастный Гао-цзун находится целиком и полностью под ее влиянием.

— Позволю себе заметить, что некоторые поступки императора могут вызвать прямое осуждение: он не раз выбирал себе девочек младше пятнадцати лет, — добавил префект.

— А что там за история с Элан Гао-чу? — поинтересовался генерал Чжан.

— Это племянница У-хоу, та утверждает, что давно ее не видела и вообще не принимает участия в ее судьбе, но все это весьма дурно пахнет! — скривился Хань-юань.

Юная Элан Гао-чу была дочерью старшей сестры У-хоу, и выбор ее в качестве наложницы императора выглядел, в самом деле, сомнительно.

— Она способна подложить племянницу супругу! — с отвращением воскликнул генерал. — А еще она привезла в монастырь в Лояне детей, которых выдают за Небесных Близнецов! У-хоу сказала, что они обладают чудесными дарованиями, особенно девочка, половина лица которой заросла шерстью, как у обезьянки! Никто не знает, откуда появились эти дети! Вот еще одна загадка для Главной инспекции! — Старик ехидно глянул на префекта Ли.

— Но это мои люди сообщили вам, генерал, о детях в монастыре Познания Высших Благодеяний в Лояне, — ответил префект на выпад.

— Господа, ближе к делу! — поспешил прервать его старый генерал. — Надо подумать, что делать.

В комнате повисла тишина. Никому из заговорщиков не хватало смелости взять на себя возбуждение судебного разбирательства против императрицы.

А тем временем первая дама империи добивалась от своего супруга все больших полномочий, доводя до бешенства главного канцлера. Однажды он вынужден был молча наблюдать за тем, как У-хоу собственноручно разорвала в клочки указ, который конфуцианцам удалось получить от императора в момент его слабости, пока императрица совершала поездку к скалам Лунмэнь. Желая сделать Лоян, отличавшийся от Чанъаня более мягким климатом, столицей империи, У-хоу убедила Гао-цзуна в необходимости построить там роскошную резиденцию, и вскоре рабочие уже трудились над возведением фундамента. А налоги росли быстрее, чем высота стен. Все это усугубилось плохим урожаем этого года — платить новые налоги было не с чего. И, как нарочно, как будто ничего не знала о нехватке съестного, императрица приказала засеять поля вокруг города исключительно пионами, своими любимыми цветами. Их стали даже считать символом династии Тан, угодливо называли теперь «императорскими цветами» и «небесной красотой».

Однако перенести императорский двор в Лоян было для У-хоу отнюдь не прихотью.

Это не только приблизило бы ее к главному монастырю Большой Колесницы и его могущественному настоятелю Безупречной Пустоте, но и отдалило бы Гао-цзуна от конфуцианского окружения, господствовавшего в Чанъане и враждебно настроенного по отношению к императрице.

В воцарившейся тишине раздались тихие шаги: к генералу приблизился один из слуг, склонился и что-то прошептал на ухо своему господину.

— Немедленно впустить! — приказал генерал Чжан, встрепенувшись.

Слуга ввел человека, явно не привыкшего находиться среди такого количества важных чиновников. Он моментально побледнел и вспотел, как только оглядел комнату.

— Скажи нам: не ты ли — Морская Игла, которого императрица У-хоу забрала из моего застенка и который по сей день пребывал неизвестно где? — прищурился Ли.

— Да, это я, — пробормотал перепуганный визитер.

— Сообщаю присутствующим, что этот человек предоставил нам возможность разоблачить иностранную сеть, действовавшую тайно на территории Китая, — пояснил префект.

— А не ты ли сообщил о том монахе, путешествующем с девицей? — с подозрением спросил генерал Чжан.

— Два месяца назад я направил в Главную инспекцию анонимный донос на парочку, скрытно обитавшую в императорском дворце у императрицы У-хоу. Через стену я слышал, как императрица лично посетила их, она помогла им бежать, когда прибыли агенты Главной инспекции! — торопливо выпалил уйгур, по лицу которого текли струйки пота.

— И по твоим словам, императрица У-хоу лично предупредила тех молодых людей, что им грозит арест? — еще раз уточнил главный канцлер Хань-юань.

— Все в точности, как я вам сказал! Она помогла им избежать правосудия! Я сам был тому свидетелем!

— А почему ты такой старательный — сколько уж раз добровольно вызвался поработать на нас? — усмехнулся префект Ли.

— Ну… что касается этого раза, я надеюсь взамен получить охранную грамоту, которая позволила бы мне отправиться в Турфан… Здесь мне совсем нечего делать. Я хотел бы вернуться к себе домой, — тихо проговорил уйгур, придав лицу отрепетированное заранее жалобное выражение.

— Почему У-хоу покровительствовала этим беглецам? — поинтересовался Линь-ши.

— Императрица прилагала все силы, чтобы восстановить торговлю шелком. Бывший монах-буддист и та молодая несторианка имеют связи с манихеями Турфана, производящими шелк! Сама эта несторианка — дочь епископа Аддая Аггея. Несториане Дуньхуана тоже связаны с манихеями Турфана в этом деле с изготовлением и тайными поставками шелка. Все совершалось с величайшими предосторожностями… Я не мог написать все это на бумаге, некоторые сведения требуют того, чтобы их передавали лишь из уст в уста, — обстоятельно объяснил Морская Игла, гордый своим знанием предмета.

— Но это все совершенно невероятно! У-хоу покровительствует тайной торговле шелком? — У министра шелка перехватило дыхание, он и вообразить не мог, что корни преступления тянутся так далеко.

— Это чудовищно! Нами управляет женщина — не просто узурпаторша, но еще и преступница, предательница государственных интересов… Моя великая страна скатилась так низко! А что касается качества работы Главной инспекции, это отдельный вопрос, и я намерен поставить его самым серьезным и недвусмысленным образом! — Главный секретарь Линь-ши был просто счастлив, что ему наконец представилась возможность нанести удар по префекту Ли и его ведомству.

— В чужой миске кусок мяса всегда выглядит жирнее, как гласит поговорка! — холодно заметил префект Ли, однако было видно, как он побледнел.

В данной ситуации именно он терял больше всех, и разоблачения Морской Иглы вовсе не играли ему на руку. Что касается бывшего премьер-министра, его настолько потрясли известия, что он побагровел и лицо его приобрело тот оттенок, который бывает у карпа, сваренного с имбирем. Он задыхался и хрипел так, словно вот-вот скончается от удушья. К генералу поспешил слуга — на этот раз с керамическим чайником в руке; он стал бережно вливать в рот господину мелкие порции жидкости, словно кормил из рожка младенца. Это помогло старому вояке справиться с приступом.

— Дорогие друзья, если вы мне позволите, я бы предпочел провести тщательный допрос в помещении Главной инспекции. Такие уникальные сведения следует изучить подобающим образом, в соответствии с отработанными методами ведения следствия! — резко заявил префект Ли, поспешивший во что бы то ни стало перехватить инициативу и сделать доносчика недоступным прочим заговорщикам.

Он вскочил, приоткрыл дверь и выкрикнул приказ, пользуясь тем, что хозяин дома еще не оправился. В комнате появились два вооруженных агента и замерли. Коротким кивком префект дал понять, чтобы они забрали Морскую Иглу.

— Однажды мне не удалось допросить тебя как следует из-за вмешательства императрицы, и — можешь мне поверить — на этот раз ты расскажешь все, что знаешь, до самого конца! — прошептал главный инспектор на ухо уйгуру, когда того вели к паланкину.

Вскоре Морская Игла уже шел по бесконечным лестницам и переходам в застенок, куда императрица не имела доступа. Камера оказалась намного более темной и сырой, чем в первый раз. Морская Игла заскулил от ужаса.

Бритоголовый палач вошел и картинно встал, скрестив мощные руки на груди. На нем был кожаный фартук с несколькими ярусами карманов, из которых торчали щипцы, ножи, шило, другие жутковатые инструменты его ремесла: колющие, режущие и рубящие. Конечно, иногда ему приходилось их применять. Но гораздо чаще роль палача сводилась к тому, чтобы, как сейчас, красиво войти и встать. Этого оказывалось достаточно для должного впечатления — допрашиваемый начинал быстро-быстро излагать все, что знает, и еще немножко.

Морская Игла уже горько сожалел о том, что в очередной раз высунулся.

— Вот чистый лист бумаги. Тебе достаточно лишь подписать его здесь — вверху, справа. Я сам его заполню. Я уже знаю, слово в слово, что зафиксирует писец!

— Я не знаю, как написать «Морская Игла» по-китайски! Я вообще не умею писать на китайском! — прохныкал уйгур. На самом деле он испугался, что от его имени напишут показания, которые приведут его прямиком на виселицу.

— Ну хорошо, я тебе помогу! — Префект Ли прошел к письменному столу. — Смотри: вот так пишется иероглиф «ше»!

Иероглиф получился похожим на змею.

«Не является ли это дурным предзнаменованием?» — подумал Морская Игла. Он вдруг уверился, что его хотят вслепую подставить. Он поспешно отодвинулся от стола и отрицательно замотал головой.

— Оставляю тебя в компании этого человека. Когда я вернусь, уверен, ты сумеешь написать свое имя по-китайски! — решительно заявил начальник Главной инспекции.

Префект Ли не выносил вида крови, так что старался избегать присутствия на пытках; он предпочитал возвращаться, когда допрашиваемый уже был готов дать требуемые показания.

Палач неторопливо извлек из карманов фартука инструменты и аккуратно разложил их на небольшом столике. Затем он приступил к работе, как толковый и опытный мастер берется выполнять привычный заказ.

Он начал с того, что заткнул рот Морской Игле платком, чтобы жертва не могла кричать, потом привязал его руки так, что кисти лежали на поверхности столика. После этого палач выбрал из набора инструментов четыре тонкие иглы, напоминающие те, что используются при иглоукалывании, и вонзил их в указательный и большой пальцы обеих рук уйгура.

В системе пыток иглы, которые вгоняли под ногти, считались идеальным средством, чтобы заставить жертву подписать необходимые показания; следующим этапом обычно была порка тонкими ротанговыми или бамбуковыми палками, разрывающими кожу и рвущими плоть; это считалось методом, применимым для умеренно виновных, поскольку было намного мягче, чем отрубание ступни — такое наказание применяли к ворам, пойманным на краже повторно. Самым же радикальным видом кары считалось обезглавливание. Казни подвергались государственные преступники, совершившие убийство чиновника, дезертирство или хищение государственного имущества, уличенные в разрушении общественных зданий, мошенничестве с налогами и таможенными пошлинами.

Зубы Морской Иглы грызли кляп, заполнявший рот, боль стала невыносимой, когда палач начал загонять острый металлический стержень под ноготь судорожно скрючившегося указательного пальца. Уйгур потерял сознание, ему казалось, что он вновь оказался среди песчаных дюн пустыни Гоби. Палач, работавший с тщательностью мясника, по закатившимся глазам жертвы мгновенно понял, что человек, подвергавшийся пытке, испытал сердечный приступ, вызванный страхом и чрезмерной болью.

А уйгур Торлак, известный как Морская Игла, в это время устремился в Турфан, на поиски Нефритовой Луны. Ему чудилось, что он, как птица, пролетает над улочками города, заглядывает в сады, где журчат фонтаны, осматривает рынки, но нигде нет следов прекрасной китаянки. Под его крыльями купола манихейского святилища не казались такими уж большими, скорее, они напоминали перевернутые пиалы. Посреди двора он заметил макушку Моря Покоя, окруженного другими Совершенными, они столпились вокруг носилок, на которых лежало бесчувственное тело. Уйгур стремительно спустился, чтобы рассмотреть все получше. В быстром вираже лица Совершенных слились для него в один образ. В тот момент, когда ноги уйгура едва коснулись каменных плит двора Церкви Света, Морская Игла очнулся.

В каждом из десяти пальцев теперь торчала игла. Вот она, судьба доносчика!

Префект Ли вернулся в комнату и внимательно посмотрел в лицо уйгура.

— Я уверен, что сейчас ты готов написать свое имя по-китайски! — негромко и угрожающе произнес он, жестом приказав палачу извлечь кляп изо рта жертвы.

— О Мани, ты, который претерпел все мучения Страстей в течение двадцати шести дней, помоги мне! Открой мне твои объятия! — пробормотал шпион манихеев.

— Ну что же, раз ты не понимаешь, тебя ждет пытка удушением! — в ярости воскликнул начальник Главной инспекции, не ожидавший столь упорного сопротивления со стороны презренного доносчика.

Палач закрепил на шее несчастного две дощечки с просверленными отверстиями, через которые были пропущены шнурки с привязанной палкой: стоило повернуть ее, как дощечки сближались, пережимая горло.

— Когда начнешь задыхаться, уверен, ты сразу вспомнишь, как писать свое имя по-китайски!

Но Морская Игла принял иное решение.

В том трупе, распростертом на носилках, вокруг которого стояли старейшие манихеи Турфана, он узнал собственное тело! Получив такое знамение, уйгур понял, что наступил его последний час и ему предстоит завершить земную жизнь, соединившись с братьями по Церкви Света. В нем теплилась надежда, что Милостивый Мани примет Торлака, простит ему все мерзости и прегрешения, дозволит ему войти в Царство Блаженных — рай, о котором мечтают все манихеи. Для него наступило великое время очищения от грехов.

Префект Ли впал в гнев, он своей рукой крутанул палку, стягивавшую дощечки гарроты, мельком глянув на окровавленные ногти уйгура, на его пальцы, опухшие от внутренних кровоизлияний.

— Итак, твое имя Морская Игла! Достаточно написать два иероглифа! Я уверен, что ты прекрасно их знаешь! — выдавил префект через сжатые зубы, склонившись к уху жертвы в тот самый момент, когда легкий хруст послужил свидетельством того, что треснул позвонок.

— Почему ты решил, что я смогу написать то, что ты хочешь, этим? — прошептал уйгур, задыхаясь, приподняв на мгновение свои изуродованные руки, и в его стекленеющих глазах неожиданно полыхнула ярость.

Это были последние слова Морской Иглы.

Начальник Главной инспекции, ослепнув от гнева, раздосадованный необъяснимым и неожиданным упорством уйгура, еще раз крутанул рычаг гарроты, сдавив шею жертвы…