Тысяча кораблей

Глава 11 Фетида

По телу Ахилла текли слезы, исподволь смешиваясь с окружающими морскими водами. Фетида оплакивала своего сына после смерти, как много раз оплакивала при его жизни. В действительности же она плакала и задолго до его рождения. Морские нимфы вечно потешались над ее слезливостью: Фетида и ее бесконечные горести восполняли глубокие зеленые воды самого Океана[15]. Будь Фетида лесной нимфой, а не морской, желчно заметила одна из ее сестер-нереид, ее роща скоро превратилась бы в болото.

Впервые Фетида заплакала, когда к ней посватался смертный Пелей, отнюдь не ровня прекрасной нереиде. Она снова зарыдала, когда стало ясно, что Зевс не спасет ее от этого унизительного союза. Пророчество гласило, что сын Фетиды будет сильнее отца, и, заботясь о собственной недосягаемости, Зевс решил, что мальчик должен быть наполовину смертным.

Нереида всегда знала, что сын принесет ей горе. Могущественнее отца? Разве мудрено быть могущественнее простого человека? Фетида презирала смертную кровь мужа и с отвращением думала о том, что точно такая же течет и в жилах сына, хотя в них должен был струиться ихор[16]. Она страстно желала, чтобы Ахилл стал богом, и для этого окунула его в воды Стикса, дабы сделать его тонкую человеческую кожу неуязвимой. Мать пыталась защитить сына и после начала войны. Фетида знала: если Ахилл отправится в Трою, то домой уже не вернется; Зевс был не единственным, кто слышал пророчества. Когда предводители греков явились за Ахиллом, Фетида спрятала сына, но его все равно отыскали. Проклятый Одиссей оказался слишком умен и не купился на уловки Фетиды. Она поклялась вечно лелеять в груди ненависть к нему. Пока она обитает в темных подводных пучинах, море никогда не будет безопасным для царя Итаки.

Девять долгих лет Ахилл был неуязвим. Список погибших мирмидонян становился все длиннее и внушительнее, но герой оставался невредим. Фетида позволила вспыхнуть мимолетной надежде, когда на десятом году войны Ахилл покинул поле боя после пустячной ссоры с царем из-за смертной девушки. Но когда сын воззвал к ее совету, Фетида не смогла отказать. Она вышла из теплого темного моря и сообщила Ахиллу печальную правду. Он должен выбрать: долгая жизнь и короткая слава или короткая жизнь и вечная слава. В конце концов, он бог только наполовину. Ему не позволено иметь и то и другое.

Едва ее тоскливый голос долетел до ушей сына, Фетида поняла: решение уже принято. Ахилл никогда не предпочтет жизнь славе. Его божественное происхождение напрочь отвергало подобную идею. И тогда нереида упросила Гефеста выковать для Ахилла новые доспехи и новый щит взамен похищенных мерзкими троянцами с трупа его друга. При помощи богов, думала она, у Ахилла останется еще немного времени, чтобы высечь свое имя в камне.

Однако Фетиде было известно: когда погибнет Гектор и к длинному списку героев, которых Ахилл поверг, присоединится Пенфесилея, бедный мальчик вскоре переправится через Стикс вслед за ними. И когда ее сын был сражен Аполлоном (маскировка бога-стреловержца под прелюбодея Париса могла обмануть кого угодно, но не Фетиду), она плакала, хотя давно знала, что этот день настанет. Тело Ахилла было столь прекрасно, что матери с трудом верилось в его гибель. Крошечная ранка, одна-единственная стрела, направленная жестоким Аполлоном, — вот все, что потребовалось, чтобы убить ее возлюбленное дитя. Ныне же Ахилл пребывал на острове блаженных[17], и Фетида не сомневалась, что он жалеет о своем выборе. Однажды Одиссей найдет Ахилла в царстве Аида и спросит: «Что такое смерть?», а сын ответит, что скорее готов быть последним батраком на земле, чем героем в царстве умерших. И это внушало Фетиде гнев и стыд. Он действительно смертный, ее сын, если свою ненаглядную жизнь ценит превыше всего на свете. Как мог этот мальчишка проявить такую глупость, такую неблагодарность, когда мать столько ему дала? Порой нереиде приходило в голову, что она никогда не сумеет до конца проникнуть в мысли сына, поскольку сама никогда не умрет. Но эта мысль заставляла Фетиду еще сильнее презирать Ахилла: в его жилах текло куда больше отцовской крови, чем ей представлялось. И она плакала, но слезы ее не имели никакого вкуса.