Тысяча кораблей

Глава 28 Гекаба

Кассандра видела будущее так ясно, словно оно уже настало, хотя другие жрецы лишь угадывали предзнаменования по полету птиц или внутренностям животных. По их неясным высказываниям можно было заключить, что грядущее всегда окутано густым туманом и во мраке мелькают лишь отдельные крошечные проблески событий. Но для Кассандры будущее было столь же ясным, как недавнее воспоминание. И когда девушка услышала слова Одиссея, что он отвезет ее мать во Фракию, то сразу поняла, что должно случиться, поскольку прозревала дальнейшие события с такой четкостью, точно уже видела их.

Кассандра почувствовала, как ее пронзила дрожь отвращения, и к горлу подступил знакомый горький привкус. Она сдержала рвотный позыв, иначе Гекаба наказала бы ее за грязь и, неприязненно скривив рот, дала бы дочери пощечину. Кассандра ощутила, как вспыхнули у нее на лбу крошечные белые шрамы, оставшиеся после того случая, когда мать, на которой были все ее церемониальные украшения, ударила ее. Теперь то золото, конечно, исчезло в сундуках греков. Кассандра быстро сглотнула два-три раза подряд, сделала глубокий вдох и попыталась сосредоточиться на слабом аромате соли в воздухе. Соль всегда помогала ей подавить тошноту.

Но разве могла соль заглушить звук лопающихся глазных яблок, зрелище черной жижи, стекающей по обветренному лицу? Дыхание Кассандры сделалось неровным. Девушка отогнала видение, но каждый раз, моргая, видела только изуродованные глазницы и густую темную кровь. Бедняжка попыталась обратиться к настоящему, отвернувшись от будущего, и сосредоточиться на реальности. Порой ей удавалось шаг за шагом возвратиться из завтрашнего дня в сегодняшний, и каждый шажок ослаблял сильнейшее желание закричать.

Но на сей раз Кассандра обнаружила, что не может вернуться, она летела только вперед, к катастрофе, опять и опять. Юная пророчица видела, как мать покидает ее: неужели она, Кассандра, последней оставит берег Трои? Ей захотелось оглядеться и проверить: где ее сестра Поликсена, где Андромаха? Но вещунья могла лишь наблюдать за тем, что произойдет на ее глазах следующим утром. Ведь это следующее утро, не так ли? Потому что Одиссей сказал ее матери, что назавтра она уедет с ним. И когда греческий герой протянул руку, чтобы помочь царице взобраться на корабль, выражение материнского лица было почти торжествующим. Гекаба по-прежнему держалась как царица, пусть даже в замаранном сажей хитоне с разорванным в двух местах подолом.

Кассандра понимала, что Гекаба готовится к встрече с Полиместором. Девушка немного успокоилась, увидев, что мать не одна. В придачу к троянской царице Одиссей взял несколько ее прислужниц, и хотя при Гекабе не будет родных, зато останутся женщины, чье общество она частенько предпочитала. Кассандра гадала про себя: пришлось ли Одиссею вести торг с соплеменниками, чтобы заполучить стольких рабынь, или же никому не было дела до старух. В последний раз ступая по троянской земле, мать даже не попыталась обнять Кассандру или поцеловать ее на прощание. Но Кассандра увидела в глазах матери нечто новое, незнакомое. Раздражение, обычно свойственное Гекабе, исчезло. Она не поцеловала дочь, это правда, но только потому, что боялась прилюдно уронить себя, разрыдавшись.

Место действия расплылось и преобразилось: корабль Одиссея причалил к песчаному херсонесскому побережью. Хотя Кассандра никогда не видела этой страны, она сразу узнала Фракию, словно родилась и выросла там. Видения юной пророчицы всегда были безошибочны и подробны, даже если она не могла их осмыслить. Через короткий промежуток времени, который потребовался людям Одиссея, чтобы высадиться на берег и установить несколько небольших шатров, откуда-то издали появились два вестника в узорчатых одеяниях. Они низко кланялись Одиссею, чуть ли не падая на колени, чтобы добиться его благосклонности. Пусть Одиссей был во Фракии гостем, но все отлично понимали, что властителю страны, царю Полиместору, отчаянно хочется снискать расположение героя. Посланцы не обратили внимания на кучку престарелых рабынь. Да и с чего бы с ними считаться? Кассандра снова почувствовала, как к горлу подступает горечь, и прижала язык к нёбу. Не сейчас, не сейчас, не сейчас. Она попыталась сосредоточить взгляд на песке под обутыми в сандалии ногами матери: там валялось много круглых серых камешков и белоснежных ракушек; Кассандре хотелось подобрать их и водить большим пальцем по их аккуратным гребешкам.

На девушку вновь с силой, точно удар в живот, обрушилось воспоминание. На сей раз настоящее воспоминание, пусть даже не собственное. Не из будущего, которое она сейчас прозревала, а из прошлого. Ее мать находилась совсем рядом с тем местом, где тело Полидора вывезли из бухты в открытое море и сбросили за борт, предварительно нагрузив рубаху несколькими горстями гальки. Ноги Гекабы будут ступать по следам тех, кто столкнул небольшую лодчонку в воду. Она окажется совсем близко к Полидору, но слишком поздно. Видения Кассандры всегда запаздывали, даже когда не должны были. Девушка уже давно поняла, что никто не слышит от нее правды, а если и слышит, то не слушает.

Кассандра видела, что люди, осквернившие тело ее бедного брата, не понимали, что при падении в воду камни высыплются из его одежды еще до того, как он утонет. Труп должен был опуститься на дно моря, чтобы его поедали рыбы, а морские нимфы безмолвно таращились на покойника. Но его не утяжелили как следует. Неудивительно, что днем позже Полидора выбросило на песчаный берег близ Трои.

Кассандра знала, что лицо Полидора было изуродовано задолго до того, как тело напоролось на скалы у троянского побережья. Ее красавец брат был сначала изувечен, а потом убит вероломным греческим царем, который воображал, что никто никогда не узнает об этом. Кассандра пыталась вникнуть в порочный умысел негодяя, наблюдая, как Одиссей беседует с его рабами и велит им передать царю приглашение посетить корабли и встретиться с героями, завоевавшими Трою. После этого посланцы поспешно удалились, неся весть Полиместору, а губы матери сжались в тонкую линию. Кассандра видела всё.

Место действия опять исчезло, а затем появилось вновь: по поросшему травой песку шагал Полиместор. Он был одет в роскошные одежды: богато расшитый хитон, золотые цепи на шее, золотые кольца на толстых пальцах, редеющие черные волосы смазаны маслом на троянский манер. Кассандра увидела, как по лицу Одиссея пробежала судорога отвращения, прежде чем он в знак приветствия пожал огромные руки царя. Кассандра ощутила удушливо-сладкий аромат корицы и мирта, исходивший от масла для волос.

— Одиссей! — широко улыбаясь, воскликнул Полиместор. — Какая честь для меня!

— Да, твои рабы убедили меня в этом, — ответил Одиссей. — Похоже, ты с нетерпением ждал новостей из Трои.

— Как же, конечно! Мы принесли в жертву немало скота, моля богов о благосклонности к грекам.

— Очень великодушно с вашей стороны. Ты сам не захотел участвовать в войне?

Если Полиместор и уловил колкость в голосе Одиссея, то не подал виду.

— Мое фракийское царство оплот Греции, — ответил он. — Я понимал, что должен всеми силами беречь наше могущество на тот случай, если вам понадобится помощь. Я отправил гонцов к Агамемнону, мой господин. Ему было известно, что мы готовы помочь, стоит ему только послать нам весточку.

— Агамемнон мне ничего не говорил про гонцов, — вставил Одиссей.

— Он весьма скрытен, — согласился Полиместор.

— Я этого не замечал. Но ты, без сомнения, знаешь его лучше, чем я.

Кассандра видела людей Одиссея, занятых своим делом. Они строили небольшой лагерь, понимая, что он им не пригодится. Неудивительно, что им удалось так легко обвести троянцев вокруг пальца, подумалось девушке. Двуличие было второй натурой уроженцев Итаки. Они обманывали столь же естественно, как чистили оружие или ходили по воду.

— Мне известна лишь прекрасная репутация Агамемнона, — возразил Полиместор. — По-видимому, люди склонны заполнять пробелы в своей осведомленности, пытаясь представить, каков он — человек, который так поступает.

— Как именно? — уточнил Одиссей.

— Благородно отказывается от всех предложений помощи. Не желает пользоваться великодушием других людей.

— Ах, я думал, ты скромничаешь, но вижу, что ты сказал чистую правду.

— Боюсь, я тебя не понимаю. — Лишь сузившиеся зрачки Полиместора выдавали его беспокойство.

— Ты действительно не знаешь Агамемнона, — ответил Одиссей, рассмеялся и похлопал фракийского царя по плечу. Полиместор тоже разразился громким лающим смехом, с облегчением обнаружив, что не сказал ничего неподобающего.

— Сегодня я привел к твоим прекрасным берегам не только своих людей, — продолжал Одиссей.

— Правда?

— Да, я привез к тебе давнего друга. Мы не могли упустить возможность снова свести вас.

— О ком ты говоришь? — спросил Полиместор. Он завертел головой, пытаясь разглядеть в пестрой толпе моряков нежданного гостя.

— Ты не найдешь ее здесь, на берегу, — сказал Одиссей. — Она ждет тебя в шатре. — Он указал на скромную палатку, сделанную из куска серой материи, натянутого на несколько шестов.

— Она? — переспросил Полиместор, и лицо его приобрело похотливое выражение.

— Гекаба, царица Трои, — объявил Одиссей, впившись взглядом в греческого царя, который, впрочем, не особенно смутился.

— Это не преступление — иметь друзей в своем краю, — невозмутимым, ровным тоном ответил Полиместор.

— Безусловно. Гекаба поведала, что ты сдружился с ее мужем задолго до начала войны.

На лице фракийского царя отразилось облегчение:

— Это правда. Все именно так. Мы торговали друг с другом и более того: были связаны старинными узами дружбы и гостеприимства.

— Надеюсь, те же узы свяжут тебя и со мной, — заметил Одиссей, снова похлопав Полиместора по спине. — Еще до того, как солнце сегодня зайдет за наши корабли.

Фракиец обрадованно кивнул.

— Непременно, Одиссей. Мы заведем крепкую дружбу.

— И еще одно. Гекаба кое в чем призналась мне во время плавания из Трои.

— В чем же?

— Она вверила твоему попечению своего младшего сына.

Кассандра наблюдала, как Полиместор пытается овладеть собой, чтобы ответить.

— Я… — Он осекся и отвернулся к бухте. По мнению греков, укрывательство юноши из вражеского города смахивало на измену, пусть даже царь был связан с отцом мальчика узами дружбы и гостеприимства.

— Ага, я вижу, что поставил тебя в неловкое положение, — промолвил Одиссей. Еще одно похлопывание по плечу — и фракийскому царю придется залечивать синяки. — Насколько я знаю, ты приютил этого юношу, повинуясь долгу перед Приамом.

— Видишь ли, — ответил Полиместор, — не я решил, чтобы мальчишку отправили сюда, но раз уж он прибыл…

— Ты ничего не мог поделать?

— Я ничего не мог поделать, — эхом повторил царь.

— Ты мог утешить мальчика и воспитать его как собственного сына, — заметил Одиссей.

— Да, — согласился Полиместор. — Я так и сделал.

— У тебя есть сыновья?

— Есть. Двое. Они младше Приамова сына. Им всего восемь и десять лет. Старший уже вот такого роста. — Царь приложил руку к сердцу. — Младший ниже всего на три пальца.

— Тогда пошли кого-нибудь из своих людей, чтобы их привели сюда. Я оставил сына дома и был бы рад взглянуть на твоих чудесных мальчуганов.

— Конечно!

Полиместор подозвал раба и тихо отдал приказ. Тот кивнул и быстро удалился.

— Можешь захватить и Полидора! — крикнул ему вслед Одиссей.

Раб замер и обернулся, безмолвно покосившись на своего царя. Жалкая улыбка Полиместора уже не могла скрыть его тревогу.

— В чем дело? — притворно удивился Одиссей. — Разве не Полидором его кличут? Судя по твоей растерянности, я ошибся. Как же зовут Приамова сына?

Теперь запах страха ощущался вполне отчетливо.

— Нет, ты прав, совершенно прав, — ответил Полиместор. — Но я не могу послать за ним.

— Почему же? Мать Полидора здесь. Для него это последняя возможность повидаться с Гекабой, прежде чем она отплывет со мной на Итаку. Ты ведь не станешь лишать мальчика такой встречи?

— Само собой. — Полиместор лихорадочно подбирал ответ. — Но юноша в отъезде: охотится в горах.

— В горах?

— Да, далеко от побережья. В нескольких днях пути. Полидор обожает охоту больше всего на свете.

— Странно. Сначала я не мог вспомнить его имени, а теперь мне кажется, что он не любит ездить верхом. Уверен, что Гекаба говорила…

— Нет-нет, совершенно верно, — ответил Полиместор. — Когда юноша приехал сюда, у него не было склонности к охоте. Но здесь он постепенно пристрастился к ней.

— Ах да. Ясное дело: наверстывает годы, проведенные взаперти за высокими стенами Трои.

— Вот именно, — пробормотал Полиместор. Кассандра видела, как пот пропитывает его тяжелый расшитый хитон. Кислое зловоние спорило со сладким ароматом корицы, и у юной вещуньи перехватило горло.

— Значит, его мать не дождется заветной встречи, — протянул Одиссей.

— Боюсь, что нет.

— Но, может быть, ее утешит, что сын ведет здоровую жизнь на свежем воздухе.

— Надеюсь.

И снова видение растаяло. Кассандра зажмурилась и увидела сыновей царя, бегущих вслед за рабом к отцу. Младший указывал на длинную мачту Одиссеева корабля. Он никогда не видел такого огромного судна и неумолчно трещал об этом брату, который делал вид, что на своем веку повидал все мыслимые корабли. Мальчики подошли к отцу и вдруг застеснялись незнакомцев.

— Папа, это и есть герои Трои? — наконец спросил старший. Разношерстная ватага не оправдала его ожиданий.

— Да, — ответил Полиместор, беря парнишку на руки, а затем подхватывая правой рукой и другого сына. — Как тебе, Одиссей? Прекрасные будущие герои, да?

— Ты повторяешь слова Гекабы о ее сыне. Я больше не стану препятствовать встрече старых друзей. — Царь Итаки кивнул одному из корабельщиков, и тот, открыв полог шатра, вывел женщин наружу.

— Мой дорогой друг! — обратился Полиместор к Гекабе, осторожно опуская мальчиков на землю и раскрывая объятия. — Я бы тебя не узнал. — Он шагнул вперед, чтобы приветствовать царицу Трои, и его сыновья тоже. Толпа незнакомых людей на берегу пугала их, и они старались держаться поближе к отцу.

— Я постарела с тех пор, как ты в последний раз был в Трое, — согласилась Гекаба.

— Нет, госпожа, я вовсе не то имел в виду…

— Именно то. Я лишилась былого тщеславия. Оно погибло на войне, как мои муж и сыновья. Встреться мы хотя бы год назад, ты сразу узнал бы меня. Это горе наложило на меня свой отпечаток, а не время.

— Твоя утрата огромна, — заметил Полиместор.

— Невыносима.

— Надо полагать.

— Так оно и было. Так и есть. Я давно не могу нести бремя, которое возложили на меня боги, — продолжала Гекаба. — Одна утрата за другой. Только за минувший год: Гектор, потом Приам, Парис, потом…

— Боги обошлись с тобой очень жестоко. Я принесу жертвы и буду молить, чтобы высшие силы сжалились над тобой.

— Вот как?

— Конечно. Госпожа, трудно глядеть на тебя и не желать облегчить твои страдания. Ведь даже Одиссей, давний враг твоего города и Приамова дома, привез тебя сюда, чтобы ты нашла утешение у старого друга.

Гекаба медленно покачала головой. Подошли ее прислужницы и обступили Полиместора.

— Как ты смеешь говорить со мной после того, что совершил?! — воскликнула троянская царица.

— Госпожа?

— Не лги мне, Полиместор. Это ниже моего достоинства — внимать такому жестокосердному, корыстолюбивому изменнику, как ты. Разве у тебя недостаточно золота? Или страна чересчур мала для тебя? Или дворец слишком убог, а храмы слишком ветхи?

— Я не…

— Приам прислал тебе целое состояние, чтобы ты позаботился о нашем мальчике. Не пытайся отрицать это и не надейся обмануть меня, старый мошенник. Я сама положила золото в мешок. А если бы не хватило, — Гекаба шипела, брызгая слюной, и капли падали на расшитый хитон фракийского царя, — я бы дала тебе столько же, лишь бы ты уберег моего сына. Ты всего-навсего должен был дать мне знать, что услуга стоит дороже. Для меня Полидор был превыше золота. В любом случае все сокровища Трои теперь у греков. Какая мне разница, что золото досталось бы фракийцу, а не спартанцу, аргивянину или жителю Итаки?

— Он в безопасности! Что тебе наплели? — воскликнул Полиместор.

Но у Гекабы не было желания продолжать разговор. Сверкнул металл, отражая солнечные лучи, хотя фракиец, должно быть, невольно зажмурился. В мгновение ока Гекаба полоснула маленьким острым лезвием по горлу старшего сына Полиместора. Брызнула кровь, а две прислужницы царицы проделали то же самое с младшим из сыновей.

— Я похоронила его собственными руками, Полиместор! — крикнула Гекаба. — Как ты смеешь мне лгать?

— Что ты наделала! — в ужасе взревел фракиец, но резня еще не кончилась. Когда темная кровь сыновей Полиместора хлынула на песок, Гекаба и ее прислужницы набросились с кинжалами на самого царя. Они метили не в горло и не в сердце. Когда Полиместор попытался обнять сыновей, отчаянно надеясь вернуть их к жизни, женщины вонзили клинки ему в глаза. Он взвыл от ужаса и боли, а кровь, льющаяся из почерневших глазниц, смешалась с кровью его детей. Рабы не пытались помочь своему царю, видя, что закаленные в боях корабельщики Одиссея превосходят их числом.

— Ты уничтожил мой род, — прошептала Гекаба. — Теперь я уничтожила твой. Я оставляю тебя в живых, чтобы ты помнил: не будь ты изменником, убийцей, клятвопреступником и предателем, твои сыновья служили бы тебе в старости отрадой. Дряхлея, ты бы видел, как они мужают. Отныне ты будешь знать: последнее, что ты вообще увидел в этой жизни, — их гибель. Надеюсь, золото того стоило. — Гекаба отошла от места кровавой расправы и кивнула Одиссею: — Благодарю.

Царь Итаки и его люди начали грузиться обратно на корабли, не обращая внимания на Полиместора, склонившегося над телами сыновей. Вой царя перешел в рыдания, а затем в беспомощные всхлипы. Одиссей взирал на него с презрением. Каждый из его спутников за последние десять военных лет не раз оказывался по локоть в крови товарищей. Однако они не сочувствовали предателю, взявшему плату у троянцев и обещавшему воспитать мальчика из царского дома, который, возможно, вырос бы с твердым намерением отомстить за отца, братьев и родной город. Греки не могли оставить вероломного фракийского царя безнаказанным. Полиместор потакал своей страсти: гнаться за наибольшей прибылью, где только можно, не ценя ничью жизнь. Его кара была призвана напоминать любому греку, который вздумает нарушить слово, что подобное поведение недопустимо — по крайней мере, в глазах Одиссея.

Когда последний из греков поднялся на борт, царь Итаки позвал Гекабу и ее женщин. Полиместор, услышав имя своей врагини, выпустил из рук мертвых сыновей и обернулся на шум волн.

— Ты умрешь прежде, чем доберешься до Итаки! — крикнул он. — Ты пойдешь на дно, и никто не оплачет тебя, никто не придет на твою могилу.

Гекаба остановилась возле поверженного царя.

— Я умерла, когда похоронила Полидора, — сказала она. — Какая разница, где будет покоиться мое тело.

Кассандра судорожно вздохнула, отчаянно пытаясь сохранить спокойствие. Она закрыла глаза и снова открыла их в настоящем, чтобы увидеть мать, сестру и невестку, по-прежнему сидящих рядом на камнях, как и до того, когда она последовала за матерью во Фракию. Но затем видение начало разворачиваться снова. Наблюдать его во второй раз было не менее жутко. И даже хуже: ведь Кассандра уже видела многое из того, чему суждено было случиться. Но все же одну подробность из самого начала, когда Гекаба впервые ступила на корабль Одиссея, вещунья упустила. Она, Кассандра, стояла на песчаном троянском берегу и смотрела, как уплывает ее мать. Андромахи уже не было рядом. Воины разных племен уводили других женщин — ее родственниц и соседок. Она пересчитала всех. Одной не хватало. Куда же делась Поликсена?

Ответ пришел внезапно. И на сей раз Кассандра не сумела побороть подступившую тошноту.