Тысяча кораблей

Глава 17 Афродита, Гера, Афина

Все три богини заявили бы, что между ними нет ничего общего, однако каждой из них была свойственна непреодолимая неприязнь к любому празднеству, которое не вращалось бы вокруг нее. А также неспособность скрывать свое презрение. Таким образом, в день свадьбы Фетиды и Пелея дурное настроение богинь родилось еще до того, как солнце отправилось в дневной путь по небу.

Наименее оправданным, пожалуй, было недовольство Геры. Высокая и величественная богиня слегка хмурила прекрасное, чистое лицо; огромные карие глаза были устремлены поверх окружающей ее суеты. Фетида, заурядная морская нимфа, едва ли была достойна неприязни царицы олимпийских богов. Более того, Фетида совершила редчайший поступок: отвергла домогательства мужа Геры, Зевса. Обычно причиной для ненависти Геры к нимфе, богине или смертной женщине становилась неуемная похотливость супруга. Когда-то она считала, что муж при помощи угроз и уговоров тащит в постель чуть ли не любую женщину, которая попадается ему на пути. По прошествии времени такое поведение стало раздражать: отовсюду полезли какие-то полубоги, каждый из которых уверял, будто он Зевсов отпрыск. Больше всего Геру возмущала непристойность, вульгарность происходящего. И хотя она наказывала супруга как могла, в ее распоряжении имелось не так уж много способов отомстить царю богов. Зевс попросту был сильнее жены, и тут Гера ничего не могла поделать. Приходилось отыгрываться на соперницах, особенно смертных, обманывая и мучая их при любой возможности. Даже когда Зевс клялся защищать любовницу, он редко уделял ей все свое внимание без остатка, не в последнюю очередь потому, что взгляд его уже привлекала следующая юная красотка. А вот Герин взгляд было отнюдь не так легко отвлечь. Впрочем, Фетида не совершила ничего предосудительного, что могло бы оправдать недовольство царицы богов. Когда Зевс, как и следовало ожидать, воспылал страстью к нереиде, та ускользнула.

Возможно, именно ее отказ, а вовсе не пророчество побудил Зевса к действию. Он настоял на том, чтобы Фетида против воли вышла замуж за смертного, тем самым унизив себя. Гера даже не знала имени жениха: какой-то греческий царек с острова, где они сейчас находились. Невозможно удержать в памяти каждый уголок архипелага, и если там не было храма с большой великолепной статуей, то Гера не трудилась запоминать название места.

Однако и пророчество возбудило немало тайных слухов: Зевсу, говорили боги, было предсказано, что сын Фетиды однажды сделается сильнее отца. Этого желает каждый человек и страшится каждый бог. Особенно тот бог, кто занял олимпийский престол, свергнув своего отца, Крона, некогда, в свою очередь, свергнувшего своего отца Урана. Всемогущий Зевс не собирался идти на риск и зачинать сына, которому предрекли столь великую и пугающую судьбу. Поэтому он решил, что сын Фетиды будет наполовину смертным и ограничится величием обычного человека. Риск был устранен, а недовольство Фетиды навязанным ей браком никого, кроме нее самой, не волновало.

Афродита, со своей стороны, воспринимала каждую свадьбу как маленькое несчастье. Она ценила любовь, но отнюдь не супружескую. Только не супружескую. Что это за любовь-дружба такая? Предвозвестница детей? Только и остается, что презрительно фыркать. Для чего нужна любовь-дружба, когда можно питать всепоглощающую страсть? Кто не променяет мужа на любовника, который не утешает, но волнует? Кто не мечтает, чтобы ребенок незаметно выскользнул из комнаты, а в другую дверь крадучись вошел любовник? Невозможно поверить, что кто-нибудь предпочтет супружескую любовь тому необоримому желанию, которое Афродита называла своим даром. Люди часто говорят, что превыше всего ценят своих супругов и отпрысков (у самой Афродиты был сын, к которому она прекрасно относилась), но ей-то хорошо известна правда. В предрассветные часы, нашептывая тайные молитвы, мужчины и женщины обращались именно к ней. Они просили не о здоровье и долгой жизни, как в дневные часы. Они молили ниспослать им ослепляющее, оглушающее вожделение, они жаждали взаимной страсти. Все остальное — богатство, власть, положение — являлось лишь внешней оболочкой, призванной утаить или прикрыть их истинные желания. Не имеющие ни малейшего отношения к браку. Сегодня те же чувства были написаны на лице несчастного глупца, когда он таращился на свою нареченную невесту, отчаянно, но безуспешно пытаясь поймать взгляд Фетиды. Пелей был не понаслышке знаком с всепоглощающей страстью. И понимал, что брак не поможет ее утолить. Он будет спать с Фетидой, но ее враждебность испортит любое удовольствие, которое он мог бы с ней испытать. Нимфа могла полюбить смертного (Афродита мысленно перечислила нескольких: Меропа, Каллироя, Энона…), но Фетида не выказывала к жениху ничего, кроме презрения.

Для Афины Паллады, прибывшей поздно, вслед за Афродитой, свадьбы всегда служили источником раздражения. Сероглазая богиня была не так высока, как Гера, но, как правило, носила шлем, сдвинув его на самую макушку, чтобы казаться выше, чем в действительности. Афина не любила стоять рядом с Афродитой, в присутствии которой остро ощущала собственную угловатость. Волосы Афродиты, струящиеся идеальными локонами, ласкали спину богини любви, пеплос[18] облегал тело, словно его хорошенько намочили. Афина покосилась вниз, на свое мешковатое одеяние, ниспадающее до лодыжек, и удивилась, как Афродита умудряется выглядеть в таком же наряде совершенно иначе. Богиня любви всегда казалась неуловимо и притягательно текучей: глаза у нее были темные, сине-зеленые, как море; кожа слегка отдавала соленым ароматом. Она изгибалась под платьем, точно дельфин или тюлень, описывающий дугу над поверхностью воды. Афина гадала, как можно презирать кого-то и одновременно желать его. Ей ужасно хотелось и отодвинуться от богини, в присутствии которой было так неуютно, и прильнуть к ней. Афина покрепче сжала копье, чтобы напомнить окружающим, что ее призвание — умственный и ратный труд. И мужчины, и женщины почитали ее за мастерство и мудрость. У Афины просили не страстной любви, детей или здоровья; к богине обращались за советом и помощью в войне, полагаясь на ее опыт. Поэтому она носила копье и шлем, наглядно демонстрируя, что ее не интересуют вещи, занимающие большинство женщин. Например, свадьбы. Афина постаралась отделаться от мысли об умном молодом царе Итаки с непростой грядущей судьбой: он пробудил в ней чувства, о которых другие женщины говорили в отсутствие мужей. Правда, в настоящую пору Одиссей мечтал лишь о своей невесте Пенелопе, но Афина разбиралась не только в ратных делах. Она знала, что ему суждены долгие странствия, и ей нужно лишь оказаться в нужном месте в нужное время. И в случае необходимости прибегнуть к маскировке.

Три богини наконец смирились с тем, что им предстоит целый день скучать и злиться: на свадьбу явились все олимпийские боги, уклониться было нельзя. Но пока вокруг Фетиды роились ее подруги-нимфы, а Пелей смотрел на толпу бессмертных, гадая, насколько нелепо он выглядит, каждая из трех богинь тихо проклинала этот брак. Неприязнь, в сущности, была взаимной: со своей стороны, Фетида предпочла бы не приглашать эту троицу. По большому счету, нереида предпочла бы вовсе не выходить замуж за Пелея, но он заключил с Зевсом какую-то сделку, и нимфе хватило ума не сопротивляться. В будущем, когда Фетиде что-нибудь понадобится, она воспользуется Зевсовым чувством вины (ведь громовержец наверняка испытывает хотя бы подобие раскаяния, отдавая ее этому ничтожеству). Непременно воспользуется.

Но если Фетиде сегодня все-таки придется выйти замуж, она бы обошлась без враждебного лица Геры, которая выглядела бы куда лучше, сотри она гримасу вечного недовольства. Также невеста была бы счастлива, если бы Афина, всюду сопровождаемая визгливой совой, словно она обитает в огромном гнезде, предпочла не явиться на торжество. И ни одна женщина, хоть смертная, хоть бессмертная, не пожелала бы видеть на собственной свадьбе хмурую, накуксившуюся Афродиту, в чью сторону были устремлены все взгляды — даже взгляд жениха. Фетида прибыла в своем лучшем пеплосе цвета морской волны, но ее будущий муж едва обратил на нее внимание, увлекшись созерцанием пенорожденной богини. Фетида страстно желала, чтобы все три богини пропали пропадом, но сегодня ее желания не имели никакого значения.

Нереида отвернулась, решив не обращать на троицу внимания. Она оглядела песчаное побережье равнинного острова Эгина, где Зевс распорядился устроить свадьбу. Фетида увидела всех богов и нимф, собравшихся вместе, и ощутила мимолетный прилив гнева оттого, что столько бессмертных созданий явились поглазеть на ее унижение. Вот бы она сумела отомстить им всем.

Однако месть явилась совсем с другой стороны и покатилась по земле, сверкая золотым бочком.

Афродита не заметила, когда оно впервые коснулось ее ноги. Богиня привыкла, что люди, животные и боги искали любой, пускай самый нелепый повод, чтобы прикоснуться к ней; даже деревья иногда опускали ветви, стараясь погладить ее по волосам. Чуть позже, когда к богине поспешил виночерпий, чтобы первой предложить ей амброзию — вперед невесты, жениха и других богов, — Афродита шагнула к нему за чашей и заметила под сандалией яркий блеск благородного металла.

Мысли прекрасной богини уже и раньше были заняты золотом — и все из-за Фетидиных серег. Даже Афродита понимала, что нехорошо подойти к жениху на его свадьбе и выпросить серьги, которые он собирается подарить невесте. Тем не менее она подумывала о таком варианте. Серьги были изумительны: двухголовые змеи, свернувшиеся идеально ровными кольцами вокруг пары сидящих золотых обезьянок; кольца окружены подвесками из темных сердоликовых бусин, а на конце каждой подвески — крошечная золотая птичка. Как чудесно они смотрелись бы у нее в ушках! А в темных, похожих на водоросли прядях Фетиды сережки попросту запутаются. Нелепо, что они будут принадлежать ей, а не Афродите.

Богиня уже собиралась протянуть руку и поднять золотой шар, но Афина, неизменно зоркая и цепкая, перехватила его: беря чашу с нектаром, Афродита невольно подтолкнула его ступней к сопернице.

— Это мое! — воскликнула богиня любви.

Афина с напускным простодушием огляделась вокруг.

— Вряд ли, — возразила она. — Шар ударил меня по ноге; полагаю, он принадлежит мне.

— Отдай! — потребовала Афродита и неприязненно поджала губы. Однако обе богини знали, что этим дело не кончится. Через мгновение красавица применит всю силу убеждения, и Афине придется отдать шар, сколько бы она ни упиралась. Никто не может противиться Афродите, если она чего-то пожелает. Никто, кроме Геры.

— О чем вы тут препираетесь? — прошипела верховная богиня.

— Афина похитила мою игрушку, — пожаловалась Афродита. — Я требую ее вернуть.

— Это не ее игрушка, — возразила Афина, — а моя. Кто-то подбросил ее мне к ногам.

— Вздор! Я выронила шар, и он укатился по песку к тебе. Это не делает его твоим. — Афродита повернулась к Гере — Разве теперь он должен принадлежать ей?

— Дай-ка взглянуть. — Гера потянулась за шаром и ухмыльнулась, когда Афина непроизвольно сжала добычу в руке. — Я же сказала: дай взглянуть!

Гера обеими руками вцепилась в кулак Афины и завладела шаром. Та попыталась помешать царице богов, но, поскольку она одновременно старалась не выпустить из рук копье, у нее ничего не вышло.

— Это мой шар, — повторила Афина.

Другие боги начали прислушиваться к спору.

Никогда не брезговавшие хорошей сварой, они стали собираться вокруг.

— Это не шар, — отрезала Гера. — Смотри!

Она держала в пальцах прекрасное золотое яблоко, почти идеально круглое, чуть расширяющееся к вершине, у крошечного золотого черенка. Благодаря углублению в основании яблоко было очень удобно держать между большим и указательным пальцами.

— И все равно оно мое, — настаивала Афина.

— На нем что-то написано, — сказала Гера, поворачивая яблоко в руке. — ТН КАЛЛIƩТНI[19].

— Я же говорила, что оно мое, — пожала плечами Афродита. — Кого еще может подразумевать такая надпись?

Последовала короткая пауза.

— А может, оно мое, — молвила Гера. — Никому из вас это не приходило в голову?

— Отдай! — крикнула Афина. — Папа!

Боги оглянулись и увидели позади высокого бородатого Зевса, который спешил прочь.

— Мы все заметили, как ты пытаешься улизнуть! — крикнула Гера.

Зевс замер на месте и глубоко вздохнул. Где-то в безоблачном небе прогремел гром, и люди бросились в храмы, чтобы умилостивить великого владыку Олимпа. Громовержец повернулся к жене.

— У тебя какой-то вопрос ко мне? — спросил он. — Или вы просто выясняли отношения между собой?

Златовласый Аполлон подтолкнул локтем Артемиду. Все три богини были несговорчивые упрямицы, что сулило брату с сестрой нескончаемое развлечение.

— На яблоке написано «Прекраснейшей», — объяснила Гера. — Спор идет о том, кому оно должно принадлежать.

— Нет никакого спора, — возразила Афродита.

— Есть, — сказала Афина.

— Выход из этого тупика только один, — осадила обеих богинь Гера. — Пусть кто-нибудь решит, кому достанется яблоко.

Олимпийская царица оглядела толпу богов перед собой. Те, кто пробрался в первые ряды, тут же раскаялись в своем любопытстве и уставились в землю, словно им срочно потребовалось пересчитать каждую песчинку.

— Вообще-то решить должен ты, муж мой, — продолжала Гера.

Зевс взглянул на раздраженно-заносчивое лицо жены, затем на уязвленную физиономию старшей дочери. Вторая дочь, как всегда, казалась совершенством, но даже глупцу было ясно: Афродита не ждет, что он выберет Геру или Афину. И уж конечно не простит его за подобное решение.

— Я не стану вмешиваться, — объявил громовержец. — Как выбрать между женой и дочерьми? Муж и отец на такое не способен.

— Тогда отдай мне мой шар, — потребовала Афродита, скрипнув крошечными, похожими на раковины зубками.

— Это не шар, а яблоко, — поправила Афина. — И оно мое.

— Какие вы обе нахалки! — воскликнула Гера. — Яблоко-то держу я!

— Потому что ты отняла его у меня! — огрызнулась Афина.

Воздух заискрился, и богини почувствовали, как под ними зашевелился песок. Неужели в спор вмешался колебатель земли Посейдон? Толпа богов исчезла. Богинь окутало белоснежное облако, а потом они ощутили под ногами другую, более каменистую почву. Облако растаяло, и богини очутились на горном склоне, окруженные со всех сторон темно-зелеными соснами.

— Где мы? — спросила Афродита.

— По всей видимости, на горе Ида, — ответила Афина, оглядевшись вокруг и заметив на равнине под горой крепостные башни. — Кажется, это Троя?

Гера пожала плечами. Кому какое дело до Трои?

Перед богинями возник красивый юноша, словно вызванный сюда силой их воображения. Его лоб обрамляли пряди черных волос, а остроконечный фригийский колпак был слегка заломлен набок, придавая владельцу кокетливый вид.

— Кто ты? — повелительно спросила Гера.

— Парис, сын Приама, — ответил юноша. Ему хорошо удавалось скрывать смущение, которое он испытывал в обстановке одновременно знакомой и необычной. Только что Парис пас стадо на лугах у подножия Иды и вдруг непостижимым образом очутился на тенистой поляне, которой раньше никогда не замечал. Казалось, он находится почти на самой вершине горы, но тут было слишком тепло. И на него уставились три женщины чуть выше обычного человеческого роста, испускающие легкое золотистое сияние, словно подсвеченные изнутри. Парис догадался, что перед ним богини.

— Ты будешь нашим судьей, — заявила Афродита. Она не сомневалась, что смертный сочтет ее самой красивой из троицы. В противном случае она уничтожит наглеца в одно биение его жалкого человечьего сердца.

— Судьей? Кого я должен рассудить, госпожа? — спросил троянский царевич.

— На этом яблоке написано, что оно предназначено прекраснейшей, — пояснила Афина, указывая пальцем на яблоко в руках у Геры. — Отдай ему яблоко, — велела она Гере. — Так решил Зевс.

Та вздохнула и поманила юношу к себе.

— Вот, — сказала она, бросая ему яблоко. — Ты должен рассудить, кому из нас оно по праву принадлежит.

— Я? — изумился Парис. На мгновение он забеспокоился, не грозит ли опасность стаду, оставшемуся внизу без присмотра. Но даже если бы он услышал сейчас рев горных львов или вой волков, то и пальцем бы не пошевелил. Молодой троянец повертел яблоко в руках, любуясь его теплым мерцанием. Неудивительно, что богини повздорили из-за красивой и драгоценной безделушки. Парис увидел выгравированные на боку буквы: «Прекраснейшей» — и слегка расстроился, что писавший использовал женский род. Будь там написано «Прекраснейшему», он бы, конечно, оставил яблоко себе.

— Да, — подтвердила Афродита, тотчас угадавшая его тайное желание. — Очень красивое, правда?

— Как и все вы, прекрасные госпожи, — отозвался Парис с привычной галантностью.

— Мы это уже слышали, — перебила Афина. — Выбирай.

Парис в искреннем недоумении переводил взгляд с одного лица на другое. Разумеется, Афродита, как все кругом твердили, была необычайно хороша собой. Ее одеяние обтягивало грудь, словно прилипая к коже, так что взор троянского юноши сам собой устремлялся ниже, как бы ему ни хотелось смотреть на совершенное лицо. Парис представил, как запускает руку в медовые волосы, а красавица прижимается к нему всем телом и приоткрывает губы, и больше уже ни о чем другом не мог думать. Конечно, он отдаст яблоко Афродите. Она изумительна.

Но тут Гера откашлялась, и видение исчезло. Не то чтобы совсем исчезло, но временно развеялось. Теперь, когда царица богов стояла между Афродитой и Афиной, Парис заметил, какая она высокая. Высокая, элегантная и властная: казалось, она способна протянуть руку, поднять его над землей и швырнуть о скалу. Изящество запястий и лодыжек Геры придавало этой перспективе странную притягательность. Пожалуй, лучше ее не сердить, внезапно подумал юноша. И тут же опомнился, осознав, что мысль принадлежит не ему: слова сами собой всплыли у него в мозгу, точно он их услышал. Но ведь никто не произнес ни звука. Парис уставился на Герины губы, пытаясь разгадать трюк, но ничего не добился.

А слева от него стояла самая удивительная из трех богинь. В троянской крепости был храм Афины с ее статуей: выше человеческого роста, весьма неприступного вида, с ясным, холодным лицом женщины, которая задушит врага голыми руками, лишь бы не испачкать кровью свой наряд. Но богиня, находившаяся сейчас в нескольких шагах от Париса, была совершенно иной. Она тоже приняла неприступный вид, но лицо ее казалось столь юным и очаровательным, что вместо благоговейного трепета внушало восхищение. Афина походила на девчонку-сорванца— например, сестру друга, с которой ты привык обращаться наравне с мальчишками, пока однажды не заметил, что она превращается в очень соблазнительную женщину и знает, что слишком хороша для тебя. В это мгновение Парис подумал, что многое отдал бы, лишь бы Афина сочла его достойным.

Афродита топнула маленькой ножкой.

— Она велела тебе выбирать, так выбирай! — воскликнула она. Эти слова змеями проскользнули по земле между богинями и обвились вокруг Париса. — Кому принадлежит яблоко?

— Не знаю, — ответил юный пастух. — Можете упрекнуть меня за нерешительность, но правда в том, что передо мной три самых прекрасных создания, которых мне случалось видеть. Между вами и любой смертной женщиной такая огромная разница, что я едва могу ее постичь. Все равно что спросить муравья, копошащегося в своем муравейнике, какая гора самая высокая. Я не в силах дать ответ.

— Тебе нужно лишь хорошенько пораскинуть мозгами, — заметила Афина. Парис, твердо решила она, не должен заметить, насколько она рада, что яблоко пока не попало в горячие маленькие ручки ее сестрицы. — Хочешь, мы поможем в принятии решения?

Парис задумался.

— Я готова, — заявила Афродита и начала извиваться, пока застежки, удерживавшие ее платье на плечах, не расстегнулись. Платье скользнуло вниз, обнажив тело богини, и ошарашенный Парис чуть язык не проглотил.

— Да неужели? — воскликнула Афина. — Мы тоже поможем!

Она подняла руку, расстегнула застежки на своем одеянии и предстала перед юным судьей, стройная, гибкая и нагая, если не считать шлема и копья. Гера не произнесла ни слова, но тоже внезапно оказалась обнаженной.

— Я не могу… — Парис осекся.

— Не можешь говорить? — спросила Афродита.

— Не могу дышать. — Юноша дернул за ленточки фригийского колпака, развязал их и бросил головной убор на сухую землю. Волосы у него прилипли к голове.

— Теперь тебе проще принять решение? — спросила его Гера. Раньше он не замечал, какой у нее глубокий, гортанный голос.

— Честно говоря, нет. Скорее наоборот.

— Зевс перенес тебя сюда, чтобы ты рассудил нас. Ты должен выбрать.

— Мне нужно немного времени, — ответил Парис. — Здесь есть поблизости родник? Мне бы не помешало глотнуть воды.

— Попьешь, когда сделаешь выбор, — произнесла Гера так ласково, что угроза в ее голосе почти пропала. Она сделала шаг к Парису, и ему потребовалась вся сила воли, чтобы не отступить. — Позволь мне облегчить тебе задачу.

Если бы Парис мог оторвать взгляд от ее лучезарного лица, оказавшегося совсем близко, он бы заметил, как сестры, Афина и Афродита, дружно закатили глаза.

— Как видишь, яблоко предназначено самой прекрасной богине, — продолжала Гера. Парис почти забыл, что держит в руке предмет раздора, хотя теперь тяжелый шар, казалось, пульсировал внутренним жаром. — Но красота богини отличается от красоты смертной женщины. Дело не только во внешности, но и в способностях. Я, как ты видишь, очень красива.

Парис слабо кивнул. Он чуть не признался, как его удивляют бесконечные измены Зевса столь лучезарной супруге, но что-то в сверкающем взгляде царицы богов подсказало юноше, что вряд ли она воспримет его слова как комплимент.

— Я не только красива, — продолжала Гера, — но и чрезвычайно могущественна. Я жена и сестра Зевса и проживаю вместе с ним на вершине Олимпа. Моя благосклонность создает царства, моя немилость их сокрушает. Ты должен выбрать меня.

Парис почувствовал, как волосы у него встали дыбом.

— Выбери меня, и я дам тебе власть над любым царством, какое ни пожелаешь. Над любым, ясно тебе? Можешь, если угодно, получить Трою, Спарту, Микены или Крит. Любой город склонится перед тобой и назовет тебя царем.

Она отступила назад, и Парис сглотнул.

— Значит, вот как? — сердито покосилась на Геру Афина. — Отлично!

Она шагнула вперед, на место, только что освобожденное царицей богов. На висках и на пояснице у Париса выступили капельки пота.

— Нет необходимости объяснять тебе, что яблоко следует отдать мне, — промолвила Афина. Ее серо-зеленые глаза, подумалось Парису, разительно отличаются от Гериных. Карие очи царицы богов казались столь темными, что в них можно было затеряться, как в пещере. А совоокая богиня смотрела на него таким ясным, проницательным взором, что он внезапно почувствовал себя равным ей, хоть и сознавал всю дерзость этой мысли.

— Гера предложила тебе город, — говорила между тем Афина. И хотя Парис не произнес ни слова, она все равно услышала его возражение: — Даже царство? Она и в самом деле жаждет заполучить яблоко, которое ты держишь в руках. Ты, верно, задаешься вопросом, могу ли я посулить нечто сравнимое с обещанным ею?

Парис снова не ответил, но Афина даже не запнулась.

Ты думаешь, что царство — скорее обуза, чем дар, когда на него покусится враг. — В действительности Парис думал о ее обнаженной груди, почти касающейся его кожи, потому что Афина стояла совсем близко, но юноша не стал поправлять богиню. — И ты прав. Царство — ничто, если оно не защищено. А царь должен уметь сражаться с врагами и побеждать. Вот что я могу дать тебе, Парис: мудрость, стратегию, тактику. Я дам тебе силу уберечь свое достояние от любых посягательств. Что может быть важнее? Отдай мне яблоко, и я стану твоей защитницей, советчицей и воительницей.

— Это твоя сова? — спросил юноша, когда над поляной пролетела рыжевато-коричневая птица и уселась на трухлявый ствол справа от него.

— Ну нет, мою сову я тебе не отдам! — заявила Афина и на мгновение задумалась. — Я подарю тебе другую, если хочешь.

— Спасибо, — ответил Парис. — Заманчивое предложение.

Афина кивнула и отступила назад, к Гере. Сова подлетела к хозяйке и уселась на ее вытянутую руку. Богиня погладила перышки на затылке птицы, и та нежно клюнула ее в запястье.

Хотя Парис тайком наблюдал за Афродитой, не в силах отвести от нее взгляд, он не замечал, как богиня перемещается. Внезапно она оказывалась то у него за спиной, то перед ним, то сбоку. Каждый раз красавица мимоходом касалась его руки, и троянский царевич чувствовал, как у него подгибаются ноги. Ничего в жизни он не желал так страстно, как упасть перед Афродитой на колени и поклоняться ей. Ее волосы, подобные солнцу на песке, обвивались вокруг него, и юноша ощущал на губах соленый привкус.

— Ты же понимаешь, что яблоко мое, — промолвила Афродита. — Отдай его мне, и взамен я подарю тебе самую красивую женщину в мире.

— Тебя? — спросил он срывающимся голосом.

— Нет, не меня, — улыбнулась богиня. — Я погублю тебя, Парис. Ты смертен.

Парис подумал про себя, так ли ужасна подобная гибель.

— Я подарю тебе ту, что похожа на меня, как никто. Ее зовут Елена Спартанская.

Перед юношей вдруг возник образ женщины немыслимой красоты — сияющие светлые волосы, белоснежная кожа, лебединая шея — и тут же исчез. Афродита плавно скользнула прочь, точно легкая пена на морских волнах.

Парис опустил взор на тяжелое золотое яблоко, зажатое между указательным и большим пальцами. Потом снова поднял глаза на трех богинь, стоявших перед ним, и понял, что у яблока есть только одна законная владелица.

Когда богини вернулись на Олимп, Афина поклялась, что никогда больше не заговорит ни с Герой, ни с Афродитой. Особенно с Афродитой, которая излучала самодовольство, покачивая яблоко в своей зловредной маленькой ручке.

— Ты не сказала ему, что у Елены уже есть муж, — проворчала Гера. Она предпочитала мстить не спеша, так что отказ от общения с обидчицей принес бы мало пользы.

— Невелика важность, — ответила Афродита. — Какое это имеет значение? У Париса тоже есть жена.