Тысяча кораблей

Глава 16 Троянки

В тот же вечер стало ясно, что греки намерены задержаться на Троянском полуострове еще на один-два дня для дележа неправедно добытых трофеев и последних женщин. Большинство пленниц уже разобрали, и теперь мужчинам, которые считали себя героями, осталось поделить только царскую семью — Гекабу, ее дочерей и невесток.

Когда солнце снова начало клониться к закату, за спинами у пленниц появились два греческих воина, полутолкая-полутаща еще одну женщину.

— Что вы делаете? — шипела она. — Отведите меня к Менелаю!

Мужчины, не слушая ее, засмеялись и, последний раз пихнув бедняжку, втолкнули ее в круг троянских женщин.

— Менелай явится за тобой утром, — сказал один из стражников, — когда узнает, что ты здесь. Ну а пока можешь провести ночь среди троянского отродья, которое тебе так нравится.

И они поспешили к себе в стан, рассчитывая, что никто из соратников не заметит их в полутьме и ни одна из женщин на следующий день не сможет опознать.

Кассандра сосредоточенно занялась костром, ибо к вечеру похолодало. Даже Гекабе, всегда готовой высмеять никчемность дочери, пришлось признать, что у жрицы есть дар к разведению огня. Вооруженная своим предвидением, Кассандра до сих пор боялась встречи, свидетельницей которой ей предстояло стать. Но даже по прошествии стольких лет она была не в силах отвести взгляд от несравненной красавицы, которая, оказавшись в лапах греков, ничуть не утратила величавости.

Елена выглядела ровно так же, как десять лет назад, когда вступила в город рука об руку с Парисом, который привез ее Спарты и объявил, что отныне Елена его жена, а Троя — ее дом. Они составляли прекрасную пару: Парис — смуглый, с надушенными черными волосами, Елена — высокая, белокурая, казавшаяся прекрасной лебедью среди обычных птиц. Люди говорили, что Елена, дочь Зевса и Леды, вылупилась из яйца: бог наставил бедняге Тиндарею рога, явившись его супруге в виде лебедя. И было что-то нечеловеческое в золотистых волосах, светлой коже, темных глазах, сверкающей одежде Елены. Трудно было дать ей описание в ее отсутствие, точно взгляд смертного не мог удержать воспоминание о подобном совершенстве. В царском дворце давно стало привычным делом искать предлог, чтобы побыть в одной зале с нею. Этим занимались не только мужчины (хотя мужчины, конечно, в первую очередь; они жадно вдыхали воздух, когда Елена проходила мимо), но и женщины. Даже те, кто ненавидел распутницу, то есть большая часть троянских матерей, жен и дочерей, все равно не могли долго находиться вдали от нее. Они вынуждены были пожирать Елену взглядом, одновременно испытывая к ней презрение.

— Троянская шлюха, так тебя теперь называют? — осведомилась Гекаба, брезгливо скривив губы.

— Вроде бы так, — откликнулась Елена. — Воины моего мужа никогда не отличались богатым воображением. И люди Агамемнона, разумеется, ничем не лучше. Поэтому, пожалуй, ответ на твой вопрос: да.

— Я думала, Менелай будет требовать твоего немедленного возвращения, — заметила Гекаба. — Невероятно, чтобы он захотел провести без тебя еще одну ночь. После стольких лет разлуки!

— Я уверена, что он сумеет подождать до завтра. Менелай хотел только одного: жениться на Елене. Я стала его женой, потом он потерял меня, теперь же вновь обрел. Он почти не замечает меня, пока не оказывается, что я с другим мужчиной.

— И ты еще ждешь сочувствия? — взвилась Гекаба. — Ты?

— Я, разрушающая все, к чему прикасаюсь, оскверняющая и губящая остальных самим своим существованием? — воскликнула Елена, раздраженно вскинув брови. — Нет, я не жду сочувствия и не хочу его. Я просто отвечала на твой вопрос о равнодушии Менелая.

— Похоже, никому из греков не хочется, чтобы ты вернулась.

— А зачем им это? Они, как и ты, возлагают вину за распрю на меня.

— Естественно, — проговорила Андромаха так тихо, что Кассандра едва слышала ее слова в шуме волн. — На тебя и Париса.

— По крайней мере, вы не считаете меня единственной виновницей, — заметила Елена.

Гектор гнушался Парисом, но к свалившейся как снег на голову невестке они с женой всегда были добры. Андромаха покачала головой.

— Лично я считаю, — возразила Гекаба. — Я виню одну тебя. Парис — распутный… — Она запнулась.— …Был распутным остолопом. Но ты— замужняя женщина. Ты должна была ему отказать.

— Парис тоже был женат. Почему все об этом забывают?

— Он был женат на нимфе, — парировала Гекаба. — Вряд ли она стала бы осаждать Трою ради возвращения мужа.

Елена окинула взглядом большие камни на берегу, выбрала один, облепленный водорослями и неровный, сделала несколько шагов и села на него. Камень тут же сделался похож на трон. Заходящее солнце должно было светить Елене в глаза, но оно не смело.

— Так почему же ты винишь одну меня? — спросила красавица. — Парис сам явился ко мне, забыла? Он прибыл в Спарту, во дворец Менелая, с одной-единственной целью: соблазнить меня.

— И твое преступление состояло в том, что тебя соблазнили.

— Да, — вздохнула Елена. — Таково мое преступление. Я дала твоему прелестному сыну все, о чем он, наравне с прочими, просил, потому что он был хорош собой и очень мил, и он так радовался.

Правдивые слова заставили Гекабу замолчать. Мать потакала юному Парису, потому что ему было легко доставить удовольствие: тонкое лицо царевича мигом расплывалось в улыбке. Другие ее сыновья были куда трудолюбивее и послушнее, но любимцем матери стал именно Парис. Никто не мог перед ним устоять, и потому его донельзя избаловали. Расспросил ли сына Приам, когда тот объявил, что ему нужен корабль для плавания в Грецию? Кто-нибудь поинтересовался, куда он едет и зачем? Кровь прилила к морщинистым щекам Гекабы: она знала, что нет. Родители пришли в ужас, когда Парис вернулся в Трою с Еленой, и его неопределенная улыбка Гекабе никогда ее не забыть — сменилась досадливой растерянностью. Парис был озадачен тем, что родные не спешат приветствовать сына и его новую жену. Появление в бухте греческого флота озадачило его не столь сильно, но, кажется, он до сих пор полагал, что троянцы гневаются вследствие чьих-то козней, а не из-за неподдельного ужаса перед поступком царевича и его возможными итогами. Даже когда Парис увидел, как его братья, друзья и соседи сражаются и гибнут в войне, разгоревшейся из-за него, он и не подумал принести извинения или принять на себя ответственность за происходящее. По мнению Париса, виноват был вовсе не он, а Менелай, отреагировавший совершенно необъяснимым образом. Окружающие всегда потакали Парису, даже поощряли его присваивать себе все, что душе угодно. Он так и сделал, уведя Елену, и вдруг разразилась война.

— Почему Менелай вообще принял Париса у себя в доме? — спросила Гекаба. — Какой супруг оставляет другого мужчину наедине со своей женой?

Елена закатила глаза:

— Тот, кто, подобно Менелаю, никогда не соблазнил бы чужую жену и не представляет, что другие могут вести себя иначе. Тот, кто почтительно принимает незнакомца, но скоро устает от его надушенных волос, утонченных одеяний и вкрадчивого голоса. Тот, кто не хочет оскорбить богов, выставив приезжего за порог, но не в силах провести в его обществе еще хотя бы день. Тот, кто, отправляясь на охоту, просит у жены прощения за то, что навязывает ей утомительного чужестранца, обещая вернуться через несколько дней, когда побережье опустеет. Тот, кто не видит, как его жена и гость пожирают друг друга глазами, не понимает, что охота идет у него дома, в то время как он с гончими уезжает прочь.

— Но ты могла бы отвергнуть Париса! — воскликнула Гекаба. — Ты бросила своего мужа, дочь…

Елена пожала плечами:

— Кто из нас в силах отказать Афродите? Богиня так могущественна. Когда она вынуждала меня поехать с Парисом в Трою, я пыталась сопротивляться. Но Афродита не оставила мне выбора. Она сказала, что я обязана покориться, и удалилась, а я услышала пронзительный далекий писк. С того момента, как Парис вступил в наши чертоги, писк не умолкал. Мне казалось, я схожу с ума: никто его больше слышал, и он зудел не переставая. Я залепила уши воском, но это не помогло. Потом, когда Парис поцеловал меня и я пустила его к себе в постель, писк сделался тише. Когда я ступила на троянский корабль, он пропал совсем. Так что сопротивление богине грозит безумием.

Гекаба, не мигая, смотрела на Кассандру, которая что-то чертила на песке концом палочки, рисуя один знак поверх другого, пока узор не сделался путаным и неразборчивым.

— Тебе виднее. — Царица снова повернулась к Елене. — Но, откажись ты ехать с Парисом, возможно, писк стих бы сам собой. Кроме того, если Менелай, по твоим словам, оказался столь беспечен, зачем он собрал всех этих греков, чтобы вернуть тебя?

— Потому что мой отец Тиндарей взял с моих прежних женихов клятву, — объяснила Елена. — Когда настало время выдать меня замуж, каждый мужчина Греции захотел взять меня в жены…

— Ну разумеется, — процедила Гекаба.

— Я лишь рассказываю, как было дело, — возразила Елена. — Ведь ты сама спросила. Со всех концов Греции приехало множество царей и царевичей, чтобы просить у отца моей руки. Вскоре он понял, что тут и до распри недалеко, учитывая, что ему придется разочаровать всех претендентов, кроме одного. Вот почему отец заставил прочих женихов дать клятву, которая обязывала их в будущем оказывать любую поддержку тому, кто станем моим мужем. Посули Афродита твоему сыну любую другую женщину, войны бы не случилось. Обижайся на богиню, не на меня.

Гекаба хотела было ответить, но тут Кассандра неожиданно испустила душераздирающий вопль.

— Успокойся, — прошипела мать и занесла руку, чтобы дать дочери пощечину. Кассандра даже не заметила этого: она глядела вдаль побережья, уже почти окутанного тьмой. Два греческих воина возвращались к лагерю и к пленницам, таща на носилках что-то тяжелое. Впрочем, Кассандра уже знала: не что-то, а кого-то.