Тысяча кораблей

Глава 33 Пенелопа

Одиссей!

По-моему, излишне упоминать, что мое терпение натянуто, словно тончайшая нить над трепещущей свечой. В скором времени пламя пережжет нить, и терпение лопнет. Ибо миновал еще один год с тех пор, как ты покинул остров Эея (и волшебницу, так радушно принимавшую тебя) ради совершенно никчемного путешествия в Аид. Еще один год вдобавок к тем двенадцати, которые прошли с тех пор, как ты покинул Итаку! Вероятно, тебе не кажется, что это много. «Подумаешь, еще годик, — наверняка сказал бы ты. — Я должен поведать тебе о стольких приключениях: бесспорно, на них стоило потратить год моего времени. А может, и твоего». Но я не становлюсь моложе, Одиссей, а твой дворец не становится безопаснее.

Я слышала, ты покинул подземное царство и вернулся прямо к Кирке, точно верный пес. Конечно, все восхищались твоим чувством долга: как же, переплыть океан, чтобы похоронить своего покойного товарища Эльпенора! Помнишь, Одиссей, — того, что напился и упал с крыши дворца Кирки? Чьего отсутствия ты (и никто из вас) не заметил. Вот того самого. Тем не менее он оказался для тебя куда важнее, чем жена и… Знаешь, я хотела добавить «и маленький сын». Но Телемах не маленький. И уже довольно давно.

Я говорю об этом потому, что мне кажется, будто где-то по пути ты утратил способность чувствовать время. Может, ты заплыл так далеко, что дни там бегут не вперед, а назад? Или находишься в каком-то блаженном краю, где время вообще не течет? Как иначе объяснить твое немыслимо долгое отсутствие, Одиссей?

К моему неослабному удивлению, во второй раз ты довольно быстро покинул остров Кирки. Надо полагать, там ты уже видел все, верно? Зачем же оставаться, когда есть возможность проплыть мимо сирен? Ясное дело, ты всегда готов к приключениям. Приключениям, которые не приближают тебя к Итаке. Но ты ведь не можешь устоять перед вызовом, особенно таким! Ни один человек, слышавший песни сирен, не выжил, чтобы поведать о них. И ты, конечно, обязан был попытать судьбу. По указке Кирки ты (хороший песик) нарезал комок пчелиного воска на мелкие кусочки, размягчил их и раздал своим людям, велев залепить воском уши. От этого зависела жизнь моряков.

Но тебе воска не досталось, верно? Зачем он храброму Одиссею, который не мог упустить возможность стать единственным человеком, который выжил, услышав песнь сирен! Ты приказал привязать себя к корабельной мачте. Предупредил людей, что будешь вырываться и упрашивать освободить тебя, но они должны продолжать грести, невзирая на твои мольбы. И верные спутники выполнили наказ.

Итак, ты, и только ты один слышал, как сирены заводят свою убийственную песнь. В версии, которая дошла до меня (через поэта, чье исполнение я также нахожу убийственным), сирены умоляли тебя — многославного грека — подплыть ближе, чтобы ты насладился их пением.

Говорят, сиренам известен путь к сердцу человека, и именно поэтому они неизбежно губят его корабль. Что ж, эти сладкоголосые чародейки определенно знали подход к тебе. Повествовала ли их песнь о твоей прекрасной родине, о подрастающем сыне, о преданной жене? Все это сломило бы любого другого человека, любого другого героя. Но, завидев тебя, сирены сменили мотив: «К нам, многославный Одиссей, великий грек!» Успех увлекает тебя куда больше, чем когда-либо увлекала я. И, разумеется, ты никогда не порывал связи с собственной славой. Лаодамия, расставшаяся с жизнью из-за любви к Протесилаю (ты, вероятно, не помнишь его, Одиссей, но он был первым греком, погибшим под Троей много лет назад), не могла быть более предана своему кумиру, чем ты — своему. В каком-то смысле это и впрямь очень трогательно.

Как выглядят сирены, Одиссей? Песнь бродячего сказителя гласит, что размером они со смертных женщин, но тело у них птичье: когтистые лапы, крылья и длинные пернатые хвосты. Но при этом женские головы. А голос их ты сможешь описать? Поэт утверждает, что они издают самые обольстительные звуки, который когда-либо доносились до слуха человека или животного. Сказитель говорит: вообразите совершеннейший женский голос, соединенный с соловьиными трелями. Итака — скалистый остров, и тебе, наверное, известно, где могут гнездиться сладкоголосые соловьи, но я слышу лишь вопли морских чаек и едва ли могу составить себе представление о голосах сирен. Все же эта мысль крутится у меня в голове: как звучит самая прекрасная песнь, когда-либо слышанная человеком? Может, когда-нибудь, если вернешься домой, ты мне расскажешь.

После полчищ людоедов, которые не давали тебе прохода в начале твоего, Одиссей, путешествия, — ослепленных циклопов, лестригонов, поедавших твоих спутников и разбивавших камнями корабли, — по-видимому, настала очередь морских чудовищ. Кто мог подумать, что их окажется так много? Сперва ты выжил после встречи с кровожадными певуньями. А затем тебе предстояло проплыть между Сциллой и Харибдой. Первая — чудовище, пожирающее людей, вторая — водоворот, пожирающий корабли; все правильно?

По-моему, маршрут придумала Кирка. Ловлю себя на мысли, что ты, возможно, чем-то ее рассердил. Чем именно, вообразить, конечно, трудно. Но, кажется, именно она посоветовала тебе предпринять самое опасное путешествие, на которое только может отважиться человек. И хотя неутихающий гнев Посейдона, безусловно, вызван тобою, нашествие морских чудищ — дело рук Кирки. По-моему, она предпочла бы, чтобы ты утонул, а не отправился домой, к жене и сыну.

Ведь иначе Кирка послала бы тебя другим путем. Видишь ли, как поет сказитель, от Эей до Итаки можно доплыть двумя способами. Двумя, Одиссей, ни один из которых тебе одолеть не удалось. Один путь ведет через узкий проход между двумя блуждающими скалами — утесами, о которые плещут и разбиваются огромные волны. Если бы ты поручил кормчему последовать этим курсом и провести судно между скал, то, возможно, уже был бы дома. Говорят, Ясон благополучно преодолел блуждающие скалы с помощью Геры. Возможно, она подсобила бы и тебе.

Но вместо этого Кирка послала тебя через другой пролив, также пролегающий между двумя страшными скалами. Под грозным небом приникли друг к другу две огромные вершины. Та, что побольше, столь высока, что пик ее невидим и всегда покрыт облаками. Она настолько гладкая, что никто не может взобраться на нее: ни ноге, ни руке не за что зацепиться на сверкающем камне. Однако в скале есть нора, которую, как поведала тебе Кирка, не может разглядеть с палубы своего корабля ни один смертный. (Я почти вижу выражение твоего лица, когда она говорит тебе это. Ни один смертный? Возможно. Но ты-то на других не похож. Именно это повлияло на твое решение отправиться вторым путем? Возможность в очередной раз показать, насколько ты превосходишь прочих греков? Слишком уж похоже на тебя.) И в этой промозглой пещере обитает Сцилла — страшное чудовище с двенадцатью ногами и шестью головами. В каждой пасти у нее три ряда зубов, и каждый зуб смертельно остер. Ни один корабль не сможет спастись от Сциллы, ибо, когда судно проходит мимо, из пещеры внезапно появляются все шесть голов, которые, разверзнув зияющие глотки, хватают жуткими челюстями по моряку. И гибнут сразу шесть человек.

Поэтому велико искушение держаться подальше от высокой скалы и пройти вблизи меньшей вершины, той, что лежит напротив. Проход между скалами так узок, Одиссей, что стрела, пущенная с одного утеса, долетит до второго. Вторая скала не так крута, и на ее вершине растет огромная смоковница. Представь себе дерево на голом камне посреди моря. Должно быть, выглядит оно странно. А под смоковницей, у подножия скалы, живет Харибда. И если Сцилла пожирает людей, то Харибда — корабли. Это чудовищный водоворот, который трижды в день пьет океанскую воду, а затем выплевывает ее обратно. Вода способна пережить такое обращение, но не твое судно, которое разобьется в щепки.

Я тебя знаю, Одиссей. Быть такого не может, чтобы ты, услыхав о двойной опасности, не попытался придумать, как прошмыгнуть между водоворотом и чудищем и остаться невредимыми. Нельзя ли обойти Харибду, но приблизиться к Сцилле с обнаженным мечом, готовым отрубить прожорливые головы? Полагаю, Кирка сообщила тебе, что шесть шей Сциллы отнюдь не так хрупки, как шея смертного. Отважься вступить с ней в бой, сказала Кирка, и дай ей проглотить людей, которых она схватит, чтобы выиграть время и напасть повторно. Придется выбрать одно из двух: лишиться шестерых человек или дюжины. Совсем избегнуть потерь невозможно.

Итак, благодаря Кирке, а может, вопреки ей ты избрал путь мимо Сциллы и Харибды — высокого гладкого утеса справа и смоковницы слева. Ты приблизился к скале Сциллы и потерял шестерых спутников. Оглянувшись, ты услыхал, как они выкрикивают твое имя, болтаясь в челюстях чудовища, как рыба на крючке. Думаю, это будет особенно терзать тебя впоследствии — больше людоедов, топящих твои корабли, и циклопа с его ослепшим злобным оком. Вид человека, лишенного возможности обороняться, всегда вызывал у тебя возмущение. Он оскорбляет твое чувство справедливости.

В то же самое время ты слышал оглушительный рев морской воды, пенящейся в водовороте Харибды, но даже и тогда не пал духом. Твой корабль был достаточно далеко, чтобы благополучно уйти от опасности, но достаточно близко, чтобы ты увидел черный песок и подводную скалу, когда Харибда вобрала в себя всю воду.

Каким бы ужасающим ни было плавание, ты преодолел проливы и очутился в безопасности, на чудесном зеленом острове Тринакия[25], посвященном Гелиосу. Едва ли нужно упоминать — не правда ли? — что Кирка дала тебе еще одно указание. Если вы решите высадиться на Тринакии, позаботься, чтобы твои спутники не вздумали трогать местные стада, поскольку они принадлежат Гипериону, отцу Гелиоса, а ему вряд ли захочется уступить кучке оборванных скитальцев даже одно животное. Разумнее было бы проплыть мимо, но разве мог ты сказать своим людям, измученным и напуганным плаванием через пролив и потерей шести товарищей, что им придется миновать остров, на котором нет никаких чудовищ — одни коровы да овцы?

Даже странствующий певец не скрывает, что ты предупредил своих спутников, Одиссей. Строка за строкой сказитель повествует, как ты передал им предостережения, внушенные тебе дважды: сначала Киркой, а затем Тиресием в подземном царстве. Но на сей раз люди не пожелали подчиняться твоим указаниям. Ты провел их через столько опасностей, они лишились стольких друзей. Неудивительно, что они воспротивились и поспешили к берегам Тринакии всего на одну ночь. Просто чтобы дать себе время оправиться от потрясения и немного отдохнуть на суше. Но даже тогда ты не позволил им слепо устремиться навстречу смерти. Ты заставил товарищей поклясться, что они не потревожат стад Гипериона. Те охотно повиновались. Что такое одна ночь без мясной пищи? Скоро они приплывут домой, на Итаку.

Порой бывает трудно отделаться от мысли, что ты оскорбил больше богов, чем кажется. Иначе чем еще объяснить жестокий южный ветер, который дул ровно месяц (целый месяц без перерыва!) и все это время держал вас на Тринакии. Греческим мореплавателям так редко везет с ветром, словно сами боги хотят заставить вас держаться подальше от воды. Ты согласен?

Кирка снабдила вас обильными, однако же не бесконечными припасами. Проведя много дней без свежей пищи, твои люди оголодали и лишились покоя. Они дождались, пока ты заснешь (видимо, переняв эту хитрость у тебя), затем забили лучших быков Гипериона и принесли часть мяса в жертву богам, а остальное съели. Разве могут боги обидеться на такое, рассуждали твои спутники. Жертвоприношение нельзя считать нечестивым деянием, верно? Кроме того, по возвращении на Итаку они построят храм Гипериону, и тот простит им пару забитых телушек. Боги предпочитают скоту каменные сооружения. Но отцу бога солнца не требовался новый храм. Он каждый день мог видеть любые храмы любых богов. Ему всего-то и было нужно, чтобы стада остались невредимыми. Гиперион пожаловался Зевсу и всем богам, и те согласились, что совершено злодеяние. Как только ветер переменился и вы подняли паруса, боги отомстили вам. Единственный корабль твоей флотилии, уцелевший после всех ваших злоключений, стал платой за голод твоих людей и кражу быков. Вас отнесло обратно к Сцилле и Харибде. Твои люди — все до единого, кроме тебя, как поет этот человек, — утонули. Надеюсь, жаркое того стоило.

Ты выжил, потому что спрыгнул с разлетевшегося в щепки корабля и вцепился в смоковницу над Харибдой. Ты висел на ней, пока чудище снова не выплюнуло воду, а потом разжал руки. Ты очутился в воде, и через несколько дней тебя выбросило на берег Огигии. Это кажется столь невероятным, что я почти верю.

Когда сказитель впервые дошел до этой части истории, я подумала: сейчас он поведает, что ты построил новый корабль и отплыл домой. И тогда история закончится, не так ли? Но он стал петь совсем о другом. Я потребовала объяснений. «Ты не знаешь, где находится Огигия?» — спросил бродячий поэт, и его слепые глаза увлажнились. Я не знала. Разве жители Итаки обязаны слышать об этом месте? Если верить сказителю, тебе понадобилось девять дней, чтобы добраться туда.

Итак, я могу с уверенностью сказать, что после всех бедствий, которые ты перенес, после всех опасностей, на которые пошел, ты никогда не был столь далек от меня, как сейчас. Верно, Одиссей: теперь ты дальше от родного дома, чем в Трое или на Эее. Дальше, чем в пещере Полифема, взявшего вас в плен, или у лестригонов, забросавших вас камнями и разбивших твои корабли. Дальше, чем на смоковнице, за которую ты цеплялся ради ничтожного шанса на спасение. Теперь ты еще дальше от меня, чем в царстве мертвых.

Твоя жена / вдова

Пенелопа