Черные бакланы кружили над женщинами, ныряя один за другим к темной поверхности моря, а когда снова взмывали ввысь, в их пернатых глотках трепыхалась рыба. Гекаба переминалась с ноги на ногу. Все тело ныло от сидения на камнях, боль распространялась от основания позвоночника к каждой косточке. Царица была голодна, но ни словом не обмолвилась об этом. Должно быть, все женщины сейчас хотели есть. Глупо думать, что голод и жажда исчезнут только потому, что разрушена жизнь. Даже рабы нуждаются в пище.
Гекаба оглядела окружающих ее женщин и детей, пытаясь сосчитать их. Она надеялась, что некоторые пропавшие семьи, горсточка троянцев, могли ускользнуть в хаосе пожара. Первым делом царица пересчитала собственных дочерей и невесток, затем перешла к остальным. Стало ясно, что кроткой Креусы среди них нет. Муж Креусы, Эней, сумел уцелеть за десять лет войны; неужто он погиб, когда город охватило пламя? Или сбежал вместе с Креусой и сыном? Гекаба вознесла короткую молитву Афродите, чтобы им удалось спастись. Возможно, пока она тут наблюдает за птицами, пирующими на воде, Эней и его жена уплывают за горизонт, чтобы найти новый дом, подальше от обезумевших греческих захватчиков.
— Кто еще исчез? — спросила царица Поликсену, которая лежала рядом на песке спиной к матери. Та не ответила — наверное, забылась сном. Гекаба снова принялась считать. Не хватало Креусы, Феано и ее дочери Крино.
За Поликсену ответила молодая женщина с запавшими глазами и бледной кожей, сидевшая рядом и державшая в руке маленький гребень (деревянный, а не из слоновой кости, так что, возможно, ей разрешат оставить его себе). Гекабе не удалось извлечь из памяти имя этой женщины: слишком большое потрясение пережила царица. Это дочь… Нет. Не вспомнить.
— Семью Феано пощадили, — сказала девушка.
— Пощадили? — с изумлением воззрилась на говорившую Гекаба. Ей казалось, греки не в том настроении, чтобы кого-то щадить. — Почему?
Но не успели эти слова слететь с ее губ, как царица догадалась. Она поняла, что Антенор изменил родине. Давая троянцам разумный совет обсудить с греками условия выдачи Елены, жрец думал не о благе города, а о собственной выгоде.
Девушка пожала плечами:
— Не знаю. Я только видела, как греки прошли мимо их дома. К двери была прибита леопардовая шкура. Греки увидели ее и побежали с мечами и факелами к следующему дому. Это был условный знак. — Она умолкла. Следующий дом находился по соседству с ее собственным.
Гекаба хмыкнула. Двуличные предатели, друзья своих врагов, враги своих друзей! Однако, уже открыв рот, чтобы выразить презрение к вероломству, она задумалась. Конечно, Антенор поступил низко, но нельзя отрицать, что он добился лучшей участи для своих женщин, чем Приам. Феано и Крино свободны, Гекаба и ее дочери — рабыни.
Царица заметила, что к разговору прислушивается Андромаха, жена ее сына Гектора (вдова Гектора, опять мысленно поправила себя Гекаба). Впрочем, молодая женщина промолчала. Она не произнесла ни слова со вчерашнего дня, когда греческие воины вывели ее из города, то и дело пихая, хватая за груди и смеясь, а потом втолкнули в круг троянок. Андромаха, крепко державшая на руках младенца, упала на колени. Она не заметила, как у нее начала кровоточить лодыжка, оцарапанная об острый край камня. Гекаба свирепо уставилась на мужчин, и один из них сделал знак против дурного глаза. Царица фыркнула. Чтобы выбраться из бездонного моря скорбей, которого она им всем желала, магического жеста недостаточно.
Гекаба гадала, занята ли Андромаха, подобно ей, мысленным перебиранием имен. Креуса погибла или сумела сбежать. Но Феано, Крино — их имена добавятся к тем, которые Гекаба проклинала каждое утро, просыпаясь, и каждый вечер, отходя ко сну. Царица была не настолько глупа, чтобы надеяться самой поквитаться со всеми предателями, убийцами и нечестивцами, которые содействовали падению Трои. Но она хотела, чтобы боги помнили о них. Высшие силы покарают клятвопреступников. Это все, чего ей остается желать.
Гекаба была бы поражена, узнай она, что ее невестка предается прямо противоположным мыслям. Креуса, Феано, Крино — по крайней мере три троянки обрели свободу, живые или мертвые. Андромаха молча радовалась за каждую из них. Куда бы ни упал ее взгляд, вдова Гектора всюду видела женщин в том же положении, что и она сама: попавших в рабство, ставших собственностью солдат и головорезов. Но те трое не принадлежали никому.
С внезапным криком проснулась Поликсена. Никто не упрекнул ее, хотя греческие воины, которым было поручено охранять женщин, покосились на девушку с раздражением. Теперь всем пленницам снились кошмары. Гекаба наблюдала, как дыхание дочери снова восстановилось, когда та сообразила, где находится. Кошмар продолжался и наяву, но не столь ужасный, чем виденный Поликсеной во сне. Девушка тихо застонала, приподнимаясь с колен матери.
— Мне без конца снится, что Троя до сих пор сопротивляется.
Гекаба кивнула. Она уже знала, что самые страшные сны — не те, где обрушиваются пылающие стены, тебя преследуют вооруженные люди или у тебя на глазах умирают близкие. Ужаснее всего те сновидения, в которых твой муж еще жив, сын по-прежнему улыбается, а дочь готовится к свадьбе.
— Когда ты поняла, что Троя падет? — спросила Поликсена.
Мать на мгновение задумалась.
— Нам с твоим отцом стало ясно, что этого не миновать, когда погибла амазонка, — сказала она. — Мы и раньше догадывались, но в день смерти амазонки убедились окончательно.