Тысяча кораблей

Глава 23 Пенелопа

Дорогой муж!

Прошел еще год, но ты не приблизился к дому. А может, и приблизился. Я слышала от одного старика, некоего странствующего в поисках ужина сказителя, что ты заслужил благосклонность Эола, бога ветров. Благодаря ему ты почти добрался до нашего скалистого острова, Итаки. А потом твои корабельщики совершили какую-то глупость, пренебрегли простыми указаниями, и ветры снова обратились против тебя и унесли вас обратно на остров Эола. Даже бог ветра не поможет усталому страннику дважды. Он, как и все мы, понимает, что подобное невезение должно быть следствием божественной немилости. А кто он такой, чтобы ссориться с другим богом за какого-то смертного?

Не сомневаюсь, ты убежден, что Посейдон просто тешится, заставляя тебя носиться по морям. Но вдруг это не так, Одиссей? Вдруг это кара за ослепление Посейдонова сына, циклопа? Для бога человеческая жизнь — всего лишь мгновение ока. Он может держать тебя вдали от дома год или десять. Ему нет никакой разницы.

Конечно, я беспокоюсь о тебе. История об Эоле и благосклонных ветрах, пытавшихся тебе помочь, расстроила меня. Подумать только, возможно, ты был совсем рядом, а я и не подозревала! Я почти ощущаю на языке горький привкус разочарования. Но, по сравнению с другими историями, доходящими до нас, эта положительно обнадеживает. Если бы я верила даже десятой части россказней о твоем тернистом пути домой, то не сомневалась бы, что ты уже погиб. Возможно, так оно и есть. Я чувствую, что с таким же успехом могла бы начертить свое послание на песке перед приливом, однако убеждена: однажды ты узнаешь, о чем я хотела тебе сказать.

Надеюсь, ты не лишился всех кораблей, кроме своего, как пел старик сказитель. Будь уверен, в ту ночь я не позволила ему почивать на удобном ложе. Он ел черствый хлеб и спал на твердом камне. На следующий вечер он спел милое продолжение своей истории, где тебя благополучно выбросило на какой-то берег. Было ясно, что эту новую песнь он сочинил, чтобы успокоить меня. Не вышло.

Я позабыла название той тихой гавани, о которой сказитель пел во второй вечер. Странное такое слово, но я обязательно вспомню. В первую же ночь на тебя якобы напали очередные великаны. Сначала циклопы, пел он, потом, после твоего дерзкого побега, — лестригоны. Мы слыхом не слыхивали об этих исполинах, но певец уверял, что это племя великанов-людоедов. Я спросила, чем они отличаются от циклопов, поскольку Полифем (так зовут ослепленного тобою циклопа, Одиссей, раз уж ты сам не потрудился узнать у него имя) тоже намеревался съесть тебя и твоих людей. Сказитель не дал ответа, если не считать дурацкой полустрочки о количестве глаз у лестригонов. Неудивительно, что мне трудно верить россказням этих бродяг.

Ведь в самом деле, сколько великанов-людоедов может повстречать один несчастный грек во время плавания в открытом море? Даже я, как никто знающая твое умение создавать проблемы на ровном месте, считаю, что в твоем случае, пожалуй, достаточно и одного людоедского племени. Но если ты не встречался с лестригонами, не лишился спутников, не потерял все корабли, кроме своего, то как ответить на вопрос, который мучает меня ежедневно с утра до ночи: где ты?

Все сказители повествуют о храбрости героев и величии твоих подвигов: это то немногое из повести о тебе, в чем все они сходятся. Но никто не поет о мужестве, которое потребовалось оставшимся дома. Наверное, легко забыть о покинутой родине, когда тебя бросает из огня да в полымя. Вечно совершать немыслимый выбор, хвататься за любую возможность, идти на риск! Представляю, как бежит в таких обстоятельствах время. Я же в нашем доме проводила дни без тебя и наблюдала, как Телемах превратился из младенца сначала в маленького мальчика, а теперь в красивого юношу, пока я гадала, увидит ли он когда-нибудь своего отца. Для такой жизни тоже требуется героизм. Ожидание — самая жестокая пытка, которую мне приходилось терпеть. Оно сравнимо с тяжелой утратой, но без уверенности в оной. Думаю, если бы ты знал, какую боль это мне причиняет, ты бы разрыдался. Ты всегда был склонен к сентиментальности.

Ах, я вспомнила название тихой гавани! Эея. Интересно, где это место и существует ли оно вообще. Видимо, у сказителя истощился запас великанов-людоедов, и он сочинил еще более диковинную историю о том, что случилось с тобой на Эее. После того как лестригоны забросали вас камнями и большая часть твоих людей утонула, оставшиеся в живых уплыли на всех парусах, а затем высадились на первом встретившемся острове. Потерять столько кораблей, Одиссей! Столько людей! Я цепляюсь за надежду, что сказитель переврал вашу историю. Иначе как ты объявишь всем этим отцам и матерям, женам и сестрам, что их мужчины уцелели в войне Агамемнона, но не выжили, возвращаясь домой с Одиссеем? Как я буду смотреть им в лицо после таких ужасных вестей?

Но если это правда и бо́льшая часть твоих спутников действительно погибла, я вполне могу поверить в дальнейшие события, изложенные поэтом. Ты приказал своим людям ждать у корабля, пока ты будешь исследовать остров. После всего пережитого ты не стал подвергать опасности последних товарищей, а принял риск на себя. Такой уж ты человек. Итак, ты отправился в глубь острова, прихватив копье (ты ведь всегда так гордился своим острым зрением и меткой рукой), чтобы попытаться найти пищу. Ты осмотрел густые заросли, отметив про себя, что никогда не видел столь плодородной почвы так близко к побережью. Словно остров волшебный. Как только ты мысленно произнес последнее слово, тебя пробрала дрожь, но ты сказал себе, что виноват прохладный морской ветер. Ты поднялся по крутым дюнам и вскоре понял, что вы пришвартовались у высокого берега, густо поросшего, как выяснилось, огромными соснами. Оказалось, что дальше земля идет под уклон. Тебе пришлось дважды приглядеться, чтобы удостовериться, но в конце концов ты убедился: где-то впереди, меж деревьев, поднимается дымок. Сердцебиение участилось при воспоминании об опасных островах, где вы недавно надеялись найти помощь. Ты не хотел испытывать судьбу и обследовать центр острова без насущной необходимости.

А поскольку ты, мой муж, умен, хитер и, главное, удачлив, необходимость и не возникла. Потому что в ту самую минуту из подлеска прямо на тебя вышел громадный олень с большими ветвистыми рогами и горделивой шеей. Ты едва успел войти в лес — и добыча сама попалась тебе в руки. Ты еще не видел оленя, но твой острый слух уже различал его шаги: ты очутился прямо возле источника, куда зверь пришел напиться в жаркий день.

Когда сказитель пел, я видела все это будто въяве. Каждое мгновение. Ты, не помешкав, потянулся за копьем с бронзовым наконечником и метнул орудие. Острие пронзило шею животного, и оно рухнуло на колени у воды. Ты поспешил вниз по колкой каменистой почве, а когда добрался до добычи, то понял, что глаза тебя обманули. Олень был гораздо больше, чем казалось сверху. Ты едва мог поднять этакую тушу, но ни за что не бросил бы добычу. Ты выдернул копье из тела, и животное испустило последний вздох.

Затем ты срубил лианы, вьющиеся по земле, и связал ими ноги оленя. Ты не смог нести его на плече, и тебе пришлось перекинуть его через шею, чтобы устоять под его весом. Используя для равновесия копье вместо посоха, ты, шатаясь, побрел обратно, держа курс на изогнутый нос своего корабля.

В ту ночь ты и твои люди угощались жареной олениной и сладким вином, а потом заснули на берегу, грезя о чудесах, которые найдете в глубине острова. На следующее утро ты решил, что для обследования незнакомой территории тебе понадобятся спутники. Но на сей раз предпочел действовать осмотрительнее, чем прежде, во владениях циклопов и лестригонов. Понятно, что твои люди были настороже после двух ужасных катастроф и с готовностью согласились разделиться. Певец привел довольно подробные сведения: один отряд возглавил ты, другой — твой друг Эврилох. В каждом отряде насчитывалось по двадцать два человека. Вы с Эврилохом отправились в противоположные стороны, договорившись встретиться на корабле перед заходом солнца.

Твой отряд обошелся без приключений: хотя в этот раз ни один олень вам не попался, ко всеобщей радости было поймано несколько кроликов. Вы возвратились на корабль, когда дневной свет уже угасал, а солнце на своей колеснице спешило за далекий океан. Вы стали дожидаться второго отряда, но он не вернулся. В конце концов явился один Эврилох. И поведал историю, в которую верилось с трудом.

Эврилох рыдал, когда рассказывал, как он с товарищами направился в середину острова, где лес начал редеть. Они вышли на какую-то поляну и были поражены, узрев высокие каменные стены. Несколько человек хотели повернуть назад. Здание было настолько высоким, что там вполне могли обитать один-два великана. Люди тихо спорили между собой, остаться им или бежать, пока не обнаружили, что они окружены.

Из леса вышли горные львы, и когда спутники Эврилоха повернулись, чтобы задать стрекача, то увидели, что сзади к ним подкралась стая волков. Но хотя люди перепугались, вскоре они заметили, что животные ведут себя странно. Львы махали хвостами, словно умоляя почесать их за ушком, а волки тыкались мордами в руки, точно преданные псы. Твои товарищи, разумеется, не знали, что перед ними вовсе не дикие звери, а люди. И хвостами они виляли не из радушия, а от отчаяния, ибо утратили дар речи.

Затем ворота дворца распахнулись, и на пороге появилась нимфа несравненной красоты (как повествовал сказитель). Волосы у нее были заплетены в замысловатые косы, и она пела тихую песню, которая внушила твоим людям тоску по дому. По Итаке.

Конечно, они последовали за красавицей и приняли ее приглашение к столу. Глупо, не правда ли? До чего ж они доверчивы, эти воители! Но мне известно, что десять долгих лет они спали на голой земле и питались обугленным на костре мясом. Потом еще год провели в море, терпя одно бедствие за другим. Так стоит ли удивляться, что приглашение красивой женщины сесть на резные деревянные стулья застигло их врасплох? Почести искушали воинов не меньше яств. Несчастные, так долго жившие как звери, хотели вновь почувствовать себя людьми.

Хозяйка подал им сыр, ячмень и мед, и все это они запили вином. Она, разумеется, подмешала в яства какое-то зелье, но гости, отвыкшие от восхитительной сладости меда, не ощутили привкуса. Лишь Эврилох, питавший безотчетные подозрения, задержался у входа и стал ждать своих товарищей, наблюдая за ними сквозь щелку в двери. Его люди жадно набивали лакомствами рты.

Требуется немалая жестокость, Одиссей, чтобы взирать на отчаявшихся людей и видеть в них только свиней. Но такова была Кирка, как раз в свиней она и обратила твоих людей. Эврилох с ужасом наблюдал, как его товарищи перестали есть и как будто уменьшились в размерах. Он протер глаза, надеясь увидеть перед собой обычных мужчин. Но зрение его не обмануло. Сначала у них уменьшились руки, потом ноги, после чего они встали на четвереньки. Лица внезапно покрылись светлой щетиной, зубы разъехались по сторонам лица, носы превратились в рыла. Кирка взяла посох, пихнула ближайшего к ней гостя к его товарищам и загнала животных в свинарник, где они сбились в кучу. Люди потеряли человеческий облик, но в облике свиней сохранили разум и память. Они визжали от ужаса при виде того, что с ними стало; их заперли в хлеву, и единственной пищей им служили желуди в корыте.

Эврилох помчался через лес прочь от дворца, не разбирая дороги, отчаянно желая добраться до тебя и поведать о жутком событии, свидетелем которого он стал. Когда он нашел тебя, то умолял бросить заколдованных товарищей на произвол судьбы и поскорее отплыть с острова вместе с оставшимися спутниками, до сих пор передвигающимися на двух ногах. Но ты решил взять дело в свои руки. Было потеряно слишком много людей, чтобы пожертвовать еще двадцатью.

Ты в одиночку отправился в лес. Такая порывистость, Одиссей, совсем не в твоем духе: обычно ты предпочитаешь все тщательно продумать. А возможно, за то время, что мы были в разлуке, ты изменился. Или же, как предположил бродячий сказитель, тебя вдохновлял какой-то бог. По словам певца, ты пошел тем же путем, что и твои товарищи, — вверх по крутому склону, а потом вниз, через лес к дымку, который ты заметил накануне. Из-за дерева вышел высокий горделивый юноша необычайной красоты, и ты испуганно вскрикнул. Юноша схватил тебя за руку.

— Боги, во всяком случае их большинство, любят тебя, Одиссей, за решительность и смелость. Даже когда всё против тебя. Но где тебе одному тягаться с такой волшебницей, как Кирка?

— Я должен спасти своих людей, — ответил ты. — Пусти меня.

Юноша еще крепче сжал тебе руку.

— Вернее, своих свиней. Однако, если ты примешь мою помощь, они снова превратятся в людей и вы уплывете отсюда.

— Кто ты? — спросил ты. Неожиданности всегда были тебе не по нутру.

Юноша рассмеялся и ответил:

— Я принес тебе послание от богов. Не это ли ответ на твой вопрос?

— Ты Гермес!

Эта часть повести звучит правдоподобнее, чем прочие россказни бродячих певцов, Одиссей. Кто еще мог самонадеянно допустить, что богам больше нечем заняться, кроме как помогать тебе в осуществлении безрассудной затеи, в которую ты ввязался? И кто еще оказался бы прав?

— К твоим услугам, — ухмыльнулся Гермес и насмешливо поклонился. — А теперь послушай меня, Одиссей. От этого зависит твоя жизнь.

Он дал тебе маленький белый цветок с черными корнями и велел съесть. Растение, которое он называл моли[20], должно было защитить тебя от волшебных снадобий Кирки и позволить сохранить человеческий облик. Но этим совет Гермеса не исчерпывался. Угостив тебя отравленными яствами, Кирка попытается ударить тебя посохом и загнать в свинарник, как она сделала это с твоими спутниками. Гермес велел именно в это мгновение (не раньше!) броситься на чародейку с обнаженным мечом. Тогда, сказал он, она попытается тебя соблазнить, но ты должен заставить ее поклясться всеми богами, что она не тронет тебя и выпустит твоих товарищей из хлева. Только тогда, продолжал Гермес, ты согласишься разделить с ней ложе. Ты кивнул и повторил наставления, ожидая, что он похвалит тебя за отличную память. Но вестник богов уже испарился, как обычно и делают боги.

Ты проглотил цветок и последовал совету Гермеса: вошел во дворец, отведал угощения, бросился на волшебницу с обнаженным мечом и заставил ее поклясться, что она не причинит тебе вреда и освободит твоих людей.

Однако я не совсем понимаю, Одиссей, что было дальше. Очевидно, что ты не провел бы целый год в чертогах Кирки, как утверждают сказители, живя с нею, как муж с женой, по той простой причине, что ты мой супруг и такое поведение было бы недостойно тебя. Весьма, весьма недостойно.

И вот пожалуйста: прошел еще год, а от тебя и твоих спутников никаких вестей.

Твоя жена

Пенелопа