Тысяча кораблей

Глава 1 Каллиопа

— Пой, муза, — говорит он, и его резкий тон ясно дает понять, что это не просьба. Будь я склонна исполнить его желание, я могла бы заметить, что он острит свой голос на моем имени, как воин, водящий кинжалом по точильному камню в преддверии утренней битвы. Но сегодня я не в настроении служить музой. Возможно, он не задумывался, каково это — быть мной. Конечно, не задумывался: как все поэты, он помышляет только о себе. Однако удивительно, что ему не приходило в голову, сколько на свете таких же, как он, ежедневно требующих моего безраздельного внимания и поддержки. Зачем миру такое количество эпической поэзии?

О любой развязанной распре и вспыхнувшей войне, осажденной крепости, разграбленном городе и разрушенной деревне, о каждом небывалом путешествии, страшном кораблекрушении и возвращении домой поведано бессчетное множество раз. Неужели поэт и впрямь полагает, будто способен сказать что-то новое? Или же он считает, что я обязана отслеживать всех его персонажей или заполнять пустоты там, где повествование не укладывается в размер?

Я обращаю на него свой взор и вижу, что голова его опустилась, плечи, пусть и широкие, поникли, хребет начал горбиться. Он стар, этот человек. Старше, чем можно судить по его твердому голосу. Весьма любопытно. Обычно поэзией бредят молодые. Я низко склоняюсь, чтобы заглянуть ему в глаза, смеженные на миг в напряженной молитве. Пока они закрыты, мне его не распознать.

На нем красивая золотая брошь: сверкающий венок из крошечных листочков. Видимо, однажды его щедро вознаградили за стихотворство. У этого человека есть талант, и он преуспел — несомненно, с моей помощью. Однако до сих пор жаждет большего, и мне очень хочется как следует разглядеть его лицо при свете.

Я жду, когда поэт откроет глаза, но решение уже принято. Если ему требуется моя помощь, пусть принесет жертву. Так поступают все смертные: сначала просят, потом умоляют и, наконец, подкупают. Итак, я подарю ему слова, когда он подарит мне эту брошь.