Тысяча кораблей

Послесловие

На создание этого романа меня вдохновлял античный мир — как эпоха и как пространство; отчасти литературные, отчасти археологические памятники. Некоторые главы полностью сочинены мной, другие заимствованы из источников, которые вам, возможно, уже известны. Тексты, к которым я прибегала на протяжении всей книги — это «Троянки» и «Гекаба» Еврипида (для глав о троянках) и «Одиссея» Гомера (для глав о Пенелопе). Вдобавок для главы о Креусе я обратилась к «Энеиде» Вергилия (хотя гораздо больше внимания в ней уделено горящей Трое и шипящему Синону, чем Креусе. Это не значит, что у Вергилия нет выдающихся женщин: я не смогла вместить в свой роман Дидону, что явилось настоящим ударом. Но раз не вмещается — ничего не поделаешь). Замечательные «Героиды» Овидия дали мне первое представление о Лаодамии, а также убедили, что можно написать историю Пенелопы в виде писем к давно отсутствующему мужу. Глава о Клитемнестре, несомненно, всем обязана «Орестее» Эсхила. В Гомеровой «Илиаде» о Брисеиде сказано немного, но сведения о чуме, навлеченной отказом Агамемнона вернуть Хрисеиду, взяты оттуда (симптомы чумы почерпнуты у более позднего автора, Фукидида, который подхватил эту болезнь в начале Пелопоннесской войны в пятом веке до нашей эры, но выздоровел, чтобы поведать эту историю). «Ифигения в Авлиде» и «Ифигения в Тавриде» Еврипида явились источником для соответствующей главы. Андромаха позаимствовала свою более позднюю историю из одноименной пьесы Еврипида.

В этой книге много других женщин, историй которых почти не осталось в сохранившейся литературе Древнего мира, например Феано и Энона. Даже возникая в повествовании, женские персонажи обычно находятся в тени или на полях (исключениями в этом отношении являются Еврипид и Овидий, которые создали произведения, полностью или почти полностью посвященные женщинам). Иногда мы коллективно решаем, что речь идет об определенной женщине, пусть имя ее не называется. «Илиада» начинается знаменитой строкой, которую обычно переводят так: «Пой, богиня, про гнев Ахиллеса…» Логично предположить, что певец обращается к Каллиопе, музе эпической поэзии. (Вероятно, Гомер уповал бы на то, что муза окажется менее капризной, чем в моей интерпретации. Впрочем, Еврипиду она могла показаться куда более своенравной.) Однако Гомер не упоминает ее имени. Он даже не употребляет слова «муза», а говорит веа — «богиня».

Сильно потрепала история Пенфесилею, если только вам не захочется поохотиться на фрагменты малоизвестного Квинта Смирнского или псевдо-Аполлодора (что я и сделала, но не обязательно рекомендовала бы вам). Эта амазонка была могучей воительницей и главной героиней утраченной эпической поэмы «Эфиопида», датируемой предположительно восьмым веком до нашей эры. Сохранилось лишь несколько строк из этого произведения. Как многие ее соплеменницы, Пенфесилея воодушевляла художников Античности: по количеству изображений мифических героев на сохранившихся керамических сосудах амазонки занимают второе место после Геракла. Существуют даже вазы, где нарисованы греческие воины, уносящие павших амазонок с поля боя. На одном прекрасном сосуде и тело Пенфесилеи уносят после поединка с Ахиллом. Древние воины не часто относились к поверженным врагам с таким уважением и заботой. К сожалению, в двадцатом веке Роберт Грейвс[26] превратил эту выдающуюся женщину-героя в труп, на котором мастурбировал Ахилл. Это, по-видимому, пример того прогресса, о котором мы постоянно читаем.

В Британском музее можно увидеть более богато украшенную версию серег Фетиды (прежде всего, там больше обезьянок). Серьги эти обнаружены на острове, где богиня, по моей версии, выходила замуж за Пелея. Если уж выберетесь в музей, найдите и Протесилая, балансирующего на носу корабля, каким представляет его в своей главе Лаодамия. У него и впрямь красивые ноги. Чтобы увидеть микенских каменных львов, вам придется отправиться в Грецию, и пока вы там, всегда можно совершить морскую прогулку и поискать на турецком побережье Трою: посмотрим, согласитесь ли вы с неоднозначными выводами археолога девятнадцатого века Генриха Шлимана, который определил местоположение древнего города на современном турецком холме Гиссарлык. Облик и растительность троянского побережья, описанные в этой книге, сняты с Гиссарлыка; приношу извинения тем, кто считает, что Троя находилась в ином месте. Куда труднее оказалось найти в современном мире родину Одиссея Итаку (маршрут возвращения Одиссея домой также является предметом ожесточенных споров). Я способна мириться с неизвестностью; надеюсь, что и вы тоже. Честно говоря, порой я предпочитаю чего-то не знать, чтобы иметь простор для воображения. Могу лишь извиниться перед всеми своими учеными друзьями за этот недостойный выбор.

Отправной точкой для создания персонажей раздражительных богинь в этом романе стала еврипидовская версия образов Афродиты и Артемиды в «Ипполите». Эмоциональная незрелость годовалого ребенка сочетается в них с бессмертием и устрашающим могуществом. У доолимпийских богов (Фемиды, Геи и прочих), к которым я обратилась позднее, раздражительность снижается, уступая место некоторому высокомерию. Было очень весело описывать сцену, где богини соперничают друг с другом за золотое яблоко. Если у этой книги и есть центральный образ, то это яблоко. Или, возможно, сова, которую отказывается отдать Афина. Уверяю вас, лично я ни за что не отказалась бы от совы ради победы в конкурсе красоты.

«Илиада» Гомера (справедливо) считается одним из великих основополагающих текстов о войне и воинах, мужчинах и мужественности. Но удивительно, как мы воспринимаем этот текст и интерпретируем историю, которую он нам рассказывает. Я показала ранний набросок «Тысячи кораблей» одному умному другу, чтобы он дал свой отзыв. Друг высказал много забавных, полезных и благожелательных комментариев, разве что слегка пожурил рукопись за недостаток приключений в духе X. Райдера Хаггарда. Но при этом подверг сомнению основную посылку книги: женщины, выжившие (или не выжившие) в войне, такие же герои, как мужчины. Мужчины сражаются, а женщины — нет, вот был его главный аргумент. Но ведь есть и женщины-воительницы (в первую очередь Пенфесилея и ее амазонки), пускай поэмы, повествующие об их подвигах, и утрачены. Да и мужчины не всегда сражаются: Ахилл вступает в бой лишь в восемнадцатой песни «Илиады» из двадцати четырех. Первые семнадцать песен эпоса легендарный воин ссорится, дуется, взывает к матери о помощи, опять дуется, позволяет другу сражаться вместо себя, дает советы и отказывается извиняться. Но не воюет. Другими словами, почти три четверти поэмы Ахилл проводит в чуть ли не домашней обстановке, вне поля боя. И все же мы ни разу не задаемся вопросом, герой ли он на самом деле. Даже когда Ахилл не сражается, его статус воина не подвергается сомнению. Я надеюсь, что к концу этой книги — моей попытки создать эпос — читатели почувствуют, что героизм можно отыскать в каждом из нас, особенно если обстоятельства выдвигают его на первый план. Героизм — не прерогатива одних только мужчин, так же как трагические последствия войны — не прерогатива женщин. Выжившие, жертвы, преступники — эти роли не всегда четко разграничены. Люди одновременно или в разные периоды своей жизни могут являться и мучениками, и мучителями. Возможно, самым горьким примером служит Гекаба.

Из всех этих женщин Кассандра — единственный персонаж, роль которого я исполняла (в школьной читке «Агамемнона» Эсхила). Хотя порой мне было трудно рассказывать ее историю, именно по этой героине я больше всего скучаю с тех пор, как закончила книгу.