Гражданство магической реальности

Глава 33

Стоило мне принять такое решение как электричка остановилась на одной из станций в районе новостроек.

— Пошли. Сразу как сойдем с перрона, соблюдай осторожность и ничему не удивляйся. Как минимум, веди себя так, словно увиденное или услышанное в порядке вещей и происходит в твоем присутствии по дюжине раз в неделю. Вот уже лет пять минимум.

Чревовещание, догадался я, поскольку губы мамы не шевелились, а ее голос проникал прямо в уши. Полезный навык. Надо будет тоже таким обзавестись когда-нибудь.

Мы вышли из электрички, пропустили вперед толпу галдящих студентов и десяток пенсионеров.

— В одном месте придется идти след в след. Это случится, когда я произнесу вслух слово “Ветренно”. Смотри мне под ноги и запоминай, куда я наступаю. По сторонам не смотри до того, как я не скажу слово “Спокойно”. Там нет ничего опасного, но меридиан шаткий и тебе с первого раза его самому не взять. Потеряешь меня из виду — останавливайся, жди пару минут и звони по телефону. Я вернусь и попробуем еще раз.

Мне оставалось лишь кивнуть головой.

Понятие меридиана встречалось в тексте контракта, но анализ контекста не давал представления о природе того, что стоит за этим понятием. Ну не препятствует печать хождению по меридианам и что? Не политурить, вокруг сепульки.

Потому, после прохождения терминала и услышанного кодового слова я послушно опустил глаза и стал следить за мамиными кроссовками. Благо, это было не так сложно. Мы спустились по лестнице, перешли автомагистраль.

Где-то вдали, судя по звукам, проехал трамвай. Мы свернули в какой-то двор, стало заметно тише. Шумели в стороне играющие в пятнашки или еще какую-то похожую игру дети.

Периферическое зрение уловило мусорный контейнер, трансформаторную будку, какую-то ограду. Мы еще раз свернули за трансформаторную будку и стало заметно тише.

— Тут спокойно, — выдохнула мама. — Но меридиан действительно непростой. Первое время тебе сюда только в обход.

Я поднял глаза. Мы стояли во дворе, образованном тремя типовыми шестнадцатиэтажками. Вроде бы все то же самое, что и в привычном мне городе… тогда где разница?

— Неочевидное, — довольно хмыкнула мама. — Найди десять отличий. Давай постоим тут, полюбуемся.

Головоломка? И попутно тот неочевидный урок, который в состоянии прорваться сквозь ограничения наших гражданских контрактов.

— Никто не входит и не выходит из подъездов, — заметил я через минуту. — Пусть сейчас и день, но хоть в каком-то из множества окон должен гореть свет. Где он? А еще никакой рекламы и бумажных объявлений не вижу. Ни на столбах, ни на дверях.

— Не слишком много, но хоть что-то, — признала мама. — А теперь пойдем, нам еще пройти этот дом надо.

По пути я заметил еще несколько не самых естественных деталей. Скамейки и урны, стоящие у каждого парадного входа, были похожи друг на друга куда сильнее чем можно было бы предположить.

Мы подошли к одному из подъездов, без проблем открыли дверь внутрь, прошли мимо почтовых ящиков и лифтов к двери черного хода.

— Вот и пришли, — улыбнулась мама. — Ты прошел первый меридиан, Имярек. Поздравляю.

Последнюю дверь, не трирь, а именно дверь — этот момент мама подчеркнула особенно, я открыл сам. Это не требовало никаких осознанных магических усилий.

Обычная металлическая дверь с магнитным запором. Нажимаешь кнопку сбоку и толкаешь ручку. Но отчего-то вспомнился опять полет американцев к Луне. Маленький шаг для человека… навязчивые фразы.

По ту сторону двери стояла такая же погода. Я отчего-то ожидал какой-то полной несхожести с тем, что ощущалось в привычной реальности, но ошибся.

Мы вышли из единственной высотки в округе на небольшую площадь с конным памятником по центру. Остальные дома не превышали пяти этажей, но никоим образом не напоминали панельную застройку. Над каждым из них в свое время изрядно потрудились архитекторы.

— В эти районы есть доступ только гражданам или прямым потомкам граждан категории И. Ну и выше, конечно…

Мама снова перешла на подобие телепатии. Кроме того, ощущалось, что она стала куда более сосредоточенной. Мы пересекли площадь и вышли на небольшую улочку, с множеством витрин и ажурных фонарей.

Помня мамино наставление, я старался не глазеть по сторонам, однако вывески все равно привлекали моё внимание. Статусная. И больше никаких подробностей. Пивная, столовая… статусная. В витрине танцуют какие-то искры, ступеньки в статусную мраморные, краем глаза удалось заметить какие-то символы на них.

Документация. Но тут хоть по ту сторону стекла вращаются десятки паспортов.

Биографии на любой вкус. Вывеска вычурная, а на витрине старинное семейное фото с которого улыбаются четыре поколения людей, явно похожих друг на друга. Ничему, получается, по ту сторону высотки, верить нельзя.

Биографию, документы, статусность и прочие атрибуты здесь всего лишь товар. Должно быть, с тем, что у обычных людей называется профессиональными навыками — та же история. Разве что магазин не попался на глаза.

Тогда понятно отчего родители не возражали против моего стремления ходить в институт. Это все равно до первого посещения такого торгового квартала и ознакомления с новыми реалиями жизни. Личная жизнь? Мама ясно дала понять, что ничего серьезного с девушками не светит.

Остаются друзья, но для обзаведения ими вряд ли требуется высшее образование. Работа? Если даже не найдется ничего в магической реальности, с тем набором навыков, о которых я уже в курсе, пусть еще не овладел ими — можно устроиться в привычном мире.

А если накопить монет, то и какая-то локальная известность светит. Только что мне теперь хочется от жизни? Это гражданство мне всю систему жизненных ценностей перемешало!

Мы свернули в какой-то небольшой переулок, обошли автомобильную парковку, колодец, небольшой амфитеатр мест на двести-триста и монолитную пирамиду из отполированного черного камня чуть выше моего роста. Мимо нас деловито пробежала орава кошек, примерно два десятка хвостов.

— Нам повезло, вышли близко…

Мама была довольна нашим продвижением. Мы пересекли небольшой парк и вышли к старинному дому с несколькими башенками. Дом требовал капитального ремонта, но обещал даже без него простоять еще очень долго.

— На крыльце перед парадным входом сидела и играла с домашним хорьком небольшая старушка с кудрявыми седыми волосами, в белой шерстяной кофте и темно-бежевом платье из-под которого выглядывали ноги в плотных шерстяных носках.

— Опаздываете, — заметила старушка, когда мы подошли ближе. — Я уже выпила чаю. Теперь вам осталось его заварить.

— Наш сын только несколько дней назад обрел гражданство. Но он еще ничего не умеет и нам хотелось, чтобы ты на него посмотрела, Олюэн. По возможности, до того, как на встречу придет моя свекровь. Ему потребуется наша защита.

— Проходите, о таком надо говорить внутри — вздохнула старушка, запрокидываясь набок и рассыпаясь на дюжину хорьков, которые юрко проскользнули мимо нас и скрылись в дыре сбоку от входной… пожалуй, все-таки трири.

Я был готов к чудесам и встрече с тем, что казалось невозможным, но все равно вздрогнул от неожиданности.

Мама невозмутимо поднялась на несколько ступенек и повернула ручку трири.

— Когда-то здесь располагалось наше консульство, — с грустью произнесла она.

— А теперь это всего лишь старый дом, в который изредка приходят немногочисленные беженцы. Музей памяти.

Я вздохнул и последовал за мамой, убеждая себя в том, что готов к чему угодно. Самообман, но во благо. Я знаю, что ничего не знаю. В этом не слабость, но сила. Не помогает, но хотя бы звучит внушительно.

За дверью оказалась просторная, некогда роскошная прихожая. Когда-то её освещали канделябры, висевшие у нас над головой напоминанием о былом. Сейчас же полумрак рассеивался всего одной, пусть и достаточно мощной лампой, провод от которой тянулся куда-то в сторону.

А еще тут пахло благовониями. Чем-то вроде сандала, никогда не умел распознавать что-то тонкое по запаху.

— Мы с Каннером прожили тут восемь первых лет после адаптации к местной печати, — в мамином голосе отчетливо слышались ностальгические нотки.

— Представить только, когда-то я не умела моргать и боялась выходить наружу при свете солнца! А потом Олюэн достала где-то большой черный зонтик и подарила его мне.

Помимо многочисленных вешалок, ящиков для обуви и стоек для зонтиков в дальнем углу, небрежно прикрытые успевшей запылиться тканью, стояло два десятка гробов. Их вид немного нервировал.

— На Самелии не было тел, подобных тем, которыми приходится пользоваться в этом мироздании, — тихонько пояснила мама.

— Раньше гости оставляли физические тела здесь, а дальше перемещались в своей истинной форме. Тут до сих пор существует область, в которой действует экстерриториальность. Но тебе туда пока нельзя — оно для перворожденного может быть смертельно опасно. Олюэн ждет нас в малой гостиной.

Из гардеробной мы вышли в большой зеркальный зал с анфиладой на втором ярусе и десятком проходов на первом этаже, каждый из которых скрывался занавесом с неизвестной пиктограммой, вышитой золотом или серебром по тяжелому алому бархату.

От изобилия тканей пахло благородной старостью и пылью. В десятом классе Юлька водила меня к своему дяде, театральному декоратору — там стоял похожий запах, только без участия благовоний, чьи курительницы мы оставили позади.

— Тут только Олюэн на всю резиденцию? — тихонько спросил я, улучив момент.

— Разумеется, нет, — вздохнула мама, отодвигая один из занавесов.

— В экстерриториальной локации до сих пор теснится четырнадцать с лишним тысяч беженцев. Квота управы слишком мала, чтобы обеспечить их хотя бы гражданством категории Эм, а соглашаться на категорию Эн в их случае — верное самоубийство.

Вряд ли ты увидишь хоть одного из них. Временные формы слишком неуклюжи и неудобны для использования. Тем более, если нет большого опыта обладания материальным телом.

Пройдя по обшарпанному коридору, также полному зеркал в серебряных рамах, мы дошли до винтовой лестницы. Два или три оборота вверх привели нас в некоторое подобие планетария. На сферический купол неведомым мне образом проецировались какие-то фиолетовые и муаровые сполохи.

По периметру стояла нехитрая кухонная утварь, покосившиеся шкафы с посудой, аквариумы с водой, но без обитателей, три телевизора времен моего детства.

Центральную часть. пространства занимал громадный круглый стол, отчего-то сильно напомнивший визит в гости к Мадам, на ее фиктивную квартиру. Если бы не масштабы, можно было решить, что и белоснежная скатерть та же самая.

Видимо, этот предмет выполнял в том числе и какие-то ритуальные функции, потому как мама смотрела на него с плохо скрываемым опасением и постаралась, между делом, выдерживать дистанцию между собой и белым покрытием, свисавшим до самого пола.

Олюэн терпеливо дожидалась нас, сидя по другую сторону от стола, в просторном кресле. Она приняла образ старушки, погруженной в старческую полудрёму, но теперь даже я понимал, что это всего лишь игра.

— Чайник вскипел, наливай себе и сыну, Вивер. Ждать осталось недолго…

Голос, звучавший в помещении, никак не увязывался со старческим обликом. То, что старушка в кресле так и не пошевелила губами я принял как должное.

— Присаживайся, — мама указала в сторону пары грубых деревянных табуреток. Я послушно сел.

— Если вы не против, то я покажусь…

Тело старушки завалилось набок, но в этот раз никакого превращения в множество хорьков не произошло. Зато в пространстве над столом возникло… нечто.

Оно напоминало набор излучающих неяркий свет ломаных полупрозрачных линий, пребывающих в постоянном движении относительно друг друга. А когда все это геометрическое световое многобразие пришло в движение, я внезапно понял, о чем писал Иезекиль когда упоминал колесо в колесе и ободья, полные глаз.

Это было завораживающе красиво. Купол “планетария” расцвел множеством точечных бликов, то разлетающихся в разные стороны, то собирающихся воедино в абстрактные узоры.

— Итак, у нас наконец есть свой перворожденный, — провозгласил голос, и до меня вдруг дошло, что я вижу перед собой подлинный облик Олюэн, какой он только может быть доступен для наблюдения невооруженным глазом обитателя этого мироздания.

Ассоциацию с понятием “ангел” приходилось отгонять от себя особенно тщательно.

К тому, что мои родители иномиряне я уже начал потихоньку привыкать, а вот осознание своего происхождения от ангелов… и так горы проблем от уподобления эльфам.

— Он еще очень юн и ничего не умеет, блистательная Олюэн, — мать почтительно склонила голову перед сгустком света.

— Ничего не умеющий перворожденный получил гражданские права… — голос самелианки словно примерял слова к реальности.

— Это необычное решение управы. Оно может иметь… скрытую политическую подоплеку.

Очень неуютно слышать вроде бы такие знакомые слова, но понимать, что присутствующие вкладывают в них какой-то альтернативный смысл.

— Я опасаюсь неизвестных факторов, блистательная Олюэн. Мой сын взял на себя обязательства, о которых нам ничего не известно. В этом приняла участие Мадам, её следы на браслете Имярека.

Мне показалось или часть линий Олюэн изменила окраску при упоминании хм… другой поддельной старушки?

— Лезвие тьмы!

Словосочетание прозвучало как ругательство. На всякий случай, я его запомнил.

— Протяни руку с браслетом и ничего не бойся!

Общая черта и той и другой фальшивой пенсионерки — в навыке командовать посторонними. Я вытянул руку еще до того, как испугался или осознал смысл распоряжения. Чертовы Бене Гессерит!..

Самелианка приблизилась настолько, что граница пребывания этого живого света оказалась перед моим лицом, а рука и вовсе погрузилась внутрь. Ощущение накатывающей магии, похожее на самое первое чудо, показанное Росомахой, ударило по нервам, как если бы я засунул пальцы в волшебную розетку. Нисколько не исключаю, что так оно и было.

Свободная воля. Это единственный прием, который был кое-как освоен — за исключением медитаций по набору маны. Для защиты от волн энергии, прокатывающихся по нервной системе, я применил свободную волю.

Олюэн моментально отстранилась, оставив на браслете лишь несколько неторопливо переползающих с места на места линий толщиной в пару миллиметров.

— Печать выставлена не той стороной, чтобы влиять на перворожденного, — констатировала самелианка. — На топологическом изоляторе очень хорошая защита, но она направлена против того, что лежит внутри.

Мама с тревогой посмотрела в мою сторону. А что тут сделать? Знал бы, показал родителям волшебный болт еще в самом начале. Но они же сами шифровались от меня.

Теперь же единственный человек, осведомленный об этой тайне — Медея. Но показывать беженцу с Самелии мигранта Магалы, не имея возможности все предварительно расставить по полочкам — очень дурная идея.

Предки могут не оценить, а лишаться друга, знакомого с магической реальностью из-за политических трений с предками и вовсе глупо.

— Там что-то очень мощное. Оно уничтожило бы изолирующую печать за пару часов, если бы не хитрый контур, по которому перворожденный самостоятельно и добровольно, по заключенному ритуально соглашению, не передавал бы исходящую изнутри энергию на поддержку запирающей печати, — продолжила Олюэн.

— То, что внутри, поймано в ловушку и удерживается в ней своей же силой. Перворожденный получил за участие в этом гражданское право. Очевидно, это было минимальное условие, при котором его деятельность по переадресации потоков не привела бы к разрушительному конфликту с базовыми принципами печати.

Световые линии покинули запястье. Сама же Олюэн вернулась сначала в центр стола, а затем словно потускнела и пошевелилась уже в старушечьем человеческом теле.

— Нам потребуется консультация Алладо, — нахмурилась мама. — Все-таки, это её внук.

— Она еще не оправилась от неудачи со своими детьми, — возразила Олюэн, поправляя кофту и платье.

— Твой триумф для неё, это боль и констатация собственной неудачи. Но косвенные обстоятельства, способствовавшие гражданству, могут убедить Алладо в том, что её вины в неудачах меньше чем кажется. Твоему сыну повезло оказаться в нужное время в подходящем месте. Когда-то это считалось благим предзнаменованием.

Угораздило вашего перворожденного позариться на волшебную вещичку, да перехватить её у впадающей в истерику девушки, которой сейчас и вовсе нет в реальности. Если это везение, то у мироздания какой-то другой словарь. В моем у везения немного другое определение.

— Я услышала слово “предзнаменование”! — донесся издалека звонкий девчачий голос. — Это не к добру! Признавайтесь, что натворили?

Мама с Олюэн как-то очень синхронно вздохнули. Точно не к добру.

Через несколько секунд в гостиную-планетарий ворвалась девчонка лет четырнадцати. Молодежная прическа трех ярких и контрастирующих цветов, беспроводные наушники на шее, черная футболка с какими-то монструозными рожами и названием пафосной группы, разодранная на коленках джинса.

Вы ведь не так представляли себе мою бабушку? Вот и я тоже. Хотя сходство подростковой мордашки с отцовской, особенно когда тот улыбался — отрицать было нельзя. А поскольку я с папой на одно лицо, то посторонний наблюдатель, не осведомленный о магической реальности, наверняка счел бы эту малолетку моей младшей сестрой.

Какое-то время мы молча таращились друг на друга. Мне-то можно. Я ничего не знающий недо-эльф из благородного ангельского семейства, а вот бабушка…

— Вы ведь меня не разыгрываете? — чуть посерьезнев поинтересовалась Алладо, выключая наушники. — Это наша надежда на возрождение расы? А чего такая глупая рожа?

— Семейная черта. Он сын Каннера, а тот, говорят, весь в мать, — флегматично заметила Олюэн.

— То есть, у меня не deja vu, — с облегчением в голосе констатировала бабушка. — И это объясняет появление тут Вивер. Мои поздравления, невестка. Если все пойдет благополучно, в чем я сомневаюсь, через пару лет попрошу у тебя методичку. Пора еще парочку отпрысков породить. И… так!

Девочка-бабушка стремительно подскочила ко мне и схватила меня за руку. Да, за ту, с браслетом из кожи мамонта.

— Ну не нахальство ли? Берут наши разработки, навешивают на них свои фирменные печати и полагают, что я не помню кротовых нор в обход визы! Кому-нибудь нужна та штука, которая лежит там внутри?

— Если оно никому не мешает там, я бы предпочел его там и оставить, — быстро проговорил я, не желая катаклизмов.

Мадам тоже пробовала разлучить меня с авалонским ключом, но ей пришлось довольствоваться топологической изоляцией артефакта в непосредственной близости от меня.

— Даже так? — Алладо впервые посмотрела на меня с неподдельным интересом. — Тогда этот вопрос закрыт. Переходим к следующему. К политическим аспектам вступления в стадию ренессанса.

— Три мироздания, более сорока диаспор будут резко против, — мама будто ждала этого вопроса так долго, что составила докладную записку. — Первые агентурные контакты с Имяреком ожидаются к концу этого года. К исходу третьего года вероятность атаки наемных убийц типа Магалы или Пустых клинков превышает восемьдесят процентов.

— Выход на возможность воссоздания Самелии к концу тысячелетия, — хмыкнула бабушка. — Я помню выкладки твоего отца, Вивер. Линейное наращивание влияния не является эффективной стратегией. Незадолго перед своим арестом он меня убедил.

И вот я снова ничего не понимаю. Такое привычное ощущение…

— Тогда “тихий вариант”? — с надеждой спросила мама. — Или все равно вариант “прорыва”?

— Никакого “прорыва” до тех пор, пока у нас не будет как минимум дюжины перворожденных, — отрезала бабушка. — После первого же резкого движения нас попросту сживут со света. Второй попытки никто не даст. Так что да, продолжаем работать в режиме ассимиляции.

— Имяреку потребуется защита диаспоры.

— Лучшей защитой до его полнолетия будет полное игнорирование.

На этот раз возразила уже Олюэн. Спокойно, но убедительно. Мама недовольно поморщилась. Бабушка ненадолго задумалась, но потом согласно кивнула головой.

Я могу быть взрослым, как по меркам привычной реальности, как и магической, но мою жизнь все равно определяет триумвират умудренных и преисполненных опыта женщин.

И это не мифологические Мойры, хотя и похожи до дрожи. Дитя, которое на деле бабушка, мать — единственное точное совпадение и старуха, которую мама назвала наставницей.

— Но хотя бы какое-то представление об окружающей реальности я получу?

Ответом мне были улыбки. Пробирающие до глубины души. Полные участия, надежды и каких-то неведомых планов. Три улыбки и одна ответная. Моя.