Если спросить первого попавшегося венца, что такое Военный Край или Граница, он, скорей всего, удивленно вскинет глаза и после минутного раздумья ответит, что это где-то почти на краю света, рядом с османами. Ученый муж добавит про одиннадцать военных округов, которые столь мудро повелел создать император Леопольд, и про несметные орды с востока, темной волной докатившиеся до самой Вены девяносто лет назад. Священник кротко напомнит о тамошних крестьянах-православных и с печалью вздохнет о последователях еретика Кальвина, которых ссылали в те края; военный же ничего не скажет, лишь только презрительно смерит взглядом, ибо не гражданского ума дело интересоваться подобными местами, где царит глушь и дичь.
Никто из них не вспомнит о густых лесах, где водятся птицы и звери, неведомые полузадушенному суматохой городскому жителю, и о чистых родниках в горах, из которых берут начало реки, что питают Дунай, и о заброшенных остатках римских поселений, от которых остались лишь влашские и кроатские легенды о призраках. Немногие искатели приключений осмеливались явиться в те края, и уж мало кто добирался до Трансильванской Военной Границы в Залесье, на юго-восточный край курфюршества Зибенбюрген, названного так в честь семи древних саксонских крепостей. Правителем этой земли считалась сама императрица Мария-Терезия, наместником она назначила графа фон Ауэрсберга, а на Границе полновластным хозяином стал барон Франц фон Прайс, приехавший в 1771 году, чтобы принять на себя военное командование.
Все эти немецкие имена мало что говорили влахам, которые жили здесь испокон веков. Один немец или другой – какая разница! Ведь никто не отменял военную повинность для гренцеров-влахов, и налоги, как и тридцать лет назад, были тяжелы для бедняков, многие из которых вовсе и не подозревали о своей святой миссии – защищать Империю, положить на ее алтарь жизнь и скудный скарб.
Жить им приходилось между молотом и наковальней: пусть за горами лежала земля, на которой пахали и пасли скот такие же влахи, но ее хозяевами были османы, непредсказуемые, как огонь. Уже несколько лет, как говорил господин учитель, они воевали с русскими у Черного моря, но как знать, не перейдет ли армия султана через узкий перевал в горах, чтобы принести кровавый полумесяц с кобыльим хвостом в церкви Зибенбюргена и угнать в рабство женщин и детей на потеху своим вельможам? Осман здесь боялись, почти так же как немцев - и те, и другие не давали спокойно жить.
В мае семьдесят второго года по деревням и хуторам окрест Фугрешмаркта пронесся слух, что в лесу появился осман – огромный, как великан, вооруженный до зубов, заросший черной бородой до самых глаз, ровно медведь; никто толком его не видел, но у страха глаза воистину велики, и на перекрестках немногочисленных дорог круглосуточно несли вахту патрули конных гренцеров – служба неблагодарная да скучная, особенно в зной и дождь. Больше всего не повезло тройке Яноша Мароци – на их перекрестке был вырублен лес, и в пекле субботнего дня они мучились от жары.
- Поскорей бы поймали чертова османа, - буркнул старший из них на унгарском и вытер лицо огромным платком, в который можно было с легкостью завернуть младенца. – Дел больше других нет, только здесь стоять да мух кормить.
- Сделали бы облаву и дело с концом, - поддержал его младший, смуглый, тонкогубый влах с девичьим лицом. Он зашивал прореху на походной сумке, спрятавшись в тени своей голенастой лошадки, но плохая ткань расползалась под иглой, и время от времени он запальчиво начинал бормотать себе под нос проклятья.
- Немецкая кровь – как вода, - задумчиво отозвался Мароци. – Сами они берегут свои шкуры, а мы за них лезем в пекло.
Солдаты понимающе переглянулись. У их командира были свои счета к австрийцам: три поколения его семьи пострадали от них. Дед потерял землю, после того, как попал в опалу на службе, у отца офицер из Вены увел невесту, сам Мароци потерял веру, что когда-нибудь вырвется из этой глуши, хотя в юности лелеял надежду выслужиться и показаться при королевском дворе. Теперь ему уже исполнилось тридцать пять, он все еще был младшим офицером, и вырваться из этого проклятого звания можно было, лишь если начнется новая война. Держался он обычно особняком – католик, да из древнего венгерского рода, – гордость не позволяла водиться с влахами и саксонцами, но изредка, среди подчиненных, негодование выходило наружу.
Воздух казался плотным от жары, и в траве оглушительно стрекотали кузнечики. Безделье томило не хуже пытки, и Мароци взглянул на солнце. Как назло, оно не торопилось клониться к закату, и это означало, что времени здесь провести придется немало.
- А может и нет никакого османа? – спросил старший. Он с завистью глядел, как Мароци достал из-за сапога флягу с водой. – Это же деревенские. На выдумки-то горазды.
- Может и нет, - после паузы сказал Мароци. – Нам от этого не легче.
Он поболтал флягой. Воды осталось на самом дне, и он лениво подумал, что неплохо было бы проехаться до родника и опустить руки в холодную проточную воду, от которой ломит зубы, а потом набрать ее в кожаное ведро и вылить себе на голову… Младший из солдат оторвался от шитья и вытянул шею в надежде, что ему разрешат отправиться пополнить запасы, но Мароци с отвращением взглянул на его заплетенные в косички космочки по бокам худого лица. Вот уж нет, пусть помучается.
- Идет кто-то, - неожиданно заметил старший, прервав молчание. – Не из местных вроде… Но и не осман. Одет как немец.
- Жаль, что не осман, - проворчал Мароци. Он прищурился и взглянул в марево над дорогой – путник бодро шагал босиком, закинув за плечо сапоги и камзол. Парика на нем не было, а кончик треуголки выглядывал из холщовой сумки, перекинутой через плечо. Сабельные ножны ярко блестели на солнце, а шейного платка у незнакомца, кажется, и вовсе не водилось. Когда он подошел ближе, стало видно, что лицо у него хоть и обгорелое, но светлое, русые волосы заплетены в несколько кос и собраны в хвост, а серые глаза глядели беззаботно и весело. На вид ему было не больше двадцати трех.
- Никогда не встречал таких немцев, - пробормотал старший из солдат. Мароци взглянул на младшего из влахов: тот уже стоял, как должно, бросив бабью работу, и командир одобрительно кивнул.
Мароци поднял руку, приказывая незнакомцу остановиться. Тот уже заметил их, но не отнюдь не напугался.
- День добрый, - незнакомец заговорил первым по-немецки с явственным нездешним акцентом. Он улыбался, как будто они уже встречались где-нибудь в кабаке. – Погода нынче сурова, господа, не так ли? Говорят, в аду сегодня прохладней, чем на этой дороге.
Оба влаха сконфуженно переглянулись. Немецкий каждый из них понимал с пятого на десятое, и то, в основном, команды из устава. Мароци поморщился. Чужеземец ему уже не нравился.
- Добрый, - сухо ответил он. – Позвольте осведомиться, куда вы направляетесь?
- Вы не первый, кого сегодня это интересует, - заявил путник вместо ответа. – Что если я скажу – по делам?
- Мне придется спросить вас – по каким, - скучно отозвался Мароци. Лошадь фыркнула и шумно вздохнула, почти как человек.
- А если я отвечу, что это дела тайные, государственные? – путник, кажется, говорил серьезно, и Мароци с сомнением на него посмотрел. По его виду он больше напоминал бродягу, и будь он влахом, кроатом или саксонцем, то с ним можно было бы не церемониться и сразу дать по шее. Но, увы, немца трогать было нельзя, и опять же – вдруг дело, и правда, важное. Неприятностей Мароци не хотелось.
- Это Военная Граница. И у вас должна быть разрешительная бумага, если вы здесь по делам.
- Если на тайну есть бумага, вряд ли это можно назвать тайной, верно? – он весело взглянул на солдат. - Но бумага у меня есть, - добавил чужеземец, прежде чем Мароци успел нахмуриться, снял с плеча сапоги и полез в сумку. Первым делом он достал оттуда черную треуголку и нахлобучил ее на голову, потом появились жестяная коробка, огниво, вилка и только вслед за тем свернутое письмо. Немец развернул его и показал Мароци гербовую печать. Написано оно было проклятым готическим шрифтом, который так любили в Империи, и про себя Мароци чертыхнулся. Разбирал он его плохо, но печать была похожа на настоящую.
- Дайте сюда, - он протянул руку, но незнакомец с сожалением покачал головой.
- Не могу. Я тоже подчиняюсь приказам, и мой приказ не давать ничего в чужие руки.
Влахи почтительно молчали позади, не осмеливаясь вмешиваться в разговор, и Мароци задумался.
- Куда вы направляетесь? – наконец спросил он.
- В Фугрешмаркт.
Фугрешмаркт лежал восточней, и незнакомец либо сбился с пути, либо хитрит. По его чересчур честному лицу Мароци заподозрил последнее.
- Но ведь Фэгэраш… то есть Фугрешмаркт не здесь. Вы зашли не туда, - неожиданно заговорил младший по-унгарски, довольный тем, что ему удалось вставить слово и быть полезным. Мароци обернулся и с отвращением взглянул на его сияющее лицо. Влах тут же скис.
Старший вежливо прочистил нос, отвернувшись в сторону, а потом вытер нос платком.
- Что он говорит? – с интересом спросил путник.
- Говорит, что через часок дойдете, - Мароци неожиданно широко улыбнулся. – Дорога там все хуже и хуже, но вы не бойтесь – идете верно, в горы.
Теперь пришла очередь незнакомца сомневаться в его словах, и он высоко поднял бровь, удивленный его неожиданной услужливостью.
- Что ж, еще один час на этой жаре можно перетерпеть. В городе, я полагаю, мы еще встретимся?
Путник медленно убрал письмо назад, не сводя взгляда с Мароци.
- Город большой. Как ваше имя?
«Чтоб я знал, как звать твой труп, если найдут», - мысленно добавил он.
- Иоганн Фукс фон Фуксдорф, - без запинки отбарабанил путник. Фукс фон Фуксдорф! Лисица с Лисьего Двора! Да, такое имечко этому типу подходило.
- Приятной дороги, господин Фукс, - Мароци сделал знак проходить, и влахи посторонились. Иоганн Фукс наклонил голову, прижав руку к сердцу, и напоследок добавил:
- А вам – красивых девушек, идущих от колодца, и прохладной воды.
Он подхватил свои пыльные и грязные сапоги и зашагал дальше, к деревне. Мароци знал, что старосты сейчас там нет, а у остальных жителей ночлег выпросить в этих краях нелегко. Что ж, немчик сам напросился на ночевку в лесу. Небось из тех, кого при рождении уже устроили на теплое местечко, раз фон-барон; таких Мароци ненавидел пуще всех и считал белоручками.
- Чего-то он не туда пошел, - озабоченно заметил старший. Младший вжал голову в плечи.
- Как раз туда. Он за османом приехал охотиться, - Мароци опустил голову, чтобы не видеть удаляющейся фигуры.
- В одиночку? А если тот не один? – влах ошарашено взглянул вслед Фуксу фон Фуксдорфу. – Безумец.
- Да черт с ним. Хочет – пусть хоть через горы переходит, раз такой смельчак, и крошит там османов. И довольно об этом, - отрезал Мароци. – Поскорей бы вечерело, а то жрать хочется.
От лжи подчиненным на душе стало чуть не по себе, но Янош Мароци решил, что вечером помолится и сходит в церковь. В конце концов, они сами виноваты, что не разумеют по-немецки. От этой мысли ему стало легче, и он приказал младшему держать его лошадь, пока он сходит оправиться.