Граница

Глава 35

Роксана пришла тайком на следующий день. Она принесла немного еды и вина и быстро клюнула Йохана в губы, пока они стояли у двери. Взгляд у нее был хмурым и недовольным, но потихоньку оттаял, когда Лисица учтиво пригласил ее отобедать и сделал несколько искренних комплиментов ее внешности. Она не повела и глазом, когда на середину подвала выбежала крыса и, как заправский акробат, забралась на бочку, чтобы выхватить из свертка вяленое мясо. Уивер шуганул ее мундиром, но юркая тварь бесстрашно повела острым носом и скрылась с добычей, чуть не врезавшись в стекло фонаря.

- Она словно решила брать с нас налоги, - посетовал Уивер, - точно королевский шериф. А ночью они устраивают для нас представление – бегают, пищат, кусают друг друга. Это было бы забавным, если бы не блохи и не клопы…

- Можно подумать, вы не привыкли к этому в тюрьме, - возразила ему Роксана. Она смотрела на Йохана и все чаще милостивая улыбка появлялась на ее лице. Никакие крысы и мыши ее не волновали.

- Я успел отвыкнуть в вашем прекрасном доме, - Честер хотел было рассказывать дальше, но махнул рукой, когда понял, что никто его не слушает, и принялся уминать свежий хлеб, намазывая на него широкими ломтями гусиный паштет.

Нет, Роксана не удивилась крысе, но стоило только Лисице заикнуться о женской одежде, как она широко распахнула глаза, а слова о том, что платье нужно ему самому, заставили ее расхохотаться. Отсмеявшись, она потребовала у него объяснений зачем, и когда Йохан, наконец, рассказал ей о плане, она развеселилась еще сильней. Утерев выступившие слезы, баронесса заявила, что ничего глупей ей еще не доводилось слышать, но она помнит их первую встречу и рассказ о побеге и потому не сомневается, что такой план может стать успешным. Она глядела на Лисицу со смутной нежностью, и он отвечал ей тем же. Вернуться она пообещала, как только Герхард уедет по делам, ведь и сейчас он думал, что Роксана дремлет у себя перед вечерним визитом к капитану, а вовсе не коротает время в подвале. Перед прощанием они долго целовались, пока Уивер предупредительно не закашлялся.

Баронесса сдержала обещание и явилась с платьями Камилы, уже подшитыми и надставленными, чтобы Лисице не пришлось щеголять с голыми ногами, а шнуровка затянулась, как надо – служанка была совсем невысока. Йохан с отвращением рассматривал нагловатую, костистую бабу, что вышла из него, в зеркальце, накинув на голову чепец и платок; сейчас он понимал Уивера с его отказом переодеваться. Тот хохотал, тыча в него пальцем, но быстро замолк, когда Роксана протянула ему пыльный темный парик и большую родинку, которую ловко приклеила ему на щеку. Если раньше на лице Уивера доминировал нос, то теперь он застенчиво терялся, и только родинка нахально притягивала взгляд. Баронесса искусно нарисовала ему морщины на лбу и в складках носа, чуть-чуть подкрасила его кончик и нижние веки сизым, и теперь пришло время хохотать Лисице – так Честер стал похож на пьянчугу-солдата, не вылезающего из кабака. Англичанин угрюмо оскалился на себя в зеркало и, в конце концов, не выдержал серьезности и сам; смеясь, он заявил, что не хотел бы встретиться с подобным типом на улице, и осведомился – кто же пустит их в таком виде в дом. Лисица обольстительно ему улыбнулся и, неграмотно растягивая немецкие слова, затараторил, что добрую женщину, торгующую предсказаниями и любовными приворотами, повсюду с радостью приютят, накормят, вымоют ноги и выслушают с почтением. Ибо, добавил он уже нормальным тоном, люди любопытны до будущего.

- Но будут ли так любопытны слуги Шварца? – Роксана заботливо стирала яркий румянец с щек Йохана, пока он не удержался и обнял ее. – Обманщик обманщика видит издалека.

- Поглядим, - туманно заявил Лисица. – Если не выйдет так, то придется действовать иной методой.

Роксана покачала головой и насмешливо сложила губы, словно хотела добавить: «…которую ты еще не придумал», но промолчала. Убегать ей пришлось в спешке – баронесса сильно задержалась внизу, и верная Камила звоном колокольчика предупредила ее об истекшем времени.

Прошли очередные три дня невыносимого безделья; карточные игры, бесконечные разговоры о прошлом и будущем, планы, как выбраться с Военной Границы и доехать хотя бы до Вены – вот все, чем они занимались в те дни. Уивер был, по обыкновению, весел, положившись во всем на Лисицу, но тот тревожился – многое зависело от удачи и смекалки, а фортуна, как казалось Йохану, покинула его еще по прибытии сюда. Вечером последнего дня Герхард вызвал его к себе и, глядя с очевидным пренебрежением на пыльного и грязного Лисицу, заявил, что этой ночью они должны убраться из его дома и идти на дело.

- Я не собирался делать этого ночью, господин Цепной Пес, - заявил Йохан, вольготно развалившись в кресле.

- Не смей меня так называть, - ровно сказал тот и склонился над письмом. – Мне нет дела, в какое время суток ты выполнишь обещанное. У тебя есть время до полуночи завтрашнего дня.

- А если мы не успеем?

Герхард поднял на него хмурый взгляд, и Лисица готов был поклясться, что его верхняя губа чуть дрогнула, словно слуга баронессы вознамерился оскалиться.

- Тогда я тебе не завидую, - равнодушно ответил он. – У Шварца несколько слуг, чтобы ты знал: кухарка и два лакея. Я разрешаю тебе прикончить их, если возникнет надобность.

- А ты подтвердишь свое решение на суде, коль что случится? – вновь не утерпел поддразнить его Йохан и получил еще один усталый и раздраженный взгляд.

- Болван, - коротко обронил Герхард. – В их доме слуги встают рано, хозяин ложится поздно. Надеюсь, ваш дуэт Скарамуччи и Пульчинеллы не провалит столь простое дело.

- Если оно так легко, отчего же ты сам не сделал его?

Герхард неожиданно покраснел, словно опустил голову в кипяток, и краснота проступила даже меж его тонких и светлых волос. Сочно хрустнуло гусиное перо, сломавшись в его пальцах, но голос Цепного Пса остался спокойным.

- Пошел вон, - велел он.

Лисица не стал больше играть с огнем и откланялся, не утерпевши, впрочем, отвесить нарочитых комплиментов, которые взбесили Герхарда Грау едва ли не больше всего прочего. Только за дверью Йохан вспомнил, что не уточнил самого главного: как они должны отдать письма, и как эти письма выглядят, и беспокойство чуть охладило его. Уиверу он говорить об этом не стал; англичанин слепо ему верил и вряд ли мог посоветовать что-нибудь путное.

- Прикончить без оружия? – возмутился Уивер, после того, как Лисица передал ему слова Цепного Пса. – Да не люблю я убивать людей. Я доктор. Может быть, плохой, но все-таки доктор!

Йохан безнадежно пожал плечами. Убивать ему тоже никого не хотелось. Не стоило давать в руки Герхарду Грау опасных козырей.

- Я жду подвоха от нашего недоброго хозяина, - наконец сказал он. – Сдается мне, он спит и видит, как отправить нас назад, в тюрьму. За это дело он наверняка должен получить немало гульденов и считает, что расплатился с нами своим кровом и пищей.

Уивер помрачнел.

- Знаешь, я долго думал в тюрьме, - против обыкновения неторопливо начал он, - мол, если выберусь отсюда, то начну новую жизнь. Вернусь домой, займусь почтенным делом, может быть, даже женюсь на богатой красотке! Мне казалось, что стоит выйти из застенка, избавиться от кандалов, и все само собой наладится. А оказалось, - англичанин брезгливо сморщил нос, - на свободе до новой жизни добраться трудней.

- Так оно всегда и бывает.

Платье Камилы с легким шорохом упало на пол со стола. Лисица поднял его и встряхнул.

- Вероятно, я неправильно живу. Неправедно, - Уивер хмуро смотрел на него. - Не могут же беды валиться просто так.

Йохан усмехнулся. Нравом своим Честер был легче многих и принимал неприятности стойко. Несмотря на возраст, англичанин во многом был открыт и наивен, как младенец, и это не было игрой. Людям завистливым, хитрым такие качества нравились, а среди пьяниц и шлюх, с которыми Уиверу часто приходилось водиться, таких было немало.

- Еще как могут, поверь мне. Если зашел в воду, ноги сухими не останутся.

- Не понимаю твоих слов, - с досадой отозвался англичанин. – Но ты не думай, что я не помогу тебе. Клянусь, ты можешь положиться на меня во всем! Раз мы плывем на одном корабле, то и держаться должны вместе.

- Я знаю, - просто сказал Йохан и не покривил душой.

Честер просиял и от избытка чувств сжал Лисицу в дружеских объятьях. Йохан вдохнул сквозь зубы воздух; шов болел, когда на него давили, но это было лучше, чем прижигания смолой и раскаленным железом по дедовскому способу.

Ближе к ночи они собрались и ждали назначенного часа, когда явится Герхард, чтобы выпроводить их из убежища. Лисица не мог усидеть на месте, его мучило, придет ли Роксана, но баронесса исчезла и не давала о себе знать. Уивер подшучивал над его волнением, называя монашкой, которая впервые увидела мужчину, но шутки не достигали цели, и англичанин махнул на него рукой. Когда отворился люк, Йохан вытянул шею, но увидел лишь сапоги Цепного Пса.

Герхард спустился к ним, не говоря ни слова. Он мельком взглянул на свертки с одеждой, картами и краской для лица и сделал Лисице жест взять фонарь и идти за ним.

Они прошли через каменные чертоги, украшенные паутиной и мушиными трупиками, мимо старых бочек с вином и припасами, мимо крысиного логова, полного пищащих созданий, через узкий проход, где сладко пахло гнилыми овощами, к маленькой дверце под потолком. Лисица был уверен, что это кладовая-ледник, и высоко поднял брови, но Герхард поставил к ней лестницу, забрал у него фонарь и споро поднялся наверх. Щелкнула задвижка, и из открывшейся дыры подул холодный ветер, полный запахов мокрой, свежей земли, снега и затхлости. Уивер громко задышал, как старый пес.

- Прошу, - Цепной Пес спрыгнул вниз и насмешливо сделал жест подниматься. – Наверху еще одна дверца. Она не заперта.

Он пристально взглянул на Лисицу, и тот ответил ему тем же. Йохан не ждал, что Герхард пожелает им удачи. Тонкие губы Цепного Пса дрогнули, и беззвучно прозвучало лишь одно слово: «письмо». «Не вздумай сбежать» - говорил его взгляд.

Лисица махнул рукой и вскарабкался по лестнице. Он протиснулся на четвереньках сквозь лаз в тесную, сырую темноту и поднял руку, ощупывая влажные, просмоленные доски. Он нажал сильней, и крышка поддалась, открывая звездное небо над головой. Йохан встал во весь рост и кое-как выполз наружу по раскисшей, мягкой земле. Глаза быстро привыкли к темноте: по правую руку небо закрывала темная громада дома, слева слабый свет от далекого фонаря отражался на ограде, и вскоре над землей показалась неожиданно белая, как костяной шар, голова Уивера. Англичанин не пытался таиться, но вместо того, чтобы встать, лег на землю в белом солдатском мундире лицом вниз и замер.

Внизу послышался звук запираемой щеколды, и Лисица осторожно прикрыл лаз.

- Идем? – шепнул он Уиверу. Ему казалось, что здесь они как на ладони, любой заметит их. В ночной тишине каждый звук казался отчетливым. Откуда-то несло дымом и кислым тестом.

- Погоди, - неразборчиво бормотнул Честер, не поднимая лица. – Ты не понимаешь. Земля… Она так пахнет. Запах свободы.

- У тебя еще будет время нанюхаться, - заметил Йохан.

Послышался глубокий вдох, и Честер поднялся – белое сукно спереди теперь казалось серым. Лица его толком не было видно, но Лисица готов был поклясться, что взгляд Уивера блуждает, как у человека, который выпил настоя белладонны.

- Если бы ты провел взаперти полгода… - Честер не закончил фразы и заулыбался. – Там все растет, - невпопад добавил он. – Как знать, доведется ли нам еще насладиться прекрасной весенней ночью?

- Почему нет?

- Потому что из-за твоей любовницы мы можем оказаться на виселице, - совсем тихо сказал Уивер. – Давай пошлем к черту твоего гриба? Найдем лошадей и уедем отсюда? Он не хватится нас до завтра, верно?

В словах Честера таилась правда. Будь это иное время, иные обстоятельства – Лисица бы и не подумал отказываться. Но после гибели Анны-Марии он уже не мог столь легко бросить все, к чему привязался. Ему еще раз хотелось увидеть капризную Роксану, позаботиться о Диджле и его будущем – если не самому, то хоть отписав ему наследство перед казнью. Нет, в отличие от Уивера, он был крепко привязан к этому месту, так крепко, что не нашлось бы ножа, который мог бы перерезать путы.

- Не буду тебя держать, - наконец сказал Лисица. – В конце концов, это не твое дело и не твоя земля. Если ты хочешь уехать – уезжай. Я не могу. Только раздобудь оружие, чтобы добраться до границы курфюршества и королевства. В другой земле доберись до английского посла.

Уивер достал из-за пазухи светлый парик с косичкой и косо надел его на голову.

- Крепко она тебя привязала к постели, - с досадой заметил он. – Как я могу тебя оставить, друг? Ладно. Говорят, на виселице вместе болтаться веселей, а после смерти будем шляться по перекресткам дорог и спрашивать у прохожих дань…

- Не время болтать, - прервал его Йохан, но внутри себя он был рад, что англичанин не покинул его. – Пойдем. Я знаю одно место, где можно переодеться.

Они говорили еле слышно, но Лисица был настороже: как знать, кто может попасться им на пути и услышать обрывок разговора? Подобные дела любят тишину, но рядом с Честером нечего было и ждать молчания.

Перелезть через ограду времени много не заняло. Обнявшись, точно выпивохи, они вышли на пустынную улицу, и холодный ветер пробрал Йохана до костей. Он обернулся на темневший дом среди черных деревьев, и ему показалось, что в одном из окон мелькнуло бледное лицо. Очень далеко, где-то в горах, тоскливо завыли волки, и в одном из дворов хрипло и гулко залаял пес. Лисица почувствовал, как дрогнуло плечо англичанина, но спрашивать ничего не стал.

У реки было пустынно, и только темная вода неспешно катила свои волны, с обломанным с берегов льдом. В низине все еще лежал нерастаявший снег, ноздреватый, похожий на лежалый серый хлеб. Уивер оттер им мундир, размазав землю и грязь по сукну еще больше, пока Лисица, дрожа от холода, переодевался в женское тряпье. Тепло стало лишь, когда поверх платья, он накинул камзол Герхарда, а на него широкое покрывало, завязав его так, как часто носили здешние крестьянки и горожанки из простых. Уивер с неожиданным мастерством накрасил ему лицо, на этот раз обойдясь без шуток, а Йохан помог с маскировкой ему самому, нанося краску поверх подсохших черных полос от плохо вытертой земли. Старую одежду Лисица повязал вокруг бедер под юбкой, неожиданно обретя внушительный зад.

- Великовата из тебя баба, - одними губами заметил Честер, и Лисица пожал плечами: какая уж есть.

Они скоротали время до рассвета, вернувшись в город. Под одним из мостиков через ручьи кто-то разводил костер вечером, и, поворошив золу, Йохан нашел две маленькие печеные репы, обгоревшие до черноты с одной стороны, но еще теплые. Они с Уивером с наслаждением отведали бедняцкой пресной пищи – жалко лишь, что было ее мало. Долго сидеть у костра было нельзя, патруль мог бы забрать их за бродяжничество, если бы они попались ему на глаза, и как только край неба над горами посветлел, предвещая скорый восход солнца, они направились к дому Шварца. Лисица семенил мелкими шажками, сгорбившись и съежившись, Уивер же вышагивал, выпятив грудь. Немногочисленные предрассветные прохожие шарахались прочь, но из труб уже повалил густой дым, и кое-где запахло разогретой едой.

Честер был погружен в собственные мысли и даже не разу не поинтересовался, как должно пройти дело, отдав все в руки Лисицы. Йохан же не загадывал наперед, предпочитая импровизировать.

У самого дома Шварца он наступил на ореховую скорлупку. Та хрустнула под сапогом, и Лисица тонким голосом выругался и опустился на землю.

- Ты чего? – Уивер повернулся к нему, удивленно подняв брови. На лице его было написано искреннее беспокойство. Чумазая служанка из дома напротив замерла с поганым ведром, рассматривая их.

- В ноге хрустнуло, - важно заявил Лисица с земли. – Это знак, Матей. Я чувствую здесь странные миазмы. Но не могу понять, откуда они идут.

- Миазмы? – спросил Честер. Он заморгал, силясь понять, что хочет сказать Йохан.

- Миазмы. Добра или зла? То мне неведомо.

Он бросил щепотку пыли через правое плечо и скороговоркой забормотал ересь, которую давно слышал от одного иудея, зажмурив глаза:

- Адонаи Элохим, Саваоф, Саваоф, Эммануил, каве канем, Господь мой, дай твоей верной рабе нужный знак, чтобы увидеть невидимое и услышать несказанное!

Напуганная чумазая девчонка перекрестилась, но подошла ближе, оставив ведро на пороге. Когда Уивер услышал беглую латынь в словах Лисицы, - берегись обмана, - лицо его прояснилось, но он тут же вновь нахмурился.

- Что ты видишь, баба? – спросил он недовольно. – Опять на тебя нашло, ведьма!

- Не мешай мне, данцигский пес. Здесь кто-то попал в беду, но я не могу понять – кто.

Он повел головой, не вставая, и остановился взглядом на служанке.

- Иди сюда, девочка, - ласково позвал Йохан. – Иди сюда, если не боишься.

Конечно же, она боялась, но любопытство подталкивало ее разузнать, о чем твердит ведьма. Девочка-на-побегушках не могла отвести взгляда от Лисицы, точно зачарованная, и, шаркая большими туфлями на вырост, подошла к нему. Уивер неодобрительно глядел на нее из-под старой шляпы с полураспустившимися полями.

- Дай мне руку, - велел Лисица. Служанка протянула узкую грязную ладошку, и Йохан схватился за ее запястье.

- Нет, у тебя все будет в порядке, - задумчиво протянул он. Жилка на ее руке тревожно билась. – Я чувствую, тебе скоро достанется сокровище. Береги его.

- Сокровище? – шепотом осмелилась спросить девчонка.

- Муж или неожиданный клад. Если звезда Альзеб встанет напротив Альдебарана, то худа в твоей жизни не будет. Помоги мне встать, милая.

Уивер скрестил руки на груди, пока служанка помогала Лисице встать.

- У нас дела, старуха, - проворчал он.

- Какие могут быть дела, если я чувствую зло поблизости? Нам нужно отвести его – разве не потому нам приходится странствовать по Европе? Разве древнее цыганское проклятье задремало? Разве духи обрели покой и больше не будят войны и страдания?

В горле девицы зародился и пропал слабый писк, как только она услышала последние слова. Теперь она глядела на Лисицу с благоговением и страхом, но тот приложил палец к губам, и служанка покорно замолчала.

Напуганная девчонка проводила их в дом и усадила на самые почетные места на кухне. Еще одна служанка и слуга явились поглазеть на ведьму, и Лисица с ходу поразил женщину намеком на воровство – он помнил, что о ней говорили, будто женщина нечиста на руку, - и та неожиданно разрыдалась и отдала ему целый талер, завернутый в платок, чтобы ведьма зачаровала ее, и больше не рождалось бы желания тайком выносить мелочи из хозяйской спальни. От талера Йохан отказался, чем еще больше укрепил веру в себя, а зачаровать зачаровал – все тем же бессмысленным набором иудейских и магометанских имен. Слухи о гадалке разошлись быстро, и пока Честер пил и ел в свое удовольствие принесенные в дар припасы, Лисица еле успевал принять всех желающих, кто хотел знать о своем будущем, и попутно жаловался на боли в пояснице и цыганское проклятье. У каждого он спрашивал о хозяине, пытаясь нащупать ниточку к Шварцу, и уже думал, что придется устраивать новое представление с верными новообращенными, когда заметил среди слуг горбунью, сестру главаря разбойников. Азарт обмана, подавлявший страх, мигом развеялся, и тревога вернулась с новой силой. Лисица напрочь забыл о горбунье и даже не думал, что она жива, не сгинула на просторах империи, после того, как повесили подельников ее брата. Она изменилась: под глазами появились темные круги, рот усох и сжался еще плотней, и весь ее образ стал таким недобрым, что даже другие служанки почти с ней не заговаривали.

Девчонка, что привела его в дом, возомнила себя главной помощницей гадалки, и его пристальный взгляд не укрылся от ее любопытных глаз. Горбунья не спешила подходить, хотя на ее тонком, искаженном болезнью лице застыл интерес, и Лисица прекрасно понимал, отчего она боится его – вдруг ведьма окажется настоящей?

- Кто эта девица? – спросил он у служанки, нарочито устало прикрыв глаза. Больше всего ему хотелось, чтобы горбунья исчезла, но осторожность не позволила прогнать ее сразу.

- Это Цецилия, кухарка из дома господина Шварца, - поторопилась пояснить девица. – Я позову ее!

Уивер громко захохотал, заигрывая с миловидной девицей. Йохан широко распахнул глаза, бессмысленно глядя, как Честер кормит круглолицую служаночку лепешкой и мясом с рук. Из дома господина Шварца! Вот откуда взялся ее брат, который так хорошо знал Вяземского. Вот кто скрыл их и рассказал о прошлом Лисицы! И у этого же человека остались украденные Пройссеном письма. Точно яркое солнце озарило речное дно, и на дне оказалась чудная картина, что поясняла многое из прошедшего. Трудно было остаться спокойным, но Йохан кое-как помолился, чтобы упорядочить мысли, и поглядел на угрюмую горбунью, что присела на край табурета напротив.

Она, кажется, не узнавала его, подозрительно оглядывая густо набеленное лицо Йохана.

- Я не верю ведьмам, - наконец сказала горбунья и опустила глаза. – У меня есть четки из церкви святого Иштвана. Если захочешь напустить на меня порчу, ничего не выйдет.

- Но ты же пришла ко мне.

- Из любопытства.

- Любопытство – тот порок, что заставляет нас искать лучшей доли. Дай мне руку, если не боишься.

- Если ты будешь врать мне о прекрасном принце, который придет за мной, то я не поверю, - быстро сказала она. На щеках у горбуньи заблестел болезненный румянец, но руку она все же протянула.

- О, лгать мне не нужно, - Лисица покачал головой и дотронулся до ее ладони. – Меня помнят в Баварии и Вюртемберге, в Берлине и Штеттине, в Иерусалиме и Мекке. Я предсказала смерть индийскому набобу Сираджу-аль Дауле, - Уивер неожиданно закашлялся, и горбунья вздрогнула, панически обернувшись к нему. - и говорила о победах принца Ойгена из Савойи.

- Ты не выглядишь такой старой.

- Разумеется. Я знаю много секретов жизни. Сейчас я вижу, что в твоей душе хозяйничает боль.

Рот горбуньи презрительно скривился.

- Немудрено, если ты видела, чем меня наградил Господь!

Йохан склонился ниже над ее рукой.

- Каждому Он дает наказание. Но твоя боль глубже и крепче, нежели бренная оболочка. Кто-то причиняет ее тебе. Кто-то из близких. Брат или возлюбленный. Взгляни, как пересекается твоя судьба! Как она изломана! - и Йохан ткнул пальцем в глубокую линию на ее ладони, огибавшую палец. Горбунья послушно проследила за его движением. – Береги себя, девица. Ты в большой опасности. Тебе предали и предадут еще раз.

Она выдернула ладонь и спрятала ее в складках юбки.

- Мне не нравится твое гадание, - быстро сказала горбунья. Она явно боялась. – Я не буду тебе платить.

- Не нужно ни денег, ни тканей, - нараспев произнес Лисица. – Я видела, как раздваивается твоя судьба. Прямо здесь, прямо сейчас. Один путь – путь благоденствия и счастья, второй же – путь темный, где смерть от руки неверного друга грозит тебе. Страшная смерть. Я могу показать, кого тебе стоит бояться. Уверена, ты и не подозреваешь об этом…

Девчонка-помощница навострила ушки, как только разговор зашел о смерти и приоткрыла рот, точно сплетница, каких часто рисовали в толстых журналах, как иллюстрацию к людским порокам. Горбунья заметила ее интерес и сжалась.

- Я не хочу говорить об этом здесь, - буркнула она. – Я не верю тебе.

- Что ж, это дело твое, - Йохан расставлял вокруг нее ловушки из хитрых речей. Блеск в темных глазах ясно говорил, что девица кривит душой: она поверила ему и теперь колебалась, что делать дальше. – Я буду здесь до полуночи, и до полуночи ты еще сможешь попросить совета, как избежать бед.

Он откинулся назад и вопросительно взглянул на девчонку. Горбунья не уходила, беспокойно проводя пальцами по зазубренной столешнице. Она кусала губы, и Лисица ждал, что девица согласится, но вместо того девка вскочила с места и бросилась прочь, расталкивая слуг. Про себя Йохан выругался, но время еще было; она могла успеть передумать.

Уже неохотно он рассказал о будущем еще двоим (один из них все время оглядывался, словно беспокоился, что его поймают, и Лисица с удовольствием намекнул ему, что ловят того, кто боится и неосторожен), а затем велел девчонке накормить его, ибо «предсказания выматывают силы». Уивер вопросительно поглядывал на него, недоумевая, отчего они здесь прохлаждаются, когда должны были бы действовать, и от чрезмерного волнения из-под облика неграмотного солдата подавал жесты, присущие больше господину. Йохан махнул ему ложкой, не беспокойся, мол, но внутри себя лихорадочно размышлял, что делать дальше. Если горбунья не вернется, то нужно идти к ней самому, чтобы попасть в дом к Шварцу.