Граница

Глава 30

В замковой тюрьме их обыскали, и крикливый гефрайтор велел отнять у них все ценные вещи, кроме пуговиц и пряжек. Андрей Павлович так и не пришел в себя, оттого с ним обращались небрежно, не лучше, чем с бревном. Йохан так и остался при нем нянькой, покорно волочил его, куда скажут, переворачивал и раздевал. В замке было холодно, и закутанный в медвежью шкуру писарь то и дело дышал на чернила, беспокоясь, что те замерзнут. Изымали вещи долго, и кое-что солдаты сразу отложили себе, смекнув, что никто из новых заключенных не осмелится на это пожаловаться. Герхард Грау держался тихо и лебезил перед солдатами, словно и в самом деле всю жизнь был учтивым слугой, но как только их отвели в подземелье, где пахло гнилой ветошью, мхом и ржавым железом, и втолкнули в узкую камеру, слуга баронессы первым делом обернулся к Йохану и ткнул пальцем ему в грудь:

- Доволен, щ-щенок? Я позабочусь, чтобы ты не вышел отсюда.

Йохан хмыкнул. Он положил Вяземского на каменный пол и с наслаждением выпрямился, потирая поясницу. В камере было темно, и только под каменным сводом потолка ослепительным светом сияла узкая щель, в которую задувал ветер, да из-под двери сочился слабый свет от факела в переходе.

- Кажется, у меня гости, - сипло восхитился кто-то в темноте. – А я уже охрип петь песни блохам и клопам.

Герхард фыркнул в ответ. Йохан взглянул на говорившего, но в темноте ничего нельзя было разобрать.

Заскрежетала железная дверца, и бледный свет из мелкого оконца под потолком озарил камеру.

- Удобств тут нет, знаете ли, - продолжил сиплый голос. – Только поганое ведро и раз в день приносят поесть. Однако если мой благодетель пришлет мне еды, как обычно, мы устроим пирушку в честь нашей встречи! Можно распевать студенческие песни, плясать, сколько хватит места, играть в шарады… Еще бы красивую бабенку сюда, и было бы совсем прекрасно. Помните, как у Горация? Или у Катулла? Что-то о смерти, что нас заберет, потому надо порадоваться? Он прав, кем бы ни был! Ба! Фризендорф, ты ли это?

Из темноты показалось заросшее бородой лицо, и Йохан с трудом узнал в нем англичанина. Уивер широко распахнул руки, чтобы заключить его в объятия, но случайно наступил на князя и остановился.

- А кто у нас тут? – живо спросил он. – Что за хладный труп сюда принесли? Кстати, от него пахнет водкой… Волшебный запах свободы!

Господин Уивер все-таки крепко обнял Йохана, словно тот был его давно пропавшим братом и долго не отпускал, словно боялся, что тот уйдет.

- Значит, еды нам не пришлют, - весело заметил Честер. – Что ж, один солдат рассказывал мне, что можно поджаривать вшей на ложке и выходит очень питательно. Одна беда – огня здесь нет. А это что за унылая рожа? – он ткнул в Герхарда. – Я вас точно где-то видел.

- Я бы предпочел с вами никогда не встречаться, - ответил тот и сел на кучу перепревшей соломы.

- Это слуга баронессы Катоне, - говорить Йохану не хотелось. – Грабитель, вор и негодяй. А стоите вы, господин Шутник, на приехавшем сюда князе Вяземском – тоже шантажист, фальшивомонетчик и самозванец.

- Какая чудесная компания! А вы, Фризендорф? Дайте догадаюсь – наверное, вы делаете поддельные документы? Или грабите по ночам кареты? В чем вас обвиняют?

- Он – бродяга и самозванец, - вставил Герхард. – Болван и болтун!

- Долгая история, - ушел от ответа Йохан, но не выдержал и взглянул на Цепного Пса. – Во всяком случае, я не вламываюсь в чужие дома через окна, чтобы потом бежать, поджав хвост и потеряв шляпу.

Герхард долго молчал, и Уивер открыл рот, с интересом посматривая на него. Цепной Пес встал. Его взгляд не сулил ничего хорошего.

- Так это был ты… - проговорил он. – Трижды болван!

Он неожиданно ударил Йохана кулаком под дых, но тот шарахнулся в сторону и бросился на Цепного Пса. Они крепко сцепились в темноте и дрались молча, исступленно, не желая давать друг другу спуску.

- Эй, кто-нибудь! – Уивер прижался к двери и забарабанил в нее кулаками и пяткой. - Мои любезные друзья сейчас убьют друг друга и затопчут третьего! Что я буду делать с тремя трупами?

- Отмечать с ними Рождество, - донесся издалека ответ, и дружный хохот отразился от стен.

- Передай им, что калекам в тюрьме хуже, чем здоровым, - добавил кто-то, когда взрыв смеха стих.

Йохан подмял Цепного Пса под себя, и противник обмяк, словно потерял волю к сопротивлению. Во взгляде его читалась ненависть, а тонкие губы можно было разжать разве только ножом.

- Прекрати, Фризендорф. Ты убьешь старика! - Уивер придержал его кулак, и Лисица проглотил подступившую к горлу ненависть. Англичанин был так слаб, что он свалил бы и его, но велика ли честь избивать иссохшего от голода? Йохан встал на четвереньки и отполз в сторону. Голова раскалывалась, будто кто-то проткнул ее раскаленной кочергой, из носа шла кровь, и приходилось то и дело стирать ее ладонью и обрывком манжета. В спину поддувало: камзол явно треснул по шву, манжеты на рубахе оторвались во время драки, но и противник выглядел не лучшим образом.

Герхард кое-как поднялся, разминая руку, и сел на прежнее место. Он ничего не говорил, лишь с неприязнью смотрел на Йохана.

- Так-то лучше, - Уивер потер руки. Он по-птичьи склонил голову на бок. – Признаться, я немного одичал в тюрьме. Неужели на воле теперь принято колотить друг друга? Я предпочитаю более мирные занятия. Кстати, Фризендорф, не закидывай голову – подавишься кровью. Как доктор, рекомендую на нос холодное железо и голову вниз. Да и кровопускание лишним не будет. Я бы мог перевязать вас обоих, только нечем. О! – он неожиданно обрадовался. – Если у вас есть деньги, господа, мы могли бы попросить у стражи стол, и стулья, и вино, и пировать, как настоящие люди!

Цепной Пес смерил его уничижительным взглядом.

- И много вы тут напировали? – безучастно поинтересовался Йохан на латыни.

- Ну… Деньги кончились быстро. Знали бы вы, как жестокосердны местные солдаты! Они не только унесли кровать, свечи, стол и бумагу, но даже сняли с меня сапоги за долги, - в доказательство своих слов Уивер пошевелил пальцем в чулочной дырке.

- На вашем месте я бы подкупил солдат, господин Уивер, и сбежал отсюда.

Честер коротко рассмеялся и махнул рукой.

- Я все еще надеюсь на счастливый случай, - сказал он беззаботно. – Может, веревка оборвется или какая-нибудь прекрасная баронесса увидит меня и влюбится с первого взгляда, потребует остановить казнь и поедет ходатайствовать императору о моем помиловании. Глупо, - неожиданно вздохнул Уивер. – Я в очередной раз оказался без вины в тюрьме, но если сравнить здешнюю с Патной, то это – ночь и день! Я рад, что вы мне поверили, Фризендорф, раз были так щедры едой. Кому я ни писал из здешних шишек, все делали вид, будто мы незнакомы. Только крошка София передает мне тайком ободряющие записки. После одной из них я даже пытался копать подземный ход ложкой, но ко мне все время подсаживали каких-то мерзавцев – один ее спер, а второй сломал. Надеюсь, перед казнью меня побреют и приоденут, - озабоченно заметил он. – А то не хотелось бы показаться перед баронессой в таком затрапезном виде.

Англичанин говорил много; видно было, как он соскучился по разговорам. Время от времени у него садился голос, и он сипел, как кузнечные мехи.

- Нет, я здесь не останусь, - произнес Йохан, когда Уивер наконец замолчал.

- Дурак, - необычно ясно проговорил Герхард на латыни. – Ты опять даешь всем понять, что собираешься делать. Думаешь, никто из солдат не поймет латыни, пусть и с таким ужасным акцентом? Удивлен, что ты жив до сих пор. Защищаешь негодяя Пройссена и думаешь, что он наградит тебя? Болван.

Нос распух и пульсировал. Йохан осторожно промокнул его тканью.

- Я знаю, кто такой Пройссен, - возразил он. – И я собирался разобраться с ним. Он должен мне.

Цепной Пес саркастично рассмеялся.

- Разберись вначале с собой, - посоветовал он и потер подбородок, морщась от боли.

- А кто такой Пройссен? – с любопытством спросил Уивер. – Я даже не знаю, кого якобы убил! Все, что помню, мы пили, а потом он обозвал меня птичьим доктором, и явился еще кто-то… - он высоко поднял брови и после минутной паузы с сожалением продолжил. – Нет, не помню, кто это был. Но вино оказалось вкусным. А потом я пришел в себя под забором, и меня тут же заломали.

Он опять запнулся о князя и чертыхнулся. Честер заботливо оттащил его к стене, где было побольше соломы, и приложил ухо к его груди.

- Слабо, но дышит, - с удовлетворением заметил он. – Ну и шишка у него на лбу! Кто его так?

Йохан вздохнул.

- Я.

- Не думал, что вы будете выяснять отношения на кулаках, господин барон! Но все-таки, кто такой Пройссен?

- Мерзавец, - коротко ответил Йохан. Говорить в присутствии Герхарда ему не хотелось.

Через час Уивер выдохся и обиделся на неразговорчивость своих собеседников. Цепной Пес прислонился затылком к стене и, кажется, задремал; Йохан изредка многозначительно хмыкал, когда Уивер делал долгую паузу в своем монологе. Лисица думал о другом: о Диджле, который остался один-одинешенек в чужом доме, о Вяземском и о том, что стоило удостовериться: он ли убийца, прежде чем вламываться в дом к казначею, о баронессе Катоне, которая наверняка порадуется, когда узнает, что он в тюрьме… Нет, отсюда надо было выбираться любой ценой. К черту этот проклятый город!

Йохан встал и ощупал кованую дверь. Она крепко была вделана в стену, и ни выбить ее, ни взломать замок изнутри было невозможно.

- Как здесь приносят еду? – поинтересовался он, не оборачиваясь.

- Вы уже проголодались, господин Неженка? Скажу по правде, насчет одного раза я преувеличил, – Уивер обрадовался, что с ним заговорили. – В первый раз кормят где-то на рассвете, во второй – после шести вечера, когда дважды стреляет пушка. По праздникам приносят еще в полдень. Кормят отвратно: помои и вода на завтрак, помои с водой на ужин, а на десерт – вода с помоями. По правде, у меня даже начали болеть суставы от вечной воды и снаружи, и внутри. Одна радость, что Бог уберег меня от чахотки – здесь она должна развиваться стремительно.

- Я спрашивал, как.

- Ну… По двое, кажется. Они волочат большую такую бадью с крышкой, ставят ее у двери, потом отпирают, и надо протянуть им миску… Я свою держу под окном, чтобы тараканы вымерзли, пока лакомятся объедками. Жаль, с клопами так не выходит.

- По двое… - протянул Йохан. – А поганое ведро?

- Некоторые заключенные носят его сами, - любезно пояснил Уивер. – Но это которых можно выпускать. Лично для меня всегда приходили солдаты. Они совсем не понимают шуток, как вы, а здесь слишком тесно, чтобы уворачиваться от собственных нечистот. К счастью, все-таки они так добры, что на следующий день отводят помыться холодной водой.

- Я слышал про римского папу.

- Да? – Уивер захохотал. - Видел бы ты, Фризендорф, какое глупое было у моего допрашивающего лицо, когда он прочел мою подпись! Он-то уже думал, что я во всем сознался, даже в том, чего не делал. Знаешь, даже пытку стало легче переносить, хотя в этом здесь мастера нашлись! Соль после плетей, медленное поджаривание, подвешивание на цепях – теперь на моей спине можно печь венские вафли, и они будут нужной формы!

- Тебе не убежать одному, мальчишка, - негромко заметил Герхард, вновь переходя на латынь. Он широко распахнул глаза и внимательно следил за каждым движением Йохана. – Вы, два дурачка, стоите друг друга.

- Уж не ты ли хочешь сбежать отсюда, чтобы не вскрылись твои преступления? – Йохан искоса посмотрел на него.

- Я не так глуп, чтобы бежать. Мне виселица не грозит.

- Тогда молчи. И не вздумай даже заикнуться страже.

- Не угрожай мне, - предупредил его Герхард. – Даже если ты вырвешься из камеры, как ты выйдешь из замка? А если ты выйдешь из замка, то тебя тут же схватят, потому что тебе некуда будет бежать.

- Какое тебе до этого дело? Сегодня Рождество, значит, солдаты будут пьяны.

Но в чем-то Цепной Пес был прав. Капитан не дурак, и при известии о побеге Лисицы первым делом под подозрение попадет осман, у которого остались все его вещи. Нечем даже заплатить за карету, а в таком виде Йохана остановит первый же патруль, и любой влах с радостью сдаст его властям.

- Потому что ты можешь мне пригодиться, - очень тихо заметил Герхард. – Ты испортил мою работу. У тебя есть шанс исправить сделанное.

- А я? – вклинился в беседу Уивер. – Если вы собираетесь бежать, то я не останусь. Мне как-то не хочется висеть на суку или где тут, в этих диких местах, вешают, если есть шанс сбежать. Пусть лучше убьют при побеге! Это будет веселей.

Герхард поморщился, как от зубной боли.

- Я уже сказал, что бежать не собираюсь, - холодно сказал он. – И советовал бы понизить голос. Кроме того, это не твое дело, англичанин. Если только этот не возьмет тебя с собой.

- Он возьмет, - без уверенности возразил Уивер. – Как не взять?

Цепной Пес дернул щекой и поманил к себе Йохана. Они сели близко, как давние друзья, и Герхард, склонившись к уху Лисицы, почти на одном дыхании принялся рассказывать о грядущем. Честер беспокойно ерзал, вытягивая тонкую шею, но не мог разобрать и слова.

- Но как нам выбираться отсюда? – поинтересовался Йохан, когда Герхард рассказал ему об убежище.

- Об этом думай сам, - отрезал тот и нехорошо улыбнулся. – Если ты не можешь выбраться из тюрьмы, то не сможешь и выполнить намеченного.

Йохан почесал подбородок. Голова болеть перестала, и он чувствовал себя почти трезвым и лишь немного опустошенным. Предложение Цепного Пса могло было быть ловушкой, как и его неожиданная доброта в кофейне, что обернулась засадой. Однако выбор был невелик: оставаться здесь и ждать виселицы или бежать и заметать следы. В конце концов, одну ночь он мог бы и переждать на свободе, а там уж всяко больше возможностей, чем здесь. Тут оставался разве что Вяземский, которому Йохан так и не отомстил, но это могло подождать: месть – не смерть, и внезапно не приходит. Да и как знать, каким он очнется? Может быть, будет пускать слюну себе на рубаху…

- Мне нужна ваша рубаха, господин Шутник, - неожиданно сказал он, и Честер вскинул голову, обескураженно заморгав.

- Она драная и грязная, - предупредил он, но тем не менее скинул с плеч камзол и расстегнул потертый жилет с вытершейся вышивкой из цветов и птиц. Уивер стянул рубаху через голову, ежась на холоде, и протянул ее Йохану.

- Что ты собираешься с ней делать, Фризендорф? – поинтересовался он, потирая грудь.

- Сейчас узнаешь, - коротко сказал Йохан, и под удивленным взглядом Уивера разодрал ее на длинные полосы.