Граница

Глава 25

Потекли долгие дни, наполненные унынием и бездельем. Август сменился сентябрем, затем незаметно наступил октябрь, прошли праздники и ярмарки, но толком ничего не изменилось и не прояснилось, и Йохан злился на себя, что так глупо влип в эту историю. Уехать он не мог, слово, данное капитану держало его крепче привязи. Он сдержал обещание и дал денег на злосчастную школу. Учитель действительно оказался честным носатым малым и долго рассказывал о пользе просвещения, и о том, что в столице ходят жаркие дебаты, нужно ли строить школы за государственный счет. К своему удивлению, Йохан узнал, что капитан фон Рейне дал чуть ли не половину необходимой суммы и позаботился о том, чтобы выписать еще учебников, а заодно договорился в ландрате, чтобы для школы выделили земельный участок. Это ломало сложившуюся картину о взяточнике, но и представляло капитана в более опасном свете.

Уивер по-прежнему сидел в тюрьме. Его дело застопорилось из-за того, что он был иностранным подданным, и капитан вел бесплодную переписку с английским послом в Вене – тот просил выдать ему заключенного, чтобы судить его по британским законам, капитан же просил его приехать сюда, отчего посол неизменно отказывался. Скандал вокруг ареста Уивера все ширился, и в ноябре, если сильный снегопад не заметет дорог, ждали самого наместника этих земель, графа фон Ауэрсбаха, вместе с командующим полка, квартировавшим далеко на западе отсюда. Никто не знал, приедут они миловать или казнить, и на всякий случай местный свет готовился к роскошному приему гостей.

Баронесса Катоне появлялась на людях все реже и старательно игнорировала Йохана. Цепной Пес время от времени таинственно исчезал на несколько дней, но все попытки проследить за ним и узнать, куда он подевался, терпели крах. Из канцелярии капитана украли документы, изъятые из дома убитого Пройссена. Хоть в этом и обвинили местного пьянчужку, который заявил, что ничего не помнит, но, кажется, сдал бумагу заезжему старьевщику вместе с ворованными лохмотьями, Йохан был уверен, что без Герхарда Грау здесь не обошлось. Больше всего досталось секретарю капитана, который лишился места из-за собственной нерасторопности, и рядовым, что охраняли в ту ночь канцелярию, каждому из них всыпали по несколько палок.

Единственным, кто в эти унылые дни был счастлив и доволен жизнью, оказался Диджле. Он прилежно учился, вновь обрел чувство собственного достоинства и неожиданно для Йохана воспылал нежными чувствами к юной сиротке-служанке, которая делала грязную работу в доме фон Бокков. Девочка, правда, была беленькой, как сметана, симпатичной, как полевой василек, и пугливой, как лань. Кажется, она отвечала Диджле взаимностью, но осман не решался даже лишний раз посмотреть на нее и отчаянно отвергал все предположения о своей симпатии. Работал он теперь еще усердней, и Йохан прибавил ему жалованье.

София исправно присылала каждый день служанку, с вещами и едой для Уивера. Все ее рассказы при встрече сводились к страданиям баронессы Катоне, что та осунулась, побледнела и, кажется, от душевной боли начала слишком часто прикладываться к бутылке. Из ее слов Йохан только удостоверился в том, что Герхард Грау держал хозяйку в ежовых рукавицах, и ему невольно хотелось спасти баронессу или хотя бы узнать - одобряет ли она темные дела своего подопечного.

Случай представился неожиданно, на одном из обедов у господина фон Бокка. Среди гостей в тот день был приезжий француз, месье Годбе, с ручной обезьянкой, одетой по последней моде в расшитый золотой нитью узкий синий камзол, кружевную рубаху, старомодный кудрявый паричок и кюлоты на пуговках. Месье Годбе дворянином не был, однако был принят в обществе, благодаря своим знакомствам при берлинском и венском дворе, где он рисовал портреты знатных вельмож, чуть-чуть подражая легкости и игривости Пуссена. В эти края его занесло случайно – он ехал из Люблина, чудом избежав местных волнений, в Темешбург за выгодным заказом и сильно сбился с пути после Клаузенбурга. Месье Годбе намеревался отдохнуть несколько дней в хорошем обществе, прежде чем вновь отправиться в унылое и дождливое путешествие мимо осенних сел и мрачных приграничных городов, но его отдыху сильно мешали местные дамы, большинство из которых желало получить свой портрет. Из художников в городе был лишь местный самоучка-гравер, который чудно копировал существующие рисунки, но испытывал ужасное бессилие, когда ему приходилось рисовать самому. Это не мешало ему утверждать, что не сегодня-завтра он намеревается поехать в Рим учиться живописи и наслаждаться ужасом среди дам и господ.

Господин фон Бокк тоже не желал, чтобы француз покидал их. Он ежедневно выдумывал новые развлечения, стараясь превзойти сам себя, и даже баронесса Катоне вышла из своего заточения, став еще очаровательней, чем прежде. К негодованию Йохана, удивительному для него самого, и ревнивой ярости прочих дам, месье Годбе не отходил от нее ни на шаг, когда их наконец-то представили друг другу. Мартышка, которого звали человеческим именем Жанно, тоже не избежал мук ревности, и после того, как во время послеобеденного свидания своего хозяина с Роксаной Катоне оборвал с платья баронессы все ленты, месье Годбе начал сажать Жанно на привязь, где тот сидел, нахохлившись, точно старик перед сном.

Это было поразительное создание! Он мастерски пользовался вилкой, сидел за общим столом на обедах и ужинах, причесывал свои седые бакенбарды особым гребешком от блох, носил очки и показывал фокусы, как то: открывал книгу на странице, которую загадывал любой из присутствующих, виртуозно отпирал замки пальцами, находил потайные ящики... Господин фон Бокк со смехом советовал месье Годбе отдать Жанно на попечение грабителей, поскольку мартышкины таланты гибли без применения. Француз натянуто улыбался и говорил, что грешно пользоваться отсутствием разума у Божьей твари, будто принимал шутку всерьез.

В тот день Йохану выпало сесть между Жанно, крепко привязанным на три узла к стулу, и баронессой Катоне, которая холодно отворачивалась от него всякий раз, как только Йохан пытался с ней заговаривать. Из-за пренебрежения своей собеседницы он заскучал и от нечего делать, пока все слушали рассказы француза о путешествии, глядел на то, как мартышка тщится освободится от привязи. Никто не обращал на Жанно внимания, даже слуги, которым следовало бы следить за порядком, оказались захвачены рассказом. Пока Йохан размышлял, стоит ли обратить внимание хозяина на поведение его питомца, Жанно догадался сорвать с себя шейный платок и камзол, набил рот виноградом и резво поскакал по столу, целясь в высокую прическу госпожи фон Бокк. Дамы завизжали, как будто он превратился в крысу, господа вскочили, а месье Годбе растерялся и повторял только, чтобы Жанно не поранили и не боялись, если он укусит. Его слова не прибавили слугам храбрости, и они медлили хватать непокорное животное. Жанно же, точно сообразив, чего перепугались люди, перевернул супницу, сел посреди стола и оскалился, метко бросая в гостей фруктами.

- Сейчас я его приманю, - наконец пообещал француз и смело протянул руку к мартышке. Он тут же поплатился за свое безрассудство и уже через несколько мгновений зажимал след от укуса носовым платком, изрыгая французские проклятья. Жанно, точно последний солдат разбитой армии, который, как известно, никогда не сдается, торжествующе оглядывался по сторонам, угрожающе приподнимая верхнюю губу.

Йохан стряхнул со стола тарелки с едой, получив негодующий возглас баронессы Катоне, на платье которой пришлось большая часть салатов и жаркого. Он еще успел удивиться, что она не отошла и не забилась в угол, как большая часть дам, но размышлять об этом было некогда – когда Жанно обернулся к ней, Йохан накрыл его скатертью, пакуя, точно сверток. Обезьяна пыталась кусаться и жалобно кричала, как котенок, которому прищемили хвост, и месье Годбе почти вырвал ее из рук у Йохана и умильно засюсюкал с Жанно. Господин фон Бокк тяжело опустился на стул, чтобы дрожащей рукой вытереть с лица пот.

Столовая представляла собой поле боя, и госпожа фон Бокк, квохча, точно курица, повела дам прочь, пока слуги будут убираться, и только София взяла под руку баронессу Катоне, чтобы проводить ее переодеться, и заговорщически подмигнула Йохану. Мужчины потянулись в кабинет хозяина, и последним ушел казначей, который столь трагически качал головой, будто платить за разгром придется ему.

Йохан заколебался. С одной стороны, правила чести диктовали немедленно предложить фон Бокку компенсацию за разбитую посуду и перепачканную скатерть, с другой – подвернулся удобный случай застать баронессу Катоне одну, пока София со служанкой баронессы подбирают ей платье. Честь и любопытство боролись недолго, и Йохан решительно отправился на поиски Роксаны, которая наверняка была в комнате у Софии.

Он не ошибся. Баронесса сидела в кресле у окна, вытянув стройные ноги так, что из-под платья виднелись узкие лодыжки. Она сокрушенно рассматривала испорченный подол, брезгливо стряхивая с него ошметки соуса. В этот послеобеденный сумрачный час здесь царил полумрак, и Йохан тихо вошел внутрь, прикрыв за собой дверь. Петли еле слышно скрипнули, но Роксана не подняла головы; тем неожиданней было, когда она заговорила.

- Я готова остаться в одной рубашке, но это платье следует застирать, как можно быстрей! Оно мне так нравится… Перешивать его – кощунство.

- Я могу вам помочь, баронесса, - Йохан хотел избежать привычного игривого тона и говорить серьезно, но рядом с Роксаной это было почти невозможно.

Она уставилась на него, гневно сжав губы, и Йохан почти физически почувствовал ее ненависть.

- Вы умеете шить? Как мило, - баронесса ответила ему в лад. – Я смотрю, вы не оставили своих привычек входить без спроса. Карета, чужая комната… Вы – наглец! А если бы я отошла уединиться с бурдалу?

- Я бы подержал его для вас.

Роксана сощурилась.

- И получили бы душ из его содержимого. Вы совсем обезумели и преследуете меня!

- Врачи говорят, урина полезна для здоровья и внутрь, и в притираниях, - Йохан спохватился: разговор стремительно уходил в иные края. Баронесса неожиданно всхлипнула и закашлялась, прикрывая рот кружевами на рукаве. – Впрочем, я пришел к вам не для того. Мне нужно поговорить о вашем слуге.

- Он все-таки выпорол вас, как собирался на дороге? – поинтересовалась баронесса, после того, как уняла кашель. – Можете не жаловаться. Вы этого вполне заслужили своим назойливым поведением.

- Вы ошибаетесь. Вы давно его знаете?

- Он служит моей семье много лет, - Роксана надменно подняла бровь. – Честнейший человек. Преданный, точно сторожевой пес.

- Тогда вы будете удивлены, когда за вашим слугой придут гренцеры, чтобы отвести его в застенок.

- Что? – неожиданно тихо спросила баронесса и оставила злосчастное платье в покое. – Вы сошли с ума… Притворяетесь бароном, преследуете меня, теперь клевещете на моего слугу! Вы невыносимы в своей амурной страсти, и вам не на что надеяться. Поэтому оставьте свои попытки меня запугать или соблазнить.

- Вы всегда все сводите к страсти, - с досадой заметил Йохан. – Вашего слугу видели, когда он пытался ограбить чужой дом.

- И кто же его видел? Почему эти честные люди не пошли к капитану?

- Наверное, потому что дорожат вашей честью. И беспокоятся, что с вами что-то случится. Эти люди полагают, что вы можете быть пленницей у негодяя.

- Тогда они просто болваны, - фыркнула баронесса, но Йохану показалось, что она забеспокоилась. – Мне ничего не грозит и со мной ничего не случится. Зарубите себе на носу, что ваши блеклые попытки склонить меня к связи с вами смешны, и придумайте что-нибудь поувлекательней. А теперь убирайтесь отсюда, пока я не позвала слуг!

Она резко встала, забыв о том, что уже распустила шнуровку платья, и покраснела от негодования, когда пришлось ловить рассыпающийся лентами лиф, под которым белел корсет.

- Это вы… Вы негодяй! – выпалила Роксана в лицо Йохану. Она отвернулась от него, надменно вскинув голову, и почти бегом подошла к выходу. Йохан обогнал ее и услужливо распахнул перед баронессой дверь. Роксана еще раз обожгла его гневным взглядом и поспешно вышла в коридор.

Баронесса забыла свой веер в кресле, и Йохан взял изящную вещицу в руки. С легким шуршанием тот раскрылся, и на тонкой китайской бумаге показался закатный пейзаж с развалинами. На белой костяной ручке был вырезан гербовой вензель: пес, положивший лапу на щит с готической буквой «К». От веера пахло розовым маслом и духами, и почему-то Йохану стало тревожно за Роксану Катоне. С ее красотой она могла давным-давно выгодно выйти замуж, воспитывать детей и вести жизнь достойную, а не тратить время во влашской глуши. Несмотря на все ее уверения и отговорки, он не сомневался: Роксана прекрасно знала, чем занимается ее слуга, и подыгрывала ему изо всех сил, то ли из страха, то ли из алчности. Баронесса была права в одном. Она манила его, как женщина, и Йохан хорошо понимал, что не сможет причинить ей вреда, словно Роксана накинула на него невидимую уздечку. Это могло привести к неприятностям, особенно, если Герхард Грау решит навестить его после сегодняшнего разговора. Вряд ли баронесса промолчит, и коль так, придется быть готовым, чтобы встретить Цепного Пса во всеоружии.

В коридоре он столкнулся с Иеронимом Шварцем, поддерживающим под руку расстроенную Софию фон Виссен. Юноша лукаво взглянул на него, будто был свидетелем разыгравшейся в комнате трагикомедии. За ними следовала служанка, хмурая, как гренадер с похмелья.

- Баронесса Катоне уехала, - сообщила печально София. – А я так надеялась, что она останется на ужин. Месье Годбе хотел проводить ее, чтобы сделать наконец обещанные наброски, но она чуть не расплакалась, и он, бедняжка, страшно растерян. Жанно покусал любимого дядюшкиного слугу, и дядюшка теперь рвет и мечет. А вы останетесь на вечер, барон?

- Боюсь, что нет, - Йохан покачал головой. – Я хочу возместить господину фон Бокку его расходы, чтобы он хоть чуть-чуть утешился. Пожалуй, сегодня я предпочту более тихое времяпровождение.

- Вы поразительно щедры, барон, - заметил Шварц. – Всякий раз я удивляюсь, откуда вы берете деньги на ваши расходы? Неужели вы так много привезли с собой? Мне кажется, и весточки из дома вам до сих пор не приходило, не говоря уже о деньгах.

В его словах слышался явный намек. Пронырливый малый до сих пор молчал об их первой встрече, видно, опасаясь, что его подозрительные связи выйдут наружу, но уколоть своим знанием не брезговал.

- Я мало трачу на себя, - возразил ему Йохан. – Гораздо больше внимания заслуживают иные люди. И это не ваше дело, господин Шварц, считать деньги в чужом кармане. Швеция – богатая страна, и почти каждый наш дворянин за границей способен собирать коллекции искусств и редкостей, жаловать деньги школам и театрам, содержать любовниц и наслаждаться жизнью.

Шварц натянуто улыбнулся, но положение спасла София. Она защебетала о своем путешествии и приключениях в столице, а потом поторопила Йохана идти, чтобы задобрить господина фон Бокка, пока дядюшку не хватил удар.

На дворе опять моросил дождь, и лицо кололо под резким осенним ветром. Диджле беспокойно ждал Йохана внизу, то и дело ежась от холода; он даже надел белый лакейский парик, чтобы прикрыть уши, и его смуглое лицо посерело.

- Надо бы сшить тебе теплый плащ, братец, - заметил Йохан и помрачнел. До слов Шварца он не задумывался, как выглядят со стороны его таинственные финансовые дела. Деньги грабителей счастья не принесли, наоборот, оказались опасной ловушкой.

По дороге домой он рассказал Диджле, что надо держать ухо востро – нежданный гость мог явиться в любое время. Осман заверил, что оружие всегда при нем, и он не побоится пустить его в ход, но Йохан знал, что рядом с Герхардом Грау Диджле всего лишь неразумный щенок, которого легко обмануть.

Тем не менее, теперь лишь стоило сделать неосторожное движение, услышать подозрительный шорох, и Диджле бдительно замирал, превращаясь в слух. Из предосторожности Йохан принял приглашение господина Шенберга, отца юного Николауса Шенберга, мечтающего об искусстве фехтовальщика, пожить их в доме, пока идут занятия. Конечно, это значило, что хозяин не желал платить денег за уроки и счел, что еды и крова будет достаточно, но Йохан не был на него в обиде, разве что баронесса фон Виссен приходила теперь редко, как того требовали приличия.

Герхард Грау не давал о себе знать. Иной глупец подумал бы, что Цепной Пес испугался и зализывает раны, но Йохан полагал, будто тот выжидает и успокаивает бдительность противника, чтобы неожиданно выступить вперед, подобно Александру Великому в последней битве. На месте Герхарда Йохан бы дождался приезда важных гостей и под шумок сделал бы все, как ему нужно.