Граница

Глава 4

Люди подходили ближе.

Если Диджле верно понял их разговор, то они шли с псом, чтобы выследить его и затравить, и, кажется, они сами боялись его, если верить тому, как осторожно они переговаривались. Он бесшумно отступил назад, подхватив чашу, и выплеснул воду в огонь. Тот зашипел, взметнулся было и пыхнул в глаза темным дымом, но, слава Аллаху, Диджле успел отвернуться. Свободной рукой он дернул за веревку, которая поддерживала навес, и завернул чашу в ткань. Туда же отправился и порох, и подушечка – все, что осталось от сестры, - две деревянных тарелки; одним словом, все нехитрые пожитки, которые у него были. Лисица уже стоял рядом и протягивал ему чепрак, Диджле с благодарностью взглянул на него и сложил все в чересседельную суму, которую теперь приходилось крепить к поясу.

Пес басовито взвыл внизу, взяв след, и с другой стороны ему ответил низкий лай – охотники перекрыли пути к отступлению. Не волка они искали в мае, и не на медведя шли. Диджле в отчаянии взглянул в сторону реки, но названный брат схватил его за рукав.

- Не сходи с ума, - шепотом посоветовал ему Лисица. Маленький осман, кажется, собирался сигануть с обрыва, перепугавшись собачьего лая. А если он действительно натворил дел в окрестностях?

- Я не хочу никому причинять вреда здесь, - Диджле дотронулся пальцами, собранными в горсть, до лба. – Но мое сердце чует, они пришли за мной.

Он глубоко вдохнул и положил ладонь на рукоять ятагана, подарка хозяина. Оставалось надеяться, что Мехмед-бей не проклял неверного слугу, и оружие не выскользнет из руки в последний миг. Лисица покачал головой и положил руку Осману на плечо.

- Доверься мне и не вынимай сабли из-за кушака, - сказал он спокойно, похлопал по эфесу своей и сделал резкое, отсекающее движение рукой, отрицательно покачав головой: крови здесь только и не хватало, даже если Осман – беглый преступник. Диджле исподлобья взглянул на него, но руку от ятагана все же убрал.

- Если ты сможешь рассказать этим добрым людям, что я не хочу им вреда… – начал он и тут же поник. Кто поверит, что он хочет мира? Впервые Диджле почувствовал неуверенность за половину той крови, что текла в его жилах.

- Доверься мне, - повторил Лисица, хоть и не понял ничего из речей Османа. Тот посерел лицом, но покорно наклонил голову, мол, отдаю себя в твои руки.

Снизу гневно закричали на незнакомом языке, и Лисица обернулся, придерживая турка за плечо. Из-под горы громыхнул ружейный выстрел; сизый дым тонкой струйкой поднялся вверх, тая меж ветвей, и собаки опять забрехали. Вслед за выстрелом тот же голос осведомился о чем-то, и говорил он - снова-здорово - на каком-то неведомом наречии. Лисица ругнулся про себя на разноязыкий сброд, населявший Империю, и властно заорал по-немецки, подражая сержанту своего полка, в котором прослужил пару месяцев несколько лет назад:

- Кто посмел стрелять во владениях Ее Императорского Величества? А ну поди сюда, чертов бродяга!

От неожиданности Диджле повалился на колени. От крика названного брата в ушах у него зазвенело, и он ткнулся лбом в землю, вознося молитву небесам. Раз ему приказано не доставать оружие, что ж, он перечить не будет, если можно разойтись миром.

Лисица настороженно прислушался. Крик его отразился от берегов реки и потерялся в лесу. Нападающие, кажется, пришли в замешательство, и через минуту тот же голос почтительно осведомился на ломаном немецком:

- Добрый господарь! Мы – крестьяне, подданные ее. Не охотимся мы! В нашем лесу турок ходит.

- Ту-урок, - брезгливо процедил Лисица. Он лихорадочно соображал, что сказать дальше. – И вы этакой толпой на него одного бросились?

- Так турок же, господарь! – почтительно, но настойчиво пояснил охотник. Возня снизу усилилась, кто-то громко шептал, сплевывая через слово, пока его не осадили – согласия там не было. Заскулила собака, и один из крестьян выругался.

- А стреляли зачем, бродяги?

- Так это, господарь… Пугали.

Диджле попытался поднять голову, но Лисица на него цыкнул, чтобы не шевелился.

- Османов стрельбой не напугаешь! Поймал я уже вашего турка, в город вести собираюсь. Что он вам сделал?

Охотники замялись, и опять началось перешептывание. Лисица на всякий случай поставил ногу Осману на спину, чтобы тот не вздумал подниматься. Диджле окаменел от унижения, и неприятная мысль змейкой проскользнула в его голове: что если названный брат братом лишь притворялся? Может быть, на самом деле ему нужна лишь его голова, и он заодно с местным людом? Лисица заметил, как напряглись плечи Османа, но ногу не снял.

- А правду ли ты, господарь, говоришь нам? – наконец послышалось снизу.

- Поднимитесь и сами поглядите.

Теперь они спорили долго – похоже, идти наверх по узкой тропе, да еще и один за другим, никто не желал. Лисица наклонился к злополучному Осману и прошептал ему на ухо:

- Не обессудь, приятель. Кто же иначе поверит, что ты покорен и безобиден?

Осман шумно и гневно выдохнул. Мелкие камешки впивались Диджле в лицо, а борода вся перепачкалась в пыли; от тонкого слоя земли на камнях пахло сыростью, и на зубах неприятно скрипело. Лисица обернулся назад, помня о том, что подходили влахи с обеих сторон, по уму, но позади было пусто, и только вдалеке, в небе парила птица – сокол или ястреб – против солнца не разглядишь.

- Я сейчас поднимусь, господарь, - наконец неохотно сообщили снизу. – Только не стреляй, милостив будь.

Лисица поднял бровь: интересные здесь порядки. Нет, видеть ему доводилось всякое: бывало, и секли до полусмерти, если знатному человеку захотелось навести справедливость, и на деревянного козла сажали с привязанными к ногам камнями, и ради забавы зверя могли натравить, но чтобы по живым людям стрелять, не по врагам? Это уж точно от безделья да с жиру.

Лохматый поджарый пес легко вскочил по камням и замер, широко расставив длинные мосластые лапы, как только почуял запах османа. Он оскалился, но следом показался его хозяин – высокий рябой влах с глубоко посаженными темными глазами, и пес припал к земле, готовый напасть по первому приказанию. Ружье в руках у влаха повидало немало славных сражений, если судить по потемневшему прикладу и ржавчине, а по форме - так и вовсе помнило еще времена великого турецкого похода. Лисица надменно взглянул на незадачливого охотника, и тот поспешно сорвал с головы валяный колпак и поклонился в пояс.

- Поди-ка сюда, - велел ему Лисица и наконец-то снял ногу с Османа. Тот не пошевелился, будто мертвый, и на его белых одеждах отпечатался след от сапога. Влах с интересом взглянул на турка и окончательно опустил ружье. Он обернулся назад и крикнул что-то приятелем, и те зашумели, засмеялись, одобрительно переговариваясь.

- Отдай его нам, господарь, - влах сделал два шага, но остановился на почтительном расстоянии. – Зачем он тебе? Силу ты свою испытал, теперь мы над ним суд устроим. Чтобы девок наших не пугал.

- И это вся его вина?

Влах пожал плечами.

- А что ж? – философски ответил он. – Сегодня он их пугает, завтра уже скот угнал и детей перерезал. Разве от нехристей, господарь, ждать доброго можно? Мы ему кишки выпустим, голову на кол насадим. Пусть повисит с год. Его сородичам неповадно будет.

- Нет уж. Я его на императорских землях поймал, так императорским людям и решать, что с ним делать. Ты по-османски говорить умеешь?

- Толмачить?

Лисица кивнул.

- Чутка, - влах почесал бороду, - Да он по-влашски сам разумеет. Девки наши говорили. У реки он их окликал, песья морда, - и охотник добавил еще несколько крепких выражений на своем родном наречии.

Пес насторожился, услышав последние слова, и вопросительно взглянул на хозяина из-под косматых бровей. По тропинке поднялись еще трое и замерли, когда увидели Лисицу.

- И что говорил?

- Не знаю, господарь. Кто же бабскую болтовню слушает?

Лисица неодобрительно хмыкнул.

- Скажи ему, чтобы встал, - велел он. – И еще скажи, что бояться нечего. Но только попробуй ему что помимо моих слов повелеть.

Глаза у влаха сверкнули, но недовольство пропало, будто и не было его.

- Может, связать ему ноги вначале, господарь? А то ищи его в лесу потом.

- Не надо. Не убежит.

Влах Лисице не нравился. На узком рябом лбу большими буквами было написано, что человек он из тех, кто почтителен, пока над собой чувствует силу, но если представится случай, то он всадит бывшему благодетелю нож между лопаток и не поморщится. Он подошел к Осману и грубо рявкнул над его головой, еле сдерживаясь, чтобы не пнуть турка под ребра. Сам Осман казался безобидной овечкой рядом с влахом, и было в этом что-то неправильное. Лисица предостерегающе поднял руку, чтобы остановить влаха от членовредительства.

- Скажи ему, что я возьму его ятаган, - велел он.

Диджле встал, исподлобья оглядывая своих пленителей. Неуверенность одолевала его, и сожаление подступало к сердцу: в чужой земле его провели и относятся как к скоту. Он не поворачивался к названному брату, опасаясь прочесть на его лице свой приговор, и все же в его душе еле теплилась надежда на спасение. Сопротивляться не было толку, и после отрывистого приказа он неохотно поднял руки. Названный брат приобнял его, скользнув ладонью по кушаку, - верно, чтобы найти потайной карман, - и неожиданно подмигнул, пока они стояли лицом к лицу. Диджле растерялся и залился краской: как он поспешил осудить благороднейшего человека, доверившись злым мыслям и их наветам!

Лисица забрал ятаган и после недолгих раздумий так и остался с ним стоять – девать его было некуда, не рискуя покалечиться.

- А теперь мне нужен тот, кто проводит нас, - заявил он влахам, указывая вдаль оружием. - До города.

Толмач передал его слова своим, и те переглянулись. В город им, по-видимому, хотелось не слишком, и Лисица добавил:

- О преступлениях его рассказать, задержаться на пару-тройку дней. На неделю может…

- На неделю, господарь? – на лице у влаха отразился страх.

- Если господин-начальник-капитан сочтет, что вы темните или навет кладете. Или вскроются дела какие. Всякое бывает, сами знаете.

Влах раздул ноздри и провел пальцами по жестким черным усам. Он отрывисто сказал что-то назад, и охотники загалдели, поднимая вверх ладони. Один даже полез за пазуху, чтобы ткнуть в сторону Лисицы ладанкой на плетеном разноцветном шнурке.

- Что они говорят?

- Надолго отлучаться нельзя никому. У Мирчи свадьба завтра, он уже созвал всех в округе, три бочки цуйки поставил, батюшка хлебов напек! У Петре мать хворая – как ее оставить? Да за скотиной пригляд нужен… Нет, господарь, никак мы не можем тебя проводить.

Они недобро и с опаской глядели на Лисицу, сгрудившись на краю, и невольно стало ясно: вот она, грань миров, та черта, через которую не переступить ни ему, ни им. Если б влахи захотели, то могли бы отбить Османа и настоять на своем – их пятеро против него одного. Но от них шел нутряной страх, будто Лисица мог приказать каждому броситься с обрыва, и у них не было бы иного выбора, кроме как послушаться.

- Но из лесу мы тебя выведем на короткую дорогу, - поспешил добавить влах. – Это уж, господарь, сердцем клянусь. Только ты уж осману этому спуску не дай. Пусть не ходит по нашей земле.

Он с ненавистью уставился на Османа, и Лисица нахмурился.

- Сам поведешь?

- Знамо так.

Названный брат одной рукой связал Диджле руки веревкой, взятой у одного из охотников, – несильно, только для виду. Диджле тяжело вздохнул, тоже для виду, и один из влахов на ломаном турецком оскорбил его – спокойно, точно говорил о послеобеденном сне. Жар бросилася Диджле в лицо: и это кровные сородичи, у которых он хотел найти мирной жизни, осесть и жениться! Отвечать он не стал, но горькое разочарование поселилось в его сердце. Названный брат ничего не заметил и помог Диджле спуститься со скалы, забрав себе его пожитки. Он чему-то время от времени улыбался, но Диджле уже опасался доверять здешним улыбкам.

У подножья влах кое-как пояснил Лисице, что им нужно подождать второй отряд из охотников, и, когда те появились, то вначале обрадовались тому, что Осман все-таки пойман, но при новости, что поймал его немец, помрачнели. Собаки, сбитые с толку тем, что охота столь бессмысленно завершилась, трусили впереди, изредка оглядываясь на людей.

Пока они шли по тропе, испещренной звериными следами, Диджле смотрел вниз, не поднимая глаз. Он чувствовал себя окончательно потерянным, а еще – опозоренным и очень усталым. Под ногами хрустели порыжевшие сосновые иглы, и названный брат что-то выспрашивал у усатого влаха, и время от времени желание скрыться в лесу становилось невыносимым.

На опушке леса, заросшей цветущим ракитником и тощей рябиной, влахи остановились, и Лисица придержал Османа за плечо, чтобы тот не ушел, куда глаза глядят.

- Вот тропа, - тот, что разумел по-немецки, указал Лисице на еле видный просвет между кустами. – Иди по ней, господарь. Через час выйдешь к реке и увидишь город. Только в низинах там заболочено. Ручьи.

Лисица вытер пот со лба: после прохлады леса здесь царило пекло, и он пожалел, что воды Осман подать так и не успел.

- Ручьи – это славно, - рассеянно ответил он. По разуму надо бы было взять кого-нибудь из влахов в провожатые, чтобы не вышло как с патрулем, но их сдержанная ненависть к Осману настораживала. Они боялись Лисицу, потому что принимали его за немца, и по той же причине – терпеть не могли.

Лисица вручил толмачу несколько хеллеров на добрую дорогу и махнул рукой, отправляя влахов восвояси. Он подтолкнул Диджле идти вперед, и тот покорно зашагал по тропе, уходящей вниз, не говоря ни слова, будто смирился со своей судьбой.