Граница

Глава 19

Стать своим в тесном обществе маленького городка оказалось непросто. Мешало многое: и слуга-осман, и чужеземное происхождение, и лютеранская вера. Однако любопытство дам, которые вяли без новых ощущений, требовало жертв, и все эти досадные препятствия легко были отметены единым взмахом веера – каждая женщина живо интересовалась, что за романтическая история связывала барона фон Фризендорфа и баронессу Катоне. Теперь они находились под пристальными взглядами общества, неизменно сталкиваясь на прогулках и оказываясь рядом на обедах и ужинах, благодаря Софии фон Виссен. Роксана Катоне узнала нахального попутчика-оборванца, но негодование выражала лишь в язвительных разговорах, насмехаясь над Йоханом наедине и прилюдно. Он отвечал ей так кротко и вежливо, что обезоруживал баронессу, и их словесные перепалки служили обильной пищей для новых слухов об их давней связи. Господин Уивер ходил гоголем, гордый тем, что баронесса выделяла его из всех поклонников. Другое дело, что она не подпускала его близко, но он не терял надежды и то и дело подначивал Йохана. Здесь господин барон не стеснялся в выражениях, лишь немного пощадив уши прекрасных дам, и их споры стали одним из основных развлечений после обеда, когда подавали кофе и заходил разговор о политике.

Тем не менее, свадьба баронессы Катоне все откладывалась, и отчуждение между ней и ее женихом становилось все заметней. Он по-прежнему галантно ухаживал за ней, часто задерживался у невесты в гостях, но ни разу не приглашал ее к себе и не хвастался никому скорой женитьбой, как это делают люди, всерьез готовые переменить свою жизнь. Пару раз Йохан оставался с ним тет-а-тет, но требовать с господина Пройссена денег или жизни не торопился – по всей видимости, никаких сбережений у него уже не осталось. По потасканному лицу видно было, что он стал много пить, больше, чем прежде, когда боялся визита кредиторов, и чаще был погружен в невеселые мысли, столь глубоко, что приходилось задавать ему вопросы по два раза. Господин Пройссен кого-то боялся, и это точно был не Лисица.

Своими подозрениями Йохан делился только с Диджле, который оказался отличным слушателем, неболтливым и преданным. Его честной натуре претили хитрости, и он предпочел бы заявить о себе прямо и потребовать денег судом, но не осуждал названного брата, доверившись ему во всем. В европейском мире были свои правила, неправедные и неверные.

Однако этот мир принимал османа, и волей-неволей Диджле впускал его в свою душу. Он все еще прилежно молился и намеревался твердо соблюсти месяц Рамадан, который, кажется, должен был наступить в этом году в августе, но, к своему стыду, ему начала нравиться чудная европейская музыка и книги, повествовавшие не о героях, волшебниках и султанах, но об обыкновенных людях, как он сам. Ему нравилось важно заглядывать в книжную лавку, где его уже узнавали, и расспрашивать о книгах для названного брата, но выбирал он их на свой вкус, всякий раз смущаясь и ужасаясь той цене, которую назначал хозяин. Читал Диджле уже сносно и удивился, когда Йохан обронил, что завидует ему. Названный брат пояснил, что перед Диджле открылся обширный горизонт нового, неизведанного, и после этого, помимо рассказа о том, что есть горизонт, Йохану пришлось говорить об астрономии, навигации, географии и прочих науках. Когда же осман увидел карту мира, он потерял дар речи, осознав, сколь мала оказалась великая Порта, по сравнению с остальной землей. Раньше ему казалось, что Россия лежит на далеком севере, на юге – персы и сарацины, на западе – немцы и французы, а на востоке дикие племена, но названный брат посмеялся над ним и рассказал, сколько на самом деле разных народов и племен населяют мир. Все это было невозможно принять сразу, и несколько дней Диджле ходил задумчивый и рассеянный, пытаясь представить бесконечные моря и земли, в сотни раз обширней тех, что он видел.

Йохан тоже привязался к своему слуге. Тот вовсе не был дураком, а его честности и верности позавидовал бы любой библейский праведник. Лисица надеялся, что потом Диджле поймет достоинства Европы и ее культуры, круто замешанной на христианской вере, проникнется свободой поступков и смелостью заглядывать в завтрашний день, чтобы менять его по своему усмотрению. Османы казались Лисицы жестокими и зашоренными выходцами из времен молодости его прадеда, когда темные времена только-только начинали рассеиваться, и Диджле всякий раз подтверждал это нутряное ощущение. Не все было хорошо и в Европе, но все же лучше, чем в краях, где людей забивают камнями и кидают в яму за косой взгляд на власть предержащего.

Лисица задумывался и о будущем. Что делать потом, когда все закончится? Домой дороги нет, а стоит оказаться под настоящим именем где-нибудь в большом городе, то можно встретить старых знакомых – как с родины, так и со дна Европы. Всякий раз он обещал себе, что подумает об этом позже, а пока можно забыть о грядущем и воспользоваться всеми благами, что дарует здесь титул.