Граница

Глава 46

Город давным-давно остался позади, и темные, провалившиеся башни старого замка бледнели в рассветной дымке. Свежий ветер с заснеженных гор принес прохладу на весенние луга, раскинувшиеся по левому берегу реки Олт, но Лисица не чувствовал холода, подставляя лицо солнечным лучам; не до того ему было – горечь прощания со старыми друзьями причудливо перемешивалась с предвкушением новой, иной жизни. Почти год назад он явился в эти края без сапог и без денег, обедал с разбойниками, не думал дальше сегодняшнего дня, а теперь возвращается назад королем – с деньгами, невестой и хорошим именем. Господин фон Бокк дал ему одного из лучших своих жеребцов, наказав оставить его в одном из близлежащих городков, где можно будет сменить лошадей, капитан фон Рейне перед своим отъездом написал Йохану несколько рекомендаций, если тот вдруг захочет поступить на военную службу в Вене, а граф Бабенберг, во время прощального вечера, расчувствовался и заявил Лисице, что проницательность сразу подсказала ему благородное происхождение узника – он до сих пор верил, что Йохан Фризендорф был посланником императора и лебезил, чтобы заслужить его расположение. Местные дамы засыпали Лисицу и Честера подарками в дорогу: бархатными мешочками с лавандой, табаком, вышитыми платками, - только София фон Виссен осталась в стороне от этого рога изобилия; она не попрощалась ни с Роксаной, ни с Уивером, а с Йоханом обменялась лишь парой слов. Она изменилась, исчезла ее легкомысленная болтливость, словно теперь баронесса тщательно высматривала нечто внутри себя, но никак не могла разглядеть, однако Лисица видел, что София, единственная из всего света, осталась верна прежним чувствам и дружбе.

Ночью прошел сильный дождь, дорогу местами подмыло, потому карета еле-еле плелась, и Йохан то и дело возвращал коня назад, чтобы перекинуться парой слов с Роксаной и князем Вяземским, которые предпочли верховому путешествию – удобство. Андрей Павлович держался со скромным достоинством, лишь изредка упоминая, как тяжело ему пришлось в застенке и клял людей, готовых поверить в любую клевету и чушь. Йохан заплатил за него залог из разбойничьих денег, который позволил князю беспрепятственно выехать из города, и Вяземский, кем бы он ни был, всячески старался ему угодить. После выхода из застенка Андрея Павловича свалила жестокая лихорадка, и Честер добровольно вызвался быть ему сиделкой, пока Лисица устраивал дела маленького османа – отдал ему оставшиеся деньги, договорился с господином фон Бокком, чтобы тот присмотрел за ним и помог наладить хозяйство. Диджле долго не соглашался на разговор с католическим священником, но все же сломался после того, как Роксана передала ему слова его возлюбленной, что та готова его ждать сколько угодно, и спешно покрестился в местной церкви под именем Франциска. Фамилию ему дали в честь его происхождения; так и вышло, что в приходской книге появился новый прихожанин – Франц по фамилии Турок. Вопреки всем обычаям через несколько дней была сыграна скромная свадьба, где молодожены стеснялись и гостей, и друг друга, но все же счастье и довольство сияло на их лицах, когда они держались за руки, сидя за старым столом в своем новом маленьком доме. Диджле и его жена не поленились встать посреди ночи, чтобы проводить названного брата и благодетеля, и маленький осман пообещал, что Йохану всегда будет приготовлено почетное место за его скромным столом. Он уважительно обращался и к Роксане и желал счастья на свадьбе, низко кланяясь, а в подарок поднес Лисице свой кинжал, сказав, что в дороге пригодится любое оружие против лихих людей. Спорить Йохан не стал и с благодарностью принял подарок – новых разбойников стоило ждать с наступлением весны, тем более, что прошел слух, будто в эти края императрица намеревается этапировать каторжников. Так или иначе, но они с Уивером были хорошо вооружены и надеялись дать отпор любым негодяям, отказавшись от предложения лейтенанта Мароци выделить им солдат в провожатые.

Перед отъездом Лисица навестил могилу Анны-Марии; надгробный камень с вырезанным крестом уже продавил землю, и на серой, тесаной верхушке лежал веночек из первых полевых цветов. Его уже растрепал ветер, и лепестки осыпались желтой трухой на черную землю, где не росла трава – ничто здесь не напоминало о доброй дочери торговца тканями, кроме имени, словно и память о ней была так же непрочна, как весенний цветок. Йохан хотел попросить у нее прощения, но слова на язык не шли – потому он опустился на колени и дотронулся пальцами до ее имени: «Анна-Мария». Ниже шли ее годы жизни, а потом - цитата из Послания к Коринфянам, которую наверняка распорядился высечь истово верующий господин Дом: «Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся вдруг…; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными». Сердце у Йохана сжалось, и прежде чем горечь потери вновь поглотила его, белая бабочка поднялась из травы и неожиданно присела ему на палец, замерев на мгновение – словно прощение, словно благословение от Анны-Марии.

Когда солнце достигло зенита, немногословный кучер предложил остановиться в следующем влашском селе, чтобы пообедать, отдохнуть и накормить лошадей, и в ленивой, звенящей полуденной тишине путешественники остановились у корчмы, под навесом которой чинил кожаные постолы бородатый, смуглый старик. Он низко поклонился всадникам, сняв высокую шапку с белых космочек, и принял лошадей у Йохана и Честера, опасливо зыркая на приезжих. У кадки с водой мальчишка поил одного из коней, принадлежащих гарнизону Фугрештмаркта, и Йохан ничуть не удивился, когда в полутьме корчмы увидел Яноша Мароци, грузно развалившегося за столом в компании трех солдат; глаза у него были прикрыты, как у смертельно уставшего человека. Он оживился, когда увидел Роксану, выпрямился, поднялся и коротко приказал одному из солдат нести на стол все самое лучшее, что только может найтись в занюханной влашской харчевне. Красный, как медный таз, хозяин растерянно захлопотал вокруг важных гостей, не зная, куда их усадить достойно чину, и баронесса разрешила его сомнения – просто, точно в салоне господина фон Бокка, присев на лавку, не гнушаясь запачкать платье.

- Удивительная встреча, - заметил Лисица, когда с приветствиями было покончено, и хозяйка подала на стол скромную трапезу из прошлогодних слив, каши и лепешек. – Мы словно обречены встречаться с вами на здешних дорогах, лейтенант.

- Капитан с завтрашнего дня, - поправил Мароци, но радости в его голосе не было. – Я получил патент от его императорского величества.

- Гляжу, вы будто этому не рады, милый лейтенант? – спросила Роксана. Андрей Павлович и Уивер наперебой ухаживали за ней, но она будто не замечала их стараний.

- Я слишком долго этого ждал, - отрезал Мароци, но тут же опомнился, извинился и приказал солдатам забрать вино и убираться. – А пока ждал, - продолжил он, когда те ушли, - забыл, как держаться с важными персонами. С последним доходягой мне легче столковаться, чем с господином казначеем. Капитан фон Рейне избавлял меня от таких переговоров, а теперь я будто вышел на открытую равнину, и в ро… В лицо мне бьет ледяной ветер.

- Да вы поэт, - насмешливо сказал Уивер; он нарочито изысканно ковырял кашу, будто принц в изгнании. Мароци нехорошо взглянул на него и замолчал.

- Что вас привело сюда? – поинтересовался Йохан. – На вашем месте я бы праздновал назначение.

- Успеется, - неохотно отозвался лейтенант. Повисло неловкое молчание. Он забарабанил пальцами по столешнице, словно на языке у него вертелось то, что он не смел высказать. – Мы здесь поймали одного негодяя с поддельными документами. У него нашлись драгоценности фон Бокков.

- О! – Вяземский почтительно приложил руку к сердцу. - Подумать только, ни минуты покоя, одни труды. Уверен, что вы будете относиться к заключенным… гуманней, чем было с нами.

- Не помешало бы, - поддержал его Честер. – Хотя скорей на холме свистнет краб, чем сердце тюремщика екнет ради заключенных.

- Это был ваш слуга, князь, - Мароци, похоже, решительно не желал замечать англичанина. – Тот самый, который сбежал в день вашего ареста.

- Не напоминайте мне о нем, - Вяземский погрустнел, и его темные глаза заволокло тоской. – Я опять обманулся в людях. Но за это время он мог добежать до Вены, если не дальше. Что ему делать здесь?

- Говорить он теперь не может, - без обиняков сказал Мароци, и на Йохана вновь дохнуло воспоминанием о дыбе. – Но он пытался подкупить местных охотников, искать ему какие-то сокровища.

- Глупо, если у него были краденые драгоценности, - протянула Роксана.

- Ваше счастье, баронесса., вы не знаете, на что может подтолкнуть людей алчность. Не знайте и дальше, - буркнул он невежливо, но Роксана лишь одобряюще ему улыбнулась. – Ради быстрой наживы такие люди зарежут родную мать. Хотите увидеться с ним, князь?

- Зачем? – вопросом на вопрос ответил Андрей Павлович. Он дружески дотронулся до плеча лейтенанта. – Поверьте, я вовсе не сентиментален, чтобы лить слезы над грехами бывших слуг. Мои вещи он наверняка давно сбыл с рук, а видеть его мне противно и мерзко. Он ничуть не отличается от тех, кто травил меня в детстве по приказу дяди…

Вяземский вздохнул и подпер узкий подбородок ладонью.

- Хм… - Мароци растерялся. Похоже, он не ждал такого ответа. – Вы могли бы остаться и забрать после суда его пожитки.

- Я – князь, - мягко заметил ему Вяземский, еле заметно приседая на звуке «р». – Ждать суда ради ветхого платья? Увольте. Я могу бросать из окна кошельки с золотом, но не побираться. У нас, у русских дворян, принято жить привольно. Делайте с ним что хотите – справедливость его настигла.

Йохан приподнял бровь: он не мог себе представить Андрея Павловича, разбрасывающегося деньгами. Слуга был ему больше чем слуга, если вспомнить тот вечер в кофейне, и все же Вяземский оставил его.

- Ваше право, - сухо отозвался лейтенант. – Барон, могу я попросить вас на пару слов?

За мутным окном Камила распоряжалась худым влахом, который носил в карету съестное в дорогу, и Йохан глядел на ее скромную, тонкую фигурку. Служанка баронессы усердно избегала внимания солдат, что вывели связанного заключенного из погреба, и теперь жадно глядели в ее сторону, раскурив самодельные трубки. Подбородок у бывшего слуги и подельника князя был заляпан кровью, и в сумраке навеса казался черным.

Йохан кивнул, и Мароци поднялся, неловко раскланиваясь с Роксаной. Та протянула ему маленькую ладонь, и со всей осторожностью лейтенант приложился к ее тыльной стороне губами.

- Прощайте, господа, - сказал он, когда выпрямился. – Мое почтение, баронесса. Надеюсь, дорога не причинит вам тревог.

- Если бы я был вежливым человеком, - весело заметил Честер, - я бы выразил сожаление, что нам приходится расставаться, господин Секу-Всех-Подряд-Без-Жалости. Но я отнюдь не вежлив, поэтому рад буду, когда вы уберетесь прочь.

- К сожалению, не могу не поддержать моего доброго друга, - с сожалением сказал Вяземский, хотя он глядел на лейтенанта так милостиво, словно собирался одарить Мароци пресловутым кошельком с золотом. – Вы были весьма… негостеприимны. Прощайте, лейтенант. Мои пальцы запомнят застенок крепости надолго.

Он красноречиво показал большие пальцы рук; потемневшие ногти росли на них криво, и побледневшие шрамы цвета высохшего вина пересекали фаланги там, где поработали тиски.

- Я заставил бы вас взглянуть на мой истерзанный зад, если бы не баронесса, - поддержал его Честер. – Надеюсь, мы никогда не встретимся, лейтенант.

Мароци сравнялся цветом лица со шрамами Вяземского, но ровно ответил:

- Я исполнял свой долг.

Он забрал со стола шляпу и, не оглядываясь, пошел к выходу. Йохан взглянул на Роксану, и баронесса кротко ему улыбнулась – «я согласна ждать, сколько тебе заблагорассудится».

Толстый шмель задержался на мгновение перед Лисицей, преграждая ему путь, а потом залетел в приоткрытую дверь. Пестрые курицы с блеклыми цыплятами, копошившиеся в пыли, гурьбой бросились прочь из-под сапог Мароци, за конуру, где дремал лохматый пес с изъеденным боком. Лейтенант холодно взглянул на солдат, мгновенно затушивших свои трубки, и отвел Йохана подальше, к кривой плетеной изгороди.

- Не думайте, что я поверил в ваши сказки про императорского ревизора, - начал он, и Лисица нахмурился. – Но с вами можно говорить напрямик.

- О чем же? – с интересом спросил Йохан.

Мароци отвернулся от него и поддел носком сапога гладкий камешек.

- Правда, что у Софии фон Виссен были амуры с этим… англичанином? – неприветливо задал он вопрос.

- Почему я должен отвечать вам?

- Какое вам дело, если вы уезжаете отсюда? - с досадой отмахнулся от него Мароци, но все же счел нужным пояснить: - Я питаю к ней симпатию.

- Спросите у нее, лейтенант. Я не похож на Купидона.

- Спросил бы, если б мог. Она… - на грубом, обветренном лице лейтенанта появилось нехарактерное выражение задумчивой нежности, но тут же пропало. – Я должен принести ей плохие вести. А предпочел бы наоборот.

- Что за вести? – Йохан вспомнил одну из последних фраз Софии: «Я буду очень ждать ваших писем», и ее отчаянный взгляд, словно хоть в нем она желала найти союзника и друга.

Мароци упрямо наклонил голову.

- Пришло письмо, что ее отец покончил с собой. Суд отказал ему в тяжбе. Фон Бокки еще ничего не знают. Я смотрел его, как цензор, - сказал он поспешно, предупреждая вопросы. – Как сказать ей об этом? А если она страдает по своему любовнику? – всякий раз, как только заходила речь о Честере, в голосе Мароци слышалась почти ненависть. – Это может ее сломать.

- Ей понадобится помощь друзей, - медленно сказал Йохан. Мысли в голове путались. – Не знаю, что вам посоветовать.

- Да к черту ваши советы, - Мароци потер веки пальцами. – Мне они не нужны. Я знаю, что делать с женщинами. Но как подойти к ней - не имею понятия…

Лисица с удивлением взглянул на него. Он не ожидал от самодовольного и грубого лейтенанта тонких чувств. Мароци оскалил желтые зубы и хотел было сказать что-то еще, но на дороге показалась телега, запряженная серыми от грязи волами. На передке, сгорбившись, сидел влах. Завидев Мароци, он натянул поводья; животные, связанные деревянным ярмом, покорно остановились, беспомощно моргая выпуклыми глазами.

- Обмыли ее, - отрывисто и неграмотно сказал мужик, стягивая с головы шапку. – Как ваше господарство велело.

Лейтенант поморщился.

- Из головы вылетело, - с досадой сказал он Йохану и обернулся к влаху. – Жди здесь. Скоро поедем.

На телеге из-под серой холстины торчал край грубо сколоченного гроба, и Лисица не удержался от вопроса:

- Ваш заключенный ее прикончил?

- Да нет, померла от лихорадки, - равнодушно ответил Мароци. – Влахи говорят, девка хворала с зимы. Из-за нее этот и остался. Она в бреду болтала про разбойничьи сокровища, да все лиса какого-то звала.

- Лиса?

Мароци медленно поднял голову. Зрачки у него расширились, залив глаза чернотой.

- Иоганна по прозванию Лис, - сказал он. Один из волов, с обломанным рогом, громко и тяжело вздохнул, и влах цыкнул на него. – Или Лисица. Удивительное совпадение, не правда ли?

- Кажется, за этот год я перестал верить в совпадения, - пробормотал Йохан себе под нос. – Бывают ли они?

- Открой гроб. Господин желает посмотреть, - велел влаху Мароци, и тот поспешно стянул мешочный лен с ящика, а затем сдвинул крышку, открывая бледное и спокойное лицо.

Лисица обошел изгородь, чуть не поскользнувшись в грязи. Горбунья изменилась после смерти – то ли восковая застылость на лице, напоминавшая о зимней стуже, то ли серебряные потемневшие монеты на веках, из-под которых еле-еле виднелась белая полоса, то ли болезненная худоба, обнажившая кости, дали ей иной облик. Она вытянулась в гробу и теперь не было видно ее увечья; будь это иная девушка, Йохан пожалел бы ее. Раньше он думал, что убьет ее своими руками, если ему доведется встретить ее, но ненависти не было, как и злорадства.

Облегчение – вот что он чувствовал на самом деле. Злая душа никому больше не могла причинить вреда и боли, словно Бог услышал мольбы наказать губительницу Анны-Марии.

- Тяжело она умирала, - почтительно сказал влах, и Йохан очнулся от оцепенения. – Господарь даст денег. Должно проводить душу достойно. С пиром и молитвами.

В кармане лежал талер, и Лисица положил его на грудь покойнице. Влах низко поклонился, благодаря за подношение, и собрался закрыть гроб, когда Йохан остановил его жестом.

- Погоди.

На шее он все еще носил кольцо, приносившее несчастье. Лисица не решался его выкинуть, чтобы не накликать беды на случайного прохожего, а кузнец в переплавку его не взял, сказал, что железо плохое, бедняцкое. Перед отъездом Йохан хотел оставить колечко на могиле Анны-Марии, но не решился – дожди могли вымыть его, и вновь бы оно покатилось по свету.

Йохан расстегнул камзол и распустил рубаху. Путаясь в узлах, он распустил кожаный шнур, и кольцо скользнуло ему на ладонь. Не брезгуя, Лисица повязал шнур с кольцом покойнице на запястье, из предосторожности не касаясь ее холодных пальцев. Он удостоверился, что оно привязано крепко – не оборвется и не выпадет в щель между еловых досок, терпко пахнувших смолой.

- Теперь закрывай, - велел он, и влах послушался.

Мароци неодобрительно глядел на Йохана.

- Если бы вы были в моей власти, я б велел задержать всю вашу компанию, - сказал он. – Но вас защищает проездной документ.

- Мы уже были в вашей власти, - вяло ответил Лисица.

Лейтенант хмыкнул.

- О каких сокровищах она толковала?

- Их больше нет, - ответил Йохан и не соврал. В пещере у ручья лежали только прелые листья и хвоя. Когда с гор начал сходить снег, вода затопила берега и унесла с собой случайные улики прямиком в реку Олт. – Думаю, то, что осталось от Шварца, предводителя разбойников.

- Вы знаете слишком много, барон. В другое время я потолкую с вами иначе.

- Другого времени не будет.

- Посмотрим.

С этими словами Мароци дал знак солдатам собираться, и те вывели лошадей – к хвосту одной из них за запястья привязали пленника.

- Прощайте, - коротко сказал лейтенант. Он хотел добавить что-то еще, но лишь махнул рукой и удалился к своим людям. Влах цокнул, и волы медленно потащили телегу через грязь.

Высокое солнце стояло над горами, и Йохан подставил ему лицо, медленно завязывая рубаху. В корчме Лисицу ждала Роксана, женщина, без которой он теперь не мог жить, но идти к ней он не торопился. Он точно видел самого себя год назад – только этот вновь держал путь в город, еще не зная, что его подстерегает впереди, бестолковый, беспечный бродяга.

Бойкая птаха оглушительно зачирикала из кустов, точно призывала не беспокоиться о прошедшем и о грядущем; морок рассеялся, словно и не было его. На востоке собирались тучи, и Йохан решительно направился в корчму, чтобы предупредить друзей о грядущей непогоде.