Граница

Глава 43

Пока Диджле не было дома, хозяин по наущению Честера велел перенести все вещи Йохана фон Фризендорфа в одну из лучших комнат. Осман покраснел от гнева, когда увидел, что чужие люди похозяйничали среди старательно наведенного порядка и даже повесили молитвенный коврик на стену, но ярость его остыла, когда он увидел знаки уважения, которые хозяин расточал Йохану. Их было так много, что лести хватило бы на целое море, а из славословий можно было бы выстроить целый замок, но Лисица только морщился и при первом же предлоге отослал его прочь. Уивер все еще был здесь, и когда они вошли, англичанин перелистывал свои записные книжки, найденные в закромах у Диджле, не забывая прикладываться к бутылке хорошего вина, которую держал под креслом.

- Неужто ты вышел из рук палачей? - воскликнул он, как только увидел Йохана. – Они, что, вываляли тебя в дегте на прощание? А на перьях ты вырвался и убежал?

Уивер подскочил к нему, и Лисице показалось, что он сейчас попадет в крепкие объятья и вспомнит дыбу, но Честер бережно взял его под руку и провел до кресла.

- Дай-ка я осмотрю вас, мистер Зазнайка, - сказал он и великосветски шаркнул с полупоклоном. – Кости у вас еще остались в избытке, мясо поредело, и ночью вы можете пугать прохожих, если вас намазать белой краской. Как доктор, я пропишу вам хорошего каплуна, теплого вина – бутылки три, вареного риса и хлеба с толстым слоем масла. Повторять каждый день!

- Видимо, пока я не ожирею настолько, что не смогу ходить, - Йохан наконец-то почувствовал облегчение – тяжелые мысли отступали рядом с шутками англичанина, прятались в глубине души. Он разделся по пояс, и Честер внимательно осмотрел его раны, не гнушаясь поковыряться в каждой, а потом столь же немилосердно принялся накладывать на них жгучую мазь, от которой чесалась кожа. Йохан сидел смирно, и только крупные слезы время от времени катились у него из глаз – лечение Уивера было похуже пытки.

Диджле перебирал вещи, сжав губы. Он нарочно не смотрел в сторону англичанина, недовольный его присутствием, тем более, что Честер подтрунивал над ним. Искусство врачевания здешних лекарей осману не нравилось, и в словах англичанина ему мерещились переиначенные суры Корана, если такое возможно на чужом языке; он подозрительно оглядывался на Уивера, но вид у того был невинный и глупый донельзя.

В дверь постучали, и, прежде чем Йохан успел подать голос, Честер весело крикнул незваному гостю заходить. Он поскучнел и пальцы у него напряглись, когда в светлой комнате появилась баронесса фон Виссен – София смутилась, когда увидела Лисицу полуголым, и Диджле заволновался, как наседка, и благочестиво прикрыл названного брата одеялом, чтобы девица и ее служанка не усмотрели того, что примерным женам видеть не следует.

София сделала книксен и еле заметно поморщилась: видно, запах дегтя ударил ей в нос.

- Вечно я прихожу во время вашего туалета, барон. Доброго здоровья вам, здравствуйте, господин Уивер, - прощебетала она, поглядывая на Уивера из-под длинных ресниц. – Я очень рада видеть вас на свободе, господин Фризендорф, в целости и сохранности!

Уивер наклонил голову, принимая ее слова. Служанка встала у стены со скучающим видом. Исподтишка женщина зорко глазела на Диджле, и осман невольно смущался.

- Я тоже рад, что вы явились, баронесса. Надеюсь, с тюрьмами покончено.

- Госпожа фон Бокк хочет видеть вас вечером у себя, - сказала София. – Теперь тетушка утверждает, что сразу догадалась, кто вы такой. После того, как всплыло ваше прошлое здесь, я рассказала, что это вы меня спасли. Теперь дядюшка хочет засвидетельствовать вам свое почтение и говорит, что в нашем доме вы всегда желанный гость. Они хотели явиться сами, но решили, что будет лучше, если я передам их благодарность и приглашение.

Посреди ее речи Уивер отошел к окну, где стояла мазь в жестяной банке и лежали бинты. Голос у баронессы обиженно дрогнул, и она с мольбой взглянула на Лисицу, словно тот мог одним мановением руки исправить отчуждение между ними.

- Я буду рад, - ответил Йохан. – Но пусть они не гневаются, если я опоздаю. Я намереваюсь сегодня навестить баронессу Катоне.

- О! – София опустила взгляд и поникла еще больше. – Ей нездоровится в последние недели, и она никого не желает видеть. Я посылала ей тепличного винограда, но она лишь поблагодарила за него запиской.

Бедная девочка думала, что никто не видит разочарования и обиды на ее лице, но она еще не умела толком скрывать своих чувств. Уивер равнодушно звенел склянками, словно они вовсе не были знакомы с баронессой, и Йохан подивился его поведению.

- Уверен, Роксана скоро пойдет на поправку. Кстати, можно ли попросить вашу служанку сходить вниз вместе с Диджле? Мне бы хотелось заказать праздничный обед, но мой слуга не настолько хорошо знает немецкий…

- Да, конечно, - София заулыбалась, разгадав его хитрость, а Диджле, наоборот, насупился.

- Я уже говорил с хозяином об обеде, - заметил Уивер, и улыбка баронессы точно стерлась.

Повисло неловкое молчание, пока София наконец не прервала его.

- Что ж, тогда я, пожалуй, не буду вам мешать, - неуверенно сказала она наигранно-веселым голосом. – Не забудьте, пожалуйста, господин Фризендорф! Я очень буду рада вас видеть. И вас, господин Уивер. Прощайте!

Словно легкое облачко, она прошелестела юбками, и остановилась рядом с Лисицей, чтобы ему не пришлось вставать для прощания. Уивер тоже приложился к ее руке, и София сморщилась, точно пыталась удержаться от слез. Она резко развернулась и почти выбежала прочь; служанка ушла за ней, осторожно прикрыв дверь.

- Сходи-ка за горячей водой, братец турок, - велел Честер. Он избегал встречаться взглядом с Йоханом, словно медицинские вопросы его занимали больше любых женщин.

Диджле упрямо мотнул головой и встал у стены, сложив руки на груди. На щеках у него горели два ярких пятна.

- Ты не хозяин мне, - возразил он хмуро. – Пусть он прикажет.

Йохан кивнул ему, и осман нехотя послушался, глянув напоследок исподлобья. По его лицу легко можно было прочесть, что он не понимает и не одобряет недомолвок, но послушание не дает ему возражать. Когда он вышел, Честер с облегчением вздохнул.

- Жарко стало, - легкомысленно заметил он и отворил окно. Колючий и холодный ветер ворвался в комнату, и Йохан поежился. Уивер недолго наслаждался прохладой, почти сразу же он продрог и поспешил захлопнуть ставни.

- Почему ты так молчишь? – спросил Честер. – Наверное, думаешь, отчего я был так суров?

- Она милая девочка, - ответил Йохан. По правде, он больше думал о собственной встрече с Роксаной, чем о чужих отношениях. – После того, как я ее спас, она стала мне сестрой.

- Поверь мне, любовницей она куда как лучше! Другое дело, что она так и норовит опутать своей страстью. Я не успел вернуться, а баронесса уже обращается со мной, как с придворным любовником. И этим отпугивает всех прочих девиц… Знаешь, Фризендорф, я терпеть не могу, когда мне вешают ярмо на шею! Она начиталась глупых книжонок о вечной любви! – Честер вздохнул и продолжил уже нормальным голосом. – Терпеть не могу, когда они делают обиженные глаза, точно я сбежал от алтаря.

- Я не исповедник, можешь не продолжать, - отрезал Йохан. Ему не нравился этот разговор; не хотелось ничего знать о Софии и ее сердечных привязанностях. Была ли это ревность, он не знал – больше походило на беспокойство. – Если ты ей что-то сделаешь, Диджле тебя зарежет.

Честер махнул рукой.

- Э, - по-тюремному протянул он. – Твой осман сидит на прочной цепи. Или она тоже водит его за нос, и ты здесь ему не хозяин?

Лисица не успел ответить – пятясь задом, в комнату вошел осман с банными принадлежностями. Все было по уму, как принято в его стране - кроме воды, он принес несколько мочалок и ароматных масел, чтобы перебить запах дегтя.

- Капитан предупредил меня, что стоит скорей уезжать, - вполголоса заметил Йохан.

- Лондон все еще ждет нас! – воскликнул Честер, пока Диджле, недовольно прицокивая, расплетал названному брату свалявшуюся косу.

- Ты мог бы и передумать. Все-таки мы с тобой квиты – из-за документов и писем.

- С чего бы? Во-первых, сам посуди, вдвоем мы отлично проведем время – Буда, Вена, Франкфурт, Роттердам, - какие там женщины! А вино! А местные кушанья! Там можно спустить состояние и не распробовать все удовольствия до конца… Во-вторых, ты серьезно думаешь, что я знал, где искать нужных людей? В чужой стране?

- Я думал… - Йохан осекся.

Он обернулся к Честеру, разбрызгивая мыльную пену, и Диджле отпрянул, оттирая нос.

- Благодари свою любовницу и ее жестокосердную служаночку, - припечатал Уивер. – Они обе взяли меня за горло.

Рука Диджле замерла.

- Любовницу? – переспросил он, точно не верил своим ушам, и с грохотом отшвырнул тазик; мыльная вода вспенилась и темным пятном впиталась в доски пола. Осман гневно заговорил на турецком, вмешивая в речь немецкие слова: «грех», «плохо», «гибель», «ведьма», «Аллах». Честер с любопытством наблюдал за ним и уже было открыл рот, чтобы возразить, но Лисица перебил его.

- Я женюсь на ней, - твердо сказал он, чтобы прекратить крик. Диджле застыл, воздев руки к небу; он недоверчиво глядел на Йохана. Уивер тоже окаменел, и на мгновение Йохан почувствовал себя среди античных статуй – в столь величавых позах замерли его друзья.

- Я женюсь на ней, - уже тише сказал он.

- Это безумие! – хором заявили Диджле и Честер, и оба волком зыркнули друг на друга: каждый подозревал другого в фиглярстве.

- Она ведьма, – быстро сказал осман. – Она околдовала тебя! Полгода еще не прошло со смерти твоей невесты, а память твоя тебе уже изменила.

- Ничуть, - от обвинений у Лисицы зазвенело в голове. - Успокойся, сядь. Давай поговорим.

- Нет! – Диджле яростно сжал кулаки. Он совсем раскраснелся, но заговорил спокойней. – Предатель. Не хочу знать тебя, отрекаюсь! Ты мне не брат. Не брат. Не брат!

С последними словами он взмахнул рукой, точно отгонял от себя надоедливое насекомое, и угрюмо пошел к дверям. На пороге Диджле обернулся и смерил Йохана уничижительным взглядом. На Уивера он больше не смотрел, точно забыл о его существовании.

- Она заслуживает смерти, - добавил Диджле тихо и скрылся за дверью. Йохан рванулся за ним, но запутался в одеяле и свалился на пол, больно приложившись челюстью о доски пола. Честер помог ему подняться, и Йохан крепко схватил его за руку, чуть не порвав рубаху.

- Нужно догнать его. У тебя есть оружие?

- Кажется, ты еще не отошел от лихорадки, - добродушно заметил Уивер. – Какое оружие! Тебе надо полежать пару дней в постели, пустить кровь, чтобы не дергался по пустякам… Да и твоему дикарю не помешало бы.

- Он убьет Роксану, - Лисица тряхнул его. – Не время рассуждать!

- Брось! При ней сейчас неотлучно Цепной Пес. Да и твой осман – большой теленок. Поверь мне, я видел резню и знаю, как магометане готовятся к убийству. Проверено на собственной шкуре! Он любит тебя, болвана, и не сможет поднять руки на баронессу Катоне.

Йохан нехотя отпустил его и сел на постель, запустив пальцы в мокрые волосы. От дегтя и подсохшего мыла они неприятно скрипели.

- Надо остановить его. Прямо сейчас.

- У тебя голова вся в мыле! Да ты точно ума лишился…

- К дьяволу мыло! – Йохан выругался так замысловато, что из-за стены застучали пустой кружкой, деликатно призывая к спокойствию. Он заметил на столе банку с пудрой, которой Уивер посыпал свой новый парик, и высыпал ее себе на голову, окутавшись белым облаком. Честер оглушительно чихнул, когда пудра попала ему в нос, Йохан сделал то же в ответ; и они дружно чихали, пока облако не рассеялось, осев на одежде, полу и мебели.

- Вот безумец, - пробормотал Честер, отчихавшись. Он вытер выступившие слезы и покачал головой. – Зачем ты это сотворил?

- Решил проблему с мылом без мытья, - Йохан уже одевался, не заботясь о том, как на нем сидит платье. – Кому какое дело, что там под пудрой? Помоги мне завязать хвост – руки больно поднимать.

- Я удивлен, как ты вообще стоишь, - проворчал Уивер, но больше ничего не сказал и покорно помог Йохану одеться и привести себя в порядок.

Уйти сразу у них не вышло – на шум явился слуга и, любезно кланяясь, зыркал по сторонам, стараясь найти беспорядок. Он пытался ныть о левантийском ковре, который наверняка соткали ткачихи из ближайшего городка, о разбитом зеркале, которого здесь никогда не водилось, но замолчал только, когда Лисица посулил его повесить, а Честер дал монетку и попросил принести «какое-нибудь оружие погрозней». При этой просьбе слуга проглотил язык и, согнувшись в три погибели, убрался прочь, чтобы после проводить их испуганным взглядом с кухни.

Когда холодный дымный ветер ударил в лицо, Йохан остановился, опершись на плечо друга, и перевел дух.

- Нет, ты что, в самом деле решил жениться на баронессе? – спросил его Честер, бережно придержав за пояс.

- Да… Хотя не знаю, - во рту стоял горький привкус, будто послевкусие от перца. Вряд ли у него хватит смелости заговорить об этом с Роксаной, и вряд ли она согласится, если каким-то чудом узнает об этих смелых планах. Можно поехать за ней, безмолвным скитальцем искать ее под новыми именами, которые выдумает ей Герхард Грау, но подобное путешествие рано или поздно кончится пулей или сталью в живот, а терять Роксану не хотелось – ни здесь, ни в долине смерти. Если бы знать, что она чувствует на самом деле! Все знаки внимания от баронессы могли быть лишь забавной игрой, развлечением среди обыденности и скуки.

- Это величайшая глупость, которую только может сделать мужчина, - задушевно поведал ему Уивер. – А как же Лондон? С женой на горбу ты только и будешь думать, как ее накормить и сколько платьев в ее гардеробе! Она возьмет тебя в оборот и заставит осесть на одном месте, поступить на службу, нарожает детей, и вся твоя жизнь пройдет между пеленками и тягостными думами, что еще заложить ради ненаглядной Роксаночки и лисьего выводка! Или у тебя есть за пазухой пара-другая поместий и сотня крепостных крестьян?

- Ничерта у меня нет.

- Вот и славно! Нечего терять, не к чему привязываться – весь мир будет перед нами открыт!

- Один мой знакомый твердил то же самое. И даже пошел наниматься в матросы, - мрачно ответил Йохан.

- Да? И что с ним стало?

- Отведал тухлой воды и помер от живота, не взойдя на корабль.

Честер махнул рукой, словно снимал с себя всякую ответственность, и Йохан кое-как выпрямился, чтобы немедленно потянуть друга за собой.