Из Тени (Dragon Age)

Глава 36. Страхи сновидцев

Как и планировали, два юных мага сбежали от родительских планов на свою жизнь и общества, пропитанного магистерским лицемерием, на юг, в менее цивилизованные земли Империи. Там они получили то, чего так хотели, — свободу.

Поначалу было тяжело отпрыскам аристократических семей начать жизнь отшельников, беглецов, но два влюблённых друг в друга человека общими усилиями, взаимной поддержкой преодолели все эти трудности и смогли обустроить быт их совместной жизни даже в полевых условиях. Они нередко в шутку сравнивали себя с авантюристами каких-нибудь приключенческих историй. Разумеется, в отличие от книг, в каждой новой главе их жизни, в каждом новом городе, который они посетили, их не ждали захватывающие истории. Зато, как и те самые приключенцы, они в любой момент могли забраться в повозку, резво встряхнуть поводьями, призывая коня-тягача к движению, и отправиться, куда только глаза глядят.

И это «куда только глаза глядят» далеко не преувеличение. Где только они ни бывали: от городов и приграничных поселений, до давно заброшенных руин и эльфийских развалин. К последнему маги стремились сильнее всего, поскольку уж больно они любили эльфийское наследие. Нет ничего лучше, чем лежать под кронами какого-нибудь венадаля вблизи древней наполовину уцелевшей постройки и мечтать, как они обязательно обустроят свой скромный домик, когда им обзаведутся. Она мечтала заставить всё своими любимыми растениями, а на любые возражения об удобстве готова была сказать, что элвен жили среди таких растений и проблем не видели. Впрочем, он никогда и не возражал, а только улыбался, готовый был согласиться на всё, что угодно, лишь бы видеть любимую счастливой. Хотя разве есть у него причины возражать? В её планы по обустройству их дома входили в том числе книжные шкафы, где бы отчаянный книголюб мог хранить свои книги, — а большего ему для удобства и не требовалось.

Их странствия стали краше, когда молодые люди скрепили свои отношения официальным свадебным обрядом. Даже дату выбрали подходящую — в Андоралис. Это праздник в честь Андорала — Древнего Бога Рабов, — который повсеместно отмечается как начало лета — время для радости и, по обыкновению, проведения свадеб. Вступление в брак засвидетельствовал жрец из небольшого городка. В отличие от столичной епархии, давно уже погрязшей в интригах, этот верный служитель Древним Богам пошёл навстречу влюблённым, а не стал оглядываться на то, что у родителей на них наверняка были совершенно другие планы. И с того самого момента оба мага как никогда почувствовали себя едиными, неделимыми, целыми, поскольку отныне их отцы не смогли бы так просто их разлучить, признать недействительным их брак.

Покинув столицу — как беглецы и надеялись — они могли практически не опасаться преследователей, поскольку территории Империи слишком большие, а они слишком непостоянны при выборе маршрута. Но с момента получения нового долгожданного ими статуса — молодожёны — юнцы окончательно посчитали себя недосягаемыми для надзора отцов.

Так началось путешествие молодых магов, длиною в несколько лет. Но им точно казалось, что с момента их побега прошла целая жизнь. Они успели повзрослеть, окончательно освоиться в новой для себя жизни, поверить, что теперь так будет всегда. В том числе повидали достаточно, о чём и мечтать не могли раньше, сидя под надзором семьи, а значит, на будущее могли уже смелее строить свои планы.

Но однажды по непредвиденным ими, но вполне ожидаемым обстоятельствам влюблённые были вынуждены отложить эти планы и вернуться туда, откуда с таким рвением бежали.

— Как думаешь, твой отец знает о нашем возвращении? — однажды, аккуратно перебравшись в передок повозки и устроившись на козлах рядом с тем, кто управлял лошадью, спросила девушка.

Сегодняшним хорошим солнечным утром они уже были в пути. Этот путь по Имперскому тракту вышел долгим, но теперь им осталось совсем немного и вскоре — возможно, даже сегодня — они уже доберутся до Минратоса. Отвыкшие от людных мест юнцы с каждым днём убеждаются, что они становятся всё ближе к центру цивилизации Тевинтера. Стоящие вдоль дороги деревни и города становились всё больше и богаче, а другие путники, встречающиеся на тракте, стали попадаться им всё чаще и колоритнее.

И эти изменения их даже радовали. Да, маги вот уже несколько лет путешествуют по окраине их великой — как своей силой, так и территориями — Империи. Однако оба они выходцы из богатых семей и в цивилизации прожили намного больше, поэтому и ловили себя на мысли, что даже соскучились по чертам родного города и его пригородам. Это чувство вместе с приглашением от её родителей погостить у них стало решающим фактором выбора города, в котором они останутся на ближайшие пару-тройку лет.

То, что это будет всего лишь «пара-тройка лет», они были уверены, потому что ничто не способно заставить их передумать, осесть окончательно, а не продолжить своё путешествие. Просто отныне они будут путешествовать не вдвоём, а втроём… а может, и вчетвером. Это уже зависит от того, скольких наследников подарят им Древние Боги.

— Наверняка. В Вол Дорма капитан стражи слишком уж странно на нас смотрел, — стоило вспомнить о родиче, как настроение молодого мага заметно ухудшилось, а он сам нахмурился. Ему не нравилось думать о том, сколько же связей есть у его отца. И пусть он этих связей добился не своей пугающей персоной — на самом деле у магистра друзей нет, ни одного, — а подкупом. — Но не думаю, что он что-то будет делать: он уже и так отомстил.

Как раз недавно молодой маг узнал, что отец не смирился с побегом и женитьбой своего отпрыска на той, кого юноша выбрал сам, и лишил его всех титулов, наследства и семьи. Такое изгнание — страшная кара для любого аристократа, поскольку разом провинившийся теряет всё своё влияние и огромное количество возможностей, которые доступны родовитым, однако парень отнёсся к этой услышанной новости равнодушно. Возможно, раньше это бы его и ранило, поскольку лишаться семьи, даже взаимно нелюбимой, всегда тяжело, но сейчас он создал свою семью, которая, в отличие от родной, любила именно его самого, как человека, как личность, а не всего лишь за силу дара как расходный материал для своих амбиций. Громкие заявления родича его отныне не волновали, однако встречаться с ним юнец не хотел. Он, конечно, сильный маг с огромным потенциалом и за свою семью будет стоять до последнего, но ведь именно отец его обучал.

Помнишь: ты считал, что этого обучения тебе достаточно?

Магесса с огненными кудрями заметила, что её беспокойные мысли о возвращении домой передались и мужу, поэтому она пододвинулась к нему ещё ближе и любяще приобняла. Они ведь не одни — они есть друг у друга и, значит, вместе преодолеют любые эти беспокойства. Тем более совсем скоро они будут уже не только вдвоём.

Помогло. Настроение сновидца улучшилось, он улыбнулся, сам обнял любимую жену в ответ, прижался к непослушным кудрям. Из-за порывов ветра и тряски её волосы так и норовят выскочить из тугой косы. Вскоре так и произойдёт, и девушке придётся, ворча, их снова собирать в причёску. Юношу же это только умилит.

— Думаю, нам стоит лучше обеспокоиться: подпустит ли отец к своей дочери её отныне безродного муженька? — шутливо парень перевёл тему.

— Спорим: да он первый с тобой обниматься полезет, — посмеялась девчонка, считая, что такой зять наверняка сразу станет любимчиком её отца, даже ещё большим, чем сама младшая дочурка.

Когда его дочь сбежала из родного дома, отец обязан был это прокомментировать, осудить её поступок, чтобы избежать конфликта с разъярённым родичем второго неразумного юнца. Только вот его возмущения на публике получились такими беззубыми, как если бы он просто погрозил им пальцем, отчитывая за небольшую шалость. А связано это было с тем, что поступок дочери на самом деле мужчину не гневил, а, наоборот, радовал. Он даже ею загордился, мол, какая дочурка молодец, лучше своего несмышлёного папки себе жизнь устроила. Магистра даже не волновало, что его изначальные планы на брак младшего ребёнка были нарушены, потому что девушка смогла породниться с родом альтуса, из которого поколениями выходили сильнейшие сомниари. А такой брак сам мужчина не смог бы организовать даже для своего старшего сына, наследника семьи, потому что их-то род торговцев веками болтался где-то там, в низине иерархии магистерских семей. И конечно, он не мог упустить долгожданное благословение. Магистр долго юлил, оттягивал исполнение и бездействовал, когда отец того юнца — а вскоре и его новоиспечённый сват — требовал принять участие в розыске сбежавших детей. Зато когда второй магистр, спустя несколько лет, сгоряча с позором выгнал сына-беглеца, своего наследника, из семьи, то счастливый мужчина тут же поспешил этим воспользоваться и, больше не боясь гнева родственничка, пригласил двух юнцов погостить у себя дома, заверяя, что смирился с поступком дочери и принял её избранника. Их согласие его осчастливило окончательно.

Юноша оказался теперь безродным, и, следовательно, породниться с влиятельным родом уже не получится, но это не сильно сказалось на планах магистра. Пусть парня и можно изгнать из семьи, зато лишить его могущественной от рождения крови невозможно. Так что магистр рассудил весьма просто: если Древние Боги окажутся столь же щедры, как и в тот день, когда подарили коллеге такого одарённого ребёнка, то можно будет начать уже даже внука готовить к борьбе за место в Магистериуме, что как никогда укрепит положение их семьи.

Об этих планах и причине столь неожиданной любезности в письмах от её отца молодые маги догадывались, однако это их не оттолкнуло от решения принять приглашение. Им всё равно нужно место, где бы осесть, отдохнуть от полевой жизни, заодно лучше подготовиться, а не строить, как раньше, свой быт в спешке. Когда же вновь станет возможно, они планировали вновь без спроса нарушить планы родственников и их покинуть.

Ну и просто магесса хотела повидать свою семью, извиниться перед отцом за побег, рассказать маме об их приключениях и похвастаться старшим братьям о том, где их чудная, как они её называли, сестрёнка побывала, в отличие от них самих, которые если куда и ездили, то только по поручениям хозяина дома. А он хотел, чтобы она была счастлива…

Помнишь, как она хотела вернуться к семье, в которой её ждали так, как никогда и ни в какой не ждали тебя?

Но этому не суждено было случиться…a

Погрузившись в размышления, успокаивающие эти размышления объятия, юнцы не следили за окружением. Да и незачем: на тракте довольно-таки людно, то и дело появится какой-то проезжий, да и они почти добрались до города. Они проделали такой путь, прошли через неспокойные окраины Империи и руины, которые полностью обезлюдели, так что разве им есть чего опасаться здесь, где пики храмов Минратоса уже показались далеко на горизонте?

Но вдруг раздался за спиной топот копыт коней, чьи всадники точно куда-то спешили.

Помнишь топот копыт?

Что он принёс?

Может, это были гонцы, изводящие спешкой своих скакунов до истощения. Может, какой-то отряд…

Топот становился всё громче. Скоро они догонят неспешных путников, их обгонят и поскачут дальше…

Но чем громче был топот, тем тревожней становилось на душе.

Что-то не так.

Вскоре их настигли. Но вместо того, что бы промчаться дальше, всадники сбавили темп. Один из них оказался спереди столь резко, что конь путников, не ожидавший препятствия, испуганно заржал и без команды извозчика остановился. Тем временем остальной отряд начал окружать.

В подобные передряги они попадали не раз в своём путешествии. Были нападения животных в какой-нибудь глуши и разбойников на приграничных, плохо охраняемых территориях, которые увидели в двух юнца лёгкую добычу. Но эти отщепенцы даже не могли предположить, что в такой дали от центра Империи нарвутся на молодого магистра, обученного мага альтуса. Тем хуже для них, поскольку каждый раз юноша безжалостно расправлялся с опасностью, защищая свою семью, как и обещал. Иначе и быть не могло, поскольку ему, могущественному магу, чей потенциал до сих пор даже вполовину не раскрыт, слабые по дару сородичи, а то и вовсе сопорати не ровня совершенно.

Сейчас юноша хоть и удивился столь наглому нападению, но не сильно-то испугался. Он был слишком уже уверен в своих силах. Когда стало понятно, что этот отряд не для беседы прибыл, сновидец нахмурился, схватил посох, спрыгнул с козел и был готов дать отпор наглецам.

Ещё никто не был для него серьёзным соперником. Победа будет за ним и сегодня, ведь он будущий великий лорд-магистр, которому с детства пророчили место архонта или в Звёздном Синоде. Какой-то черни с ним не тягаться! Помнишь?

При скором осмотре своих противников, которые в ответ на решительные действия окружённого мага, сами повскакивали с лошадей, стало понятно, что это совсем не разбойничья шайка, промышляющая бандитизмом на тракте, — это был отряд магов из магистерских семей. А в их главе были его сводные старшие братья. Вон они стоят и дикими псами смотрят на ненавистного с детства родственничка, что забрал их наследный титул, внимание отца, величие, ведь на фоне магической силы младшего неродного брата они буквально были посмешищем, позором семьи потомственных сильных сновидцев. Но после бегства наследника рода принять этот титул надлежало одному из них, однако они, с детства избалованные бездельем, оказались не готовы к ответственности, обязанностям, обучению и пожизненной борьбе с Магистериумом за влияние на благо семьи, поэтому можно было видеть, что их ненависть к брату стала ещё сильнее. Конечно, сейчас, собрав отряд таких же бестолочей из семей других магистров, они пришли не разговаривать: в их глазах отразились самые явные и страшные намерения. Как они, так и остальные нападавшие кровожадно улыбались, настигнув и окружив двух птиц, посмевших, в отличие от них, вырваться на свободу.

Эти взгляды и полное непонимание мотивов нападения напугали магессу. Девушка боязливо спряталась за мужем, прижавшись к его спине и держа его за руку. И всё же она тоже маг, поэтому могла найти в себе самообладание, чтобы оказать, если юноша скомандует, ему помощь, как и несколько раз в их путешествии.

Вместе у них был шанс оказать достойное сопротивление напавшим магам. Вместе, сплочённо.

Однако молодой магистр самоуверенно вышел вперёд.

Сам отпустил её руку.

Отпустил навсегда.

Вероятно, можно было избежать смертоубийства, постараться договориться, прийти к компромиссу. Всё же не чужие люди, всё же прожили под одной крышей столько лет, росли вместе. Если бы не получилось, то это оттянутое время можно было потратить на подготовку, незаметно призвать сложные энтропийные заклинания, которым его начал обучать отец. Но эти заклинания юноше за всё время, проведённое в бегах, не понадобились. Ими он пренебрёг и сейчас.

Ненависть братьев была взаимной. Именно она захватила разум молодого сновидца, позволила ему поддаться неистовой ярости от того, что эти люди вторглись и в новую его жизнь. В порыве этой ярости он наговорил слишком многое, что истощило и так небольшое терпение нападавших.

Юноша не разглядел в них серьёзную угрозу для себя. Среди нападавших не было ни одного достойного мага — лишь посмешища своих семей, озлобленные на мир и более одарённых сородичей. Поодиночке они не представляли для эталонного мага альтуса никакой угрозы.

Но они не были поодиночке. Они были одним сплочённым отрядом.

Сновидец совершил атаку первым. Смертельный риск этого противостояния, мысли о желанной мести азартом захватили его голову. Он оказался слишком увлечён, и первое заклинание его вышло больше красочным, чем эффективным. Но из-за силы своего заклинателя оно всё равно несло опасность, а для зазевавшего мага, недалеко ушедшего от сопорати, стало бы смертельным. Как и было раньше, со всеми другими неудачниками.

Именно смерти он желал и ожидал её, когда спустил с посоха своё заклинание. Но какого же было его удивление, когда потенциальная жертва осталась жива. Нет, расчёт был верен, и тот «счастливчик» пережить сокрушительный удар самостоятельно не мог, однако юноша не учёл, что противнику придут на помощь те его соратники, которые были более подкованными в противодействии такому виду магии.

Тогда молодому магистру стоило бы задуматься, но…

Но ты, поддавшись ярости и не думая, лишь продолжил.

С самого раннего детства сновидец слышал о силе своего дара, о его невообразимом потенциале, о практически безграничных возможностях, что открываются для таких магов в их магократичном государстве, поэтому он и сам в это поверил, посчитал, что это априори даёт ему преимущество. За года успешного бегства эта самоуверенность окончательно укрепилась в нём, поэтому с тех пор, как он покинул родной дом, как пропал отцовской надзор, он забросил своё обучение.

Не тренировался. Не учился. Не изучал новые заклинания. Не становился сильнее.

А зачем? Никто не был ему конкурентом. Его не по годам развитый магический талант признавали все. Он уже могущественный маг. Он уже способен защитить…

Семью…

Но не на этот раз.

Следующим бойкому юнцу на глаза попался один из тех, кто принял участие в спасении его первой несостоявшейся жертвы. Логично: на этого человека прошлое заклинание уже не сработает — он знает, как защититься, поэтому юноша задумал использовать другое, против которого этот неуч не знал решения и не мог защититься в силу своей слабости.

Но всё повторилось. Снова нашлись маги, которые знали, как защититься от магического выброса другой стихии, и они воспользовались этими знаниями для защиты соратника.

Тогда у магистра был второй шанс задуматься. И это почти случилось. Но как вдруг нападавшие сами решили атаковать, наслали на него стихийные заклинания, огненные шары. Банально и слишком просто. Юноша защитился без особых проблем, что потешило его гордыню и окончательно пресекло зарождение здравых мыслей.

Они ему неровня. Он сильнее, намного. Он талантливее. Он благословлён Богами — он не может проиграть!

Но сегодня даже Древние Боги отвернулись от тебя.

Чем дольше шло противостояние, тем меньше происходящее становилось похоже на то, к чему юноша привык. Вроде бы и делает он всё то же, что и всегда. Да только почему-то саморазумеющейся победы он так и не получил. Его противники были ранены, но, кажется, слабые ожоги и царапины лишь только больше их задорили. Ранен оказался и он, только, в отличие от них, это не придавало ему азарта, а лишь истощало.

Постепенно его атаки становились всё более паническими, хаотичными, и тем самым бессмысленными.

Они не были сильнее его. Не были начитаннее. Но они не были одни: если что-то не знал один, обязательно найдётся тот, кто закроет этот пробел.

И всё же их знания и способности оставались сильно ограниченными. Да, все попытки юнца использовать стихийные типичные заклинания они отражали, но с более сложной магией, другими школами они никогда бы не справились с той же лёгкостью, играючи.

Это был твой шанс.

Но юный магистр этим шансом не воспользовался, ведь он перестал учиться, не совершенствовал свои познания, а многое сложное, чему его обучил отец, начало забываться за ненадобность. Он считал, что его сила с лихвой компенсирует простоту используемой магии.

И это было так.

До сегодняшнего дня…

В один миг — он не заметил, как и в какой — изнурительного противостояния враги подобрались слишком близко. Измотанный неудачами сновидец не успел среагировать, и один подбежавший маг сумел вырвать из его рук посох — последний шанс на победу.

Потеря посоха не приговор, поскольку любой маг несёт опасность и без него. Но это справедливо только к тем, кто готов помыслить о посохе как о своём бремени, костыле, привязанность к которому является слабостью, поскольку его потеря делает мага беззащитным. Но юноша не был из таких.

Маг без посоха слабее в любом случае. Так зачем ему тратить время на обучение колдовству в изначально невыгодных для себя условиях? Лучше эти деньги, которые потребуются для обучения, потратить на заказ хорошего посоха, способного утвердить статус своего хозяина. Тем более маг изначально не должен подпускать к себе противника, а, значит, до последнего своего издыхания посох он не может потерять.

Так его обучал отец. И юноша слепо и покорно верил словам главного своего наставника.

Помнишь, как больно осознавать необратимость трагедии из-за собственных заблуждений?

Когда магистр в пылу битвы лишился своего оружия, именно трагедия и произошла. Вместе с посохом юноша потерял привычное ощущение магии. Более в его руках не было опоры, инструмента, способного стать точкой сосредоточения энергии, вбираемой им из Тени, и катализатора. Теперь всем этим должен был стать он сам.

Но ты не смог.

Вместе с непривычностью ощущений, пришла и паника от непривычности новой тактики ведения боя. Он взмахнул руками, чтобы отогнать слишком уж близко подобравшегося противника, но ничего у него не вышло, поскольку даже осмысленного заклинания не получилось. Он только вскрикнул, когда магия, точно возмущённая таким неопытным обращением с собой, обожгла его собственные руки.

И эта секундная отвлечённость на боль стоила тебе всего.

Заслуженно почувствовав вкус победы, нападавшие кинулись к своим жертвам. И одержали эту победу.

Магистр был схвачен подоспевшими соратниками того смельчака, державшего теперь посох как трофей. С ним не церемонились, не вели поучительных бесед. Точным ударом под дых сновидца отправили на землю и тут же приступили его избивать. Юноша словно кукла оказался под ногами имперцев, раззадоренных победой и разъярённых болью от собственных ранений. Среди них оказались его братья, которые ни в чём не уступали остальным яростью и наслаждались своим деянием, как и в детстве, когда их рукоприкладство по отношению к младшему брату было столь же безнаказанным и даже поощрялось матерью.

Жертва пыталась защититься, прятала голову, старалась призвать заклинание, любое, лишь бы освободить себя. Но они тоже были магами, пусть не такими способными, но они знали пару приёмов, чтобы не допустить спонтанных выбросов энергии. А если эти «выбросы» и получались, то за новые ожоги они платили жертве новыми, ещё более неистовыми ударами.

Вскоре это развлечение им надоело — захотелось разнообразия.

Юношу вновь схватили. Его развернули животом к земле, прижали голову сапогом, но так, чтобы он мог прекрасно всё слышать и видеть.

Видеть, как его братья, а за ними — и остальные, подошли… к ней.

Видеть, как её схватили. Как драли одежду.

Как мучили её.

Её. Твою возлюбленную. Твою семью.

Слышал их смех, зверские слова, насмехательства от братьев.

Над той, кого ты поклялся защищать.

Слышал её плач, мольбы о помощи.

Помнишь нежный её невинный голос? Что отдала тебе свою любовь, свою жизнь. Тебе, от рождения лишь объекту чужих амбиций.

Виденное заставляло его сопротивляться, невзирая на собственную слабость яростно вырываться, жалко рычать подбитым зверем. Насылать проклятья, угрозы.

И так ты ей отплатил.

Сопротивления юнца хоть и казались бесполезными, но с каждой секундой становились всё более опасными. В любой момент он мог прибегнуть к магии крови, стать одержимым или откопать в своей голове какое-нибудь неожиданное заклинание. Нападавшим это не нравилось, и они решили усмирить его норов.

Он помнил, как его связали, по-новому стали держать, но тогда не обратил на это внимание.

Вскоре раздался недовольное и испуганное ржание их коня. Воздух разрезал резкий щелчок поводьев.

Цокот копыт раздался по округе. Вновь.

И он приближался…

Загремели колёса скрипучей повозки.

И они становились всё громче…

Он не помнил, что было потом в подробностях. Стучали ли копыта возовика. Гремели ли колёса металлическими пластинами о камни. Раздался ли хруст, разлетевшихся в щепки костей. А может, не было ни звука, и повозка даже не заметила преграды. Всё это оказалось смазано в воспоминаниях.

Но вот боль не забыта никогда. Боль. Адская боль, что острейшими иглами пронзила его в один миг, в тот самый один миг, за который он на всю жизнь остался инвалидом. Нестерпимая и ужасная.

Раздался крик юноши, захваченного агонией боли. Страшный крик, лишающий его рассудка, способности мыслить, действовать. Крик, что терялся лишь за смехом мучителей, с поразительным удовольствием лицезревших предсмертную агонию.

Медленно, мучительно, истекая и давясь собственной кровью, но он умрёт — они были в этом уверены. На тракте ему не найти спасения.

Да и кому он был нужен? Даже родной отец отказался от этого неблагодарного выродка. А та, кому если и был нужен, тоже недостойна выжить. И она не выживет — они развлеклись напоследок и в том числе об это позаботились.

Вскоре крик обернулся лишь жалким стоном, а юноша обессилено упал на землю. Он полностью потерялся в происходящем. Вроде и чувствовал собственное тело — боль же была, а болеть может только живое. А вроде эта боль поразила его всего, даже разум, из-за чего казалось, что кроме неё не осталось ничего. Он не понимал, не мог даже осмыслить себя. По этой причине, когда нападавшие, довольные местью несправедливо одарённому, прежде, чем вскочить на коней и исчезнуть с места преступления, пока на тракте не появились свидетели, пнули напоследок свою жертву, то он этого даже не почувствовал, не понял.

Кровь в буйстве бившая по вискам оказалась оглушающей. Даже если рядом что-то и происходило, маг бы этого не услышал. Когда он приоткрыл глаза, мир расплылся неразборчивыми яркими пятнами, такими же, какими были его ощущения. Столь же смазанной оказалась его память — боль забрала всё. Эти пятна вызвали головокружение, потерю ориентации, тошноту. Удивительно, что он не провалился в бессознательную темноту от болевого шока.

Лучше бы провалился.

Ведь когда тело начало бороться с воздействием, хотя бы на уровне психики притупляя болевые ощущения, тогда начало возвращаться часть сознания и адекватного восприятия, тогда яркие пятна расступились и перед его глазами предстала замутнённая, но уже видимая картина.

И он увидел её.

Лежит. Бездвижна. Вся в крови.

Нет.

Этого не может быть. Это не может быть правдой.

Да. Это правда.

Юноша, забывая обо всём: о собственной боли, об окружении — желал только до неё докричаться. Но собственный голос предательски стих, он не мог произнести её имя, позвать, поскольку получался лишь жалкий шёпот.

Она умирает.

Он постарался протянуть руку, чтобы коснуться её. Но не получилось. Она была слишком далеко.

Твоя семья умирает.

Те, кого ты клялся защищать.

Он постарался подняться, встать, чтобы доползти, дойти, добежать. Но ноги предательски не подчинились. Он их не чувствовал.

Нет.

Только не это. Этого не должно было произойти. Древние Боги не могут позволить этому случиться.

Могут.

Даже Древние Боги сегодня не придут на помощь.

Из глаз молодого магистра побежали слёзы беспомощности. Всё это правда. Самый дорогой ему человек в этом мире, его возлюбленная, перед ним, а он ничего не может сделать. Ничего.

Она умрёт. И ты её не спасёшь.

Как всё это получилось…

Почему ты это допустил…

Действительно, почему?

Помнишь, как был уверен в своей силе?

Забросил учёбу. Многое, что знал, забыл. Не использовал. Считал, что силы твоей всегда будет достаточно.

Помнишь топот копыт?

Сколько боли принёс он. Сколько ужаса. Он стал вестником поломанной судьбы.

Помнишь, как легка была их победа?

Ты был слеп. Недооценивал противников. Разве могут слабые маги, даже если их отряд, превзойти тебя? Оказалось, что могут. Тебе этот опыт достался дорогой ценой.

Помнишь, как она молила тебя о помощи?

Ведь ты клялся защищать. Но не сделал этого. Бросил. Погубил невинную жизнь.

Помнишь кровь?

Её кровь. Она умрёт, не приходя в сознание. Ты так и не успеешь с ней проститься. И останешься один.

Помнишь?

Забудь.

Забудь, что принёс цокот копыт. В этих воспоминаниях слишком много страшной боли. Это воспоминания о поломанной судьбе.

Но это не значит, что всё повторится. Не нужно его бояться.

Забудь о том, что упустил, что не успел сделать. Ты не сделал для неё достаточно, не доказал ей. Ты виноват. Но воспоминания о заботе, её любви слишком светлы, чтобы портить их этой виной.

Ты делал всё, что мог, и она считала также. Тебе не за что себя винить.

Забудь о мучениях, через которые она прошла. Забудь о смерти. Ведь ты в ней повинен. Но память об этом мешает тебе жить.

Но это не так. Ты не бросил, не сбежал. Ты сделал всё, что было в твоих силах.

Забудь своё позорное поражение. Своё проявление слабости. Ты магистр. А магистры не имеют права быть слабыми.

Поражение не означает слабость. Они были готовы, но ты — нет. Но это не слабость, совсем не она.

Помнишь?

Помню.

Забудь!

Но…

Ты боишься собственной слабости, повторения собственных ошибок.

Так забудь их! Не будет больше слабости. Не будет больше ошибок!

Я помогу тебе забыть.

Но…

Накапливаемый с годами опыт, радость над победами и урок от поражений и составляют нашу жизнь. Лишись воспоминаний об этом, ты маняще забудешь о горечи, о боли, что некоторые из них несут, но что тогда останется от этой жизни? Пустое полотно, пустой человек. Не познаешь горя — и моменты радости не принесут счастья. Не испытаешь поражений — ничему не научишься, будешь совершаться одни и те же ошибки раз за разом. Будешь помнить иллюзию своей жизни — что от тебя настоящего останется?

Ты же хочешь забыть то, что изуродовало твою жизнь.

Хочу…

Но в таком случае я перестану быть собой.

Ты забудешь о своём недостижимом стремлении к знаниям. Он лишил твою жизнь здравого смысла.

И какой смысл тогда останется?

Любой, какой ты пожелаешь выбрать. Ты сможешь начать новую жизнь, лишённую страхов.

Я снова стану слаб. Я совершу те же ошибки.

И всё повторится…

Нет!

Festis bei umo canavarum, демон. Я не отдам тебе свои страхи.

Fasta vass!

Перед открывшим глаза магом предстала картина необычайной красоты. Он стоял на берегу вечернего моря. Алый закат пылал вдали, окрашивая неспокойные пенные волны в чудный цвет. Это не цвет крови, а нечто иное, таинственное. Его обдувал прохладный ветерок, колыхал длинные волосы. Этот ветерок принёс с собой запах соли и воды. Юноша не любил этот запах, однако морщиться и ворчать тоже не хотелось, потому что чарующий вид стоил того, чтобы терпеть неудобства.

Меня здесь быть не должно…

Разве? Она же так хотела посмотреть мир, полюбоваться морем без надзора семьи, а ты хотел исполнить её желание.

— Угадай, кто?

Задорный звонкий голос раздался за его спиной, смех, а потом чужие руки закрыли ему глаза. Молодой магистр коснулся этих рук, улыбнулся.

— Думаю: Уртемиэль, — нежно огладив руки любимой, он аккуратно их убрал со своего лица.

— М-м, нет, совсем мимо, — теперь девушка вышла из-за его спины и встала перед лицом. — Куда уж мне тягаться с Богом Красоты.

— А почему бы и нет? Для меня ты краше даже Его, — его комплимент и улыбка были пропитаны бескорыстной юношеской невинностью, влюблённостью. Заворожённо, он поправил её алые кудри, которые непослушно упали на её лицо.

Она всё для меня.

— Лорд-магистр, ваши бы слова да Архитектору.

— А ты ему не выдавай, — шутливо подмигнул он.

— Я обдумаю вашу просьбу, — с наигранной официальностью произнесла девушка, а затем вырвалась из его рук, в чарующем танце отошла и повернулась лицом к морю.

Если морской бриз вызывал у него раздражение, то вот она была ему открыта. С радостной улыбкой она встречала этот ветер, что колыхал её волосы, платье, и, прикрыв глаза, наслаждалась лучами засыпающего солнца, что ласкали лицо.

Юноша любовался, не мог оторвать взгляда. Ради этого точно стоило сегодня прийти сюда и терпеть сырость. Хотя постепенно терпеть приходилось всё меньше, а всё больше хотелось получать удовольствие от увиденного, как умела это делать она.

Когда ветер усилился, девушка расставила руки в стороны, встречая его, словно птица, летящая в небесах. Она была счастлива, она была свободна.

И словно птица упорхнула навсегда…

Упорхнула? Да вот она перед тобой. Вы здесь вместе, одни, и никто вас не разлучит.

— Ну что ты встал, как эльфийский корень вкопанный? Пойдём, — видимо, маг так утонул в своих мыслях, что магессе пришлось его окрикнуть.

Подбежав, девушка схватила его руки и, смеясь, потянула мужа за собой. Очарованный её смехом парень сначала поддался, но стоило ему сделать шаг, как он тут же неуверенно замер.

Идти получилось как-то слишком… просто.

Разумеется, просто. Какие могут быть трудности в обычной ходьбе?

Нет боли.

Откуда ей взяться?

Юноша опустил голову, глянул на свои ноги. Действительно, ниоткуда. Потоптавшись на месте, он не почувствовал ничего чуждого, только прохладная трава заросшего берега щекотала его босые ноги.

Девушка не замечала метаний мужа, а продолжала тянуть его за собой. В конце концов он ей поддался.

И юнцы побежали по вечернему берегу моря. Вскоре укреплённый заросший берег сменился песчаной насыпью. Бежать по песку было ещё труднее: ноги закапывались в песок, а то и вовсе разъезжались в разные стороны. Но для него это не оказалось проблемой, ведь он ни разу даже не упал, а только хохотал о того, как же собственные ноги могут оказаться непослушны.

С чего бы песок был для тебя проблемой? Ты разве когда-нибудь падал?

Действительно… никогда.

А потом маги спустились к воде. Молодой магистр не мог сполна описать все ощущения, что подарила ему эта пробежка.

Когда холодные волны хлестали его оголённые по колени ноги, он полностью ощущал эти прикосновения, холод, брызги, на которые разлеталась вода, наткнувшись на препятствия.

Как если бы ни одного повреждения не было…

Их и не должно быть.

Когда он наступал на какой-то подводный камень или брошенную моллюском ракушку, то кривился. Но одновременно эта боль была… так полна и остра, отклик на раздражающий фактор был таким живым, что он невольно чувствовал единение с собственным телом.

Как если бы восприятие никогда не искажалось заново сращёнными костями…

Так и есть.

А сам бег… Он мог идти. Мог бежать. Мог подпрыгнуть. И ничто из этого не приносило боль, не увеличивало риск упасть. А даже если бы и упал, то ничего страшного: он легко поднимется. Это естественно, это правильно.

И этого тебя никто не лишал.

Так они и бежали, смеялись. Бег этот был бессмысленным, лишь задором, но именно этого и хотелось двум юнцам, получившим свободу от чужого надзора. Эта свобода далась им не без трудностей, ещё больше трудностей детей из богатых семей ждёт впереди из-за потери влияния этих самых семей. Но сегодняшний вечер принадлежит только им, а значит, можно отложить все эти трудности оставшегося за территорией этого берега мира.

Стоило беспокойным мыслям подкрасться к парню, как тут же она предложила бежать наперегонки, зазывая его задором. Стоило ему заострить своё внимание, задуматься, как тут же в него летят брызги от её игривого удара по воде рукой. Правда, брызги прилетели к нему только раз, на второй — он успел соорудить вокруг себя огненную стену, о которую летящие капли наткнулись и мгновенно испарились. Заодно эта стена оказалась столь широкой, что жар от неё почувствовала даже она — ещё чуть-чуть, и повредились бы от огня её волосы.

— Это нечестно! — с наигранным возмущением воскликнула девушка.

От её хмурого вида юноша тут же приосанился и одарил её победной улыбкой до самых ушей, мол, я как маг с радостью воспользуюсь своими преимуществами. Однако радовался он рано, потому что вскоре он почувствовал похолодание в ногах.

— Эй, а вот это точно нечестно! — воскликнул он.

Выбрался из воды он быстро, да и она не была сильным магом, так что вряд ли бы его умудрились вморозить в море, но всё равно его ноги успели замёрзнуть. Теперь он был вынужден лицезреть такую же победную улыбку на её лице, пока счищал с ног тонкий слой льда, успевший намёрзнуть из-за большого количества влаги.

Далее взаимная месть с помощью магических способностей не продолжилась, и оба юнца, запыхавшиеся, утомлённые бегом, но довольные, предпочли остановиться. Перед своей пешей прогулкой обратно они решили передохнуть.

Вскоре, когда ушли отвлекающие факторы, молодой магистр снова почувствовал что-то странное, не дающее ему покоя. Отвернувшись от прекрасного морского вида, юноша осмотрел потихоньку уходящий в сумрак берег. Он пытался определить причину своего беспокойства, но кого-то постороннего так и не увидел.

— Эй, что-то не так?

Пока он отвлёкся на окружение, девушка оказалась рядом с ним. Её улыбка ушла, а яркие прекрасные глаза взволнованно, обеспокоенно глянули на него. Теряясь в своих ощущениях, юноша смущённо поспешил разорвать зрительный контакт, но тут её руки коснулись его лица, прося смотреть, не отворачиваться, довериться.

Закусив губу, маг и сам не знал, что не так. Вроде сейчас происходит всё так, как он и хотел. Она перед ним. Они вместе. И никто их не побеспокоит. А что-то всё равно не так.

— Если тебе здесь не нравится, давай просто уйдём.

С одной стороны, девушка проявила заботу, как это делала всегда. Она взволнованно на него посмотрела, убрала с его лица прядь волос, сейчас мешающую, ласково улыбнулась. Эта поддержка, этот зрительный контакт были необходимы, чтобы доказать ему, что комфорт мужа для неё важнее красивого берега и она действительно готова уйти. Чтобы он не стал отнекиваться, винить себя из-за якобы испорченного его кислой миной вечера.

С другой стороны, девушка — как никогда не делала раньше — сказала всё резко, смотрела на него недолго, а потом столь же резко отвернулась и направилась прочь от берега. Такое нетипичное поведение он посчитал обидой, которая резанула его сердце. Поддаваясь желанию не допустить недопонимания, ссоры, он поспешил забыть свои лишние сомнения и раздумья. Даже если ему тут и не нравилось, то ведь они же пришли сюда не ради него, а значит, его собственное впечатления не должны всё испортить — так он говорил себе, когда побежал за ней, чтобы остановить.

Вечерний берег по-настоящему погрузился в тишину. Даже ветер хоть и был ощутим, но стал беззвучен. Только шум неспокойных волн колыхал округу. Супруги стояли на этом берегу в обнимку, не желая нарушать момент идиллии. Сама погода подыгрывала им: однажды от усилившегося ветра и постепенно холодеющего из-за ухода солнца окружения магесса поспешила поближе прижаться к мужу. Он этому поддался, обнял крепче, а сам тем временем прижался к её огненно-рыжим волосам, прикрыл глаза, наслаждаясь близостью.

Он чувствовал себя счастливым, и необъяснимо сильно ему хотелось хвататься за это чувство, с трепетом его беречь. Словно его так легко потерять.

Но ведь пока не потерял?

Не потерял…

Их объятия ослабли, но лишь потому, что девушка пожелал вновь глянуть на супруга. Её руки легли на плечи того, в ком она чувствовала поддержку, опору.

И ты окажешь ей эту поддержку.

Её глаза, смотрящие на него, были столь невинны, полны любви.

И ты сбережёшь эту любовь.

Сберегу…

Увидев заинтересованность в его взгляде, девчонка улыбнулась, а после, не став тянуть, потянулась ближе, утягивая в манящий, столь желанный поцелуй.

Ничего не случалось, ничего не было. Вы вместе. Она с тобой, она рядом.

Так позволь ей это доказать.

Доверься.

Доверься… Очень хорошее слово, которому хотелось поддаться без оглядки. Ведь перед ним стоит та единственная, кому он верил. Которой был нужен он, настоящий. Которая готова была его принять любым, в отличие от жестокого реального мира…

Просто довериться, просто желанно поцеловать.

И вы навсегда останетесь вместе…

Как бы развязка этой безвинной сцены не казалась очевидной, в том числе из-за непреодолимого искушения, но вторжение постороннего вынудило с этой развязкой повременить.

Звук ползущего потревоженного песка, который в общем складывался в звук чужих шагов, прозвучал слишком громко в устоявшейся симфонии тишины этого берега и стал неожиданностью для обоих юнцов. Тут же, отстранившись, они обернулись на звук и к удивлению для себя действительно обнаружили постороннего, который из-за темных одеяний и почти наступивших сумерек, даже вблизи выглядел пугающим, мрачным силуэтом. Но они всё же смогли его рассмотреть.

Это оказался его отец.

Юный маг дрогнул, растерялся. Мало того, что он боялся новой встречи с этим человеком, так ещё и не понимал, как их смогли найти и как смогли подкрасться так незаметно. Но просто стоять и трясти юноша себе позволить не мог, поэтому тут же схватился за посох, а напуганную девушку спрятал за спиной, чтобы защитить. Он не спешил нападать, понимания, что едва ли против взрослого магистра, тем более родича, который его обучал и воспитывал, у него будет хоть сколько-то реальный шанс победы. Тем более парень был уверен в присутствии поблизости его солдат, оцепивших берег, потому что один бы магистр никогда не заявился. Однако столь безнадёжное положение не помешало ему решительно встать на защиту своей свободы и, главное, семьи. Обратно домой, под чужой надзор он никогда не вернётся.

Однако магистр и сам не спешил нападать. Твёрдой, в чём-то даже расслабленной походкой, держа всю ту же — какой сын её и запомнил — идеальную осанку, мужчина лишь приближался. И вот вскоре они уже стояли совсем рядом, друг напротив друга. Молодой маг уверенно не выглядел: он хоть и размышлял о встрече с отцом, готовился, ведь рано или поздно она должна была произойти, но никогда бы не мог подумать, что она произойдёт столь «рано».

Но вместе с этим он не мог позволить себе бояться, потому что один только облик магистра вскрывал слишком много ран и заставлял скалиться, чтобы продолжать держать себя в руках, чтобы не совершить необдуманный поступок. Раны это были от горького детства, от обиды на родича, от ощущения беспомощности перед его авторитетом. Но вопреки его предположениям сам магистр всё ещё не спешил воспользоваться этим самым авторитетом или прочим превосходством перед неблагодарным отпрыском — он просто смотрел. И взгляд его чёрных глаз был не высокомерен в тон его себялюбия или холодным, как лезвие ножа, в тон своей магистерской выучки. Его взгляд был таким… снисходительным.

Он хочет простить своего отпрыска за побег, за опозоренную честь семьи? Да юный маг в это никогда не поверит!

— И ради такой жизни ты столько бегал и тратил моё время?

Вроде вот оно: привычное магистру высокомерие при разговоре с сыном, которого он даже за полноправного свободного человека не считал, но сказанные слова сегодня звучали несколько иначе, чем юноша привык. Отсутствовало… то самое высокомерие?

— Я не вернусь домой — можешь не распинаться! Лучше убирайся! — прошипел юнец от ненависти, но угрожать он так и не нашёл смелости.

— Переубеждать и не буду, — заверил мужчина и поднял руку, по-аристократически элегантную, украшенную кольцами. — Лишь попрошу ответить: какова цена доверия, которого от тебя сегодня ждут, Фауст?

От услышанного имени юноша пришёл в ярость.

«Фауст», — имя, которое никогда особо не было распространено на территории Империи Тевинтер, однако редким его тоже назвать нельзя. Его выбирали для своих детей те родители, которые свято верили во влияние значении имени на жизнь носителя. Какому любящему родителю не хотелось бы, что бы его чаду по жизни благоволила удача? Только вот его отец этой благой цели никогда не преследовал.

Имя было дано мальчику, как кличка — собаке. Магистр хотел, чтобы отпрыск всегда помнил, что его собственная жизнь — лишь результат удачных стечений обстоятельств и ему самому не принадлежит. Да само его рождение — это лишь удача, и если бы не она, то он, такой идеальный своим магическим даром и одновременно неправильный, никогда бы и не существовал. Просто не выжил бы из-за обезображенной до неузнаваемости природы, как другие «результаты» желания магистра получить идеального наследника и спасти семью от позора.

Чтобы он всегда помнил: он собственность, не личность, и хозяин — отец — имеет над ним полную власть.

Сбежав из родного дома, молодой сновидец в том числе пытался доказать самому себе, что он больше, чем просто отцовские амбиции. Именно рыжеволосая магесса помогла ему окончательно в это поверить.

И сейчас юнец не мог позволить себя загнать в те же рамки безоговорочного подчинения, вот и яростно вспылил. Однако в дальнейшем на какие-то необдуманные действия он не перешёл. Одного неуверенного промедления парню хватило, чтобы ещё раз глянуть на ненавистного родича и получить подтверждение, что слова магистра нечто большее, чем ему думалось изначально.

Вместо властности и унижений он увидел в черных глазах всю ту же снисходительность, молчаливое терпение. Мужчина молчал, просто ждал. Он не читал нотаций, не занимался принижением, а точно давал беглецу самому всё обдумать, прямо показывая, что он верит в его благоразумность. Молодого сновидца эта вера и заставила удивить, задуматься, ведь настоящий его отец никогда бы не дал права юнцу осмыслить всё самому без манипуляций или прямых воздействий со своей стороны.

Его имя… его имя было не только тем клеймом, от которого хотелось избавиться, как от последней связи с прошлым, с нелюбимой семьёй. Оно стало напоминанием о чём-то плохом, ужасном, но одновременно поучительным.

А значит, это «поучительное» уже произошло.

Вот теперь маг уже растерялся, стал осматривать со скепсисом окружение. Чувство неестественности происходящего вновь забурлило в нём неспокойным голосом. Действительно, если ничего не произошло, если всё, что видят его глаза, правда, то почему собственное же имя приносит столько боли, кажется чем-то чужеродным, от которого он давно отказался?

— Почему ты ничего не делаешь?! — неожиданно выскочила из-за спины парня магесса. — Он пришёл, чтобы лишить тебя всего. Так убей его пока не поздно! Хочешь, чтобы нас разлучили? Ты обещал, что защитишь. Так не стой — докажи это! — капризно закричала она, нетерпеливо вытаскивая юношу из опасных сомнений. Но было уже поздно.

Она знала об этом, ей не нужны были подтверждения. Ты ничего не упустил.

Да. Да, он знал это. Она никогда от него ничего не требовала, не вынуждала доказывать. Она знала, какое сильное влияние на него оказал отец, поэтому никогда бы выставила такие условия.

Она никогда бы так не сказала.

А вот демон, теряющий контроль над жертвой, — да.

Теперь юноша глянул на ту, кто стоял рядом. Магесса не унималась, продолжала пытаться задеть его, спровоцировать на действия, как смогла это сделать ранее, маленькой наигранной обидой, но на этот раз он уже не слушал. С каждой секундой лишь учащалось сердцебиение, ведь он всё больше и больше видел в родном, любимом человеке что-то чужое, совсем неродное.

И тогда он отпускает её руку.

Вновь отпускает.

Не «вновь», потому что сейчас она лишь обман, как и всё окружение.

Она замолкает. Перестаёт вести себя неестественно. Смотрит удивлёнными, напуганными глазами, всё такими же прекрасными, невинными. Пытается вновь к нему приблизиться. Снова просит довериться.

И ему действительно хотелось довериться. Бросить все свои сомнения. Подбежать, обнять, извиниться. Разобраться с тем, кто нарушил им идиллию этого тихого вечера. Ведь он не может её отпустить. Только не вновь.

«Какова цена доверия, которого от тебя сегодня ждут?»

Цена — воспоминания, которые являются неотъемлемой частью меня реального, моей личности. Значит, цена — моя жизнь.

Он в последний раз взглянул на неё.

Он отпустит. Потому что бессмысленно хвататься за иллюзии. Она, настоящая она, останется лишь только в его воспоминаниях, в скорби, отравившей ему сердце.

А сейчас перед ним лишь обман, как и всё это счастье, которое якобы — как его пытался убедить в этом демон — подарит ему забвение.

Когда окружение оказалось на пороге полного разрушения от ярости демона, которого вновь постигла неудача, взгляд светлых глаз мага наткнулся на постороннего, чьё появление и стало для него необходимым толчком. Образ страшного магистра — это такой же обман, как и всё тут, однако хоть что-то было правдой — это взгляд, в котором читалась похвала за то, что он справился, проявил благоразумность и силу воли, стоило его только подтолкнуть к истине, а не пришлось вести за ручку долгими уговорами. На самом деле под ложным образом скрывалась та, кого он просил о помощи, и она эту помощь оказала, подобрав самые правильные слова. И маг ответил ей благодарственной улыбкой.

Пошла прочь!

Все сооружённые образы столь стремительно схлынули с его сознания, как вода — водопадом, что пробуждение мужчины получилось слишком резким. Словно встревоженный от кошмара, он испытал трудности в дыхании, постарался поскорее отдышаться. Хотя при этом одышка получилась самым понимаемым его действием — всё же остальное как в тумане.

После нормализации дыхания и подавления панических мыслей, Безумец смог разобрать, что увидели глаза, — потолок какой-то комнаты, и почувствовать, что лежит он в кровати, как бы подтверждая, что он только-только проснулся.

«Получилось?» — это первая здравая мысль пронеслась в его голове, но почти что сразу, через миг радости, его озадачила, заставила нахмуриться, поскольку он не мог сказать, что именно получилось. Обратившись к памяти, мужчина едва-едва смог получить толковое объяснение. Были голоса в голове, через которые на него оказывалось воздействие, была череда болезненных решений, а горький след от потревоженных душевных ран ощущался до сих пор. Значит, он вступил в противостояние с демоном и… смог его одолеть. Магистр осмелился назвать это победой, потому что, снова стараясь прислушаться к себе, к своим ощущениям, он не обнаружил этих голосов. Он ощутил покой, тишину и только лишь собственные мысли. Никто не старался на него воздействовать, манипулировать. Что это, если не признак победы мага над очередной тварью Тени? Только если он объяснил столь тяжкое собственное пробуждение, то вот место пробуждения всё никак не хотелось вспоминаться.

И тогда мужчина понял, что не сможет принять обстановку за знакомую, потому что не помнит ничего, что произошло до сражения с демоном: где он заснул и с какой целью он вообще направился на территорию теневой сущности, или эта сущность его нашла, а он просто путешествовал по Тени?

Хотя встреча с очередным демоном и принесла лишь горечь да разочарования, поэтому из-за нахлынувшей апатии хотелось лишь бездействовать, но желание разобраться в столь странных пробелах в памяти у неугомонного мага всё же оказалось сильнее. Вскоре он уже постарался приподняться, чтобы осмотреть комнату, а не только её потолок, себя, и просто оценить обстановку. На мгновение мужчина помедлил, когда из-за ещё слабого контроля над собственным телом его движения получились слишком резкими и неаккуратными, и ноги отдали острой болью. Ему не пришлось скидывать одеяло и смотреть, чтобы быть уверенным, что он увидит там кривые из-за не до конца правильно сращённых костей ноги. Значит, все те давно забытые ощущения, которые он испытал в Тени, — действительно, лишь обман демона. Зато сейчас он получил очередное подтверждение своего пробуждения.

Небольшая заминка не помешала мужчине осмотреть комнату. И… он теперь точно мог сказать, что не узнавал её. Окружающее убранство оказалось очень дорогим, вычищенным до блеска ручек на тумбе. Далеко не каждый магистр Тевинтера мог позволить себе такое богатство в личные покои, а уж тем более в гостевые комнаты. Точно можно говорить о тевинтерских аристократах, потому что мебель была исполнена с присущей Империи строгостью, массивностью, сочетанием темных и светлых цветов. Считается: чем в доме массивнее и неподъёмнее мебель, тем больше рабов может позволить себе хозяин, что является признаком обеспеченности семьи. Безумец подумал, что такой интерьер достоин дворца архонта его времени — не меньше. Тем более солнце, пробивающееся через закрытые занавески, было слишком ярким и тёплым, как на севере, в Тевинтере.

Вот это открытие мужчину по-настоящему удивило, поскольку если что-то он и помнил, так это то, что находился на юге Тедаса, в Ферелдене, недалеко ушедшем от своих варваров-прародителей. Поражённый этим фактом мужчина чуть не подскочил с кровати, желая ещё раз всё осмотреть, но не успел, потому что его побеспокоили раньше.

Открыв дверь, в комнату вошли двое имперцев. Один из них тут же подскочил к только-только проснувшемуся человеку и начал его осматривать, одновременно расспрашивать про самочувствие. Второй же сначала получил какую-то информацию от солдат, всё это время стоящих безмолвными наблюдателями по периметру комнаты, а потом встал в весьма недружественную позу и стал сверлить хромого мага нехорошим взглядом.

Если первого Безумец не узнал, но правильно догадался, что перед ним целитель, то вот второго он мог смело назвать. Это был глава организации под прямым руководством Звёздного Синода, его смело можно было назвать Тайным Канцлером. Он и его люди, подобно Тайной Канцелярии, выполняли секретные поручения Жрецов, вели шпионаж, и, подобно Ордену Храмовников нового времени, являлись личной гвардией Синода, и выслеживали, и карали еретиков, посмевших покуситься на святой лик Древних Богов. Этот командир, как и его возвышенные хозяева, откровенно терпел невзрачного на вид, но могущественного магически магистра, поскольку заметное безразличие последнего можно было запросто отнести к еретичеству. Однако, как ответственный за безопасность, он признавал, что уж лучше среди приближенных Верховных Жрецов будет кто-то такой — чрезмерно полезный своими знаниями, проверенный долгой службой Синоду и абсолютно безразличный к гонке за власть и влияние других магистров, — чем какой-то чужой человек со стороны, от которого только и жди предательства. Так что Канцлер хоть в гости на бокал вина чудаковатого учёного никогда бы не позвал, но и вмешиваться в его работу, организовывать травлю тоже бы не стал.

Безумец мог бы отметить, что сейчас пронзительный взгляд кажется чем-то непривычным, да только более шокирующим было то, что этот человек вообще сейчас стоит перед ним. Если Канцлер когда-то и жил, то это «когда-то» было тринадцать веков назад, и магистр его никак не мог встретить в настоящем Тевинтере. Маг нашёл единственное этому оправдание: всё происходящее сейчас — это также сон, Тень, происки демона. Однако когда он про себя воскликнул, что не будет вестись на очередную уловку, то ничего не получил в ответ. Ни голосов, попытавшихся его убедить в обратном, не возникло, ни он не начал чувствовать этот мир как-то иначе. Только солдат вопросительно глянул на целителя, требуя разъяснить странное поведение выжившего.

Не обращая на них внимания, мужчина поспешил осмотреть собственные руки. Зачастую демоны, породив иллюзию прошлого, не успевают или не могут накинуть такую же иллюзию на саму жертву, и для последней это становится самым очевидным путём к осознанию. Ведь если перед глазами прошлое, а сам маг выглядит взрослым, настоящим, то этого уже достаточно, чтобы усомниться в правдивости происходящего. Но сейчас сновидцу этот способ не помог. Кожа его оказалась слишком бледной по сравнению со смуглой кожей его сородичей-имперцев, но как раз это и было нормально: он всю жизнь выделялся болезненной бледностью, зато неестественной белизны, которую ему подарил новый мир, не было. А ещё важнее, не было главной причины для беспокойств последнего его года жизни — Якоря. Осмотрев левую руку, Безумец не нашёл никакого признака нахождения чужеродной аномалии: ни шрамов, ни боли, ни даже проблем с моторикой.

Буквально злясь, что до сих пор он не находит подтверждения, сновидец сунулся в Тень, где был чуть ли не оглушён энергией других магов-сновидцев. Пространство не было пустым и безвольным, а вокруг находилось слишком много тех, кто способен ему навредить, если он будет пренебрегать защитой.

Всё было ему так знакомо, словно он… вернулся домой.

С этим результатом активной умственной деятельности мужчина поспешил глянуть на тех, кто нарушил его покой. Канцлер, увидев оживление выжившего, уже рот открыл с желанием завалить вопросами, но Безумец оказался быстрее и затребовал пояснений.

Командир рассказал о произошедшем в день, когда Жрецы совершили ритуал. Сам мужчина не принимал участия в великой задумке святых лиц, а должен был явиться с подкреплением, когда всё уже закончится, чтобы встретить хозяев в их новом великом облике. Однако, прибыв, как было велено, он обнаружил лишь разруху и смерть. Точно был сильный взрыв, который и снёс все каменные сооружения, и тел рабов почти не было, хотя на ритуал их вели тысячами. Но солдата рабы не интересовали: ему было важнее, что, пробившись в эпицентр, он никого не обнаружил. Ни доброй половины своих людей, которых Жрецы затребовали у него для поддержания порядка, ни их подчинённых — других магов, — ни самих жрецов. Выжил только один — хромое недоразумение.

«Как и на Конклаве: я один посреди разрушений», — задумался Безумец о сходстве услышанного сейчас с якобы приключившемся с ним в новом мире. И за этими мыслями он не заметил ярого желания командира подскочить и вытрясти из выжившего все признания в измене, предательстве и успешном покушении на главных людей Империи. Сдерживали его лишь авторитет и упрёки пожилого целителя, для которого было важнее восстановить и без того только с милости Богов спасшегося пациента, чем допрашивать.

Но в дальнейшем Безумец всё же должен был ответить. Ему же лучше, если он расскажет как можно больше о произошедшем во время ритуала, чтобы избежать обвинений. Однако он не смог поделиться такой информацией в виду её отсутствия, а начала рассказывать, о чём помнил: новом мире. Новом мире, в котором от великой Империи Тевинтер остался лишь жалкий клочок территорий, которым правили сопорати, в котором Древние Боги — предатели, в котором есть Моры и страшные существа, полностью, не считая двух последних гномских городов, захватившие огромные Глубинные тропы.

Неудивительно, что стоило ему закончить, как мужчина увидел лишь удивление на лице слушателей. Канцлер даже обоснованно усомнился в здравости рассудка пациента и набросился с новыми вопросами на целителя. Сам целитель, также слушатель этих «сказочек», мог только неуверенно пожимать плечами, ведь повреждений на пациенте он не находил, однако сам убедился, что с ним не может быть всё в порядке. В дальнейшем он предположил, что всё, сказанное выжившим, было масштабной иллюзией Тени или могущественного демона, которого приманила воистину глупость Жрецов. Когда Завеса рухнула, участников ритуала захватила Тень, погрузила в иллюзию, воистину неотличимую от реальности, и лишь один из них мог вырваться из её чужеродных объятий — так подытожил свои размышления целитель, но никто не спешил оспаривать его слова. Даже Безумец.

С одной стороны, ему хотелось доказать правдивость своих слов, чтобы на него так оскорбительно не смотрели, да и вообще он знает последствия от Первого Мора, поэтому нет времени для разговоров, надо скорее готовить Империю к войне, пока падший Думат только набирает силы и армию!

А с другой, мужчина начал теряться в сомнениях: а верит ли он сам в то, что сейчас говорит?

Вдруг дверь в комнату вновь открылась, и здесь стало совсем тесно. Зашедший сюда маг в помпезных дорогих одеяниях, от которого буквально разило властностью, величием, привёл с собой собственных телохранителей. Этим магом оказался архонт — собственно, хозяин дворца, в котором они сейчас находились. При виде него целитель тут же раскланялся в приветствиях, Канцлеру и его солдатам тоже пришлось потесниться, отойти в сторону. Командир догадывался, что архонт так торопился расспросить выжившего далеко не потому, что волновался за судьбу Синода, но ничего ему сказать не мог. Пусть он приближенный сразу семерых лиц, с которыми архонт должен был безвыигрышно тягаться за звание самого главного человека Империи, однако сейчас командовать над пришедшими он не осмелился. Канцлер и так уже одной ногой на эшафоте за то, что не выполнил свою работу: не защитил Верховных Жрецов — сразу всех, — поэтому ему не хотелось ругаться с архонтом.

Хозяина дворца магистр узнал сразу. Этот тот самый трусливый архонт, который имел амбиции тягаться с целым Синодом, а на деле трусливо отступил и бросил заговорщика, когда все обстоятельства сложились в его пользу. Сколь бы ни была искажена память мужчины, но он точно навсегда запомнит тот самый момент, полный ярости и отчаяния, когда он бросил вызов Жрецам, чтобы остановить ритуал, и остался совершенно один, потому что влиятельный сообщник просто не пришёл. Поэтому сейчас хромому магу, как никогда сильно, хотелось отбросить официоз и манерность и просто плюнуть в лицо трусу-правителю, чьё бездействие обошлось Империи очень дорогой ценой, которую она и поныне не может оплатить своими страданиями. Вмиг его знакомый из нового мира — вспыльчивый и прямолинейный Хоук — стал для магистра эталоном, ведь будь на его месте Защитник, он бы не стал выслуживаться перед предателем, чего бы ему это ни стоило.

Но не успел мужчина в порыве ярости впервые переступить в том числе и через своё воспитание, как собственные мысли его озадачили. Он подумал о «страданиях Империи», которых ещё даже и не случилось. И не случится, вероятно. Ведь «Моры» действительно слишком уж абсурдное событие, которое скорее придумает демон, который для пущего эффекта запугивания решил перейти крайности, чем станет реальностью. Что бы Боги обернулись уродливыми тварями и начали уничтожать свою же паству, которую столь долго наставляли… Неудивительно, что на него так странно смотрели, когда он это озвучил. Так ещё теперь магистр вспомнил о экстравагантном человеке — Гаррете Хоуке, — который на поверку слишком уж карикатурен и похож на его знакомого коллегу — магистра Кавеллуса — из мира родного. Словно не реальная личность, а лишь очередная калька, срисованная демоном.

Эта озадаченность и не дала Безумцу слишком уж экспрессивно и нехарактерно для себя ответить посетителю. Впрочем, архонт даже не обратил внимания на его настроение. Он заявился сразу, как узнал, что единственный выживший очнулся, точно для того, чтобы поскорее выведать у единственного свидетеля, что случилось со жрецами. Их исчезновение и позволит, как он и жаждил, взять власть над Империей в свои руки. Осталось лишь провозгласить Тевинтеру, что Боги наказали Синод за греховный помысел войти в их обитель и сделали архонта единственно правильным голосом своей воли. А в доказательство сомневающимся можно было указать на изуродованное до неузнаваемости место проведения того самого ритуала и единственного свидетеля, которого Думат пощадил и сделали гонцом правды о великом грехе Синода.

Ожидая получить от сновидца желаемое признание, архонт также не проникся сказкой об увиденном конце света. Предположения целителя о Тени и оставшихся по ту сторону Завесы всех участников ритуала понравились правителю куда больше, правдивее. Он и стал их придерживаться.

На этом неожиданный визит к больному столь же неожиданно и закончился. Получив причину продолжить изначальную задумку и сделав выжившего мага главным доказательством своей правды, архонт тут же погнал Канцлера, жаждущего справедливости для своих хозяев, его солдат прочь и вскоре покинул комнату сам, воодушевлённый победой в этой неравной борьбе за власть.

Так мужчина остался в неожиданно вновь наступившей тишине, полностью озадаченный произошедшим. Он буквально несколько минут ещё смотрел на место, где стояли сильные мира всего, и пытался обдумать все мысли, что табуном промчались в его голове.

«Это всё был сон?» — наконец, задал Безумец закономерный вопрос, а после спешно поднялся с кровати. Игнорируя причитания целителя, который взволнованно наблюдал за неспокойным пациентом, собственную слабость, головокружение из-за истощения, маг смог дохромать до окна и, приложив даже излишнюю силу, отодвинул занавеску.

Ещё один способ раскусить иллюзию демона — постараться выбраться из комнаты-коробки, в которой он и решил провернуть свои манипуляции. На создание обширных иллюзий уходит гораздо больше сил, а демоны весьма расчётливые существа и не любят расточительство, поэтому не каждый из них будет тратиться и прямо пропорционально ослаблять себя, сооружая целый мир. Вот Безумец и решил выбраться из «коробки», чтобы убедиться, что за окном не реальный мир, а лишь нереальная зелень Тени, но в итоге он получил лишь очередное доказательство обратного.

Стоило отодвинуть тёмные шелковые шторы, как первым делом его глаза резанули яркие лучи солнца. Пришлось даже ему глаза прикрыть рукой. Зато постепенно с привыканием к яркому свету ему всё более полно открывалась картина мира. Никакой зелени лишь темный мрамор великого града людей — Минратоса. От обилия магии, которая питала каждый камень, каждый красный светильник, воздух чуть ли не искрился. Как магу, Безумцу беззаботно хотелось погрузиться в это сосредоточие магии, уже забытое. Но сердце старого магистра нервно стучало и не готово всё ещё принять виденное.

Внизу расстилался прекраснейший сад владыки Империи. Дальше — он видел улицы центральной части города, по которому шли магистры во главе своей свиты. На фоне огромных зданий они казались слишком малы, ничтожны, однако в тёмных, мрачных, но в то же время искусных одеяниях всё равно были едиными с городом. Рабы, что, согнув спины и опустив головы, аккуратно, чтобы не потревожить своих владык, бежали по краям троп, были декором Минратоса, неотъемлемой «изюминкой» культуры Империи Тевинтер. Однажды Безумец почувствовал резкую вспышку магии и сразу предположил, что где-то поблизости магистры решили устроить дуэль и прибегнули к магии крови. Отсюда источник этой вспышки ему не был виден, что его огорчило, потому что он бы с удовольствием понаблюдал за дуэлью сородичей-сновидцев.

А над городом неизменно возвышались шпили храмов Древних Богов.

Мужчине становилось всё тяжелее дышать. Сердце бешено стучало. От взволнованности он, сам того не замечания, вцепился в ткань занавесок, и не мог оторвать взгляда от родной картины города.

Разум отказывался принимать увиденное, искал ещё способы подтвердить, что перед ним лишь иллюзия сильного демона. Слишком уж яркими были его воспоминания о новом безумном мире, в котором он прожил больше года и уже даже обречённо смирился, что домой ему никогда не вернуться. Но сердце хотело улететь свободной птицей в мир, что сейчас открылся перед его глазами, родной, который он знал и в котором прожил всю свою жизнь.

«Всё закончилось», — так и хотелось сказать. Физическое прикосновение к Тени, которого добились Жрецы, тронуло его разум, вызвало столь сильную иллюзию, будто бы он, и правда, прожил в чужом мире целый год, но сейчас он смог проснуться.

Это же звучит правдоподобно. Уж точно правдоподобнее того, что он, человек, пережил тринадцать веков, попал в девятый безумный век и слоняется теперь беглецом по бывшим территориям Империи с зелёной аномалией на руке, которая может как спасти мир, так и рвануть с такой силой, что взрыв снесёт гору и не заметит. Ещё есть Моры, порождения тьмы, Боги-архидемоны — такое не способен помыслить даже самый последний фантаст.

Всё это неправильно, чужеродно и невозможно. Такого мира просто не может существовать.

И магистр обязательно должен порадоваться, что это оказалось лишь долгим сном. Ведь с пробуждением уйдёт естественный страх неизвестности перед чужим миром.

Не надо бояться новых безумств, что мир припас. Не надо бояться метки, которая в любой момент может убить своего носителя. Не надо бояться смертоносной скверны в собственной крови, которая способна уготовить ему участь хуже смерти — превращение в такого же монстра, какими стали Верховные жрецы.

Всё это могло быть лишь иллюзией.

За время, пока сновидец гипнотизировал окно, целитель, так и не сумев уговорить пациента вновь лечь и не изводить и без того истощенный организм, куда-то сбежал, возможно, жаловаться или решил намешать снотворного. С его уходом наступила такая тишина, что было слышно даже дыхание солдат, поставленных здесь для охраны и надзора за важным свидетелем. Но тишине не суждено было продлиться долго, и покой потерявшегося в сомнениях магистра был нарушен, когда дверь в комнату неожиданно открылась.

— Оторвал бы тебе голову за то, куда ты вляпался. Да только пока что мой редактор нужен мне живым.

Безумец обернулся и глянул на вторженца в его тяжелые думы. Перед ним предстал недавно упомянутый магистр Кавеллус, грубый на слова человек, что переругался со всей знатью Минратоса, но при этом до сих пор его мало кто осмеливался беспокоить.

Безумец был рад появлению своего хорошего знакомого, коллеги, с которым они уже который год не могут издать книгу, поэтому искренне улыбнулся.

— Думаете, коллега, что Синод позволил бы мне отказаться от участия?

— Захотел бы — додумался бы до чего-нибудь. Недоумок ты, а не учёный, если решил в таком поучаствовать.

Экспрессивная речь мастера ничуть Безумца не задела, однако радость от встречи с хоть одним знакомым, о котором приятно вспомнить, не могла решить главную его проблему. Вскоре улыбка спала с лица мужчины, он повернулся к окну, вид за которым не изменился, и снова погрузился в беспросветные раздумья.

— Лекарь сказал, что тебе будущее причудилось. Вот и смотрю, что ты как мертвец ходячий — даже больше чем обычно. Всё совсем плохо?

Кавеллус, хорошо зная своего коллегу, заметил его настроение и не продолжил свои, в данный момент лишние, нравоучения, а выказал даже беспокойство. Хотя Безумец его задор всё равно не разделял.

— Уже не имеет значения. Это всё — лишь наитие Тени.

— А может оно дельное?

— Сомневаюсь. Всё слишком гротескно и… невозможно.

Со слов о невозможности в разговоре двух магистров наступила тягучая пауза. Слишком задумчивый Безумец её даже не заметил, а его коллега успел подойди ближе.

— А ведь это ты любишь говорить: только глупец отметает как невозможное то… — снова заговорил магистр Кавеллус, только на этот раз его речь была лишена грубости, задора, а была такой аккуратной, проникновенной.

— Что не подтверждено его личным опытом… — едва осознанно закончил Безумец эту хорошую фразу, правильный девиз исследователей.

Мужчина задумался. Вскоре отругал себя. Что бы ни породило эти странные воспоминания в его голове, есть какая-то причина. Он же учёный, он не может их все отбросить, не разобравшись, лишь потому что всё это кажется невозможным. Да, это всё могло быть лишь сном, но небеспричинным, могло быть провидением, а могло быть и… реальностью. Чуждой, безумной, но всё же реальностью.

Безумец, наконец, оторвался от злосчастного окна, глянул на коллегу. Отныне Кавеллус стоял молчаливо, выжидал, когда собеседник обдумает его слова.

Иллюзию, в которую погрузил демон желанного мага, посторонние не могут грубо разрушить, не навредив сознанию того, кого они хотят спасти. Нельзя просто так прийти и сказать, что всё окружение — ложь. Нет. Маг должен сам побороть ловушку, сам прийти к правде, к которой помощники его могут лишь аккуратно подтолкнуть, напрямик не вмешиваясь в главное поле битвы — в сознание жертвы.

Кавеллус пока молчал, ждал, потому что посчитал этого толчка достаточным, чтобы безопасно вывести коллегу из лжи.

Безумец действительно вскоре отметил, что мастер никогда так не говорил. Слишком уж он был далёк от этих окрылённых фраз.

Так, значит, перед тобой демон, покусившийся на память о друге?

Возможно. Как одна из причин, но не единственная.

Когда сновидец в последний раз слышал эти слова? При первой встрече с эльфом-отшельником, когда они впервые поняли, что невзирая на происхождения имеют что-то общее. Тогда эти слова положили начало множеству встреч в будущем, долгих разговоров, споров, воспоминания о которых заставляли Безумца улыбаться так же, как от встречи с мастером сегодня.

Только ведь всё это было там, в новом мире, который, как он изначально посчитал, не должен существовать.

Но если его не существует, почему воспоминания о встречах в Тени столь ярки, приятны, а уважение к раттусу ничуть не наиграно?

Безумец вновь глянул на коллегу, всё ещё терпеливо ожидающего. Что-то в этом магистре было чужое, от другой личности: может, слишком уж ровный стан и лёгкость, казалось бы, твёрдых и уверенных движений, а может, опасный огонь в глазах, прожигающая проницательность наравне с большим количеством знаний. Всё это было присуще его знакомому эльфу из нового мира.

В последний раз Безумец взглянул на красивый вид из окна, и поныне не выдающий свою искусственность, а после со злостью закрыл штору. На лице магистра появился оскал, он чуть ли не взвыл от досады, что были потревожены столь сокровенные и одновременные естественные для человека желания — вернуться домой, где всё родно и знакомо и не холодится от пугающей неизвестности.

Мастер Кавеллус навсегда затерялся среди тысячелетней истории, как и родина магистра в том виде, в каком он её запомнил. Время вспять не повернуть, сделанного не воротить, поэтому не нужны лживые надежды: всё, что сейчас видят его глаз, лишь ложь.

Он учёный и не ему бояться неизвестности, даже если эта «неизвестность» — весь безумный мир.

Elvhen'alas!

Последние силы, брошенные демоном на создание самой достоверной иллюзии, оказались напрасны. Теперь он потерял как их, так и шанс захватить волю сновидца, к чему так долго готовился. Но существо Тени, согласно сути всего живого, не хотело сдаваться до последнего.

Когда Безумец в очередной открыл глаза, то увидел естественное состояние территории демона, к которому он вломился. Глаза резало от зелени Тени, чья инородная магия пропитала всё пространство вокруг. Даже то, что имело знакомые жителям недремлющего мира очертания, сложно назвать настоящим. Это была смесь. Сновидец стоял на плиточном полу прямиком из Зала Испытаний Цитадели Кинлох, в котором он заснул. Лишь частично уцелевший потолок состоял из нервюр — выступающих рёбер тевинтерского крестового свода. Стены же и контрфорс этого условного здания были выполнены из белого мрамора, который использовался эльфийскими зодчими. Всё, что шло дальше этого разрушенного зала, было больше похоже на природные скалистые образования, чем искусственную архитектуру какого-либо народа. А что было совсем вдали, невозможно было увидеть, поскольку зелёные завихрения магии, подобно туману, уменьшали видимость.

И пока маг оглядывался, этих завихрений становилось всё больше. И потому что оба сновидца подтачивали это место, подобно термитам, и сюда начало проникать всё больше разрушительной первозданной магии Тени. И потому что появился хозяин территорий.

В один миг пространство стало неподъёмно тяжёлым по причине того, что сам Кошмар — древний демон страхов — могущественен, огромен и является скоплением распирающей его магии. Излучения стали для мага ощутимы, когда существо Тени показалось само. Хотя «показалось само» весьма спорное утверждение, потому что едва ли кто-то видел истинный облик этого демона, если он у него вообще есть. Страхи индивидуальны, вот и Кошмар принимает разный облик в зависимости от страхов конкретной жертвы. Можно сказать, что у него есть любимое тело — тело ужасного огромного паука, вонючего и склизкого, как слизь, что покрывает любую поверхность, где бродят порождения тьмы, испещрённого язвами и дырами с коконами, из которых периодически появляются паучата — арахнецы — мелкие демоны, прислуживающие демонам страха. Этот образ Кошмар предпочитает, поскольку он смог определить, что большинство жителей Тедаса боятся именно пауков.

Безумец был бы рад, явись перед его глазами огромный паук. Но для своего особого гостя Кошмар не поленился создать оригинальный образ, поэтому вскоре из магических неосязаемых завихрений выскочил конь. Столь же огромный и пылающий искрами от переполняющей его энергии он резвыми скачками добрался до своей жертвы.

От вида демона мужчина невольно вздрогнул, даже отступил на пару шагов назад. Этого Кошмар и добивался. Тут же на всю округу раздалось конское ржание, то ли с целью запугать, то ли существо просто глумилось над своей жертвой. И теперь изначально пусть и огромный, и несколько гротескный, но всё-таки здоровый конь начал меняться: тело неестественно деформировалось, кожа серела, покрывалась волдырями и кровоточащими язвами, шикарная грива редела до появления залысин, морда обезображивалась, глаза тускнели, во рту образовывались клыки. Вновь появилась вонь, как от порождений тьмы. Таким образом демон показывал, как происходит преобразования живых тел, которых поразила скверна, как это произошло с поражёнными Жрецами, в том числе Корифеем. И что важнее, как произойдёт и с самим магистром, когда его пропитанное магией тело перестанет сопротивляться скверне.

Сновидец воспринял увиденное, как Кошмар и хотел, испытал дискомфорт, отвращение, даже поспешил осмотреть собственные руки, убеждаясь, что они хоть и были белыми, но язвами пока не покрылись. В конце преображений уже монстр, а не величественный некогда рысак задрал голову, стервозно закричал, довольный произведённым эффектом, и неистово забил копытами. От грохота, от вылетающих из-под копыт искр Безумец ощутил ещё более сильное беспокойство, снова неосознанно отступил.

Увиденное заставило демона ликовать. Он снова поднял голову, заржал страшным из-за прогнивших голосовых связок рёвом. На этот раз его рёв раздался эхом по округе, на который ответило множество других конских голосов.

По телу мужчины пробежала дрожь, когда он понял окончательно, что демон задумал. И Кошмар не стал заставлять гостя ожидать — вскоре из зелёного тумана появился табун лошадей. Пусть в натуральную величину, но арахнецы приняли мерзкий облик, подобный своему хозяину.

Лошади мчались навстречу вторженцу. Ржали, пихались, кусали друг друга, будто хозяин пообещал самому проворному из них награду. Цокот их копыт о каменную поверхность эхом заполонил округу, звоном раздавался в ушах сновидца. Этот звон его дезориентировал, заставил поддаться страху. Мужчина постарался уйти от источника жути, в прямом смысле: начал отступать, но не как раньше, на парочку неуверенных шагов, а уже полноценно. Но не может хромой на обе ноги человек ни бежать, ни спешно пятиться, тем более подгоняемый неразумной паникой, поэтому вскоре Безумец закономерно упал на пол.

Настигнув свою непроворную цель, арахнецы не спешили её затоптать, а начали резвиться. Окружив, они скакали, ржали, отбивали копытами пугающий ритм, иногда наскакивали на сомниари, иногда перескакивали через него, периодически они кусали его за одежду, одёргивали, не давали тем самым полностью отгородиться от страха. В общем, делали всё, чтобы мужчина оказался окружён звуками, которых боялся.

И он ими был окружён. Безумец непроизвольно зажмурился, сжался, пытаясь закрыть и уши, и голову руками, что спасти себя от опасных копыт. Но каждый новый цокот, ржание, что раздавалось эхом, заставляло его дрожать, скалиться от собственной беспомощности перед источниками страха, всё больше отдаваться поражающему ужасу.

Демон торжествовал. Он придумывал столько иллюзий, но они оказались бесполезны. Зато хватило лёгкого давления на банальный страх, и сновидец тут же оказался беззащитен.

Однако радовался Кошмар слишком рано. На простые страхи гораздо проще воздействовать, но так же им проще противостоять. Чем больше Безумца угнетала собственная беспомощность, чем больше он не мог действовать из-за глупого страха, тем сильнее в нём теплилась бунтарская мысль побороть этот страх. Всё самое сложное позади, не мог он проиграть из-за такого пустяка. Перед ним же простой материальный раздражитель. Это не какой-то потаённый, сокровенный страх, поразивший сознание, это не страх повторить ошибку собственным бездействием, не страх перед чем-то ранее не видимым, умом не достижимым. Нет, это просто лошади. Да их присутствие, цокот, который они издают своими копытами, порождают болезненные для него образы, воспоминания, но это всё ещё просто лошади. А у него есть возможность им противостоять.

Он же маг, в конце концов!

Оскалившись, Безумец вцепился в свой посох, который не обронил даже в момент паники. Пытаясь по-настоящему отстраниться от источников страха, он сосредоточился на поиске решения. Ярость лишь подпитала его решимость.

Довольно!

В следующий момент сновидца окутала чёрная дымка, а когда она расступилась, навстречу табуну резвящихся мелких демонов выскочил волк с горящими кровавой яростью глазами. Запрыгнув на спину первой лошади и повалив её своим весом на землю, он с лёгкостью перекусил прогнившую до костей шею. Закончив с одной, он ни секунду не колебался и уже напрыгнул на следующую жертву. Получив неожиданный отпор, моровые животные запаниковали, поскольку их нынешние тела не были приспособлены для боя. Некоторые догадливые демоны постарались укусить, самые догадливые — начали напрыгивать на волка, забили копытами. Новая волна цокота поубавила норов зверя, который скалился, выставляя напоказ испачканные чёрной кровью клыки, но, прижав уши к голове, всё равно отступал. Но отступал он до того момента, пока не нашёл смелости хватать демонов за копыта и ноги и опрокидывать их. После этого ликвидация стала вопросом времени.

На кучке ближайших демонов армия Кошмара не закончилась, и Страх, не медля, призвал новых. Только к тому времени Безумец успел вернуть себе родной облик, покривиться от вкуса отравленной крови, и атаковать новых мчащихся на него врагов. Точнее он как маг энтропии без проблем подчинил некоторых мелких демоном себе и заставил их напасть на слуг своего бывшего хозяина. Вот теперь в стане врага началась самая настоящая смута. Никому уже не было дел до сновидца, поскольку демоны начали биться со своими взбесившимися сородичами.

Очень уж дико выглядело противостояние моровых лошадей, бившихся друг с другом неистово, насмерть, но некому было за ними следить. Выиграв время и соорудив над собой защиту на случай, если какая-нибудь коняха вспомнит изначальный приказ, Безумец вновь глянул на хозяина этих территорий.

Кошмар злобно пыхтел, точно покрывал ушлого сновидца нехорошими словами, но ничего не предпринимал. Ведь сил у него для прямого противостояния с магом уже не было: всё ушло на три масштабные иллюзии, а последний его козырь превратился в кучу малу взбесившихся демонов.

Думаешь, что сможешь сразиться со мной? Я — воплощение всех твоих страхов!

Отступая, Кошмар тянул время, чтобы найти решение против вторженца. Он знал, как опасно пускать сновидцев на свою территорию, поэтому пытался быть осторожным в своих действиях. Такими провокационными словами он так же хотел заставить сомниари разозлиться, заиметь желание напасть, отомстить за вскрытые душевные раны, что лишило бы его тем самым бдительности. Но у Безумца не было причин желать сражения. Он сам уже был слишком измотан, чтобы позволить тратить свои силы на крики и непонятную месть.

А когда-то ты был воплощением сострадания. Неразумным духом, что лез помогать тем, кому не следовало.

Опираясь на слова Коула, Безумец решил использовать против демона его же оружие, создал ему образы из прошлого, от которых Кошмар начал отбрыкиваться.

Теперь ты лишь слуга того, кто повинен в уродстве твоей природы.

Старший — виновник Мора! С его победой вы получите то, чего больше всего боитесь. А я получу тебя, чья магия способна менять мир!

Но ты желал ни этого. Вспомни, зачем ты пришёл на крики боли тысячи умирающих раттусов?

Мерцание вокруг демона стало сильнее, словно ему было всё труднее совладать с собственными силами.

Они боялись. Я освободил их от страха. И их страх сделал меня сильнее.

Их страх стал для тебя ядом. Но не за этим ты пришёл туда, где рушился мир. Вспоминай.

Заткнись!

Вспоминай.

Хватит!

Когда последний яростный рёв разлетелся в пространстве, отразился эхом о невидимые преграды, вслед за ним яркой вспышкой энергии стал и сам силуэт демона. А потом вся эта энергия осыпалась, словно снег с потревоженного дерева, а у подножья уже разнеслась выжигающим потоком. Безумец поспешил прикрыть глаза рукой, спасая их от ослепляющего света, даже пошатнулся, когда вслед за ним прошла волна сильного порыва воздуха.

Позже он увидел, как местность преобразилась. Та самая искрящаяся дымка, что раньше вилась вокруг демона, теперь стелилась по земле, окончательно делая видимость нулевой. Звуки взбесившихся арахнецов пропали, видимо, их снесло тем самым потоком, который сновидцу-то не навредил. Магистр прищурился, осмотрелся в поисках ориентира. Вскоре среди зелени, от которой уже резало в глазах, он увидел лёгкое мерцание голубого огонька, и на этот свет мужчина медленно похромал.

Вся та мощь, которую собой представлял Кошмар, никуда не делась, — это она и плыла бесформенным потоком, завиваясь кольцом лишь вокруг сердца существа. К этому «сердцу» сновидец и вышел.

Когда Безумец оказался совсем близко, последние густые потоки расступились перед ним, и он увидел «сердце». Коул оказался изначально прав. Кошмар — это лишь дух, чья природа была изуродована. И этот маленький дух сострадания, что сейчас принял облик человека, объятого тусклым голубоватым свечением, был магистру известен.

«Вот, что ещё мы изуродовали», — подумал Безумец, подходя к блеклому, слабому духу, который сидел на коленях и не мог подняться.

— Я пришёл, чтобы помочь. Им было страшно и больно. Я хотел забрать их страхи и боль… — голос его, словно маленький почти иссохший ручеёк, что бежал по руслу из последних сил.

Сострадание, наконец, ответил на вопрос сновидца, а потом поднял голову и глянул на него самого. Однозначно, он узнал мага, в помощи которому однажды нашёл свою добродетель.

Безумец улыбнулся, но не решился ступать ближе, побоялся, что энтропийная природа его магии раньше времени заберёт у духа последние силы, с помощью которых он ещё светился.

— Чем же ты стал, — покачал головой мужчина.

Безумец не спрашивал, а просто удивлялся, как из столь маленького создания смогла взрасти такая громадина, буквально отожраться на страхах жителей Тедаса. Впрочем, для столь упрямой и дотошной сущности неудивительно.

— Чем-то ужасным, — вздохнул Сострадание.

Сожаление духа заставило пространство прийти в движение, потоки изуродованной энергии начали всё сильнее клубиться и приближаться к сердцу. Безумец это заметил и понял, что дух освободился ненадолго. А значит, ему самому надо поспешить, если он решил расспросить второго выжившего свидетеля тех печальных событий, кто сохранил ещё свой рассудок.

— Что произошло во время ритуала, я не могу вспомнить и поныне. Ты знаешь, что забрало эти воспоминания?

— Знаю.

Безумец мысленно отругал себя, что забыл, как надо правильно разговаривать с существами Тени. Если задал ему вопрос, подразумевающий односложный ответ, то так он и ответит. Духу безразлично, что человек мог желать получить развёрнутый ответ.

— В таком случае покажи мне, что в этом повинно.

Безумец рассчитывал, что Сострадание передаст ему некий образ из того дня, когда всё и произошло. Но вместо этого дух поднял руку и указал на небо (если так можно назвать видимое сверху пространство). Проследив за его рукой, магистр к своему удивлению обнаружил, что указывают ему на Чёрный город.

Чёрный город — скалистый объект, что повис высоко в небесах Тени. Из-за отдалённости и постоянных завихрений вокруг него видны лишь его нечёткие тёмные очертания. Но даже по ним можно сказать, что на скале расположен несомненно рукотворный архитектурный комплекс — поэтому и город. Именно там, в зависимости от верований, находилась обитель Древних Богов или Создателя в те дни, когда город ещё был Золотым. И именно туда, по легенде, вторглись древние тевинтерские магистры, ведомые алчностью, и осквернили город.

В Тени нет ориентиров и расстояний, её карты просто не существует, потому что всё в ней непостоянно, в том числе пространство. И только Чёрный город выбивается из этого правила, подобно бельму на глазу, он всегда на небе и всегда на одном и том же расстоянии от смотрящего, с какой области Тени на него ни смотри.

Чёрный город всегда вызывал у Безумца тревогу, в том числе потому что он противоречит природе и законам Тени. А сегодня мужчина испытал тревогу ещё большую. Ведь получается, если там находится источник, лишивший его памяти, значит, древние магистры действительно ступили туда, и он вместе с ними.

Впрочем, можно было ещё долго с открытым от удивления ртом смотреть на застывший в безвременье город, но мужчина поспешил снова обратиться к духу, пока его время не истекло, ведь потоки энергии вокруг всё убыстрялись и вновь приобретали форму.

— Как я могу освободить свои воспоминания?

— Сейчас — никак. Эта магии тебе неизвестна.

Потоки энергии оказались совсем рядом. Отделившись от общей массы жгутами, они потянулись к духу.

— Она… — пытался впопыхах сновидец угадать, потому что не знал, как правильно вывести духа на ответ, — древнее той, которой владею я?

— Да.

Туман коснулся существа Тени, и его свечение начало постепенно затухать.

— Древнетевинтерское? Ещё до образования Империи? — из-за спешки ему пришлось окончательно перейти к допросу.

— Нет.

Дух скривился от боли, поник.

— Древнеэльфийское?

— Да.

Опять от таких ответов получив лишь ещё больше вопросов, Безумец очень хотел задать их все. Однако отведённое время прошло.

— Нет, всё возвращается. Я не хочу. Мне страшно. Пожалуйста, не позволь мне вернуться, — взмолился дух и посмотрел на магистра. Из-за слабости он даже не мог пошевелиться и был вынужден лишь покорно впитывать искажённую магию.

Улыбка на лице мужчины стала печальной. Ему бы не хотелось терять только-только возвращённую связь с прошлым миром, но он понимал, что паника духа обоснована. Состраданию уже не вернуться в былое своё состояние. Его суть веками подвергалась настолько сильному осквернению, что вот этот тусклый огонёк — единственное, что осталось от некогда полноценной сущности. И вскоре демон возьмёт вновь верх.

Разумеется, Безумец не мог позволить этому случиться.

Магистр подошёл к духу совсем близко. Как он и думал, его аура окажет разрушительное воздействие на ослабшее существо Тени.

— Я же говорил тебе: не связывайся с опасными магами, — произнёс хромой маг. Не то, что бы он скорбел или печалился, но ему всё равно было жаль видеть угасание очередного проявления бескорыстной доброты, которое реальный мир растерзал.

В отличие от возможности обернуться искажённой сущностью, свою неизбежную кончину дух воспринял с радостью. С его смертью это место, и без того пострадавшее от присутствия сновидцев, начнёт разрушаться полностью, возвращаться обратно в бессмыслие Тени, что гарантирует, что древний демон уже не вернётся.

— Я не сожалею, — спокойно ответил Сострадание, поскольку всегда действовал согласно своей природе. Но когда от его тела остался лишь полупрозрачный силуэт, дух потянулся и коснулся руки мага. Даже облик его сменился на тот, в котором он всегда приходил к сновидцу: теперь за сиянием виднелся образ девушки с кудрявыми непослушными волосами. Но магистр прикосновения даже полноценно не почувствовал — только незримое касание, будто бы от дуновения ветерка. — Лишь сожалею, что не помог тебе…