Из Тени (Dragon Age)

Глава 37. Бесплатный сыр

Как багровый закат и предвещал, сегодняшняя ночь вышла ясной, тихой и безоблачной, лишь холодный свет луны озарял округу. В такую погоду свет от костра на острове посреди большого озера будет виден с берегов. Кто-нибудь из жителей ближайшей деревни его точно заметит, задастся вопросом, кто это решил обосноваться в заброшенном проклятом магией месте. Однако сегодня заметность разведённого ею костра Лелиану не заботила.

Сейчас наступила уже глубокая ночь, поэтому огонь костра стал не только источником лишнего света, но и тепла. Но даже такое тепло не сразу принесло сновидцу покоя.

Пробуждение подарило Лелиане неприятную тяжесть, а от погружения в бездну нереальности, особенно непривычную для сопорати, мурашки так и бежали по коже, однако она довольно-таки быстро пришла в себя. Отбросив лишнюю эмоциональность, Канцлер сдержанно вздохнула, признала, что задумка сновидцев увенчалась успехом, значит, теневые приключения подошли к концу. А затем женщина твердо решила, что обсудить произошедшее не помешает, но для начала обязательно нужно спустится вниз, покинуть башню и вздохнуть холодный чистый ночной воздух, без всей этой примеси магии, крови и пыли.

А вот Безумец не был так решителен. С самого пробуждения ото сна, который рисковал стать для него смертельным, главный герой сегодняшней битвы с древним демоном был молчалив, задумчив, можно сказать, даже потерян. Лелиана не могла сказать: замечал ли он вообще окружение или её, но правильно решила не лезть заранее с вопросами или насильно приводить его в чувства, надумав что-то лишнее и опасное о его состоянии. Она видела, через что прошёл магистр, и понимала, что ему просто нужно дать время и тишину, чтобы упокоить личные раны прошлого, так бесчестно вскрытые демоном.

С тех пор, как Левая рука спустилась к подножью Башни Круга, прошло больше времени, чем могло бы показаться. Да, однажды мужчина спустился следом, но слишком много времени потратил на спуск. И потому что, находясь в прострации, человек не способен к спешке, к восприятию мира в реальном времени, и потому что лестницы всегда были для хромого мага одним из главных врагов. Просто спуститься, как обычно, в птичьем теле он не решился, может, потому что не нашёл сейчас в себе сил и магического контроля.

Когда мужчина также вышел на свежий воздух, Сестра Соловей и успела приличный костёр развести, используя разломанную мебель, и начала варить похлёбку из продуктов, предусмотрительно прихваченных ею. Конечно, после ритуала она ещё не скоро решится лечь спать, зато голод надо успокоить. Но вот магистру, составившему, наконец, ей компанию, пока было не до бесед.

Какое-то время сновидец сидел перед костром. В его белых глазах отражались языки пламени, но опять его мысли были слишком далеко от этих острова и мира. И мыслей было слишком много. Но даже близость к жару костра не избавила его от дрожи, хотя озноб был вызван не только холодом, а также усталостью и истощённостью.

Впервые магистр отреагировал на реальный мир, когда на его плечах оказались чужие руки. Он дрогнул, в его глазах, наконец, показалась хоть какая-то сознательность, и тогда мужчина почувствовал, что стало не так холодно — на плечах теперь лежал его плащ. Подняв голову, Безумец увидел стоящую рядом Канцлера. Он даже не заметил её ухода, а Лелиана, желая хоть как-то сбавить его дрожь, уже успела вновь подняться наверх башни, забрать чёрный плащ магистра и вернуться.

Судя по тому, как мужчина начал спешно кутаться в плащ, она вновь сделала всё правильно. Сама Лелиана даже ласково улыбнулась, наблюдая за его вознёй, но ещё больше её порадовало, что посмотрел он на неё даже более-менее осознанно, значит, приходит в себя, и можно не волноваться, что в его состоянии может быть повинна какая-нибудь магическая причина, ей неизвестная.

Теперь женщина сняла с наспех оборудованного места готовки котелок и разлила походную похлёбку по двум блюдам, одно из которых протянула мужчине. Маг сначала удивлённо глянул на неё, но быстро сообразил и взял в руки свою порцию, наградив повара благодарственным кивком. Лелиана понимала, что его так удивило, но сегодня не видела смысла жадничать или потешаться над слабостью магистра. Ритуал сильно его истощил, в том числе из-за траты собственной крови, даже его белая нездоровая кожа казалась белее обычного — так почему бы не проявить к нему заботу. Он её заслужил хотя бы тем, что одолел опасного демона — сподвижника Корифея.

А дальше Лелиана присела у костра, напротив хромого мага, и сама приступила к скромной трапезе.

Треск огня и чарующий танец тёплого пламени хорошо нагоняли сонливость и, следовательно, покой, поэтому вскоре и Канцлер погрузилась в собственные размышления о произошедшем, о том, что сделал магистр, и какие теперь от этого будут последствия. Лелиане не терпелось поскорее вернуться в Скайхолд и дождаться прибытия гонца из Западного предела с итогами штурма крепости Стражей, который начался этой же ночью. Если сновидцы ни в чём не ошиблись и в плане Старшего по подчинению ордена Кошмар играл первостепенную роль, то с уничтожением демона победа Инквизиции в штурме Адаманта была гарантирована. Канцлер позволила себе поверить в победу заранее и уже размышлять о дальнейших действиях, которые предпримет Совет.

Отныне расстановка сил в войне с древним магистром должна кардинально измениться, и Инквизиция начнёт теснить врага по всем фронтам — женщину не могло это не воодушевлять. Разумеется, она не забыла, что в эту победу вносил свой вклад и второй магистр.

Однажды подняв взгляд на того, кто всё так же сидел напротив неё, Лелиана не могла не заволноваться. Перед ней был уставший, встревоженный, вынужденный бороться с последствиями ужасного сна, задевшего слишком много личных ран, человек. Даже руки его дрожали, еле-еле удерживая ложку навесу. И в такое непрезентабельное состояние вогнал вроде бы опытного мага-магистра демон своими иллюзиями.

А волновалась Лелиана, так как раньше никогда не задумывалась, что собой представляет битва мага за свой разум с существом Тени. То, что маг должен ежедневно бороться с искушением, было известно во все времена даже самой далёкой до магии деревенщине. Только едва ли много кто задумывался, что это за искушение. Сказать «борись» легко, но одно дело бороться наяву с противником видимым и осязаемым, испытывая свои умения, и совсем другое — с невидимым врагом, демоном, который знает о тебе даже самое сокровенное, с самим собой. Сегодня Канцлер буквально от первого лица могла лицезреть эту борьбу, узнать, через что проходят те, кто бросает вызов искушениям, и теперь могла сказать, что даже она сама всегда недооценивала угрозу, с которой сталкиваются маги.

И это понимание не закрепило в ней уверенность, что маги ещё опаснее, чем казалось, а значит, надо вернуть ещё более строгие Круги, буквально — тюрьмы, а совсем наоборот. Лелиана представила, что будь сейчас на месте Безумца, свободолюбивого, гордого магистра, какой-нибудь забитый, угнетённый маг Круга, то справился ли бы он в этой битве? Да никогда.

Зачем бороться за своё сознание до последнего, когда победителем ты так и останешься презираемым магом, продолжишь жить со страхом, что в любой момент рыцарь-командор посчитает тебя опасным и усмирит, а в нередких случаях будешь вынужден и дальше терпеть безнаказанное насилие со стороны храмовников? На фоне этого ложные, но красивые иллюзии демонов кажутся хоть каким-то спасением, хотя бы секундным глотком свежего воздуха перед тем, как сознание погибнет, а тело окажется во власти чужого существа.

Веками магам вселялся лишь страх, отвращение к собственному дару. Считалось, что именно страх помешает им поддаваться искушению. И Лелиана считала также. Но теперь она была согласна с Безумцем, что страх не решил проблему, а лишь усугубил ситуацию. И четырёхлетняя братоубийственная война это лишь подтверждает.

Канцлеру стало даже стыдно, что она пришла к этому только сейчас, а не тогда, когда Круги находились во власти Церкви и в её власти было хоть что-то изменить. Но бесконечно корить себя женщина не собиралась, а тут же твёрдо решила, что вплоть до своего распада Инквизиция будет продолжать адаптировать магов к реальному миру, добиваться уважительного к ним отношения, вместе с тем формировать в самих магах самосознание, страх перед одержимостью, но не потому, что за собственную слабость их убьют храмовники, а потому что это будет стоить жизни их родным и любимым. Этот страх, как известно, действует на людей, в психологии каждого из которых считать именно себя бессмертным главным героем этой жизни, куда более доходчиво, чем страх собственной смерти.

Но это — грандиозные планы на будущее, а пока Левая рука решила вернуться в настоящее, в котором прошло время, и мужчина невзирая на простоту и пресность ночной трапезы уже успел доесть всё, отложить блюдо и, закутавшись в плащ и накинув капюшон, затих. Советник бы подумала, что он даже заснул, если бы не была уверена, что после произошедшего их обоих ещё нескоро склонит в сон.

А тем временем для них остров всё больше отгородился от мира, позволил погрузиться им обоим в личные переживания, как бы говоря, что всё, что сегодня будет сказано, этого острова не будет покинуто. И подгоняемая таким настроением Лелиана вдруг достала из ножен свой памятный кинжал, покрутила его в руках, что-то вспомнила и слабо, даже печально улыбнулась.

— Когда-то этот кинжал принадлежал Айдану Кусланду, более известному вам как Герой Ферелдена. Он не вернулся с последней битвы с архидемоном, и лишь кинжал — единственное, что у меня осталось как память о нём и том… что нас вместе связывало… — с каждым словом голос беспристрастного страшного Канцлера становился всё тише, а прикосновения к кинжалу, к гербу семьи Кусланд, выгравированному на лезвии, становились всё трепетнее и неувереннее.

Хромой маг поднял голову, из-под капюшона блеснули его белые глаза. Однозначно, он не ожидал услышать её откровение.

— Вы вините себя в его смерти?

— До сих пор. Как и многих других, в том числе вас.

Мелькнувшее изумление на лице собеседника позабавило Канцлера.

— Вы же древний тевинтерский магистр, — поспешила объясниться женщина, чтобы его не пугать, а потом взглядом вновь вернулась к памятному оружию. — Но я понимаю, насколько это бессмысленно. Айдан сам пошёл на это, был готов к смерти, а теперь он рядом с Создателем, как того и желал.

— Вы не думали оставить кинжал, который стал для вас костылём? — Безумец спросил, но не было в его словах упрёков.

— Он — единственное оставшееся у меня напоминание о тех днях, когда мы позволяли себе быть беззаботными, даже если нас окружал Мор.

— Этих воспоминаний вас никто не лишит.

— Знаю, но оставить кинжал до сих пор не хватает сил.

В их разговоре воцарилась неуютная, но необходимая пауза.

— Леди Лелиана, позвольте узнать: какую цель вы преследуете, говоря это?

Закономерные сомнения ничуть её не смутили.

— В одной из наших встреч вы сказали, что откроете секрет символизма вашего нового имени, но только если взамен я буду столь же откровенна с вами. Сегодня вы вынуждены были показать мне слишком многое, чего бы предпочли навсегда утаить, поэтому, думаю, будет справедливо и мне быть откровенной.

Лелиана увидела беззлобную улыбку на лице мага.

— В таком случае я благодарен вам за доверие и обязуюсь, что всё, сказанное вами сегодня, не выйдет за пределы этого острова, чтобы не портить репутацию ужасного Канцлера.

— В свою очередь я тоже сохраню в секрете, что увидела сегодня, чтобы не разрушать слухи о всесильности тевинтерских магистров, — подхватив его задор, Лелиана посмеялась сама.

Эти простоватые подшучивания друг над другом оказали куда большее влияние, чем могло показаться. Угрюмая тишина, когда люди погружены каждый в свои дебри мыслей, ушла, а они почувствовали оживление… Или как ещё можно назвать состояние, когда хотелось не как можно больше кутаться в плащи и отгораживаться от враждебного мира, а наоборот, открыться этой чудной лунной тихой ночи и треску костра?

— Значит, «Фауст»? — вскоре не устояла Лелиана.

То ли её позабавило, как мужчине стало неуютно от такого обращения, то ли в ней запел пробудившийся шпионский азарт, ведь теперь она знает об этом таинственном маге чуть больше, то, чего не знают другие. А отсутствие ещё каких-либо действий со стороны магистра, дающих понять, что он категорически против игры с его именами, сподвигло её продолжать.

— Это имя имеет какое-то значение? — поспешила полюбопытствовать Лелиана.

— Имеет. Пожалуй, Faustus в грубом переводе с тевене значит как удачливый, — ответил Безумец, но тут же услышал смех собеседницы и увидел попытки этот смех из приличия скрыть. — Вам кажется это забавным?

— Не ваше имя, — тут же исправилась Канцлер. — Я подумала, что, наверное, ещё не встречала человека, которому бы родное имя настолько подходило. Это меня и позабавило.

С этим утверждением Безумец был согласен сам, и поэтому усмехнулся. Учитывая, что он пережил, он — олицетворение удачи.

— Теперь вы назовёте причину появления нового вашего имени, которое вы считает «кличкой»?

— Насколько я помню, я уже давал ответ на данный вопрос.

— Вы сказали, почему оставили именно это имя, что оно стало для вас символичным, но вы не сказали, почему изначально вас так назвали. Его автор — ваш наставник. Но неужели вы были настолько несносным учеником, что вас столь нелестно клеймили? В отличие от родного имени, новое — вам совершенно не подходит, — абсолютно уверенно заявила убийца.

Она считала, что сидящего напротив неё человека ну никак нельзя назвать «Безумцем». Да, он чудаковат и мотивы его поступков порой известны только ему самому, но он абсолютно не глуп и вменяем. Мужчина полностью отдаёт отчёт своим действиям и является превосходно эрудированным, чтобы обосновать этот «отчёт» для других, в отличие от Корифея, который замахнулся на божественность, а вопросами: как, какими средствами, какой ценой и что будет делать потом — он не стал себя обременять.

И магистр сегодня был не против потакать любопытству профессионального шпиона.

— В Империи принято, что сила магического дара — это прямое благословление Древних Богов. Даже в юности меня признавали не по годам одарённым, поэтому, разумеется, мой наставник — Верховный жрец — сразу посчитал, что таким даром меня наградил его покровитель — сам Думат. В том числе из этих соображений он хотел сделать меня своим преемником, следующим Его служителем. Но я отказался, поскольку с — теперь небезызвестных вам — событий не осталось во мне веры в богов, любых. Старику это не понравилось, и он посчитал, что только безумный маг способен отказаться от чести служить богу, который одарил подобным, как у меня, даром. Постепенно его слова стали моим клеймом, — когда Безумец закончил, то увидел на лице собеседницы плохо скрываемое разочарование: от столь чудного мага она точно ждала столь же чудной истории. Мужчину эти разбитые ожидания искренне рассмешили. — Я же вам говорил, что в «секрете» моего имени нет ничего интересного.

И хотя ответ получился не столь красочным, как она предполагала, однако нельзя сказать, что Канцлер сожалела. Наоборот, чем больше ответов от него она получала, тем образ магистра становился всё складнее и естественнее. Образ человека, который прожил целую жизнь в том уже забытом мире, в отличие от Старшего, который отныне воспринимался лишь абсолютным злом, врагом всего живого.

И теперь Лелиана не могла не коснуться религиозного вопроса.

— И то, что вы потеряли веру… не помешало вашей службе магистрам-жрецам? — вдруг слишком неуверенно для себя произнесла она.

— Оказывая помощь в ритуалах, мне было безразлично, с какой целью они проводились и во имя какого очередного бога. А безукоризненно исполненная работа не давала Звёздному Синоду повода лишний раз обращать на меня внимания. Поэтому нет, не мешала, — ответил было Безумец, но вскоре заметил по лицу женщины, что этот вопрос был нечто большим, чем простым её любопытством. — И… позвольте мне смелость, леди Лелиана, в этом вопросе вы искали ответ для себя?

Терпеть на себе изучающий взгляд мужчины, рушащий её образ беспристрастного Канцлера, делающий уязвимой, Лелиане не нравилось. Но по-обычному защищаться — гневом и угрозами — она не стала. Сомниари абсолютно правильно назвал цель её вопроса, поэтому было бессмысленно сейчас что-то лживо отрицать. И всё же Левая рука возмутилась, когда заметила задорный огонёк в его белых глазах.

— Вас забавляет моё положение? — фыркнула она.

— Ничуть, — Безумец тут же в примирительном жесте поднял руки, чтобы избежать недопонимания. — Меня забавляет, что вы усомнились в своей вере только сейчас. Вы ведь не в первый раз оказываетесь среди тех, только от действий которых зависит спасение мира.

Недопонимание разрешилось. Лелиана понимала, что он имел в виду и почему сам отказался от веры. Магистр посчитал службу и веру в богов бессмысленной, потому что в тот единственный раз в его жизни, когда их помощь была нужна, они оказались безразличны. Лелиана, однажды придя к похоже мысли, постоянно оправдывала произошедшее волей Создателя и его испытаниями, как наставляла Джустиния. Однако сейчас оправдываться уже не хотелось, и она была на пороге той истины, которую давно принял Безумец. И Левую руку это пугало, ведь если исчезнет её вера, то что-нибудь от неё самой вообще останется?

Айдан говорил, что Мор — испытание Создателя, а Верховная Жрица говорила, что война магов и храмовников — шанс, дарованный Создателем, чтобы вернуться сошедших с пути Песни Света. Только где они теперь? Хотелось бы верить, что подле своего Творца. Да только как знать, что Ему не всё равно на них, даже истинно верующих?

— Если отвечать на ваш вопрос в общем — я не считаю, что в духовенстве должны быть только истинно верующие. Тем более такого никогда и не было. Я могу с точностью сказать, что Проводник — хотя между нами всегда были разногласия — был искренне преданный Думату и пастве, близко к сердцу принимая упадок веры. Но вот, например, Архитектор больше соответствовал своему имени, чем сути титула — талантливейший человек, вызывал восхищение широтой своих мыслей и идей, ради которых он не гнушался пользоваться своим влиянием и самыми аморальными средствами. Я всегда подозревал, что в первую очередь его интересовали возможности, которые даёт титул, а не служба Уртемиэлю. Той же преданности Древним Богам я не могу гарантировать, говоря об остальном Синоде. Такова подноготная жречества моего времени, но не думаю, что в иное время было по-другому, в том числе — ваше.

— Вы правы, — подтвердила Лелиана и даже скривилась, стоило вспомнить тех жриц, которые начали делить Солнечный трон, не успей ещё даже траур по прошлой Верховной Жрице закончиться. Одно женщину радовало: Инквизиция поубавила аппетиты этих куриц.

— То, что такое явление духовенству присуще, не делает ему чести, поскольку прямо противоречит смыслу, — продолжил Безумец. — Однако это не только зло. Свежий взгляд со стороны, более взвешенный и разумный, а не фанатично преданный всегда полезен. Разве жрица, закостенело преданная духовным трактам и замшелым традициям и поэтому неспособная увидеть ошибки своей религии, может принести больше пользы пастве, чем жрица, которая лишь прикрывается верой в Создателя и пользуется своим титулом, чтобы эти ошибки наиболее аккуратно — изнутри — исправить?

— И вы считаете, что я подхожу на роль такой жрицы? — изогнув бровь, спросила Лелиана, потому что сразу уловила эти намёки в словах собеседника. Ведь для своего примера он даже использовал не «жрец», как ему было бы привычнее, а «жрица», как более привычно ей.

— Идеально подходите, — улыбнулся Безумец. — Если вы знаете и можете исправить очевидные ошибки, чтобы позволить Церкви стать лучше, разве важно, что вы думаете о каком-то эфемерном Создателе?

Хотелось обвинить магистра во лжи, лести или в чем-нибудь ещё, уж слишком сладки были его слова, и слишком непрост был этот человек, однако Лелиана не могла решиться на эти обвинения. Неизвестно, понимал ли он до конца, что её беспокоит, действительно ли хотел сказать, что люди, бескорыстно рвущиеся спасать мир, не могут ничего не стоить, лишь потому что потеряли часть себя, или просто удачно его слова совпали с тем, чего ей так не хватало, но Канцлеру в любом случае есть, о чём задуматься.

Разве то, что она усомнилась во влиянии Создателя, лишает урока, который преподал Старший и встряхнул заросший веками мха и традиций мир? Если они победят… Когда (!) они победят, нужно будет хоть что-то вынести из этого урока. И разве отсутствие веры способно этому помешать? Нет! Как Безумец и сказал, это позволит ей лишь здраво взглянуть на вещи, которым когда-то она была безоговорочно предана и даже не думала их менять.

— Рассуждениями об исправлении ошибок вы вновь удивляете. Учитывая ваше происхождение, можно подумать, что вы лишь хотите увидеть Церковь в огне, — выразила своё изумление Лелиана.

— Переформированной, со знакомыми мне идеями — да, но не в огне, — покачал головой Безумец. — Я считаю, что Церковь лицемерна и отошла от слов собственной пророчицы. Церковь ревностно относится к своей вере, старается приобщить к ней фактически насильно, не потерпит инакомыслия, но вместе с этим она не посвящает в духовный сан не только представителей других рас, но и даже мужчин. А ведь Андрасте боролась за равенство, противопоставляя свои взгляды рабовладельческому Тевинтеру. Это ещё не говоря о кощунственном отношении к магам, которым, по моим предположениям, являлась она сама.

— Вам следует быть осторожным с такими словами, господин Фауст! — тут же нахмурилась Лелиана от обвинения, что святая пророчица-мученица могла быть магом.

Услышав подобное кощунство в юности, она бы точно тут же схватилась за кинжалы. Да, впрочем, женщина и сейчас была недалека от подобного решения, если бы узнала, что магистр решил шутить. Но он не шутит — рассуждает, значит, у него есть доводы. А их Лелиана всегда готова была услышать.

— Как я и сказал, это лишь мои предположения, — пожал плечами Безумец так беспечно, будто бы и не понимал, что за подобные слова при церковниках его сразу бы ожидала судьба Пророчицы — смерть на костре, только бесславная. — Согласно Песне Андрасте могла оказывать поразительное влияние, буквально проницать своими словами, вести за собой толпу, подобно сильному магу энтропии. Так же Создатель с ней лишь разговаривал, подобно духу или демону. Я не стремлюсь очернить, без преувеличения, легендарную личность вашего мира, поэтому допускаю, что в деяниях Андрасте не было корысти. Рождённая в варварском племени, она не получила достойного образования, а значит, вполне могла оказывать магическое внушение непроизвольно и спутать по незнанию голос существа из Тени с божественным явлением. И она действительно верила, что несёт «Его» волю. Предательство же Маферата заключалось в том, что он распознал влияние, оказываемое на неё духом, или одержимость — если это был демон, — и согласно своей аламаррской природе нашёл единственное спасение для жены — смерть. Смерть через огонь, чтобы буквально выжечь «мерзкую» магию и очистить её душу — не удивлюсь наличию у варваров и таких обрядов, ведь я читал об ещё более диких традициях. Я считаю это достовернее официальной версии Церкви, в которой гениальный полководец предал свою же жену из ревности к аморфному голосу и обрёк её на ужасную смерть, но при этом сохранил все её учения и светлую память о ней.

От слов мужчины Лелиана могла только покачать головой. Как бы стройно он ни говорил, но к его словам нельзя прислушаться. Что б Андрасте оказалась магессой — да это еретический абсурд!

— Если вы захотите вступить со мной в полемику, то заранее советую не тратить силы зря. В данном вопросе существует лишь паритет: как я не смогу доказать истинность моей теории, так и вы не сможете её опровергнуть. История Андрасте переписана до неузнаваемости, и истина неизвестна никому.

И Канцлер согласилась в бессмысленности возможного спора, поэтому просто мысленно похвалила мужчину за смелость, поскольку видела, что всё, сказанное им, не было желанием задеть её чувства, а просто — попыткой разобраться в истории. И ведь разобрался, как умел, по-тевинтерски: впихнул даже сюда историю про несчастных магов.

— Вы читали Песнь Света? — тогда позволила себе Канцлер выразить хотя бы удивление.

— Разумеется, мне было интересно изучить суть вашей религии.

Теперь Сестра Соловей могла похвалить и за уважение, которое он проявил к чужеродной ему религии. Не фыркнул, не стал осуждать и оценивать, опираясь только на слухи и слова других, а изучил трактаты самостоятельно.

— Вы были приближенным к Синоду, а значит, больше прочих имели возможность повлиять на жрецов. Позвольте узнать, магистр Фауст, почему вы сами не пошли на то, о чем говорите, не постарались исправить ошибки, хотя видели их? — не могла не спросить Лелиана, поскольку посчитала их положение весьма схожим. Только если он её убеждал, что она, даже потеряв веру, ещё может помочь Церкви, то сам этим советом он не воспользовался.

— У меня были возможности, вы правы. Но с тех пор, как во мне зародилась, воистину, одержимость идеей поиска и накопления всевозможных знаний, всё иное меня перестало волновать. Даже если это «иное» — судьба моей Родины, — признался Безумец.

Он знал об эгоистичности его аполитичных убеждений, да и общего безразличия, но говорил о них смиренно и спокойно, поскольку измениться он бы мог ещё тогда, в молодости, но сейчас убеждённости столь плотно срослись с ним, что маг и помыслить уже не захочет о другой жизни, как бы его ни пытались пристыдить. Лелиана это понимала, поэтому и не стала как-то либо выказывать своё осуждение.

— Вы собираете редкие знания, но никому их не передаёте, подобно коллекционеру храните их только у себя. Зачем они тогда вам нужны? Хотите за счёт знаний, которые будут известны только вам, стать сильнее, чтобы отомстить за то… что с вами сделали? — продолжила Соловей предпринимать попытки приблизиться к ещё более лучшему пониманию человека, которого она не считала безумцем, и значит, у его поступков есть мыслимые мотивы.

После того, как женщина вспомнила увиденные в Тени образы из жизни магистра и что именно с ним сделала чужая ненависть, она посчитала, что переживший такое человек весьма ожидаемо мог зациклиться на мести от ненависти, от обиды, от вины и от горя.

— Я уже отомстил, — но сновидец разрушил её догадки, отрицательно мотнув головой.

— Тогда что? — даже нетерпеливо произнесла тогда шпион.

— Мне нужны знания, чтобы стать самым сильным магом. Только так я не допущу былых ошибок.

От подобного заявления Канцлер сначала опешила от его нелогичности, а потом и вовсе преисполнилась возмущениями. Она не могла понять, как человек, которого она хвалила за ум, за образованность, за разумность, может говорить такие вещи, которые по абсурдности сопоставимы с божественными хотелками Корифея. Так Старший хотя бы безумен, его мотивы уже слабо поддаются анализу с точки зрения благоразумности, но второй магистр-то — нет, она была в этом уверена.

— Разве вы не понимаете, что ваше стремление невозможно? Всегда найдётся тот, кто окажется сильнее вас, — однако Канцлер не была бы самой собой, если бы позволила себе, поддавшись эмоциям, кричать, поэтому получив возможность переварить услышанное и первые порывы гнева, она спросила уже весьма сдержанно.

— Понимаю. Но разве это не к лучшему? Если идея является недостижимой, то путь к ней никогда не будет завершён, а смысл жить — потерян, — ответил Безумец и лишь улыбнулся возмущённому Канцлеру в ответ так кротко, обезоруживающе и без былого задора.

Эта улыбка схлестнула гнев с мыслей Лелианы и позволила ей осознать истинное положение дел.

Он понимает, всё он прекрасно понимает. И что его стремление — путь в никуда, и что в любой своей вылазке в древние развалины может встретить бесславную смерть, и что его безразличие к жизни своего мира — совсем не достойный пример для подражания. Но по-другому он уже не может.

Лелиане даже показалась судьба этого мага ироничной. Он имеет поразительный магический дар — у него были силы, чтобы добиваться желаемого, настаивать на своём, дать отпор врагам. Он умный и свободомыслящий — он будет действовать не сгоряча, а взвешено и обдумано, он открыт для новых идей. Он силён духом — после пережитого, после уничтожения всего его маленького мира, после таких травм многие бы опустили руки, но он встал, чтобы вновь научиться ходить. И это женщина ещё не хотела вспоминать Тень, в которой она не смогла распознать даже лёгкую иллюзию, а магистр в её глазах совершил самое настоящее чудо — преодолел куда ещё более страшные иллюзии, задевающие самые сокровенные стороны его личности, буквально переступил через свои травму, боль и страхи. Совокупность всех этих качеств могла позволить ему стать воистину героем своего времени, легендарным человеком. Лелиана признавала, что хотя он и мог стать ещё хуже Корифея, более алчным и безжалостным, потопить собственную страну в крови, сполна соответствовать стереотипам юга о тевинтерских магистрах, но с той же вероятностью он, наоборот, мог стать спасением для своего народа, раскусить обман Древних Богов, не допустить Мор и осквернения Золотого города.

Но как бы там могло быть, теперь не узнает никто, ведь одна единственная трагедия, один единственный поступок недалёких и мелочных имперцев, уничтожила всю жизнь молодого магистра. Теперь Канцлер окончательно поняла, в чём заключается символизм нового имени мужчины, о котором он ей сказал ещё в Денериме. Фауст умер ещё тогда, на Имперском тракте, а дальше остался Безумец — тень самого себя. Тень идеальная, поскольку он всегда стремился исправить свои ошибки, стать лучше, превзойти себя былого, и главное он сделал это. Да, но тень есть тень — безликая, отстранённая от мира реального, лишённая красок жизни, лишь безвольно следующая.

Эти мысли не нагнали на неё излишнюю жалость или стали оправданием всех прегрешений магистра. Конечно же, нет, ведь, что бы с ним ни случилось, сейчас он — такая же полноценная личность, способная к полному и адекватному оцениванию окружения и своих поступков. Но эти мысли позволили Лелиане понять, как такой благоразумный человек оказался пленником столь абсурдных идей. Если в этих идеях он нашёл смысл своей жизни, источник сил, позволяющих ему бороться даже с собственными страхами, то не ей его осуждать. Уж лучше она будет свидетелем безрезультатных, но ярых и искренних стремлений человека, который, в хорошем смысле, сумел её поразить и продолжает это делать, чем его медленное угасание.

Тем временем на острове и между ними снова наступила тишина, но не такая как раньше. Не тяжёлая от угрюмости мыслей и беспокойств, которая пришла в первое время после пробуждения от Тени. Не тягучая и неловкая между двумя собеседниками, которым было, что сказать друг другу, но они слишком медлили и путались в своих мыслях, которые хотели озвучить. Сейчас тишина была приятная, когда все вопросы заданы, волнения развеяны, и остались лишь они одни — два приятных друг другу собеседника.

— Леди Лелиана, предвещая ваш скорый уход, могу ли я попросить вас об услуге?

Лелиана улыбнулась, потому что была уверена, что к прошлому их разговору они уже не вернутся, и Безумец спрашивал о чём-то совсем отстранённом — не зря задор в его белых глазах вернулся.

— Я вас слушаю, — кивнула женщина, предвкушая услышать что-то необычное, потому что он не просил об обоюдной помощи, а об услуге — незначительной просьбе, которая даже не требует оплаты.

— У меня есть саженец венадаля — дерева, выведенного эльфами ещё в эпоху Элвенана. Как мне кажется, на этом острове созданы все условия, чтобы магический организм мог правильно развиться, и мне бы хотелось посадить его здесь, но использование лопаты даётся мне с трудностями. Поэтому не могли бы вы сделать это за меня?

Магистр ничуть не разочаровал Сестру Соловей, более того он эти ожидания опять превзошёл. Очередная демонстрация способности мужчины ломать даже самые смелые ожидания её развеселила настолько сильно, а обстановка столь располагала к неформальному тону их беседы, что Лелиана даже позволила себе искренне рассмеяться.

— Также я хочу передать Инквизиции дневники древнетевинтерского магистра, найденные мной в Эмериусе, вместе с переводом. Я слышал, что в вашей библиотеке хранятся подобные книги. Но так же вы можете продать их Тевинтеру. Оригинальные дневники магистра, в которых содержатся весьма интересные комментарии автора по ситуации в мире его времени, точно заинтересуют коллекционеров или историков. Пусть это будет оплатой за вашу помощь, — дополнительно поспешил произнести мужчина, видимо, боясь отказа женщины в помощи в, несомненно, важном для него деле.

Вопреки опасениям мага, Соловей и не думала давать отказ, но и предложенный дар Инквизиции также согласилась принять. Кто же откажется от старинных книг древнего магистра, над расшифровкой и переводом которых трудился лично другой древний магистр?

— Вы уже нашли место для саженца?

— Разумеется. Самое лучшее, — точно довольный, какой эффект вызвала его просьба и согласием, Безумец и сам улыбнулся без былой сдержанности.

Обстановка теперь была не только приятной, а даже дружественной, тёплой, поэтому Лелиана никак не могла ему отказать.

Безумец решил остаться на острове ещё на какое-то время прежде, чем вернуться к былым планам, которые резко пришлось отодвигать из-за ситуации с демоном. Это время он потратил на отдых после истощившего его ритуала и наблюдение за развитием нового деревца. Несколько дней мужчина неусыпно крутился вокруг ростка из учёного любопытства и следил за ним, поскольку ему не хотелось, чтобы венадаль, росток которого он столько времени бережно носил с собой в поисках лучшего для него места, погиб. Но он не погиб, а, как говорила эльфийка из эльфинажа, за ближайшие дни из невзрачного саженца вымахал сразу в маленькое деревце.

Вот и сегодня Безумец бродил вокруг венадаля и, держа в руках канцелярский планшет для бумаги с ёмкостью для чернил, найденный в Башне, делал записи о ходе эксперимента и свои комментарии. Эксперимент он посчитал завершённым, поскольку деревце перестало ускоренно расти и дальше будет развиваться уже по-обычному. Пройдут десятилетия прежде, чем оно окрепнет, и — столетия прежде, чем оно предстанет во всей своей красе, каковым его задумывали эльфы-создатели. То, что он этой красоты уже не застанет, мужчину абсолютно не печалило, и он лишь продолжал мечтательно думать, что это деревце точно превзойдёт чахлого родителя в денеримском эльфинаже, если не станет жертвой акта чьего-нибудь вандализма.

А в своих бумагах маг продолжал научную работу эльфийки-магессы, которая была автором такого способа «замораживания» саженцев эльфийских растений. Весьма вероятно, его старания, как и работа Сураны, затеряются среди кип книг в архиве, однако магистра это ничуть не волновало, он занимался любимым делом — исследовал. Но если же так сложится, и талантливая эльфийка в будущем вернётся в научную среду Кругов или новых объедений магов, то у неё уже будет неплохое подспорье в виде полноценного анализа, комментариев и рецензии на её работу от признанного мэтра.

Также оставался мужчина на острове не только из-за венадаля, а ещё в ожидании долгожданной встречи с той, которая, как он видел в Тени, не прекращает попыток его найти и объясниться. И вот как раз сегодня она, наконец, это сделала.

— Avanna, учитель…

Что Кальперния прибыла ещё вчера в прибрежную деревню, Безумец знал. Он тщательно следил за ней, чтобы убедиться, что она прибыла одна и с целью, которую он предполагал, а не по приказу своего идола. То, как магесса неуверенно поглядывала на Башню, медлила, его в этом убедило.

Расстались они на плохой ноте в последний день пребывания магистра в Минратосе. Тогда мужчина воспользовался до нелепости смешным нападением молодых венатори, обвинил её во лжи и изъявил желание обрубить с женщиной любые связи. Дружественной встречи, действительно, больше бы не произошло, если бы она смирилась с решением наставника и вернулся к делам венатори. Но Безумец оказал на неё слишком сильное впечатление, своим согласием её учить он открывал ей невиданные ранее перспективы, и, что самое важное для рабыни, его отношение к ней было человеческим, гуманным, лишённым намёков на её рабское происхождение. Всё это позволило мужчине рассчитывать, что упрямая натура девчонки не позволит ей просто так сдаться, отпустить важного для неё человека из-за какого-то глупого, капризного недопонимания с его стороны. Ведь тогда обязанности как Венатори она окончательно задвинет на второй план, а её мысли будут заняты лишь поисками наставника.

Встреча на улице Киркволла незадолго до его отбытия доказала, что рассчитывал он не зря. Магистресса сама вернулась из Тевинтера и с помощью своих агентов его нашла, попросила о разговоре, чтобы разрешить их недопонимание, однако тогда магистр решил придерживаться легенды о своей оскорблённости, поэтому покинул встречу, ничего ей не сказав. Но Кальперния, поддаваясь тевинтерской упёртости, не сдалась и нашла наставника вновь, сегодня добралась до острова.

Наблюдая в Тени за действия магессы, магистр восхищённо отметил успехи ученицы, поскольку с момента их последнего разговора она улучшила свои магические навыки, отработала всё, чему он её научил. Пробную версию морока, сооружённого мужчиной для защиты от посягательств на остров, который он посмел назвать своим, девушка смогла обнаружить и обойти, ему даже не пришлось собственноручно его снимать. Это означало, что Кальперния не потеряла свою тягу к знаниям — что было для Безумца самым важным, — поэтому сегодня он решил больше не уходить от долгожданного разговора.

Хотя так скоро менять гнев на милость было бы совсем подозрительно, поэтому когда он услышал обращение в свою сторону, то нехотя и с наигранной хмуростью обернулся к магессе.

Девчонка, стоявшая перед ним, буквально терялась в эмоциях и ничуть этого не скрывала. Она позволила себе робкую улыбку, потому что дорогой ей человек не мог её не радовать, при этом в глазах читалась неуверенность. Она держалась от него на расстоянии, будто боялась, что лишним шагом заставит гордеца разозлиться из-за вторжения в его зону комфорта. Но также и у самой магессы была обида, поскольку нет на ней вины: это же он всё не так понял и не дал объясниться.

— У тебя нет права на такое обращение ко мне, девчонка, как и стоять сейчас передо мной! Если только венатори не решили показать, что стоят их обещания.

Слышать грубость, нежелание общаться от того, кто был к ней добр, было очень непривычно, однако на этот раз Кальперния не растерялась, не позволила себе отступить и мямлить, ведь она опасалась, что третьей их встречи или не состоится, или он уже будет открыто враждебен к ней.

— Позволь мне объясниться.

— У меня нет желания тратить своё время на очередную твою ложь.

— Но это была не ложь! Да, Старший приказал мне с тобой поговорить, чтобы тебя образумить, но ты всё равно не послушал. А осталась я с тобой, потому что мне важно твоё наставничество, а не потому что так мне приказали. Пойми, наконец, павлин ты упрямый! — поняла Кальперния, что произнесла оскорбление вслух, слишком поздно, к тому моменту взгляд магистра стал ещё хмурее и враждебнее. Теперь она могла лишь пристыжено прикусить губу и мысленно отругать себя за нарушение правил приличия. — Прошу прощения…

— Довольно! Покинь остров, пока я не был вынужден отнестись к тебе, как и положено к врагу.

Грубость магистра и даже угроза с одной стороны магессу напугали, но с другой очередное безвыходное положение окончательно разбудило в ней таящуюся обиду.

— Ну уж нет! — гордо, уверенно заявила Кальперния, окончательно избавившись от былой неуверенности. — Я не для этого тут за тобой бегала. Я остаюсь, а ты меня выслушаешь, и точка! — в доказательство серьёзности своих намерений девушка сняла с плеч свою походную сумку вместе со спальником и по-хозяйски кинула её перед ногами.

Незначительное движение руки магистра, державшей посох, ничуть не поубивало её пыл. Наоборот, девушка выхватила свой посох, встала в защитную стойку, тем самым показывая, что она готова к любым проверкам, какие бы вредный наставник сейчас ни придумал. В глазах её были решимость и упёртая уверенность, что она добьётся своего, чего бы ей это ни стоило

По-настоящему тевинтерская упёртость — Безумец не мог это не подметить с восхищением. У неё характер чистокровного тевинтерца. Не у каждого мага Магистериума такой имеется. Сетий правильно увидел в ней потенциал настоящего магистра, только, к сожалению для неё, он теперь не понимает, что одарённости, характера и его хотелки как наставника ещё недостаточно, чтобы успешно вписаться в высшее общество Тевинтера. Нужны соответствующие воспитание и выучка, чего рабыня была лишена, поэтому она не греет сейчас своей попкой место в Сенате, а слоняется по дикому югу и слишком уж сильно поддаётся эмоциям.

Более опытные коллеги могут использовать её вспыльчивость для своих целей. Чего Безумец и сделал.

— В таком случае я завершу наш разговор, — напыщенно произнёс магистр, а после развернулся, чтобы уйти или обернуться вороном и улететь.

Видя, что магистр ничуть не блефует, Кальперния не могла как в прошлый раз лишь испуганно молчать, не зная, как заставить его выслушать, — сейчас её обида уже обернулась злостью от наглого нежелания мужчины её выслушать, и магесса вспылила.

— Т-ты! Да какой из тебя магистр? Настоящие магистры они мудрые, сдержанные, а ты постоянно уходишь от разговора, даже не можешь выслушать. Ведёшь себя как ребёнок! — раздосадованная магистресса быстро бегом преодолела расстояние между ними, встала прямо перед мужчиной. Боясь, что он опять проигнорирует и всё же выполнит задуманное, девушка не нашла ничего лучше, чем схватить его за плащ, чтобы он не ушёл, чтобы он слушал и, наконец, понял, что не было в её намерениях лжи. Не после того, что он для неё сделал. — Я, правда, хочу, чтобы ты был моим наставником, хочу учиться у тебя! Я отработала всё, что ты рассказывал, у меня начало получаться. Я выучила твою книгу. Правда. Проверь, если не веришь. Пожалуйста, Безумец. Только не уходи…

Слишком много эмоций бушевало в голове молодой женщины: от радости долгожданной встречи и стыдливой неуверенности, до обиды от несправедливых обвинений и страха так и не решить недопонимание с мужчиной, который был для неё важен. Эта буря заставила её сорваться, накричать на человека, с которым вроде пришла мириться, заставить нарушить все мыслимые и немыслимые правила, но так же быстро ярость ушла, заменяясь на слезы вдруг осознанной беспомощности. Ещё крепче вцепившись в чёрный плащ, Кальперния буквально разревелась, уже не имея сил себя сдерживать.

В жизни обычной, как и тысячи других, тевинтерской рабыни не так много было тех, кто не считал её пустым местом, кто ею дорожил. С самой юности, проведённой в извечной изнурительной и неблагодарной работе, она оставалась одна, поскольку даже другие рабы её сторонились и боялись из-за бормотаний и кошмаров во сне, которые начались вскоре после того, как в ней проснулся магический дар и ей открылась Тень. Да, тогда Эрастенес — её хозяин — отвлёкся от своей работы и был вынужден взяться за её обучение, чтобы не получить однажды одержимого раба. В это время девушке открылись книги, исследования хозяина, которые она жадно изучала. Новые знания, недоступные и ненужные рабам, воодушевили, заставили её почувствовать себя хоть сколько-то значимой для этого мира, важной, нужной. Но эйфория не продлилась долго. Закончив рассказывать основы, Эрастенес вновь вернулся к своим исследованиям, а её выставил за дверь кабинета с половой тряпкой в руках, и девушка вновь осталась лишь безвольной рабыней, вынужденной терпеть лапанье коллег хозяина — тем же Анодатом, — когда они приходили в гости на чай.

Вспоминая об этом периоде её жизни, Кальперния могла улыбнуться только от мысли о Марии — таком же юном рабе, телохранителе хозяина. Они стали близки, проводя долгие ночные часы его караульной службы за милыми беседами и безвинными мечтами и делясь своими незначительными — как посчитают свободные граждане Империи — рабскими проблемами и переживаниями. Но уже тогда парень отличался своей силой, выносливостью, талантом владения мечом, поэтому подавал большие надежды… надежды продать его подороже. Что Эрастенес и сделал. Мария продали на Арену Испытаний сражаться до смерти на потеху публике. И там он погиб… по крайней мере именно такие слухи дошли до юной рабыни и сломили её маленький мир, в котором они вместе с другом всё ещё сидят в ночной библиотеке и вырисовывают созвездия на звёздном потолке.

Но Марий не погиб, сумел выжить и сбежать. Спустя несколько лет он уже стал профессиональным perrepatae — убийцей магов. Именно ему однажды заказал архонт Радонис убийство пятерых известных магистров-агентов венатори. Он убил четверых, но когда пришёл за пятым, то узнал в нём давнюю подругу, и она узнала его тоже. Девушке хотелось с теплотой вспоминать их встречу, ту искру, возникшую между ними, когда они со страстью и трепетом вновь прикоснулись друг к другу, крепко обнялись, поцеловались. Но это была именно что искра. Он не смог бы её убить, а она помогла ему незаметно покинуть Тевинтер, потому что архонт не собирался отпускать свидетеля его причастности к заказным убийствам магистров, тем более провалившего это задание. Но Кальперния запомнила лишь взгляд парня, резанувший сердце больнее любого лезвия, когда он понял, что девушка стала таким же магом-магистром, о которых нелестно они когда-то отзывались. Марий не внимал её словам о благородных целях Венатори и перед уходом не прощался, тем самым давая понять, что это последняя их встреча. Теперь у неё осталась лишь горечь и сожаление, что ничего уже не исправишь в их отношениях.

Когда Эрастенес вновь закрыл двери своего кабинета для рабыни, её жизнь вернулась к безликому существованию. Кальперния всё ещё пробиралась тайком в библиотеку хозяина, читала книги, преисполнялась трагичной судьбой её родины, которая прошла путь от великой империи людей до позорного лоскутного одеяла, которое каждый чванливый магистр тянет в свою сторону. Но книги сами по себе не могли быть спасением. Чтобы стать сильной, снова что-то значить, нужно развивать свой дар, но у неё нет ни соответствующих учебников, ни, что важнее, учителей, которые могли направить её потенциал в правильное русло. Девушка понимала, что однажды её одухотворённость знаниями, которые не нужны рабыне, пройдёт, как и её непокорность, с которой она отвечала каждый раз самовлюблённому магистру Анодату, и она станет как и другие забитые слуги хозяина, которые никогда не думают больше, чем это нужно для выполнения своих обязанностей.

Но этому не дал случиться Корифей. Однажды он заявился в дом Эрастенеса, изучающего Древних Богов и коллекционирующего вещи, связанные с ними, чтобы забрать коллекцию на правах верховного жреца этих самых богов. В ту ночь Кальперния почувствовала странность сил, которые исходили от незваного гостя, поэтому вновь проявила непокорность и не стала прятаться, как остальные рабы, а решила проследить за встречей. Тогда Старший её заметил и обратился к ней, не как к рабу, а как к свободному магу. Не могла сказать девушка, что её впечатлило больше: возвышенная, но полностью уверенная речь гостя, могущественная аура, которая исходила от него, или Эрастенес, который, подобно рабу, стоял на коленях и чуть ли не в слезах добивался снисхождения ожившей легенды — самого Проводника Хора Тишины, — но на предложение Корифея последовать за ним и спасти их загнивающую родину она дала согласие, не сомневаясь ни секунды.

С той ночи Старший стал для неё идолом и наставником, который снял с неё оковы рабства, позволил учиться и поощрял все её начинания. А когда девушка показала превосходную преданность их идеи спасения Тевинтера, то не только сделал командиром Венатори, своим ближайшим подчинённым, но и возвёл — с помощью уже на тот момент сильного влияния агентов на Магистериум — в титул магистра, как бы в насмехательство над благородными, большинство из которых получили место в Сенате за какие-то давние заслуги предков, а не за свои собственные. Но в остальном нельзя назвать Корифея хорошим наставником, потому что он предоставлял своей подчинённой полную свободу воли, но никак не контролировал и не учил. Если она допустит ошибку, даст слабину, не сможет поставить своих великородных подчинённых, не желающих подчиняться выскочке-рабыне, на место, то виновата она, а не он, что не обучил её, рабыню, как надо справляться с шакалами Тевинтера.

Кальперния, которая могла сравнить подход своего нового наставника лишь с подачками Эрастенеса, с придыханием довольствовалась и этим, смотря на идола глазами, полными преданности и восторга. Однако даже тогда она понимала, что Корифей никогда не будет ей другом, он не простит ей слабости, не выслушает, потому что он в первую очередь идол, слишком возвышенный, далёкий, божественный. Он поведёт их в великое будущее, и ему не положено отвлекаться на низменные проблемы своих подчинённых, даже самых приближенных. Вот и получается: даже находясь под покровительством нового бога, магесса так и осталась одна.

И вот она встретила второго магистра.

В тот самый день, идя на встречу по берегу озера Каленхад, чтобы исполнить приказ Старшего, Кальперния ожидала, что ей придётся иметь дело с магистром или спесивым, как Анодат, или свихнувшимся в своём учёном фанатизме, как Эрастенес. А встретила мага, который был учёным в самом хорошем смысле этого слова, увидел потенциал и согласился её учить, по-настоящему учить. Она была восхищена.

И со временем, после всего того, через что они прошли вместе, это восхищение лишь укоренялось. Безумца она считала чудным, со своими архидемонами в голове, даже отчасти глупым, раз он верит словам какой-то там Инквизиции, а не своему сородичу, но ещё никто не сделал столько для неё, сколько он. Как бы Корифей не ценил её вклад в их общее дело, но рискнул бы он ради неё жизнью, чтобы спасти, позволил бы выказать слабость? Нет, конечно же, нет: её идолу не до подобных глупостей. Позволил бы Марий себя вновь обнять, вновь сесть рядом, выслушать, просто поддержать? Нет: он однозначно дал понять, что больше их ничего не связывает, если только вражда, поскольку, как Кальперния узнала, он вступил в Инквизицию. Увидел бы Эрастенес её потенциал, стал бы помогать его развивать правильно? Ещё чего: этот старый хрыч и свою мантию порой увидеть не мог, даже если на ней сидел.

А Безумец сделал всё это. И окончательно произвёл неизгладимое впечатление, когда взялся за свою роль наставника с полной самоотдачей: как учил, так и стимулировал к самообучению, как хвалил, так и контролировал.

Именно тогда магистресса решила, что нашла близкого по духу человека, перед которым не нужно притворяться магистром, который не кичился своим происхождением, который подарил ей знания, не те случайные, как выуженные ею в библиотеке хозяина, а настоящие, способные помочь ей стать сильнее, значимее.

Если мужчина решил тогда, в водах Вентуса, её спасти, рискнув собой, значит, он считает её нужной. Если он беспокоится за неё, заставляет учиться на своих ошибках, совершенствоваться, значит, он считает её важной. А раз позволил быть ближе, коснуться себя, обнять, значит, он не считает себя недосягаемым для неё, а её — чужой.

Это, разумеется, будоражило бывшую рабыню, побуждало всеми силами хвататься за человека, для которого она не пустое место.

И поэтому так больно было осознавать, что из-за одного маленького, случайного недопонимания и сновидец от неё отвернулся. Поэтому она, бросив дела Венатори и приказы Старшего, направилась на его поиски. Поэтому сейчас стоит, крепко держится и не может сдержать слёз от безвыходного понимания, что в любой момент мужчина может уйти, как ушёл в Киркволле. Но на этот раз он окончательно разорвёт их отношения. Как разорвал Марий.

Лишь из-за глупого недопонимания.

И она вновь останется одна.

Но пока опасения её не подтверждались. Её руки никогда не были аристократически элегантными, зато — сильными, привыкшими к тяжёлому труду, поэтому вырваться хромому магу было бы проблематично, да он и сам не спешил.

За время её воистину нервного срыва Безумец просто стоял, молчал, не считая необходимым как-то ещё реагировать. Кричать, ругать за её слезливую несдержанность, тем самым разрушив то, к чему их встреча идёт, он не собирался. Жалеть также было бессмысленно, поскольку так она ещё сильнее расслабится, позволит себе ещё больше допущений, пуще разревётся. Зато, предоставленная сама себе, своим мыслям, она быстрее с ними разберётся.

Спустя несколько минут внезапно накатившие слёзы также внезапно спали с её лица, и девушка затихла. Всё ещё вцепившись в плащ, Кальперния с первых секунд здравого сознания пыталась предугадать реакцию мужчины. Если он ещё не оттолкнул, это не значит, что он уже не приготовил какое-нибудь страшное заклинание из мести за её наглость. Но не обнаружив в воздухе подобного заклинания и почувствовав, как его руки вполне себе аккуратно удерживали её за талию, магесса перестала прятать глаза и утыкаться лбом в острую ключицу, а, наконец, подняла голову, чтобы встретиться с ним взглядом.

Магистр молчал, но совсем не ожидаемо, для неё, смотрел. Взгляд был осуждающий, ведь она столько правил приличия поломала, и сама опозорилась, и наставника выставила в не лучшем свете, однако он разбавлялся теплотой понимания, терпеливого снисхождения, которое мужчина проявил вместо тысячи слов и ругани. Кальперния даже замерла, боясь испортить этот момент, разрушить тишину и увидеть в белых глазах уже настоящий гнев.

Но гнева так и не появилось.

— Мне, конечно, были известны различные бесчестные женские ухищрения, чтобы добиться своего. Но сегодня я вновь был удивлён вашей изворотливостью.

— Это не умышленно, — тут же ушла в отрицание магесса, боясь, что её срыв будет воспринят как осознанная манипуляция.

А потом от осознания собственного поступка ей стало так стыдно, что она захотела вновь спрятать взгляд, а за ним — и голову. Однако теперь мужчина не дал ей этого сделать. Его по-аристократичному изысканные и утончённые пальцы невесомо прошлись по её щеке, совершили движение, будто убирали кокетливо выпавшую прядь волос, хотя таковой и не было, поскольку её вновь сложная причёска крепко удерживала все волосы. Это движение умышленно должно было разрушить оставшуюся границу между ними, поэтому когда его пальцы коснулись её подбородка, не давая ей опустить голову, а наоборот, подняли, близость уже не казалась неуместной. Но затем магистр разрушил и её, наклонился сам и поцеловал.

Этот поцелуй был без лишних страсти и пылкости, чтобы не давать лишних намёков и ими самими не отпугнуть. Поцелуй был тёплым, трепетным, чтобы показать его важность, серьёзность, что всё это не просто шутка, настолько подлый розыгрыш. И напоследок поцелуй был слишком невесомым, призывающий маняще поддаться, но и дающий ложную иллюзию, что продолжать или нет — её выбор, и он не принуждает к ответу.

К ответу маг, действительно, не принуждал, но сделал всё, чтобы его получить. И это случилось. Преодолев секундное недоумение, девушка сама нетерпеливо утянула мужчину за собой, чтобы этот поцелуй прекратил быть невесомым, а стал значимым и важным, как для неё был важен стоящий перед ней магистр.

Как итог вскоре её руки перестали панически хвататься за его плащ, а перекочевали за его спину, чтобы обнять, он сделал тоже самое и приласкал в ответ. И именно этого ей сейчас было нужно. Пока они молча стояли, магистресса довольствовалась объятиями. Пусть руки мага были лишены привычного тепла и силы, да и само его тело слишком слабое и худое, чтобы чувствовать в нём защиту, но зато эта защита чувствовалась в его магии, которой вблизи от него буквально разило. Возможно, в том повинная метка, даже в спящем состоянии испуская потоки магии Тени, а возможно, Кальпернии просто казалось от неожиданно нахлынувшего счастья, вскружившего ей голову. Её не заботили ни причины этого неожиданного порыва со стороны мужчины, ни его последствия. Сновидец не сдерживал её попытки ухватиться за него как можно сильнее, а лишь всё больше потакал им, проявил нужную нежность, ласково, но аккуратно, чтобы не испортить красивую причёску, коснулся волос.

— Однако это не изменяет того факта, что ты своего добилась, — однажды продолжил Безумец тему, которую несколько неуместно они прервали.

— Значит, ты позволишь мне остаться? — к тому моменту не осталось ни следа от былых слёз, а на когда-то красном заплаканном лице женщины расцвела лишь улыбка.

Кальперния была слишком воодушевлена новыми допущениями, которые он в свой адрес позволил, что даже не задумалась, с чего бы гордый магистр так скоро сменил гнев и обиду на милость.

— В качестве второго шанса — да. Но только если ты действительно готова доказать свою серьёзность, продемонстрировав успехи в самостоятельном обучении, о которых заявляла, — как бы голос мужчины вновь ни стал серьёзен, девушку это нисколько не беспокоило, поскольку о своём обучении она говорила правду и готова была ему продемонстрировать всё, что угодно, лишь бы он перестал сомневаться в своей ученице. Больше оправдываться занятостью на своём посту командира Венатори она не думала, во время спешных поисков решив, что доверие наставника, который помогает по-настоящему раскрыть её потенциал, ей намного дороже. — Вопрос с «павлином» также вынесен на профилактическую беседу, — напоследок пугающим шёпотом произнёс он, склонившись к её уху.

— Ты сам меня вынудил — надо чаще прислушиваться к своим ученикам, — Кальперния вздрогнула и раскраснелась, однако ответила горделиво.

Понимая, что так просто оскорбление магистр простить не вправе, она не стала вновь опускаться до ненужных извинений: всё равно он от неё теперь не отстанет и точно что-нибудь придумает, что потешит задетую гордость.

А чтобы он не придумал это прямо сейчас, она вновь его поцеловала, чтобы вдоволь насладиться новой вольностью.

— Смело, — слышит она его усмешку.

— Только не говори, что ты передумал, — не увидев, ничего иного кроме безвинного задора в его глазах, магесса ответила тем же и шутливо ткнула кулаком в его плечо. Ему, конечно, не было больно, а вот она прекрасно почувствовала костлявость его ключицы.

— Не скажу. Пока.

— Вредина!

— Второй вопрос вынесен на профилактическую беседу.

На несколько дней Кальперния остановилась в Башне Круга. Поскольку надолго теряться из виду своих людей она не хотела, и Безумец куда-то засобирался, большую часть времени она провела, прослушивая заумные, монотонные, но, несомненно, важные и интересные лекции. Как можно больше его слов девушка старалась записывать в книгу, которую она стала предусмотрительно вести. Подобные книги используют всё больше магов венатори, их зачаровывают, а потом таскают с собой в бою. Это весьма удобный способ записать последовательность действий для призыва какого-нибудь заклинания, а потом просто прочесть и воспроизвести во время сражения, не уча и не думая о принципах его работы. Магистресса была уверена, что сновидец такое «магичество» на дух не переносит, назовёт непотребством, так как является приверженцем колдовства с полным пониманием процессов, которые происходят во время сотворения того и иного заклинания, поэтому она старалась ему подражать, никогда бы на его глазах не полезла в книгу, чтобы сотворить из неё какую-нибудь магию. А записывала она всё, чтобы ничего не забыть, не упустить и не перепутать, а также чтобы потом перечитывать до той поры, пока все строки не впечаются в подкорку сознания, а все манипуляции будут выполняться практически на автоматизме. Как это получается у магистра.

Встряхнув уставшую от письма руку, девушка закончила записывать очередную лекцию и глянула на наставника, который в перерыве опять занимался своими задумками. Ещё на полпути до Башни, когда она попала под воздействие морока, магесса поняла, что магистр здесь не на шутку разошёлся в своих планах по созданию защитных заклинаний, будто бы этот остров — его собственность. Её замечание, что данная территория принадлежит Ферелдену и королю Алистеру в частности, его совершенно не смутило. Мужчина только хмыкнул, мол, раз король не удосужился позаботиться о главном, по мнению магистра, в своей стране сосредоточии науки, магии и истории, допустил мародёрство, очевидно из-за ненадобности, то и незачем даже ставить его в известность о творимых на острове делах. Для своих «дел» сновидец даже стал приспосабливать артефакты, найденные в подвальном хранилище Круга, которое во многом оставалось нетронутым.

Вот, например, сейчас он вытащил из подвала филактерию — стеклянную ёмкость с кристалликом необработанного лириума внутри. Этот простоватый артефакт точно использовался храмовниками, чтобы не подпускать магов и неподготовленных рекрутов в закрытые помещения Круга. Но даже такой маленький кристалл был источником колоссальной энергии, мог неизмеримо долго подпитывать творения магического происхождения — те же заклинания магов. Именно для бесперебойной подпитки своей отпугивающей от острова невидимой стены морока Безумец и решил приспособить филактерию, но, как вскоре Кальперния увидела, что-то у него пошло не так.

Однажды скромное содержимое сосуда непривычно засияло, потом раздались вспышка, хлопок, и от филактерии не осталось даже осколков стекла — только лишь голубоватый дымок, который постепенно утекал из реальности в Тень. Неудавшийся эксперимент точно заставил мужчину неприлично выругаться — девушка была в этом уверена. Но открыто Кальперния язвить не стала, потому что в данной ситуации слишком опасно было говорить магу под руку.

Необработанный лириум очень активно и пагубно влияет на тех, кто чувствителен к магии. Из-за этого свойства храмовники и применяли отпугивающую филактерию. Маги вообще могут умереть от внутреннего кровоизлияния быстрее, чем лириум доведёт их до безумия. Хромой маг предпринял меры предосторожности и взялся работать с совсем маленьким кристалликом, но даже это не спасло его от ощущения подкожного жара и подступающей тошноты, когда артефакт разлетелся в прах. Поэтому, обернув всё ещё клубящееся голубое облако в экранирующие заклинания из школы духа, он поспешил отойти в сторону, чтобы не нахвататься большего опасного воздействия.

— Когда ты научишь меня этой магии? — нетерпеливо, наконец, спросила девушка, всё это время с интересом наблюдая за действиями мужчины.

— Твои познания в школе энтропии на данный момент невелики, и такие заклинания тебе недоступны.

— Тогда хотя бы расскажи, как твой морок работает.

— Пока ты не научишься использовать энтропию высшего уровня, то пустая трата времени — пытаться тебе объяснить мои заклинания, — несмотря на её уговоры, Безумец упрямо продолжал давать отказ.

— Так и скажи, что ты просто не хочешь раскрывать свои секретные секреты, — хмыкнула Кальперния и не стала даже продолжать упрашивать твердолобого магистра.

— В том числе, — совсем не смущаясь, ответил Безумец. Конечно же, он не собирался рассказывать Венатори, как обходить его защитные заклинания.

Сновидец присел на диван рядом с магессой. Девушка этим воспользовалась и пододвинулась к нему ближе. А он против и не был.

— Но учти, когда я дойду до магии твоего уровня, ты так просто от меня не отделаешься своими отговорками, — шуточно пригрозила Кальперния.

— Если.

— Ты перестал верить в мои силы?

— Твои силы пока что слишком прямолинейны, а ты сама — вспыльчива. Использовать сложные заклинания энтропии для тебя опасно, потому что ты не сможешь их контролировать. Я не позволю тебе браться за такую магию неподготовленной! — последние слова магистр произнёс столь строго, что, несмотря на их непринуждённую беседу, девушка всё равно ими полностью прониклась и не подумала спорить.

— Но ты же меня научишь.

— Нет. Даже если бы хотел заставить — не смог. Только ты сама способна представить и придать своей магии определённый характер. И у тебя имеются очевидные склонности к стихийной школе — с помощью её бесхитростных заклинаний намного проще раскрыть весь потенциал твоих сил.

— Это… плохо? — несколько неуверенно спросила девушка, испугавшись пришедшей мысли, что мужчине быстро наскучит возиться с безынтересным магом-стихийником.

— Нет. Но в таком случаю магию энтропии «моего уровня» тебе не постичь.

Безумец произнёс это с настолько приторной важностью, а губы скривились в столь язвительной усмешке, что Кальперния даже испытала нестерпимое желание чем-нибудь смазать эту улыбочку. В шутку, разумеется. Но всё же сдержалась, догадываясь, что едва ли он, весь из себя важный и неприкосновенный, поймёт такие шутки.

— Мы ещё не закончили с трудом магистра Кавеллуса, — выдержав несколько минут уютной совместной тишины, Безумец вернулся к официальности.

— Да-да, — без особого энтузиазма отозвалась Кальперния и была вынуждена строго сесть, как студент перед экзаменатором.

Постранично разбирать безынтересную книгу, когда это время можно было потратить на лекции от самого магистра, ей не хотелось. Сказать ему об этом магистресса, конечно, не могла, зато могла отметить ужасную злопамятность этого человека. Она всего лишь раз усомнилась в его словах, а он в ответ пригрозил вымуштровать её книгой, которая доказывает его правоту, но это было уже давно, ещё на корабле кунари, где они пленниками ютились в тесном карцере. Но и поныне мужчина не отстаёт от неё с этой книгой.

— В прошлый раз мы закончили на том, что Кавеллус начал приводить примеры командной комбинации магии. Например, когда маг энтропии вызывает магическую уязвимость к определённой стихии, а маги-стихийники призывают соответствующие заклинания. Или особенно изощрённое, когда применяют заклинания разновидности окаменения или обледенения, а затем накрывают куполом Духовной темницы. Если стихийник достаточно сильный и сможет поразить всё тело противника, то духовная магия буквально искромсает его всего, — прежде, чем продолжить, девушка дождалась кивка от наставника, подтверждающего, что она вспомнила всё верно и ничего не упустила. — В следующем разделе примеры прерываются, и Кавеллус приводит историческую справку, которая, видимо, в очередной раз должна читателя убедить в превосходстве группы магов над более сильным противником. Сначала идёт история о гражданской войне в шестом веке по тевинтерскому летоисчислению между магами альтуса и лаэтанами. Первый архонт-лаэтан — Тидарион — вместе со своими сплочёнными сподвижниками шестьдесят пять лет смог сопротивляться разрозненному Магистериуму. А после этой войны лаэтанам было даже позволено служить в храмах и иметь места в Сенате наравне с магистрами альтуса…

— В твоих словах закралась путаница: в книге такого раздела не может быть, — с каждым словом магессы Безумец всё больше хмурился, пока в конце концов его терпение не кончилось, и он поспешил её перебить.

— Как «не может быть»? Я же не могла это выдумать, — девушка искренне удивилась заявлению мужчины.

— Значит, могла. Мастер Кавеллус никогда не интересовался изучением истории. Он не стал бы уделять ей целый раздел, — но и Безумец продолжал настаивать на своём.

Сначала Кальперния расстроилась, что всё напутала, потом задумалась, а вскоре уже и разозлилась. Тут же вскочив, магистр бросилась к письменному столу Первого чародея, на котором лежала та самая книга.

— Да как не может? Как не может? Я же помню. Я же только утром этот раздел перелистывала, — ворчала женщина, пока интенсивно листала книгу в поисках тех самых исторических справок.

Кальперния приняла слова сновидца за очередную проверку, умышленную попытку её запутать, заставить сомневаться, и злилась, что вреднющий магистр, хотя бы сейчас не мог без этого обойтись и просто её выслушать.

Вскоре магесса нашла нужную страницу, которая подтвердила, что она всё запомнила правильно, и тут же поспешила с победной улыбкой вручить книгу мужчине.

— Думаю, тут без Кавеллуса обошлось: я ещё при прочтении заметила, что на весь раздел и ни одного ругательства. На него это непохожей. Зато написано всё очень дотошно и заумно. Наверняка это ты и писал. Неужели не помнишь? — весь задор её слов тут же испарился, когда мужчина взглянул на неё слишком странно.

Сначала Безумец, полностью уверенный в своей правоте, принял от неё книгу лишь затем, чтобы доказать её ошибку и тыкнуть носом в отсутствие названного раздела. Но чем больше он листал и вчитывался, тем быстрее его уверенность испарялась, заменяясь на удивление, беспокойство, непонимание. Раздел действительно был, и писал его точно он заместо коллеги.

И об этом он действительно забыл.

— На сегодня всё. Можешь быть свободна, — неожиданно произнёс магистр и даже слишком резко, для хромого, поднялся.

— Что? — недоумевала магесса. — Мы же ещё не закончили. А книга?

— Я ясно выразился. Книгу я забираю. Мне необходимо её перечитать, — отмахнулся Безумец.

Кальперния точно с открытым ртом стояла и наблюдала за мужчиной, который перебрался за рабочий стол, и уже хмурый приступил к чтению, ни на что другое не обращая внимания. «Неужели его так задело то, что он забыл свои записи?» — терялась в догадках магесса. Когда выяснилось, что это именно он забыл содержание книги, девушка даже и подумать не могла над ним потешаться. Никто не может помнить всё, а с возрастом память неисправимо становится только хуже — и это абсолютно нормально. Однако магистр совсем не нормально отреагировал: бросил все дела, даже занятие с ней, и вцепился в книгу.

Но приняв, наконец, новый поразительный факт о хромом маге, Кальперния тогда подумала, что магистр совсем беспечен к сохранению информации, если её потеря так его задевает.

— Почему ты не записываешь свои исследования, не ведёшь дневников?

— Бумажный носитель уязвим к краже, и тогда мои труды станут чужим достоянием.

— Можно же хорошо прятать, шифровать, в конце концов. И даже если твои дневники украдут, всегда есть шанс их вернуть. А вот если ты что-то забудешь, то это уже никак не вернёшь.

— Если я что-то забуду, эти знания станут мне недоступны. Но также это гарантирует, что их никогда не получат и другие…