Из Тени (Dragon Age)

Глава 45. Читающий Скайхолд

«Надоело.»

Именно эта мысль возникла в голове мужчины, когда тьма, такая знакомая и уже приятная, в очередной раз начала уходить, а он возвращаться туда, где было больно, отвратно и сонливо.

Снова он открывает глаза, а видит яркие пятна реального мира. Снова ему требуется время, чтобы прийти в себя, вспомнить, что вообще было до глубокого сна. Однако и ответ не принёс лёгкости — лишь разочарование от собственной слабости…. Но хотя бы он может проявлять слабость, и она не будет чревата его проигрышем, потому что сейчас он в окружении тех, для кого его гибель нежелательна.

Впоследствии мужчина узнал убранство комнаты, в которой находился, — конечно, он в Скайхолде. Но от осознания этого Безумец не испытал ни радости, что теперь ему не надо беспокоиться о своей безопасности и можно спокойно продолжить погружаться в пучины Источника, ни сожаления, что на этом его блуждания по миру закончились — а впереди только последний бой и Брешь. Лишь пустота его прожигала, и реальный мир ему нравился всё меньше и меньше. Во тьме он свободен, по-настоящему свободен, окружён тем, в чём был смысл его жизни, — знаниями, а в реальности он слишком ограничен даже не правилами или Инквизицией, а собственным телом… таким слабым, неполноценным, поломанным и бесполезным. До связи с Источником привыкший к вечным болям инвалид даже не мог мечтать, что где-то он сможет оставаться собой, при своих уме и стремлениях постигать, но при этом не чувствовать боли.

Поэтому как же вся эта реальность ему надоела…

К сожалению, он не отделим от реальности, это его родной мир, где он жив. И сейчас маг, проспав неизвестно сколько, не мог снова вернуться во тьму. И нельзя. А то Инквизиция из спасителя обернётся палачом, если начнёт подозревать в его состоянии признаки одержимости.

И словно поддавшись страху перед таким возможным исходом, мужчина поднял руку и коснулся головы. Там он обнаружил марлевую повязку. Вряд ли она вообще была нужна, потому что магистр сомневался в наличие сильных повреждений от каменного мусора. Как минимум, симптомов сильного повреждения головы он не ощущает — болит скорее от долгих сновидений, чем от удара. И повязка была дополнительным способом перестраховки, говорящая о том, как же Совету важна его выживаемость. Но в первую очередь, магистра начала волновать не сама ткань, а что под ней — в спешке он коснулся лба, ища наощупь признаки лириумного клейма.

— Вы же понимаете, что Усмирённые не воспринимают печать как что-то инородное, поэтому никогда не обратят на неё внимание? — услышал он знакомый осуждающий голос.

Тому, что он не был в комнате один, Безумец ничуть не удивился. Канцлер вновь оказалась в нужном месте и в нужный час. Сновидец покорно опустил руку. Конечно, Лелиане не нравится, что после всего, через что они прошли и в конце концов объединились с единой целью — одержать победу над его безумным сородичем, магистр продолжает ждать от Инквизиции обмана, допускает мысль, что его хотят усмирить. Но Безумец оправдываться не стал — все эти люди каких-то десять лет назад спокойно бы так с ним поступили и не рассуждали об этом столь возвышено, потому что раньше для южного Тедаса было нормой: клеймить хоть сколько-то неугодных магов. И он считал, что может себе позволить ощущать угрозу хотя бы над подсознательном уровне.

Соловей вздохнула — она поняла, что упрямый тевинтерец опять остаётся при своём.

— Как вы поступили с моей ученицей? — и как подтверждение, магистр вновь проявляет сомнения: а не усмирили ли девчонку, которая была с ним.

— С её согласия была доставлена в Скайхолд вместе с вами. На правах гостя она не ограничена в перемещении. За время пребывания и ожидания вашего пробуждения успела найти общий язык с Дорианом Павусом, с кем начала строить революционные планы на Тевинтер, — беспристрастно отчеканила Лелиана, словно для отчёта, потому что ей нечего скрывать от магистра. — Насколько мне известно, подобные помыслы у них были и раньше, но сейчас их настрой как никогда серьёзен, а идеи — реальны. Что-то у них вполне может получиться, — только под конец женщина решила добавить свою оценку. Она усмехнулась, но не от злобы или стремления прекратить замыслы двух любящих свою страну и желающих её исправить магов, а от найденного противоречия: вроде бы сновидец аполитичен, но на поверку оказывается, что хвосты некоторых изменений, которые происходят в мире за последние два года, ведут к нему. Как и в этом случае: едва ли девушка, которая несколько лет слепо следовала за безумным представлением своего идола о возвышении Тевинтера, так сразу начнёт скандировать вполне разумные идеи — и скорей уж она повторяла за своим наставником, который, хотя бы в силу возраста и опыта, лучше разбирается в политике.

— И Совет был единогласен в предоставлении такой вольности бывшему командиру Венатори? — слова магистра ещё были полны сомнений.

Мужчина догадывался, что Канцлер возможность не упустила и вытрясла из девчонки все сведения о Венатори, а та, в свою очередь, была сговорчива, но он сомневался, что этого откровения будет достаточно для оправдания Кальпернии в глазах церковников. За её дела под влиянием Корифея найдётся немало желающих её судить и помпезно повесить на главной площади Вал Руайо в назидание оставшимся венатори.

— Нет. Совет принял решение относиться к ней как гостье с усиленным надзором, а не как к пленнику. Разумеется, с учётом того, что за любые её действия вы несёте ответственность.

С одной стороны, этих слов было достаточно, чтобы успокоить, потому что Безумец и сам говорил, что наставником несёт ответственность за магессу, поэтому тема не была продолжена. Но с другой, ему не давал покоя вопрос: если Инквизиция готова терпеть даже бывших венатори ради его лояльности и помощи, то как она поступит с девушкой, когда маг уже будет не нужен или его не будет вообще? Это породило новые сомнения, которые он, однако, пока развивать не стал…

В дальнейшем Лелиана ожидала от мага ещё вопросов. Его пытливый ум всегда найдёт, о чём спросить. Про организацию спасательной операции, про окончание борьбы в башне, про новости, которые произошли за время его сна, да хотя бы о количестве прошедших дней — буквально недавно это его интересовало в первую очередь. Однако сегодня она с удивлением встретила лишь тишину и безразличие.

Мужчина продолжил лежать, устремив взор на потолок гостевой комнаты. Приподняться, осмотреть комнату, условия, в которых его здесь содержат, или встать он даже не пытался, как и установить с собеседницей зрительный контакт. По всей видимости, он ждал вопросов от неё, а если их не получит, то предпочтёт просто снова заснуть.

Желая разобраться в причинах, Соловей подошла к кровати, поближе к магу. Лишь когда она оказалась у изголовья, в поле его зрения, мужчина оторвался от пустого созерцания досок и глянул в её сторону. А может, это была инстинктивная реакция на движение.

Его взгляд из-под полуопущенных век… женщину обезоружил. Он посмотрел на неё спокойно, без обиды или насмешки (что она тоже предполагала в качестве причины молчанки), но без знакомого ей огня. Усталость перекрывала всё. Этот человек известен своим поразительно непомерным рвением к приключениям при его-то ногах. Он не унывал в первый день их знакомства, поразил сопровождающих до Бреши своим любопытством и пытливостью ума, в дальнейшем, частично лишённый памяти, в чужом мире, он умудрился выживать, переворачивать все события себе на пользу и при этом вляпываться в новые неприятности. Лелиана знала о несокрушимой воле больного человека, всегда восхищалась огнём в его глазах, с которым он смотрел на мир и шёл по нему наперекор всем.

А сейчас этого огня нет. Есть усталость. Усталость от мира, от всего, что его окружает. Есть безразличие. Он знает, что должен сделать для спасения мира, а когда и на каких условиях это произойдёт, его не волнует, и он отдаёт всё на откуп Инквизиции. И лишь при виде неё взгляд его холодных белых, как никогда похожих на неживые, глаз стал теплее: он был рад увидеть её как-то немногое, чем он дорожил в реальном мире.

Канцлер опустилась на край кровати, обхватила прохладную руку мага. Он сжал её руку в ответ, так сильно, как только мог, вздохнул, закрыл глаза, чтобы насладиться приятной близостью и лишний раз не обращать внимание на реальность. Но разговор так и не завязался.

Лелиана позволила себе горькую улыбку. Больно ей было наблюдать за тем, как человек, восхищавший силой духа, непробиваемым упрямством в борьбе с нападками мира, начал терять вкус и силы для жизни в реальности, а не в своих грёзах. И Канцлер не видела выхода: этот исход предсказуем. Безумец почти всю жизнь прожил с бременем, неподъёмным для многих, а в новом мире в его теле и вовсе смешались самые невообразимые явления. У всего есть предел. И, как видно, Источник стал таким пределом для хромого мага, после которого он стал стремительно угасать.

— Источник стоил того? — этот вопрос Лелиана уже задавала себе и нашла на него ответ, но теперь она решила спросить самого добровольца.

— Источник дал мне знания, на поиски которых я потратил свою жизнь.

— Но не сделал вас самым сильным магом, — напомнила бард, что недостижимая цель магистра так и осталась… недостижима.

— Не сделал. Но Источник это большее, что я мог бы получить. Сложись всё иначе, или останься я в родном мире — и у меня не было бы и в половину того, чем я владею сейчас.

Улыбка Лелианы стала мягче. Хуже угасания тела может быть только угасание души. Но, как видно, магистр не сдаётся, не сожалеет, не скулит о незавидной судьбе, а в полную меру довольствуется имеющимся. А уж если его в таком плачевном состоянии может что-то осчастливить (и пусть это «что-то» за пределами реальности), то не дело печалиться ей, а лучше брать пример с человека, что пойдёт до конца, даже если весь мир ему осточертеет.

Советники за время войны стали единой слаженной командой, поэтому в ставке командования всегда стоял около дружеский настрой. Безумец, которого вынудили на одном собрании поучаствовать, не мог это не заметить, восхититься, потому что этот настрой — одна из причин победы Инквизиции. Но насколько чувствовалось уместность советников в ставке, настолько выделялся здесь он. В последний раз магистр на собрании Совета побывал в ночь нападения Корифея на Убежища, в котором отчасти был виноват сам и о котором сейчас всем было неприятно вспоминать. В том числе поэтому к магу тяжело было относиться как к соратнику. Впрочем, никто и не заставлял его принимать активное участие в обсуждении, только рассказать полученную от Источника информацию, чтобы оправдаться перед Инквизицией за свою выходку, почти предательство, в святилище Митал. А оставшуюся часть собрания ему позволили просто сидеть на любезно предоставленном кресле и слушать.

— Я считаю, что жертвенность ради других должна подразумевать и собственное спасение. Живой герой ещё может принести пользу обществу, ради которого радеет, мёртвый же — нет. Если все герои будут искать повод погибнуть в первом же бою — героев не останется.

И как бы магистр полусонно ни выглядел, за обсуждением он действительно следил, а поэтому позволял себе по-обычному вмешиваться. На этот раз он не сдержался, когда речь зашла о скорой последней битве и героической решимости идти на смерть. Это, как и упоминание героического поступка Героя Ферелдена, Безумец осудил. То, что Айден Кусланд — герой, с этим бы не стал спорить даже критичный сновидец, однако он не видел повода для восхищения и уподобления, особенно когда узнал, что мальчик-фанатик мог выжить и более разумно дать пожертвовать собой старому ветерану, который был готов искупить вину перед родиной.

— Да что ты вообще знаешь о героизме, алчная ты тевинтерская душонка?!

То, что Кассандра вспылит первая, было предсказуемо. Отношения между ними так и остались натянутыми, и это неизменно, потому что они оба не желали уступать и идти к перемирию. Например, сейчас Безумцу стоило бы выбирать выражения в речах о признанном герое современности, но он гордецом не собирался наступать на свои принципы.

— По всей видимости, не меньше твоего, искательница. Иначе почему ты сейчас стоишь передо мной и тратишь моё время своими противоречивыми выкриками, а не бросилась грудью на мечи ради первого попавшегося землепашца?

— Безумец, вы… играете с огнём.

— Я не хочу никого задеть, леди Лелиана. Но разве, если бы Герой Ферелдена позволил отдать жизнь тому, кто мог и готов был это сделать, а сам бы выжил, не увеличило бы это значительно шансы появления достойного своего титула Инквизитора? А вам бы не пришлось тратить драгоценное время на убеждение всего мира, что организация без чёткого лидера вообще жизнеспособна.

Пусть цинизм слов магистра вызывал у советников отвращение, однако никто не спешил вступать с ним в спор, хотя бы отчасти признавая его правоту.

— А кто же тогда, по-твоему, герой? Уж не ты ли сам? — только Кассандра фыркнула.

— Гаррет Хоук. Человек, который готов отдать жизнь как за спасение города, так и за конкретного жителя Тедаса, но не стремится к этому, а проявляет поразительное благоразумие, когда это необходимо. А что касается его девиантного поведения — герои не должны быть идеальны. Это прерогатива истории: стачивать все неудобные углы, потому что нам легче сводить все к черно-белой модели мира, упрощать то, чего мы не являемся прямыми участниками или современниками.

Когда речь магистра с ответа на вопрос перешла в философию исторического мышления, все советники отчасти потеряли нить разговора, отчасти были сбиты с толку, поэтому решили не продолжать спор с тем, кто профессионально орудует монотонной речью. Собственно, этого Безумец и добивался, чтобы не обострять дальше спор на щепетильную тему.

В итоге Совет только переглянулся, приходя к общему мнению, что им нет смысла заострять на этом внимание. Магистра было легче не замечать — не придётся испытывать лишний раз своё терпение тевинтерским снобизмом.

— Нам нужно больше времени: не все наши солдаты вернулись из Арбор, — продолжил Каллен, когда все советники вернулись к обсуждению.

— Все солдаты нам не потребуются. Насколько мы видим, Корифей почти полностью потерял контроль над своими подчинёнными. В том числе из-за отхода от дел обоих его командиров, — заверила Лелиана, что большой полномасштабной военной операции, вроде тех, что были в крепости Серых Стражей или в Арборской пустоши, им ожидать не стоит — нет у Корифея сил на такие сражения. — Последний удар будет совершён от отчаяния.

— По нам? — спросил командор.

— Его дракон сможет нанести ущерб замку, но незначительный. Наиболее вероятно, он захочет закончить начатое.

— Воздействовать на Брешь? — догадалась Кассандра, а Лелиана ей кивнула. — Но с какой целью? Разве это поможет ему исполнить задуманное?

— Не поможет. Солас говорит, что воздействие на Брешь вернёт её в состояние, как в первые дни после Конклава.

— То есть до того, как господин маг её успокоил, — чётче обрисовала Жозефина картину.

— Именно. И на этот раз повреждения для Завесы будут неисправимы — она рухнет. Это не даст Старшему того, за что он боролся всё это время: мир будет уничтожен вместе с ним.

— Но он добьётся разрушительности, которой хочет, — добавил сэр Резерфорд, понимая, почему Сенешаль считает такой ход врага наиболее вероятным.

— Разве хромой здесь не за тем, чтобы этого не допустить?

— Закрыть Брешь с помощью меня и ваших магов возможно, но Корифей может повторить схожую с Конклавом катастрофу, — снова подал сонный голос «безучастный» магистр.

— Значит, Корифей должен быть убит первым, — подытожил Каллен, из огрызков обсуждения собирая их план.

— И желательно, одномоментно с закрытием Бреши, — добавила Канцлер пунктик к этому плану.

— И как мы можем это сделать? Чтобы организовать всё правильно, привести магов к Храму, потребуется время. Мы должны заранее знать, когда Корифей захочет напасть, — обозначила новый вопрос Искательница.

Но обдумывать на этот раз долго не пришлось.

— Мы можем сами «назначить» ему встречу, — воскликнула леди Посол, с улыбкой покосившись на гостя. — Достаточно торжественно объявить, что нами наконец было найдено «средство» для закрытия Бреши, и им мы «воспользуемся» в назначенный день.

— Обиженный Корифей наверняка не упустит момент и придёт поквитаться со своим сородичем, — кивнула Лелиана, поддержав подругу. В отличие от всего мира, порождение тьмы не только поймёт, о каком средстве идёт речь, но и ещё пуще рассвирепеет, что Инквизиция не просто «совратила» его соплеменника, но и позволяет об этом бахвалиться во всеуслышанье.

— И придёт вместе с драконом, — хмуро напомнил Каллен о не самом приятном нюансе для их выверенных планов.

На этом все советники обернулись и вновь глянули на магистра. Не самым приятным нюанс с драконом был потому, что победа над ним от них никак не зависела — они должны довериться человеку, который, мягко говоря, не всегда заслуживал доверия. Даже сейчас то, что мужчина упёрся локтем о подлокотник кресла, голову положил на руку и, судя по закрытым глазам, заснул, а не слушал их, не позволяло советникам относиться к магу без предвзятости.

— Справишься, хромой? — в итоге спросила Кассандра на случай, если магистр её услышит. Её слова в том числе были полны именно той предвзятости, следствием их вечных склок. Но одновременно, это было объективной и искренней обеспокоенностью, ведь сновидец совсем не боец, драконье тело для него ново, а чёрный дракон Корифея — это не просто драконица, а отравленный красным лириумом (как следствие, скверной) монстр, на которого и смотреть-то страшно, что уж говорить о сражении против него.

— Твои сомнения не имеют смысла, искательница. Источник считает это лучшим способом, а иных у вас попросту нет, — раздался монотонный голос.

А нет, не спит. Всё-таки слушает.

Как было обещано, магистра в перемещении не ограничивали… ну точнее дали свободу, которая есть у других гостей Скайхолда. Разумеется, в закрытые помещения или кабинеты советников в разгар работы его никто бы не пустил, да мужчина и не стремился. Местная таверна как главное место отдыха для обитателей его не интересовала. Небольшой садик тоже был оставлен им без внимания: то ли потому что он был уж слишком людный, а сновидец любил оранжереи не за это, то ли потому что в той стороне обосновалась Морриган, которая, едва его завидев, начинает требовать от него ответов, на которые он не имеет желания тратить время. Один раз тевинтерец заглянул в башню магов. Там он ощущал себя комфортно, был доволен уважительным отношением к сородичам по магическому таланту — ни одного надзирателя-храмовника там не найдётся, был узнан несколькими магами Редклифа. И прояви мужчина инициативу, его бы с большим удовольствием втянули в дела местной магической когорты, в проводимые ими эксперименты как почтенного мэтра в магии, попросили бы почитать лекции молодняку, да и не только: поколению постарше тоже бы не вредно было послушать про имперское отношение к магии. Но тогда магистр просто башню покинул и больше туда не вернулся: принимать активное участие в чём-либо у него больше нет ни желания… ни сил.

В итоге только главное строение замка удостоилось его внимания. Ему было любопытно сравнивать величественный Скайхолд с жалким подобием церкви в Убежище. Инквизиция отреставрировала и обставила замок согласно своему статусу в войне — неудивительно, что столько знати хочет сюда попасть, а те, кто отсюда вернулся, потом долго этим бахвалятся на званных вечерах.

В меблировке Совет опирался на все стили ныне существующих стран. Здесь были сосуды с открытым огнём для освещения и обогрева, как в Ферелдене. Некоторые декоративные элементы пришли прямиком из Орлея: например, полотна над вторым этажом главного зала точь-в-точь напоминали Безумцу таковые, которые он видел на Летнем рынке в Вал Руайо. Также нашлось несколько статуй драконов, найденных Инквизицией, видимо, во время своих изысканий в заброшенных строениях времён Древнего Тевинтера. В саду расположилась статуя Андрасте. На одной из стен висел герб Серых Стражей, восстановленный и вычищенный до блеска — не всегда сам орден с таким трепетом относится к собственным эмблемам. Мужчина приметил то, что знал сам, но не сомневался, что здесь найдутся элементы и из других стран и союзных объединений.

Как магистр мог услышать от других гостей замка, не всем нравилась такая мешанина стилей, и на первый взгляд она, действительно, кажется дикой. Но хромой маг, наоборот, положительно оценил, что организация, заявлявшая себя как спасительница и защитница всего мира, пытается быть олицетворением этого самого мира, а не конкретной страны и её правителя. И мужчина бы признал для себя Скайхолд прекрасным пристанищем, если бы замок не был столь многолюдным, особенно заполнен знатью. Гуляя по главному залу, ему было тошно от всех этих людей. Сейчас они для показухи рвутся побывать в Скайхолде, готовы терпеть снег и мороз, который лежит на пути до сюда, с восторгом обсуждают проявленное почтение именно к их стране в отделке замка, а те, кто недоволен, предпочитают лишь изредка ворчать. Но после победы на Инквизицию ополчится весь мир, так как она угроза для любого государственного образования Тедаса, а вся эта знать начнёт уже возмущённо вопить, и то, что раньше считалось проявлением уважения к разным культурам, станет, наоборот, оскорблением, ведь пытаясь уважить всех, получается, Инквизиция проявила недостаточно уважения каждой стране конкретно.

От напоминания о лицемерности политики и аристократии — какую страну ни возьми — Безумец только мог порадоваться, что советники его решили в их дела не вмешивать. Свои обязанности, когда придёт время, он знает, а до этого момента он может смело делать, что хочет. И после дня, потраченного на изучение замка, сновидец поймал себя на мысли, что хочет он вернуться к Источнику, где нет ничего того, что его всегда раздражало в реальном мире.

— Незабудка, а я смотрю, ты сегодня решил набродиться за все упущенные возможности поглазеть на Скайхолд ранее. Ноги свои не доломал?

Когда Безумец хотел покинуть зал и отправиться в библиотеку — уж точно более приятное для него место, чем сборище южной знати, то у входа его остановил знакомый задорный голос.

— А я смотрю, ты всё столь же чрезмерно наблюдателен, Варрик, при своём-то росте.

— К твоим сведениям, гномы отличные шпионы.

— Когда не требуется смотреть вдаль, иначе без стремянки вы бесполезны.

— Ничего. Чтобы издалека увидеть твою кислую тевинтерскую физиономию, моего роста будет достаточно. Чем так недоволен?

— Излишняя суета замка — это не то, к чему я привык.

— Не хватает тишины ваших сектантских посиделок и криков девственниц на алтаре?

— У тебя слишком карикатурное представление о магии крови.

— Я же писатель. Нагнать жути и приукрасить — моя работа. Иначе кому интересно будет читать о магистре, который только всех усыпляет своим занудством?

— Всё-таки не забыл и меня приплести в свои сказки?

— Ну разумеется. Это же такой простор для творчества! Да и моих фанатов из Тевинтера побалую.

— Ценой гонения Церковью.

— Ну что ж поделать. Раньше рядом с тобой не было обаятельного гнома, способного записать все твои приключения, которых при твоей-то хромоногости скопилось удивительно много. Нужно это исправить.

За шутливыми словами Варрик раскрыл истинную причину своих писательских порывов: он знает, сколь сильно влияние чужака-магистра на нынешние события в мире и что ничего из этого по понятным причинам потомки не запомнят. Разумеется, он не сможет быть до конца достоверным в своей книге — иначе подвергнется гонению не только от Церкви, но и от всего мира, но хотя бы частично решить эту несправедливость он попытается. Чтобы все знали, что да, был такой магистр, чудом попавший из прошлого, и нет в этом ничего постыдного. И хотят сильные мира сего или нет, но этот человек уже часть их истории — а что бывает, когда историю забывают, Корифей и Моры показывали неоднократно.

Безумец, вычленив тот же смысл из, казалось бы, просто непосредственного задора, оказался поражён честностью гнома-дельца.

— И эти истории будут той же достоверности, как и все твои книги?

— Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Мне нужно знать об всех твоих приключениях. Из первых уст, как говорится.

— Я не имею желания в этом участвовать.

— Отлично. Так и запишем: магистр искупался в крови девственниц, обернулся драконом, сожрал Корифея и улетел через Брешь в Тень. И больше его не видели.

Безумец закатал глаза от очевидного паясничества гнома.

— Будь по-твоему, dweomer, — вздохнул маг, пообещав, что позже они договорятся о встрече.

Магистр почти продолжил свой запланированный путь, оставив гнома наедине со своими креслом, камином, бумагой и пером, однако вспомнил напоследок и свой вопрос к нему.

— Варрик, правдивы ли слухи, что тебя планируют избрать на пост наместника Киркволла?

— Хотел бы тебя разочаровать, да не могу, — потеряв былой задор, подтвердил гном.

— При твоём влиянии в городе такой исход разумен.

— Уж ты и без меня знаешь про всю эту политику, прошения, нытьё аристократинки.

— Зато сможешь поставить рядом Гаррета и будешь наслаждаться, как он выпинывает за дверь очередного неугодного, — теперь они поменялись местами: Безумец проявил задор, а Варрик его подхватил.

— Ха, Незабудка, а это ты ловко придумал. Надо предложить Хоуку: ему понравится.

Завершив беседу с гномом, который всегда одними только словами способен наладить даже самое паршивое настроение собеседника, развеселить, магистр зашёл в ротонду и продолжил свой путь до библиотеки.

Библиотека Скайхолда была далеко не самой впечатляющей, которые ему приходилось видеть, и не самой выдающейся по наполнению, но мужчина разочарован не был. По большому-то счёту, эта библиотека и не обязана существовать. Инквизиция — это, в первую очередь, военная организация, а не научная. Книги конфиденциального характера хранятся или в закрытом хранилище в подвале, или у Канцлера. Справочники — в кабинетах советников. Учебные трактаты, например, по магии — соответственно, в башне магов. А лёгкого чтива и так достаточно на полках в каждой гостевой комнате. И этого достаточно. Но всё же, находя во время своих изысканий по миру книги, Инквизиция их не уничтожала и не оставляла гнить дальше, а забирала к себе и, по необходимости, реставрировала. За два года усердной работы, а также даров, полученных от благодарной знати, эта коллекция и сформировалась. И конечно, такое уважительное отношение к носителям знаний заядлого книголюба очень подкупало.

Совет не фильтровал найденные книги по «правильности» — сохранялись все. Например, даже под тевинтерскую литературу был выделен укромный уголок, проходя мимо которого жрицы каждый раз мечтали его сжечь. Безумец сейчас в этот уголок направился, ещё больше увеличив концентрацию его «тевинтерщености».

— Почему это я недальновиден? Ты задумала не меньше моего.

— Я хотя бы понимаю, что мне придётся начинать всё сначала, чтобы никто не узнал о моей прошлой связи с Венатори. А ты решил прикинуться, что ничего не было, что ты на юг не сбегал, и вернувшись домой, продолжишь бунтарски не исполнять требования магистра Павуса.

— Я никогда не признаю правоту отца и не собираюсь под него подстраиваться. Ни после того, как он пытался исправить меня магией крови. И «бунтарство» здесь не причём.

— Да-да, тебе всё равно, «что об отце подумают другие магистры». Я уже слышала. Только ты забываешь, что это мнение потом перейдёт и на тебя, когда титул перейдёт тебе. Если ты не женишься на какой-нибудь сильной магессе, а затем не заведёшь наследника, то есть не поучаствуешь в традиционном «разведении» магов, — ни один магистр тебя даже всерьёз воспринимать не будет. Для них ты так и останешься мальчиком, который способен только бунтовать против отца и сбегать из страны при первой же семейной ссоре. Ну или будут к тебе относиться как к чудаковатому украшению для кресла в Сенате, как относились к магистру Эрастенесу. Ещё хуже, что отторжением женитьбы ты сам зародишь слухи о твоей «склонности», за которые с удовольствием ухватятся соперники. Сам ведь говорил, что магистры-лаэтаны проигрывали и за меньшее.

— Влияние альтуса не так просто очернить.

— Но уже хорошее подспорье. Не зря магистр Павус опасается позора. Это заденет не только его, но и всю вашу семью, и тебя как его преемника. А уж когда ты посягнёшься на безграничные права магистров и их рабов — они припомнят тебе всё.

И Дориану больше не имело смысла спорить — он признавал, что сейчас его действия являются именно юношеским бунтарством. В их «революции» он хочет стать примером, первым аристократом, который освободит своих рабов и будет им платить и докажет, что это совсем не зазорно и что эффективность труда работников намного больше, чем у рабов. Но для этого нужно не отличаться во всём остальном, быть практически идеальным магистром, иначе «коллеги» не будут его воспринимать всерьёз, отмахнутся как от глупого юнца, заигравшегося в южанина. И соберёт он вокруг себя только столь же юных сподвижников, которые, в силу возраста, амбициозны и пылки, но в долгосрочной перспективе почти бесполезны для их планов.

Собственно, в жарком споре о теоретической реализации этих самых планов два заговорщика и провели уже немало дней. И сегодня на одном разногласии они тоже не остановятся, только вынуждены сделать паузу, когда Дориан заметил подошедшего к ним сородича и известил об этом девчонку, находившуюся к тому спиной.

Кальперния при беседе стояла, сложив руки на груди, и победно посматривала на неожиданного единомышленника, которого нашла в стане бывшего врага, но тут же растеряла всю свою «деловитость», стоило обернуться и увидеть наставника. С искренней радостью она кинулась мужчину обнимать, столь невинным и непосредственным способом выплёскивая всё скопившееся в ней беспокойства за дни, которые хромой маг провёл во сне.

Но сновидец не стал её упрекать за демонстрацию их фамильярных отношений при посторонних — его лица тоже коснулась улыбка. После слов Лелианы, а теперь услышав их обсуждение лично, он был рад убедиться, что уход из-под вредоносного влияния Старшего не повредил инициативности магессы, а наоборот, настроил её на новый лад. Два тевинтерца, покинув свою родину и повидав мир, уже могут помыслить о куда более реальных целях. И не просто помыслить — но и сознательно подойти к способам реализации своих задумок.

Их упрекать, как могли подумать оба молодых мага, магистру было незачем. Если они не справятся и проиграют, то это будет их вина — сами решились на этот риск, но если их бунтарские помыслы будут хоть сколько-то плодотворны, то Тевинтеру это не помешает — всё же лучше замшелой стагнации, в которую страна погружена сейчас.

Разумеется, проигрыш ученицы был бы нежелательным исходом для его планов, однако укрывать её от трудностей мира будет ещё более неверно. Ему нужна магесса с её упрямым, уверенным в своих действиях, стойким к трудностям, сильным характером, а не тепличное растение. Тот, кто запрятан за иллюзиями безопасности, не способен справляться с нападками мира, а значит, никогда правильно не воспитает мага-наследника.

Впоследствии, пережив шквал вопросов от взволнованной девушки о его состоянии, здоровье, самочувствии, магистр обратил внимание на второго своего сородича. Что Дориан не может по-простому воспринимать сновидца, было видно ещё в Зимнем дворце. И сейчас изменилось немногое. Из-за происхождения он больше, чем большинство южан, наслышан о легендах про события, предшествующие Первому Мору, поэтому трудно смотреть на магистра без трепета, доли неверия, восторга и одновременно злости. И пусть маг к виновному Синоду не имеет никакого отношения — главное, что он был при тех событиях тысячелетие, с ума сойти, назад. А став сегодня свидетелем взаимоотношений Кальпернии со своим наставником, младшего Павуса одолело и недоумение. Нет, не увиденное достойно осуждения, а ему было непривычно наблюдать, что древний магистр способен к проявлению даже таких эмоций. Ведь любой образованный тевинтерец знает, что первые порождения тьмы уже давно не люди, а Безумец сейчас это устоявшийся образ в глазах потомка всё больше ломал. И неважно, что на этих самых порождений тьмы сновидец пока не очень похож — исторические образы тяжело искоренимы.

На лице молодого мага вся эта буря эмоций отразилась отчётливо, что заставило магистра усмехнуться. Безумец подумал, что так бы на него точно смотрела добрая половина Тевинтера, если бы узнала правду о нём, потому что ярлык «первого порождения тьмы» не смоется с него никогда, проживи он в новом мире хоть пару лет, хоть всю оставшуюся жизнь: ритуал Жрецов слишком уж сильно пошатнул мир.

Правда, Дориан, в отличие той самой доброй половины, как и прошлой раз, не стал припадать к глупым вопросам и возгласам, а придерживаясь магистерской выдержки, вскоре перестал так явно пялиться. Вместе с тем задор промелькнул и в глазах молодого мага — у него было, что сказать сновидцу, и сейчас он решил воспользоваться шансом.

— Я поддерживаю связь с моим другом из Минратоса. И из его писем вырисовывается интересная картина, — интригующе начал Дориан, привлекая внимание старшего сородича.

— Разъярённый магистр Нихалиас объявил поиск хромого мага? — в шутку постарался предугадать Безумец и не мог не усмехнуться, вспоминая свои похождения по Тевинтеру.

— И это тоже. Только когда всплыли слухи о сговоре его сына с Венатори, ему стало пока не до этого. Но и без него Магистериум заинтересовался личностью хромого мага. Явился из ниоткуда, ничем изначально не приглянулся, а потом выяснилось, что он нашёл лечение болезни, которая признавалась почти неизлечимой, спас Минратос от одержимого сновидца, впечатлил Круг своими знаниями, в сухую одолел в дуэли магистра, и напоследок привлёк внимание архонта настолько, что тот не скупился послать для сопровождения во дворец своих гвардейцев. И самое удивительное — маг пережил встречу с архонтом, потому что нашлись свидетели, утверждающие, что видели его в тот же день в порту. Но после он столь же неожиданно исчез, — пока будущий магистр об этом говорил, на его лице всё больше растягивалась довольная улыбка. Ведь пока магистры недоумевали и строили догадки, как и его друг в письмах, Дориан мог погордиться тем, что знал больше них всех вместе взятых и сейчас стоял и зачитывал все эти недоумения перед тем самым таинственным магом.

А ведь, и правда, таинственным.

— Почему излечение одного ребёнка так громко зовётся «лечением болезни»? — не понравилась Безумцу формулировка, потому что, во-первых, ничего он не «находил», а использовал познания своего народа, которые утратили потомки, а во-вторых, частный случай излечения не может рассматриваться как борьба с болезнью в общем.

— Вероятно, имеется в виду написанная тобой методичка, которая получила одобрение Круга.

— Магистр Вирен продал мои наработки Кругу? — удивился сновидец.

— Причём за кругленькую сумму.

На самом деле Безумец удивился не тому, что из его дара лорд-магистр извлёк денежную выгоду для себя — это как раз ожидаемо, — а тому, что Вирен вообще вспомнил об этой книге, не сжёг в камине, а соответствующе оценил, что позволило ему вести продуктивные торги.

— Догадываюсь, что ещё магистр Вирен был тем, кто выдал твоё «сновидчество». А то «наниматель лаэтана-оборванца» прозвучит в Магистериуме не так пафосно, как «наниматель могущественного сновидца», — Дориан хоть и посмеялся, но был не так уж далёк от правды, и Безумец с ним согласился. — При его нынешних проектах, которые он начал активно продвигать на собрании, ожидаемо, что он постарается указать на твоё призрачное влияние. А то немало магистров и так уже подумало, что генерал армии сошёл с ума.

— Что он предлагает?

— В основном продолжает проекты магистра Алексиуса по финансированию Кругов и развитию магических наук — хотя бы на уровне восстановления знаний Древнего Тевинтера. Пока также неудачно. Но в отличие от Алексиуса, который всегда, сколько я его помню, предпочтёт сам уйти в работу, чем стоять и переубеждать Магистериум, Вирен напорист. Говорят, что когда он вышел, ударил кулаком по трибуне и затем гаркнул, половина магистров чуть ли не повскакивали с кресел и по стойке смирно не встали. Kaffas! Я бы хотел на это посмотреть, — под конец Дориан рассмеялся. — Архонт тоже довольно-таки быстро стал поддерживать его инициативу. Вроде потому что знал о твоём влиянии.

Безумец тоже не мог слушать это без улыбки: весьма забавно, что изначальная его сомнительная задумка уже успела выродиться во что-то самостоятельное и, если так пойдёт дальше, масштабное. Заодно мужчина подумал, что стоило бы ему поискать в Тени своего бывшего нанимателя и вновь попугать. Если лорд-магистр так здраво начал, то пусть и дальше не разочаруется в убеждённости, что бесполезный магический шрам на руке несёт для него смертельную опасность в случае неисполнения своей части договора.

— В общем, собрав все эти слухи, некоторые заговорили о том, что в Тевинтере побывал сам Корифей, чтобы наставить нас на истинный путь. Видимо, без Венатори в таких выводах не обошлось.

— Я на него столь сильно похож? — вот уже и магистр рассмеялся вслед собеседнику из-за несуразных выводов.

— Почти никто его и не видел. Зато наслышаны все. А о существовании ещё одного древнего магистра никому не хватит смелости предположить.

Как бы все эти догадки ни были смешны для тех, кто знал правду, Безумец и не подумал бы их развенчивать. Если его появление растрясло заснувший в своём призрачном наследии Тевинтер, породило слухи и обсуждения, то какая разница, что там думают о его личности?

Тем более туда он уже не вернётся…

После исследования замка магистр пришёл к выводу, что больше всего он заинтересовался его древним происхождением. Когда-то мужчина не слабо удивился, узнав, что Скайхолд принадлежит эпохе Элвенана, и поныне находил слишком мало черт традиционной эльфийской архитектуры. Точнее по монументальности можно поверить, что это строение простояло уже в горах не одно тысячелетие — тут скорее не просматривался быт элвен. Морозная земля слишком бедна на плодородность почвы — привычные сады для эльфов тут не разведёшь. Фресок, или иной настенной живописи, тоже не наблюдается, что уж точно удивительно — ведь фрески были даже в страшно защищённом храме Митал, в тех, комнатах, куда заходили редкие жрецы, а тут — ни одной. В итоге у сновидца сложилось впечатление, что Tarasyl'an Te'las — эльфийское название крепости, как ему сказал Источник — изначально не было публичным местом. Вероятно, частным владением, скрытым от посторонних глаз тайником какого-то эльфа. А если опираться на перевод названия крепости: «Там, где небо можно удержать», — Безумец мог догадываться, какого именно эльфа.

Сегодня Безумец с определённой целью спустил на первый этаж ротонды, к его обитателю, упросившему весь этаж в личное пользование. Но не найдя Соласа на месте, магистр заинтересовался фреской, размещённой вдоль всей стены, и откровенно залюбовался. Фреска была новой, создавалась самим обитателем ротонды. Судя по материалам и технике исполнения с нанесением краски на штукатурку она была именно эльфийской, выполненной с поразительным мастерством, которое мужчина видел только в некоторых особо богатых руинах древней империи элвен. Магистр не был любителем эльфийского стиля с порой слишком уж карикатурными, условными, нечёткими образами, только долго рассматривая которые можно понять, а что тут вообще нарисовано. Но в этой неспешности и заключается особенность всей культуры элвен. Даже необязательно расшифровывать образы — творение восхищала и своим видом.

Впрочем, сегодня эльфийский творец был снисходителен к зрителям, привыкшим к быстрому течению жизни, поэтому его образы вышли вполне доступными. После недолгого осмотра Безумец подытожил, что Солас решил запечатлеть на фреске главные события войны с Корифеем, начиная со взрыва Конклава и заканчивая, на данный момент, сражением в святилище. Работу над следующим (и наверняка, последним) фрагментом он только начал, очертил контуры будущего рисунка, но уже понятно, что на нём будет изображён скверный дракон, пронзённый мечом, а над ним возвышается силуэт волка. Безумец бы задался вопросом, причём тут волк, если бы не увидел его присутствие, в том или ином виде, на каждом фрагменте фрески. А пока позабавила уверенность знатока Тени, что предстоящая последняя битва закончится поражением Корифеем. Хотя, возможно, тут не в уверенности дело, а в банальном расчёте: если они проиграют, то заканчивать фреску уже будет некому.

Но ещё больше привлёк внимание другой повторяющийся образ: тёмный маленький силуэт человека с отличительной особенностью — тростью в руке, невзрачный и незаметный, но он тоже присутствовал на каждом фрагменте.

Собственное, едва заметное присутствие мужчину заставило улыбнуться. Всё верно отображает фреска: он всегда был маленьким человеком для истории. Легенды не запомнили его существование тысячелетия назад, вся его жизнь для истории оказалась незаметным пшиком. Так и в настоящий момент лишь немногие знают о его деяниях в этой войне и его влиянии на некоторые изменения в мире. И лишь единицы знают о нём самом, его личности. Но для истории это тот же пшик.

Такие мысли Безумца не печалили, не понуждали отчаянно прославиться способами, которыми на века вперёд прославился Корифей, однако именно они однажды заставили мужчину подумать, что после себя хоть какое-то наследие ему оставить стоит…

— При твоей общей безучастности в этой войне каждое твоё вмешательство поражает.

А вот раздался и голос хозяина фрески. Безумец не стал оборачиваться, но улыбнулся — эльф не был разъярён, как может показаться, а говорил он скорее с присущим их беседам задором.

— По-твоему, я должен был согласиться на безвольную службу Митал? — понял сновидец, о чём ему намекают, и позволил ответить с тем же задором. Угрозы от теневого собеседника он не ощущал.

— Это подразумевалось — раз ты сам принял решение поглотить Источник. Но ты опять не упустил возможность сделать всё по-своему, — если в один момент в голосе Соласа и промелькнула злость или тоска по погибшему другу, то быстро оказалось забыто.

— Если ты говоришь о Митал, то должен знать, что от неё остался лишь дух, жалкая эманация.

— Так и есть, — пресёк Волк попытки магистра смягчить ситуацию, показывая свою осведомлённость в природе одержимой ведьмы: что от его друга там остались только воспоминания. — Но это всё ещё был носитель могущественной магии, которую можно использовать.

— Или вернуть Тени — никто лучше неё не способен распорядиться такой магией. Эванурисы ею владели — и ничего хорошего из этого не получилось.

— Возможно, ты и прав, — вздохнул Солас.

Когда Солас узнал, что человек забрал бесценные знания Народа, а затем убил ту, кого он когда-то давно называл другом, первой реакцией была, разумеется, ярость. Но только первой реакцией. Он мог бы злиться, возненавидеть тевинтерского магистра, как олицетворение его вандалов-предков, но ведь эльф прекрасно его знает, поэтому мог сказать заранее, что хромой маг постарается всё провернуть себе на пользу. И сейчас делать вид, что он лелеял другой исход от встречи горделивого магистра и не менее горделивого отголоска элвен, значит, выставить себя же недальновидный дураком.

В конце концов Волк признал, что гневило его не потеря друга, а потеря возможностей для себя — ведь в его планах было забрать силу этого духа. Но человек опять его обошёл.

И возможно, это даже к лучшему.

— О чём говорит присутствие Волка на твоей фреске? Следующая угроза для героев этой войны или незримый надзор, свойственный Фен’Харелу, если верить долийским легендам? — когда вопросов и претензий от знатока Тени не осталось, Безумец задал свой, всё ещё не отрывая взор от картины.

Когда Солас начал их разговор с вопросов, которые требуют сильно большей осведомлённости, чем может быть у обычного эльфа-отшельника, он уже предполагал, что тем самым выдаст себя. Но не видно его обеспокоенности — вероятно, он к этому, наоборот, стремился. Должен же когда-то между маги, двумя хорошими знакомыми, смыться флёр секретов. И вот такой неожиданный вопрос от Безумца заставил Волка по началу даже оторопеть. Эльф не мог понять, показалось ему или магистру, действительно, был известен главный его секрет ещё до сегодняшнего разговора. Учитывая, с какой довольной ухмылкой тевинтерец это говорил, — не показалось.

— Долийские легенды — это последнее, чему стоит верить. А Волк скорее следит за всеми событиями нового мира, учится и помогает исправлять свою ошибку.

Теперь Безумец обернулся, и два сновидца могли глянуть друг на друга. Пусть в словах Соласа не было явного подтверждения догадкам хромого человека, но при этом он ничего и не отрицал. А это значит, раз секрета больше не существует, им есть, что обсудить, чтобы поставить точку в этом вопросе. Какой бы эта «точка» ни была…

Но не здесь, не в Скайхолде, в окружении десятков любопытных глаз и ушей.

— Надеюсь, ты ждал меня, не чтобы задать вопрос о иллюзорных значениях, заложенных в фреске? — спросил Солас, будто бы и не было между ними минуту назад полёта искренности. Если перед теневым собеседником эльф решил не скрываться, это не значит, что он бы хотел раскрываться перед миром заранее. И Безумец с дружеским пониманием удовлетворил его желания, не думал трубить тайну во всеуслышание.

— Ты прав. Я хочу разрушить эльфийское заклинание, блокирующее воспоминания. Источник дал мне ответ, как это сделать. Однако я предпочту запросить помощь у того, кому такая магия близка.

Убедившись, что им обоим претило людность Скайхолда, Солас кивнул и соответствующим жестом пригласил хромого мага последовать за ним до элювиана. Чтобы показать магистру-книголюбу место, много прекраснее, чем заброшенный Перекрёсток, по которому они сбегали из храма, и чтобы не нарушать традицию их теневых бесед: обсудить насущное наедине, подальше от реального мира…