Из Тени (Dragon Age)

Глава 38. В седле

Не мог Безумец точно сказать, с какой целью когда-то давно храм Думата отстроили в такой близости к юго-западным границам Империи, фактически в диких краях, отдалённо от крупных и цивилизованных городов. Возможно, с просветительской целью, чтобы поскорее приобщить отдалённые уголки Тевинтера к истинной вере, а возможно, для проведения особо страшных ритуалов вдали от посторонних глаз. Так или иначе, но с уходом веры в Древних Богов храм прекратил исполнять функции, ради которых был создан.

Изначально храм был построен на пустыре, только потом людская молва притянула сюда паломников, а они соорудили вокруг него небольшое поселение. Однако Моры лишили всех веры в святость этого места, а местных жителей погнали прочь. Вновь храм остаётся одиноким строением на пустыре и по сей день. Даже мародёры сюда не заглядывают, поскольку всё, что можно, было украдено давным-давно, — остались лишь голые стены да одиноко колышущиеся флаги с двумя переплетёнными в яростной борьбе змеями — символом Тевинтера — над сводами храма, которые из-за высоты никто не старался снять. И разрушался храм не из-за действий каких-то вандалов или разрушительного штурма войск, а из-за времени.

В архитектуре храма, без всяких сомнений, проглядывали тевинтерские корни, однако его нельзя назвать венцом зодческого искусства. Скорее местная архитектура является, как и многие строения за пределами цивилизованного центра Империи, лишь блеклым подражателем. Стены из светлого мрамора всё также окантованы тёмным, украшающие элементы представляют собой геометрические тела, строгие многогранники, а не мягкие тела вращения, а потолок всё также высок. Однако не чувствовалось тех величия, гигантизма и монументальности, которые присущи зданиям в Минратосе. Магия в камне давно уже выветрилась, а высокий шпиль не виднеется отовсюду — вместо него лишь скромная башенка. Так что Безумец мог сказать, что Старший однажды вернулся сюда и оживил присутствием своих людей застывший в безмолвии храм, точно не из тоскующего трепета к архитектуре своей родины или уважения к богу-предателю. Значит, его оправдание, что в храм могут войти только верные Думату, — ложь. Неудивительно, что Кальперния сомневалась.

Добравшись, наконец, до храма, Безумец сейчас стоял на полуразрушенной стене в тени уцелевшей остроконечной крыши одной из башен и наблюдал за происходящим во внутреннем дворе. Высота, на которой он стоял, ничуть мужчину не пугала, поскольку, даже сорвавшись со своего наблюдательного пункта, он в любой момент мог обернуться в тело птицы и избежать падения. Зато на такой высоте патрулирующие храм солдаты венатори не додумались бы искать шпиона. Когда один из красных храмовников слишком уж неожиданно остановился и глянул в сторону именно той башни, по всей видимости, услышав отголосок песни скверны, то даже так он ничего не увидел и пошёл дальше.

Венатори очень озаботились обороной храма. Вход на внутреннюю территорию верными псами охраняют красные храмовники, неустанно патрулируя, а подступы заминированы ловушками. Чтобы научиться работаться с этими ловушками и приблизиться к храму, тайному канцлеру Инквизиции это стоило жизнями нескольких агентов. Однако, прибыв сюда, магистр не мог дать тому объяснения. Он ожидал увидеть храм, заполненный суетившимися исследователями, а не одним отрядом сторожил. Два мага, которые были оставлены для командования неразумными красными храмовниками, вон прямо сейчас маются от скуки и играют в порочную добродетель.

По всей видимости, он опоздал. Но сновидца это ничуть не расстроило, поскольку он был уверен, что если бы венатори действительно не оставили после себя ничего интересного, а вычистили все свои исследования подчистую, они бы тут не продолжали так рьяно охранять храм даже от своего командира.

И Безумец не спешил. Прежде, чем отправиться осматривать внутренние залы заброшенного строения, он верно решил, что венатори нужно как-то основательно отвлечь.

И с этой целью Безумец, несомненно, глянул на свою многострадальную руку. Созданием разрывов он не занимался вплоть с Денерима, помня, какими истощающими для него вышли последствия. Однако много с того времени изменилось: Якорь уже давно не просто чужеродная сущность на его ладони — теперь зелёный свет захватил почти всю руку. Мужчина, как и планировал, посетил несколько мест, в которых необходимо было закрыть разрыв. Он хотел хоть сколько-то осознанно руководить процессами, которые происходят, когда он просто «взмахивает рукой», чтобы при одном шансе закрытия Бреши не допустить ошибку. С одной стороны, своего он не добился: понимать эти процессы, как обычную магию, он не научился. Даже для него многое всё ещё выглядело, как просто «взмахнуть рукой», и, кажется, с этим пора бы смириться, поскольку вне понимания жителей недремлющего мира бессмыслие Тени. С другой стороны, Безумец к удивлению для себя отметил, что больше выжигающая боль не преследовала его постоянно, а ещё необязательно теперь ему поднимать руку — достаточно только сосредоточиться, мысленно направить, и Якорь сделает всё остальное.

Раз его больше не раздирает боль, значит, его рука ему уже не принадлежит, и Якорь не воспринимает её чем-то враждебным и не хочет отвергнуть. Несомненно, это пугало: если у магистра начались проблемы с моторикой, стоило Якорю начать поражать всё больше поверхности его тела, то что с ним случится, когда зелёные свет по кровеносным сосудам доберётся до сердца? Явно ничего хорошего. Но справедливости ради кусок Тени разрешил себя использовать. Вон и разрывы ему поддаются без проблем, а во время разговора с архонтом — сама магия Тени поддалась.

Не то, что бы Безумцу хотелось разменивать свою жизнь на что-то неконтролируемо могущественное, однако пятиться и отказываться от шанса, которого он бы никогда не получил в родном мире, — глупо.

Конечно, здесь Завеса не так повреждена, как в Денериме из-за Мора и смерти архидемона, но и у него уже иное восприятие метки, поэтому мужчина недолго сомневался, а после начал разбинтовывать ладонь и закатывать рукав. Пусть Якорь повреждений своему носителю прежде не наносил, однако он становится всё менее стабильным, а магистру не хотелось из-за собственного недосмотра подпалить шёлковую ткань, которая уже столько времени спасает его руку от любопытных глаз, или любимую мантию. Также ему пришлось отойти как можно дальше в тень, чтобы засветившиеся линии до последнего никто из противников не смог рассмотреть.

Когда приготовления были закончены, магистр в последний раз взглянул на чёрное ночное небо, нехотя освещаемое из-за облаков луной, и приступил. Безумец не стал поднимать руку или закрывать глаза: решил продолжить учиться орудовать Якорем, как привычной ему магией. Ну или хотя бы попытаться. Заодно хотелось ему всё увидеть собственными глазами.

Чтобы прорвать Завесу, Старшему дважды понадобилось колоссальное количество энергии. Безумцу же в прошлый раз для этого пришлось использовать эльфов. Однако мужчина не забыл гениальную идею, к которой его подтолкнул, сам того не понимая, Хоук: зачем тратить колоссальное количество энергии на «пробив» Завесы, тем самым рискуя получить непредсказуемый результат, если можно точечно воздействовать на её «шрамы»? Магическое пространство давно уже не столь ровное и идеальное, каким было в первые века после своего создания, — сейчас оно всё испещрено шрамами. Брешь его только ещё сильнее подтачивает, не даёт стабилизироваться и начать восстанавливаться. И если пропустить поток энергии через подобный шрам — что как раз Якорь и позволяет сделать, — то он не выдержит и разойдётся, образуя небольшой разрыв. А последнее для Безумца было важно, поскольку он не хотел повторять опыт не только Корифея, но и свой собственный и создавать что-то разрушительное.

Вырисовав всё это у себя в голове, магистр дал команду метке. Разумеется, эти процессы сложнее тех, которые требовались, чтобы разрыв закрыть, и кусочек Тени вновь будет недоволен, что его пытается использовать выходец из мира осмысленного. Как в доказательство этому, вскоре кровеносные сосуды на руке сновидца вспыхнули, сама рука загорелась, подобно завесному огню. Безумец почувствовал боль в плече, убедившись, что эта часть руки ему пока что принадлежит, потому что всё, что ниже: предплечье, запястье и кисть — никак не ощущалось, хотя уже вовсю пылало магией Тени.

Ещё чуть-чуть, и экспериментатора могли заметить. Но магистра боль не остановила, и он настоял, чтобы ещё больше энергии Якорь вытащил из-за Завесы. Как итог вскоре раздался треск, его рука скорее даже не пылала, а уже искрилась, но заискрилось и небо над внутренним двором храма — венатори в первую очередь заметили то, что у них над головой. Безумец, оскалившись, чтобы не издать ни звука и тем самым не выдать себе, также взглянул на небо, заметил, как отчётливо стали видны те самые шрамы Завесы. Сложно не заметить зелёную трещину посреди чёрного неба, вокруг которой, казалось, искривляется само пространство. Сновидец впопыхах нашёл самую заметную аномалию, сконцентрировался мысленно на ней и дал приказ Якорю вернуть скопившуюся энергию, но именно через эту точку.

Метка, разумеется, возмущённо затрещала, наградила новой порцией боли, заставила мужчину даже схватиться за плечо в инстинктивном желании уменьшить эту боль, но он не отступил и начал буквально выталкивать из себя чужеродную энергии. Это получилось настолько удачно, что в один момент Безумцу даже показалось, что он почувствовал боль и в предплечье. Но изучать собственную руку у него времени не было, потому что Якорь невольно поддался указаниям, вспыхнул в последний раз и затих, следом вспыхнуло и затихло небо вокруг «шрама».

Но лишь на миг.

А затем раздался хлопок, звук взрыва из-за того, что магия буквально рвала, ломала пространство, границу между двумя мирами. Округу озарил яркий ослепляющий зелёный свет, и вот уже над головами присутствующих клубились искры, а в их центре — прореха прямиком в Тень.

Говорил когда-нибудь себе Безумец, что больше не будет экспериментировать? Возможно, в первые секунды, когда что-нибудь идёт не так.

Например, как сейчас.

Новоиспечённый разрыв должен уже был выкинуть первую партию существ, которые неудачно оказались в Тени слишком близко к месту разрыва, однако вместо этого он решил сначала зацепить другие слабые участки Завесы. Например, один хлыст воющей молнии ударил по небу над главной башней храма, как раз над тем местом, где должен располагаться алтарь и где жрецы в древности совершали свои кровавые ритуалы. Второй — куда-то за пределами стен, возможно, над линией обороны, которую венатори соорудили из множества магических ловушек, защищая себя от наземных лазутчиков. Несколько хлыстов ещё ударило в разные места над храмом. А вот один из них точно, как молния — в громоотвод, влетел прямо в зачинщика очередного катаклизма.

Безумец увидел лишь вспышку, ослепившую его, да услышал хлопок, вызвавший шум в ушах. На самом деле хлыст ударил не по нему, а в купол, который был сооружён вокруг него силами Якоря, и получилось, что одно заклинание впитало в себя другое. Однако вот стена оказалась не столь неприкосновенна, как маг. И взрыв нанёс немалые повреждения всему, что находилось за пределами купола. Вроде бы монолитная мраморная стена вмиг начала трещинами расходиться под ногами магистра. Вскоре твёрдая опора под ногами разрушилась, и сновидец полетел вниз вслед камням.

Птичье тело, которое появилось, как только магистра окутала чёрная дымка, спасло от резкого падения и серьёзных повреждений. Однако срочно взмахнуть крыльями, набрать высоту и скрыться, пока его не обнаружили, не вышло, потому что собственное крыло его не слушалось, и ворону пришлось пикировать вниз. Падения было не избежать, и ворон только выбрал, куда ему падать.

От удара животное тело распалось, и вот магистр лежит на земле, скривившись от болезненных ощущений. Пусть падение со стены обошлось бы ему куда более дорогой ценой: он бы себе точно что-нибудь сломал (или доломал), а так получил только ушибы. Но ушибы это тоже неприятно. А ещё более неприятно было чистоплотному человеку изваляться в пыли и грязи, и ворчал он по этому поводу он точно больше, чем из-за содранных о камни до крови рук.

Однако разлёживаться долго ему было нельзя, поскольку мужчина оказался рядом с двумя магами, чью скуку так быстро развеяли. Впопыхах похватав свои вещи и выбежав из палатки, они изумлённо изучали небо, которое вдруг разверзлось над их головами. А вскоре с тем же удивлением венатори уже смотрели на человека, который, казалось, свалился с того же неба. Этого промедления хватило Безумцу, чтобы прийти в себя, сориентироваться и вновь требовательно обратиться к Якорю, который и не дал ему улететь со двора.

Сначала мужчина хотел, чтобы был создан защитный купол, который у него получился во время встречи с архонтом. Такой купол, способный поглощать и рассеивать чужую магию, позволил бы сновидцу спокойно подняться и всё обдумать, ведь вскоре о его появлении прознают и остальные, и ему придётся избавлять от всех свидетелей.

Сегодня Якорь позволил привести свою магию к такому «смыслу», однако вновь не обошлось без его своеволия, и желанный щит был призван не над своим носителем, а над двумя венатори. Безумец почти назвал это умышленным вредительством, но увидел, что на обычных магов купол среагировал по-иному. Если магистра купол защитил от магии гвардейцев архонта, погрузил его в пространство настолько близкое к Тени, где не ощущается даже влияние Завесы, и никак не навредил, то теперь мужчина мог убедиться, что это только благодаря его слиянию с Якорем. Оказавшихся под куполом магов, тут же начали бить искрящиеся жгуты, похожие на то, что порождает разрыв. Они являлись продолжением зелёной оболочки, били прямо изнутри. Магия Тени остервенело желала изжить из себя чужие сущности, которым недоступно её бессмыслие. Венатори оказались в смертельной ловушке, за мерцающей оградой которой только и виднелись обезображенные в ужасе и агонии лица. Чужеродная магия изуродует их тела так, что собственные подчинённые не узнают.

То, как метка опять исказила его желание, самовольно решила «избавиться от свидетелей», не могло Безумца не пронять, в очередной раз ему доказать, что Якорем надо орудовать с крайней осторожностью и желательно вдали от тех, кому бы он не хотел навредить. А то, кто знает, как это аномалия в следующий раз захочет исказить его мысли. С другой стороны, это же его и злило, ведь ему не нравилось, что магия, инструмент, смеет ему внаглую не поддаваться.

Однако ворчать было некогда. Якорь исполнил, что от него хотели, выпустил собранную энергию и немного притих, дал носителю возможность вновь чувствовать собственную руку. Свидетелей его присутствия не осталось, этим Безумец воспользовался, обернулся в тело волка и спешно покинул палаточный лагерь венатори, а после забился в неприметный угол двора, среди развалин, заняв удобную позицию для наблюдения. Он дал себе время передохнуть после неудачного пикирования, заодно собирался сначала убедиться, что все оставшиеся охранники оказались втянуты в противостояние с демонами, которые уже начали появляться из разрыва, и точно не заметят постороннего, решившего отправиться исследовать храм дальше.

Хоть вход в храм был заперт, но Безумцу пробраться туда не составило проблем, поскольку всё здание испещрено прорехами из-за обрушившегося потолка. Вон в главном зале, где когда-то собиралась паства на молитвы и служения, горой валялись камни, а среди них — обломки паникадила — огромной многоярусной люстры, — которое было главным источником света для столь огромного зала. Как мужчина и предполагал, внутри никого не было. Если сюда когда-то приезжали учёные-венатори и сам Старший, то уже давно они собрали свои исследования и пожитки и покинули это место. И храм бога Безмолвия вновь погрузился в это безмолвие, безлюдную тишину. Даже происходящее сейчас во дворе противостояние последних защитников с рванувшими из разрыва демонами сюда почти не доносилось из-за толстых каменных стен — лишь какие-то отголоски, словно эхо, далёкое и нереальное. Только зелёный свет от очередной яркой вспышки проникал через дыры в потолке и играл чудным отражением на мраморе.

Стоило вспомнить, что он всё-таки здесь не один, Безумец прежде, чем продолжить изучение, глянул на входную дверь, убеждаясь, что демоны или венатори сюда пока не ломятся. Демонов солдаты не одолеют, потому что после убийства одних через какое-то время появятся другие, но и отступать из храма и перечить приказу своего идола они не решатся. Значит, они пошлют гонца в ближайший гарнизон, чтобы командиры — раз их два мага почти сразу погибли — уже решали возникшую проблему. Но пока не прибудет помощь или новый приказ, венатори будут вынуждены продолжить сражение. Вероятно, вскоре они устанут, поймут бесполезность своей борьбы и постараются забаррикадироваться во внутренних залах. И Безумцу было важно, что бы это «вскоре» случилось не раньше, чем он закончит здесь хозяйничать.

Для собственного спокойствия соорудив наспех магическую линию обороны у входа, которая способна дезориентировать на короткое время вторженцев, достаточное, чтобы успеть спешно покинуть храм, Безумец больше решил не отвлекаться на отдельно доносящиеся сюда звуки битвы и жжение метки из-за близости к потерявшему стабильность участку Завесы и приступил к изучению.

Не зря мужчина не переживал, что ничего здесь не найдёт. Пусть уехавшие учёные должны были спрятать, забрать или уничтожить исследования, но человеческий фактор и халатное отношение к своим обязанностям — это неотъемлемая часть человеческой деятельности. И сейчас, осматривая верхний этаж главного зала, Безумец то там, то тут находил разные свитки и брошенные за ненадобностью инструменты. Никто ему не гарантирует, что каждый свиток содержит какие-нибудь секреты, однако нельзя отрицать, что хотя бы парочка таких может найтись. А это уже что-то.

Но сначала сновидец нашёл гораздо более интересный объект для изучения, чем записки полоумных учёных и чванливых магистров.

Кристалл памяти — одно из самых несправедливо утерянных изобретений древних времён, по мнению мэтра. На вид небольшой, с ладонь, голубой, из-за применения лириума в его создании, кристалл поразит любого своими возможностями. Искусственный минерал способен сохранять голоса и даже образы говорящих поблизости, а благодаря наличию немалого объёма долговременной памяти такой магический накопитель информации способен воспроизводить образы, ранее записанные. Безумец мог назвать множество применений этой возможности кристаллов памяти, если бы они вошли в повседневную жизнь: от записи заметок, размышлений «на ходу» и передаче сообщений и информации дословно, до полноценного аналога книг. Но это ещё не всё. Кристалл имеет крепкую, единую структуру, и если его разделить, то кусочки останутся друг с другом взаимосвязаны и даже не потеряют эту связь на большом расстоянии. Значит, если правильно разделить и произвести настройку, то владельцы кусочков одного кристалла могут общаться в реальном времени на любом расстоянии друг от друга.

Возможности, действительно, будоражили, оттого ещё больше печалило, что ничего из этого не вошло в обиход. Безумец предполагал, что кристалл памяти — это изобретение эльфов позднего периода Элвенана, незадолго до катастрофы, погубившей не только их империю, но и всю культуру. Это объясняет, почему после изобретения чего-то столь выдающегося книги так остались их главным средством хранения информации, а элювианы — главным средством коммуникации.

В нынешней эре лавры хранителей знаний об этом кристалле принадлежат гномам Орзаммара. В ином случае магистр бы негативно отнёсся к очередному воровству и приватизации достижений цивилизаций древности, но не сегодня — сегодня он, наоборот, похвалил гномов. До изобретения предков эльфам нет дела: в любые времена у них были проблемы и посерьёзней. А тевинтерцы лишь использовали то, что осталось с прошлых эпох, поэтому и в его время эти минералы были редкостью, а уж сейчас даже в Минратосе найдётся от силы пара штук. Правда, существует и используется кристалл меньшего размера, помещающийся в медальон, однако и он большая редкость, доступная лишь богатым магистерским семьям, и Безумец, скривившись, назвал бы его лишь жалким аналогом. Зато гномские Хранители не только сохранили информацию о существовании кристаллов памяти, но и знания по их созданию.

Именно такой кристалл, найденный сломанным и восстановленный, Инквизиция использовала для шпионажа за командиром Венатори. Они разделили кристалл на две части и настроили так, чтобы одна — меньшая — часть, подброшенная в лагерь врага, делала записи бесед, а вторая — большая, — оставленная в Скайхолде, хранила и воспроизводила записанное. Из-за того, что минерал использовали не по назначению и из-за ошибки в настройке — а она неизбежна, ведь сведения по правильной настройке канули в лету вместе со своими остроухими создателями, — он стал очень хрупок и сломался довольно-таки скоро. Но того времени, которое он отработал, оказалось достаточно, чтобы как минимум вывести их на этот храм и сделать несколько интересных замечаний об отношениях Старшего со своими командирами.

Сейчас Безумец нашёл именно такой кристалл памяти, только изменённый, красный, уродливый. Когда мужчина приблизился к лежащему на столе минералу, то услышал в своей голове шёпот, который с каждым его шагом становился все более отчётливой манящей песней. Однозначно, кристалл поражён скверной. Скверна неспособна к созиданию — она уродует всё, чего коснётся. Как и в этом случае. Кристаллическая форма и так представляет собой весьма хаотичный несимметричный многогранник, а под воздействием скверны кристалл вообще превратился в непонятную шипастую красную кучу. Не знай Безумец изначально, как определить кристалл памяти, то никогда бы не признал в этом «нечто» величайшее изобретение эльфов.

Может, кристалл непреднамеренно заразился от использования его Корифеем, разносчиком скверны? Иначе хромой магистр не мог понять, зачем было бы специально портить точно редчайший артефакт. Также это объясняет, почему кристалл всё ещё тут: никто из венатори просто не осмелился взять его в руки и унести или взять на себя ответственность по его уничтожению.

Разумеется, Безумцу было любопытно узнать, что на кристалле записано, поэтому невзирая на неуютное ощущение из-за близости к скверне мужчина всё же подошёл и коснулся накопителя. Правда, руку он моментально одёрнул и начал её рассматривать, убеждаясь, что заражение ему не передалось. Видимо, лириуму, который содержится в кристалле, было достаточно только близости носителя скверны, чтобы обезобразиться, но сам переносчиком он не стал из-за малых размеров и концентрации в себе яда. Зато такого прикосновения хватило, чтобы его активировать.

Я прочитал старые стихи. Как легко они пришли — даже после долгого забытья! И все же я не чувствую присутствия Думата. Не слышу шёпота, не слышу повелений. Тишина.

Маг-учёный угадал: прозвучавшие слова принадлежали Корифею.

Сначала к сновидцу пришло задорное желание посмеяться, мол, насколько Сетию нравится собственный голос, раз он решил его записать. Потом маг подумал об абсурдности услышанного: зачем скверный жрец взывает к Думату, если считает его предателем, если бог замолчал уже давно и если он сам создал уродливое существо, осквернённого дракона, подобие архидемона, как бы в насмехательство над Древними Богами? Но вскоре Безумец пришёл к окончательному осознанию.

Как своим путешествием в родной Минратос, так и попытками обратиться к знакомым трактатам бывший жрец точно хватался за своё прошлое, прошлую родную жизнь, которая оборвалась в день ритуала. Неизвестно, искал ли он в обрывках уцелевших воспоминаний упокоение, которого никогда не подарит скверна, лишь сильнее травя ядом ненависти, или искал какие-то ответы, или делал это бездумно, просто потому что ему кажется, что он делал это когда-то раньше. Но в любом случае Безумец не собирался считать это за признак, что былая личность жреца Думата отчасти уцелела, и строить утопические планы, что его можно будет образумить. Нельзя, поскольку была бы у Корифея эта личность, он бы не говорил о своём возвышении с таким фанатизмом, в упор не замечая, к чему ведут его действия. Сетий Амладарис был умным человеком, и даже искренняя преданность своему богу не могла бы лишить его благоразумия. Идя на ритуал, жрецы сомневались и старались как можно лучше всё продумать — был банальный страх неизвестности. Зато сейчас Старший идёт на безумства, ничуть не думая и не сомневаясь в праведности своего дела.

Свои же размышления Старший записал в кристалл, чтобы их сохранить, потому что чувствовал, как его память угасает — Безумец так объяснил столь нерациональное использование редких минералов. Сетий никогда не был учёным и не имел привычку вести дневников. Едва ли он бы беспричинно начал это делать сейчас.

В итоге всё это лишь горько напомнило сомниари, как хватались жрецы за свою прошлую жизнь, но она лишь только сильнее угасала под могущественной хваткой скверны, пока от них не осталась лишь оболочка себя былых. И что важнее, аналогичная судьба ждала бы его самого, если бы ему не повезло оказаться выброшенным за пределы Чёрного города в Первозданную Тень. Мысли о том, что пережили магистры, как они беспомощно боролись с незримой и всепоглощающей Тьмой, а итоге превратились в такое же, как и все порождения тьмы, уродство, подобно скверне начали расползаться в его голове, поэтому мужчине пришлось спешно от них отгораживаться. Это всё ужасает, да, но он прибыл в храм не за этим.

Чтобы отвлечься, хромой маг ещё раз коснулся кристалла, желая услышать другие сохранённые размышления своего сородича, однако к своему удивлению получил лишь что-то нечленораздельное. Кристалл точно был неисправен, его неправильно настроили и, по всей видимости, разделили, чтобы из-за дефицита такого минерала «растянуть» его использование, считая, что один большой кристалл менее полезен, чем несколько маленьких. Делили до той степени, когда кристалл стал способен запоминать без дефектов лишь небольшой интервал времени, в который умещался только один отрывок речи.

Безумец окинул взглядом зал и убедился в своих предположениях: он нашёл ещё несколько подобных обезображенных кристаллов. Разумеется, магистр сразу направился к следующему.

Девочка-рабыня, кладезь дарований, отвергнутая всеми, кроме меня. Ее господин этого не увидел. Никто не увидел. Мир испуган и слеп.

На словах о Кальпернии интерес мужчины к кристаллам возрос. О том, что новый мир глуп, слеп и усмирён, Безумец был согласен со своим сородичем и хотя бы за спасение девочки выражал жрецу всецелое одобрение. «Но так уж много увидел ты сам?» — однако же магистр усмехнулся, вспоминания о во многом безразличном отношении Старшего к магессе, чей дар он так красиво воспевает.

Корифей высвободил девушку из рабского подчинения и возвысил до титула магистра, но больше не уделял ей внимания. Она ответила ему преданностью, верой, с полной самоотдачей отнеслась к их миссии, но так же во многом у неё были развязаны руки. До её с магистром встречи и всех их совместных приключений, пользуясь своим высоким положением, девушка проводила какие-то свои исследования с верными именно ей магами, тратила горы золота на скупку рабов, чтобы потом подарить им свободу, организовывала покушения на самых озверевших работорговцев. Всё это можно считать своеволием, потому что Старшему не было до рабов дела, однако он её так и не приструнил, не вынудил заниматься исключительно делами Венатори. У Безумца складывалось впечатление, что Корифей относится к ней как к собаке, которую спас от жестокого хозяина, прикормил, приласкал, спустил с удушающей цепи резвиться на воле… чтобы потом доверившееся ему животное посадить уже на свою цепь.

Даже когда Кальперния, наконец, осмелилась и прямо поведала идолу о своём страхе, что с увеличением её сил, она становится более уязвима перед демонами, попросила заняться её обучением, Корифей лишь спокойно сослался на то, что со скорым её возвышением — демоны перестанут быть для неё угрозой. Этот фрагмент их разговора предоставила Безумцу в отчёте Лелиана, по всей видимости, вытащив из того самого кристалла памяти, однако ни она, ни он не понимали, о каком «возвышении» идёт речь.

В любом случае этот подслушанный разговор показывает безразличность Корифея к своей ученице, её проблемам и желаниям. Неудивительно, что девушка стала так держаться второго магистра, стоило тому только приоткрыть занавес возможностей, которые она получит под его наставничеством, в том числе и человеческое к ней, бывшей рабыне, отношение.

Хромой маг знал всё это, поэтому и предвкушал найти в храме доказательство того, что у Корифея были свои планы на магессу и что он увидел в ней не магический потенциал, которому нельзя дать погибнуть, а удобную для его задумки вещь.

Как раз следующий кристалл не пришлось долго искать: лежал поблизости.

Очнитесь в мире, обреченном на ложь и распад. Очнитесь и узнайте, что светоч мудрости угас. Самсон не справился, но Кальперния готова.

Снова за слишком возвышенной речью — ведь первое порождение тьмы говорил вслух свои мысли, а не паству просвещал — Безумец услышал новые намёки на искомое. Это, конечно, не тот ответ, который нужен, однако теперь можно быть уверенным, что у Корифея действительно есть какие-то планы на рабыню-девчонку. И планы особые, грандиозные, поскольку для потерявшего терпение и сдержанность существа он поразительно долго откладывает «возвышение». По всей видимости, не один год.

Прежде, чем магистр подошёл к следующему кристаллу и его активировал, по округе разнёсся грохот. То ли это разрыв буйствовал, довольствуясь слабостью Завесы вокруг, то ли буйствовал демон, особо сильный, которого выкинуло в реальный мир. И хотя магистра битва во внутреннем дворе не касалась, однако коснулся грохот, который оказался столь сильным, что ещё одна часть потолка не выдержала дополнительного воздействия и полетела на пол смертельными для всех, кто по несчастью мог оказаться под ними, камнями. Дыра в потолке, зиявшая в центре зала, стала ещё больше.

Безумец остановился и внимательно следил за обрушением. В эпицентре он не оказался, поэтому его жизни ничего пока не угрожало, однако он был готов в любой момент сорваться зверем и покинуть опасное место. Но стоило грохоту прекратиться, как он непринуждённо просто продолжил свой путь. Наглядная демонстрация того, что весь потолок находится под угрозой обрушения, его ничуть не беспокоила и не заставила желать поскорее убраться из опасного храма, поскольку раньше маг лазал по эльфийским руинам в ещё более плачевном состоянии, прыгал вороном по перекрытиям разной степени надёжности.

Якорь похищен, а ослабший разум Безумца осквернён ложью нового мира. Я низойду в это Убежище с огнем и гневом и верну его на истинный путь. Посмотрим, что за «героев» породил их век.

Эти слова точно были произнесены Старшим незадолго до нападения на Убежище, когда он и пришёл спасать — как ему казалось — своего сородича, единственного выжившего «кусочка» знакомого ему мира. Но данное событие прогремело уже больше года назад, значит, именно тогда Старший проводил самые активные изыскания в этом храме. Но почему он ушёл из места, которое дарило ему необходимую связь с родным миром? Нашёл, что искал?

Идя за следующим кристаллом, Безумец оказался около стола, обильно заваленного бумагами. Свитков было настолько много, что, по всей видимости, их не стали уничтожать из лени. Здесь кто-то интенсивно в чём-то пытался разобраться. Писал, зачёркивал, ставил заметки, разливал чернила, начинал заново. Судя по наспех осмотренным бумагам, разбирались с каким-то древним заклинанием. Брали фразу и пытались подобрать наиболее подходящий перевод, чтобы не исказить смысл, который вкладывал забытый автор-маг, так или иначе описывая очередную манипуляцию. Пусть описание самого заклинания сомниари не нашёл, но по отрывкам тех фраз и их количеству, которые написаны на древнем диалекте тевене, мог судить о возрасте этого заклинания и его сложности. И это Безумцу не понравилось. Над каким-нибудь тривиальным заклинанием венатори бы не тряслись — и это только теоретический анализ — несколько месяцев, его изучая. А ведь после надо ещё научиться его применять.

Кальперния готовится ступить туда, где обитает печаль, дабы явить ее свету. Не может она знать, что должна сделать, не может понять. Со временем она простит.

Эти слова заставили Безумца даже опешить. Однозначно, он нашёл то, что искал, — подтверждение скрытых мотивов Корифея. Заодно он понял, что задумка самозванца куда сложнее и опаснее, чем ему казалось. Сетий не собирался использовать магессу свойством во время очередного ритуала, хотя это предположение само собой напрашивается, учитывая, что её кровь наиболее близка по силе крови сновидцев. Ходячий кусок лириума удумал сотворить что-то такое неведомое, что даже Кальперния — одна из самых его доверенных лиц — не может понять его задумку, и что-то такое ужасное, что лишь когда-нибудь она сможет простить своего идола.

Но что это может быть? Безумец терялся в догадках и нестерпимо хотел добраться до истины.

«Там, где обитает печаль, — вскоре мужчина зацепился за отдельные слова, подозревая, что фраза неслучайна и речь может идти о чем-то эльфийском, поскольку в их традициях использовать подобные обороты в своих названиях. — Vir'abelasan», — перевёл магистр фразу на эльфийский язык и задумался, пытаясь вспомнить, слышал ли он о чём-то подобном ранее.

И, чтобы не терять времени, погруженный в раздумья сновидец похромал к следующему кристаллу.

Вскоре маг оказался около чёрного монумента, который был высотой до самого потолка, неясной для жителей нынешнего мира формы, и являлся символов Думата, главным место для молитв и поклонения. Именно отсюда жрецы вещали о его величии преклонившей колени пастве, столпившейся на нижнем этаже и не смеющей поднять голову. Сейчас же на нижней части монумента — постаменте — лежал кристалл. Магистру показалось, что Старший умышленно использовал постамент как стол. А ведь раньше, будучи главным вестником воли Древнего Бога в храме Минратоса, даже сам лишь с трепещущей неуверенностью осмеливался прикоснуться к похожему, но ещё более монументальному алтарю.

Неужто остальные не вернулись из Черного Города? Не сохранилось даже наших имен! Нас поносят в легендах. Наши деяния оплеваны. Пишут, что это мы принесли тьму в мир. Мы открыли тьму. Мы проникнулись ею, впустили в свою сущность. Если остальные не вернулись, то уже не вернутся. Я буду один в своей славе.

По всей видимости, это было одно из самых ранних сохранённых его размышлений, даже ещё до Конклава.

Безумец, пока был в Круге Минратоса, находил немало книг, в которых те или иные учёные размышляли о том, что случилось в Золотом Городе. Пожалуй, одной из самых известных таких книг можно считать «Вопросы к Песне» магистра Вибия Агориана. Данный автор, анализируя строчки из Песни Света Андрасте, давал весьма интересные и смелые замечания и мысли, настолько, что Церковь по сей день яростно уничтожает его работы, стоит им в очередной раз просочиться с севера. Именно в этой книге впервые Безумец встретил предположение, что Создатель — это лишь голос доброжелательного духа, и мог даже похвалить коллегу за риск. Однако мнение учёного насчёт магистров, вошедших в Тень, мужчину по-настоящему отвращало. Вибий считал, что жрецами были движимы алчностью, соперничали, так как трон Создателя один, а их — семеро, а на ритуал они вообще пришли под покровом тайны, прикрывались своими титулами, скрывая имена.

Это абсурдно на корню. Как жрецы могли держать в тайне друг от друга имена, когда они были членами Звёздного Синода коллегами и соперниками одновременно? Как они могли соперничать за трон Создателя, когда в их время никакого Создателя и, как следствие, его трона и в помине-то не было, а Золотой город считался обителью Древних Богов? Хромой маг не мог понять, как вроде бы смелый на резонансные предположения коллега оказался слеп в вопросе древнетевинтерских магистров, да ещё и так очернил их.

Другие авторы были схожи в своих противоречивых заявлениях, поэтому Безумец был склонен опираться на слова непосредственного участника тех событий. Пусть ещё со встречи в Убежище мужчина был уверен, что воспоминания Сетия искажены, потому что он говорил о троне Создателя, хотя такого не было и быть не могло в Черном городе. Однако в то, что не Синод создал скверну, а лишь «открыл» и выпустил в мир и что Чёрный город уже был чёрным, верилось охотней.

Даже мысли об этой «тьме» пугали, а стоило мужчине самому постараться вспомнить, что именно они увидели по ту сторону Завесы, так вместо воспоминаний он словно сам погружался в ту самую бездонную тьму, что пугало ещё больше.

Несомненно, то, что сотворили верховные жрецы, никогда не имеет права быть оправдано. Даже страдания, на которые их обрекла скверна, не давая умереть, заставляя годами наблюдать за тем, какой ужас они выпустили в мир, и медленно сводя их с ума беспомощностью, не смоют их греха, поскольку мир страдал ещё больше и страдает до сих пор. Однако считать их главными виновниками — ошибка. Они лишь следовали голосам Древних Богов, как истинные служители своей веры подчинились бессменным наставникам. Можно ли считать, что Боги знали о последствиях, что Первый Мор — не результат ошибки, совершенной во время ритуала, а закономерный исход осознанной задумки? Если да, то даже мысли о Морах и порождениях тьмы не вызывали того первобытного ужаса, как вопрос: какое вообще живое и разумное существо могло желать выпустить в мир столь скверное явление, питавшее необъятную и неутолимую ненависть ко всему живому и разумному?

Так же сомниари не мог не заметить, что Корифей ожидаемо предпринимал попытку поиска остальных жрецов. Услышать, что его поиски не увенчались успехом, Безумец, конечно же, был несказанно рад, поскольку Инквизиция не знает, как справиться-то с одним бывшим магистром — не хватало ещё появления остальных. Вместе с тем мужчина поймал себя на мысли, что испытал сожаление и тоску, словно он сам продолжает пытаться ухватиться за родной мир и наивно верит, что может хоть один жрец, как и он, выжил и сохранил свой разум… или словно что-то чуждое нашёптывало ему эти нелогичные мысли.

На самом деле Инквизиция не знает, как справляться с двумя бывшими магистрами. Вспоминая вопрос Лелианы: а замечал ли он за собой схожих чудес возрождения, — Безумец сам себе хотел ответить, что точно нет, но тут же невольно погружался в сомнения. А что если да? Что если смерть не станет концом его пути? Это… звучит маняще, несомненно. За всю историю Империи сколько магистры положили жизней, сил и ресурсов, чтобы отыскать секрет бессмертия — и не сосчитать. И получить это бессмертие, значит, обмануть законы природы, как это могли древние элвен!

Но Безумец не видел в этом повода для ликования. Он помнил, что бывает, когда кучка магов подчиняет себе природу, — целый народ и мир потом тысячелетиями стелется перед хотелками этой «кучки»! Но мысли о том, какой ценой достаётся это бессмертие, отталкивали ещё больше. Скверна дарит бессмертие, но скверна — это не помощник и даже не инструмент, она — жадный собственник, хозяин, который забирает больше, чем даёт.

Что если все жрецы, когда вернулись из Черного города, были такими же, как и он: заражёнными скверной, с некоторыми дефектами, но в остальном ещё сознательными людьми? Но постепенно скверна разрасталась в них, например, в момент возрождения. Ещё большее поражение ядом — вполне себе ожидаемая плата. Ведь для возрождения нужно другое отравленное скверной тело, но когда процесс победы вторгшейся души и преобразования завершится, куда вся эта лишняя скверна денется? Разумеется, впитается. И цикл будет длиться столетиями, до тех пор, пока разум и воля окончательно не сдадутся перед необъятной ненавистью, и когда-то всё ещё живой человек превратится в обычное порождение тьмы.

Этим можно объяснить, почему Корифей, сохранив пока ещё немалую часть своей былой сущности хотя бы на уровне воспоминаний, способен даже подчинять тела Стражей — существ с настоящей душой, почему архидемоны, являясь разумными лишь отчасти, почти на зверином уровне, не могут одолеть Стражей, и почему тот, кто окончательно теряет разум, не может вселиться даже в другое порождение тьмы. Последним Безумец очень хотел объяснить, почему так и не был найден даже Архитектор, который потерял воспоминания полностью и уже воспринимал себя полноценным порождением тьмы.

Несомненно, Безумец как маг всегда знал свою опасность для мира и даже ответственность, которые обязывают его до последнего издыхания сражаться с демонами за свой разум, и размышления о скверне приводили его к той же решимости: он обязан не допустить для себя участи Синода, даже если это будет стоить ему жизни. На фоне того, на что обрекает живых скверна, смерть покажется справедливым другом.

Впрочем, эта бравада была сейчас не к месту, потому что точного ответа, повторит ли он судьбу Синода, мужчина не мог знать и потому что, даже если да, решение пока не найдено. Однако на волне слишком уж пугающих мыслей сновидец решил проверить себя: раз он ещё может делать такие умозаключения, быть решительным, значит, пока что разум его не искажён, что, понятное дело, успокаивало.

А затем Безумец решительно отбросил очередные сторонние мысли. Сюда он прибыл совсем не за этими страшилками и безысходностью, а значит, нужно просто продолжить поиски.

К разочарованию магистра оказалось, что этот кристалл был последним и других при осмотре залов он не обнаружил. Значит, быстрый доступ к ответам стал ему недоступен. Но перед погружением в монотонное изучение бумаг, небрежно оставленных здесь Венатори, Безумец вспомнил о зале, в котором ещё не был.

Противоположно от входа, в тени главной стелы находилась большая дверь, ведущая в закрытое для обычных прихожан помещение — алтарь. Именно там собирались жрецы для проведения ритуалов в честь своего бога, уединялись в молитвах, а нередко — для тайных собраний, плетения интриг, так как шпиону в этот зал очень проблематично попасть незамеченным. Постаравшись эту дверь открыть, Безумец обнаружил, что она заперта по-иному, чем входная: более замудрённо. Получается, даже оставшиеся охранять храм и отгонять дотошных шпионов венатори, у которых был ключ от входа, не смогли бы попасть в эту зону. Что мужчина посчитал очень интересным.

Но какие бы охранные меры ни были предприняты для защиты от несанкционированного доступа к главному секрету, хромому магу не пришлось их всех взламывать. Потолок от старости и заброшенности зиял в дырах и над алтарём. Так что Безумцу не составило никакого труда, обернувшись вороном, вылететь через дыру в потолке центрального зала и залететь в запертый. Мужчина мог в очередной раз убедиться, насколько магия оборотня укоренилась в сознании тедасцев как исключительно хасиндская, дикарская магия, раз даже венатори не предприняли защиту от подобных тактических изысков.

В запертом помещении Безумец стал свидетелем самого интересного, что только мог найти в старом храме. Он ожидал, в лучшем случае, найти ещё кристалл памяти, а получил то, что взбудоражило его пытливый ум.

Помещение лишено источников света, однако здесь не было темно, потому что таинственный магический свет отражался от потемневших стен и создавал чарующее мерцание. Источником этого света был голубой купол, сооружённый на окаймлённой древнетевинтерской монолитной плите, которая являлась местом для жертвоприношений при кровавых ритуалах. Опустившись в самом дальнем углу зала, Безумец начал с любопытством изучать находку. Сразу подходить близко к неизвестной магии он благоразумно не решился. Только лишь тогда, когда он убедился, что этот купол не защищает содержимое от вторженцев, а, наоборот, сдерживает, мужчина позволил себе приблизиться.

«Содержимым» был человек, без движения сидящий на алтаре. Чем сомниари становился ближе, тем отчётливее был этот силуэт. Мантия из вирантиумской парчи выдавала в нём состоятельного тевинтерца, а сильно морщинистое лицо — старика. Он был страшно истощённо, сидел поникшим без сил, казался неживой куклой, поднятым отчаянным некромантом трупом, и только еле видимые движения, дыхание выдавали в нём жизнь. Он даже не заметил в зале постороннего.

Вскоре Безумец оказался около алтаря. Его не заметили, и, пользуясь этим, мужчина не торопил события и спокойно изучал магию. Заклинание он классифицировал как сдерживающее, но это только общее его назначение. Из чего оно именно состоит и как работает, даже он, сновидец, не мог пока сказать — слишком много и сложно вились потоки в куполе.

В итоге решив, что сторонним наблюдателем догадки он будет строить слишком долго, мужчина подошёл совсем близко и протянул руку к магической материи. Он её не касался: это совсем уже опрометчиво, но и такой близости было достаточно, чтобы купол пришёл в движение, начал рябить, краснеть. Следом заволновалась Тень, а сидящий пленник вздрогнул, поражённый болью. Стало понятно, что стоит кому-то нарушить целостность купола, так эта магия тут же убьёт старика, поэтому Безумец тут же спешно убрал руку. Только так купол перестал рябить и вернулся к спокойному голубоватому свечению.

Подобная реакция заклинания лишь ещё больше задорила его интерес, поскольку получается, что оно было настроено не только на сдерживание, но и на предотвращение побега, любое: как изнутри, так и извне. Магистру не терпелось узнать, что это нагромождение ещё умеет.

Заодно магия, до боли поразившая старика, вернула его в реальность, дала понять, что он не один. Сначала маг слегка приподнял голову, убедился в своей догадке и в том, что перед ним стоит чей-то силуэт, потом он готов был вновь поникнуть, не ожидая каких-то сюрпризов от своего тюремщика. Но, на мгновение задержав взгляд на силуэте, старик уже с изумлением для себя осознал, что перед ним незнакомец, поэтому, наоборот, поспешил в меру своих сил поднять голову, чтобы осмотреть тёмную фигуру с тростью в руке. Безумца из-за тёмного плаща и капюшона также тяжело было осмотреть, однако старику увиденного хватило сполна. В его потухших, сломленных глазах, что показались из-под капюшона, даже блеснули интерес и надежда.

— Кто вы? — не размениваясь на любезности и формальности, сновидец спросил наиболее скупо и беспристрастно.

Пленник вздохнул, выразив или усталость, или ворчливое нежелание отвечать. Но в любом случае сдерживающему заклинанию это не понравилось, и купол тут же покраснел, но не как до этого в том месте, к которому приблизилась рука сновидца, а полностью. Лицо пленника тут же искривилось в гримасе боли, раздался его стон. На этот раз купол наказал его куда сильнее, чем от близости постороннего, и не закричал он лишь из-за собственного бессилия.

— Магистром Эрастенесом зовусь. Учёный. Лучший специалист по Древним Богам во всем Минратосе… нет, во всём Тевинтере, ох… Когда-то. А сейчас — руина, золочённая оболочка, кою покинула бабочка, — еле слышно прохрипел пленник, облизывая потрескавшиеся, а теперь незначительно кровоточащие губы, но это ему не помогло, потому что во всем его организме влаги осталось не больше.

Безумец внимательно следил за стариком, поэтому мимо него ничего не прошло: ни реакция заклинания, ни странность речи. На свой вопрос он не ждал столь прямого ответа, тем более от гордого магистра, но очевидно, такая его покладистость неспроста. Значит, этот оберег не только удерживает магистра в ловушке, но и заставляет либо отвечать на любой вопрос, либо вообще говорить только правду.

Безумец знал, что за магистр перед ним: наставник одного молодого вора и бывший хозяин Кальпернии, о котором последняя наговорила предостаточно нелестного.

— Вы были похищены Венатори?

— Нет. Покорный слуга, тень, безмолвная, ползущая следом Его величию… — снова купол покраснел, а истощённого старика чуть ли не пополам от боли скрутило. Видимо, заклинание посчитало, что в его словах было недостаточно искренности. — Он пришёл в ночь, я думал: за реликвиями, рукописями, знаниями, но он забрал её, мою верную рабыню. Она последовала покорно, не мог я этого предсказать. Надлежало и мне уподобиться, преклониться.

Безумец только усмехнулся, подтверждая своё давнее заявление, что Эрастенес с его другом, Анодатом, никакие не учёный. Павлины — да, но не учёные. Старик даже не видел в девушке, у которой есть потенциал стать самым сильным магом-лаэтаном, мага, лишь — безынтересного раба. Иначе бы не удивлялся, почему вроде бы верная рабыня его тут же бросила, когда к ней обратился Старший, увидевший в ней талант и взявшийся его раскрыть хотя бы на словах.

— В таком случае, если ваша служба была добровольной, зачем вас заключили в эту ловушку?

— Не ловушка — оковы. Лишающие воли. Свободы. Поручено мне было их изучить. Пролить свет на творение предков. Это работа была лучшей, коих касался я… — вдруг снова старый маг взвыл и заскулил. Видимо, заклинанию не понравилось и то, что магистр ушёл от ответа в ностальгические брюзжания. — Но мои оковы — лишь проба. Её же будут шедевром.

Теперь Безумец был уверен, что именно этот магистр — автор беспорядка на столе из множества черновиков, и именно он является, как писала ему в отчёте Лелиана, учёным, которого отправили в храм. Значит, он изучал это сдерживающее заклинание, переводил и разрабатывал методику его использования, а когда он закончил, Корифей сделал из творца первого подопытного его же творения. Хотел сновидец сказать, что это был весьма расточительный поступок, однако признал, что он ожидаем. Раз Старший так тщательно прячет от Кальпернии этот храм, то он и не выпустит из него никого. А так зато сразу двух зайцев убил: и свидетеля своих планов заткнул, и заклинание испытал.

— Её? — тут же зацепился магистр за намёк, что это заклинание было изначально предназначено для девушки.

— Ради Кальпернии погублен я. Надлежит ей стать сосудом ради спасения Тевинтера.

— Что должен вместить «сосуд»?

— Того мне неизвестно… — признался Эрастенес, но новый магический разряд, прошедший по телу, заставил его в панике искать ответ хотя бы в виде предположений. — Сила… Сила должны быть. Сила, подобная силе Уртемиэля, восставшего из пламени. Но сосуд не может иметь силы воли, свободы. Сосуд не должен лгать. Её сдержат, наденут оковы. Железом обуздают молнию. Не ведает она…

Если Корифей не поделился своими планами даже с подчинённым, от которого всё равно намеревался избавиться, значит, он задумал что-то невообразимое. Изначально Безумец подумал, что речь может идти о насильной одержимости духом, каким-нибудь древним духом мудрости, однако в таком случае это не приблизит её к «силе, подобной силе Уртемиэля». Значит, задумка Сетия ещё более безумная, опасная, и, вероятно, связанная с наследием Элвенана — если догадка магистра об эльфийском названии озвученного места правдива.

От очередного профилактического магического удара голова старого магистра неподъёмным грузом повисла на плечах, он затих, с трудом приходя в себя после особо сильного истязания. Безумец дал ему время, а сам осмотрелся. Зал был почти полностью пустым, что говорило о желании Сетия сделать его недоступным ни для кого полностью. Однако около алтаря лежало несколько свитков — их-то мужчина и взялся изучать.

И как вскоре магистр с радостью выяснил, это то, что он и искал в храме, — анализ Эрастенесом сдерживающего заклинания. Разбросанные наброски он видел во внешнем зале, однако здесь анализ был написан целиком. Эти свитки вместе с основным, в котором и расписаны манипуляции для призыва заклинания, магистр передал Корифею, как итог своей работы. И Старший, довольный этой работой, незамедлительно испытал заклинание, а затем храм покинул вместе с самым важным свитком, а остальные так и бросил там, где их получил. Рассуждения старика ему были без надобности. Зато Безумец был очень доволен находкой — если Кальперния это прочтёт, то сразу поймёт, каким образом идол хочет её использовать, а знакомый почерк своего бывшего господина не даст ей подумать, что сновидец собирался её обманывать.

Довольный, что он получил искомое и что его путь до храма был не зря, мужчина тут же начал бережно укладывать свитки в свой вещмешок.

— Зажги лампу, Кальперния. Здесь так темно.

Безумец еле-еле расслышал болезненный шёпот магистра. На фоне этих слов, отразивших его всплывшие в голове воспоминания, и общей во многом странной речи можно говорить о беззащитном безумии Эрастенеса, к которому его ведёт ужасная магия.

И эта магия… воистину удивила хромого мага. Теперь, имея на руках записи учёного, он приблизился к пониманию структуры заклинания и мог сказать, что это одно из самых сложных чар, которых он только видел воочию за свою жизнь. А видел он достаточно. Заклинание, изначально принятое им хоть за сильное, но весьма примитивное сдерживающее, раскрылось с неожиданной стороны. Это комбинирующее заклинание трёх школ! Духовной магией был создан сам видимый купол, напрямую подпитываемый из Тени, который настроен на то, что б не допустить выживаемости «содержимого», если целостность его будет нарушена. Энтропия оказывала незримое воздействие, именно она отлавливала в разуме жертвы признаки лжи, противления и давала куполу команду на порождение молниевых искр в наказание. Также она усиливала воздействие этих искр, чтобы жгло не только тело, а, казалось, выжигало душу. Ещё Безумец увидел полноценное применение возможностей созидательной магии, которую не так часто можно встретить в комбинациях. Старик просидел здесь бессчётное количество дней без пищи, воды и настоящего сна. Фактически он уже труп, и только очень сильная лечебная магия поддерживает в нём подобие жизни, не даёт разуму покинуть одряхлевшее тело. Не зря он выглядит как неварранская мумия, вытащенная на праздник из гробницы своими родственниками: иссохший, истощённый и обессиленный. Наверняка если заклинание прекратит своё действие, то старик тут же рассыплется в пыль. Данные чары даже сильнее тех, которые применили на мальчике-сновидце, найденным и освобождённым Безумцем при совместной операции двух магистров в Минратосе.

Но нет, это ещё не всё! Немного подумав, Безумец решил, что искры, которые поражают жертву, — не концентрированная духовная магия, а полноценная молния. Разряды действуют на всё тело, вызывают судороги, сбивают дыхание, учащают сердцебиение, также на руках магистра виднеются повреждения кожных покровов, почти обугленность, что случается при сильном поражении этим видом магии. Видно, что он пытался какое-то время сопротивляться, противостоять собственному творению до тех пор, пока оно его не сломило. И такая магия может относиться только к стихийной — уже четвёртой по счёту — школе.

И вся эта монструозная конструкция, ещё более идеальная, должна быть по плану Старшего применена на девушке, чтобы её сломить, лишить воли, личности, сделать удобным инструментом. Теперь понятна такая секретность и безжалостность при избавлении от свидетелей: если о его задумке станет известно, то передумает не только Кальперния, а и другие венатори, которым собственная жизнь покажется ценнее целей их организации. Ведь если их идол настолько безумен в своём фанатизме, что без сомнений пустит в расход преданного командира, то чего им, обычным подчинённым, ожидать?

Злила ли Безумца правда о том, как Корифей решил использовать потенциал магессы? Нет, поскольку изначально не ждал от Сетия чудес альтруизма, хотя и верил, что он частично обременил себя ответственностью перед названной ученицей. Но сегодня сомниари убедился, что эта вера была напрасна. Хотя и это неудивительно, ведь Сетий верховный жрец, поэтому некогда ему было обременять себя преподавательскими обязанностями, и он был относительно молод, чтобы уже задумываться о преемнике. А сама правда шла ему только на руку, и с помощью неё теперь он мог переубедить поддавшуюся дурному влиянию ученицу.

Эрастенес был бы не против проследить за действиями гостя, разбавившего его существование в полуживом одиночестве, да только не было у него сил даже на поворот головы, а уж тем более туловища. И кожа его была настолько сухой, что любое неосторожное движение способно заставить её треснуть и начать кровоточить. Зато, когда, закончив со складированием важных улик, довольный сновидец вернулся обратно к ритуальному камню, то сразу стал предметом изучения тусклых глаз из-под капюшона. Но Безумца это не волновало, поскольку он не менее увлечённо смотрел на мерцающий голубой купол.

Это заклинание магистр едва ли бы решился создать сам, даже если бы у него на руках оказался оригинал записей древнего мастера — слишком уж ему не нравилась монструозность такой магии, затрагивающая почти все школы. Подобные чары сложно призвать правильно, без изъянов. Не зря магистр при их недолгом разговоре так часто провоцировал заклинание даже тогда, когда, казалось бы, он открыто не лгал. И это только видимый недостаток магии — очевидно, и в других аспектах она не доведена до ума.

Когда-то давно последним приказом старого жреца Думата стало то, что преемник прежде, чем вступить в свою должность, должен пройти дополнительное обучение у его ученика, несостоявшегося претендента на столь высокий титул. Безумец не знал, чего его наставник на смертном одре добивался: хотел ли он унизить следующего жреца, зная, что его ученика по силе едва ли кто-то из претендентов способен обойти, хотел ли напоследок показать ученику, каких недостойных, по мнению старика, интриганов придётся титуловать из-за его безумного упрямства, а может, это просто была его старческая шутка. Но унизить преемника получилось да и пошутить — тоже, смеялись потом всем Синодом, поскольку, когда победитель в борьбе за духовный сан определился, выяснилось, что ученик оказался старше своего учителя. Это и сделало отношения между Безумцем и Сетием весьма натянутыми. Магистр тогда даже посчитал, что от него захотят избавиться. Но, к удивлению, следующий жрец Думата оказался весьма благоразумен. Он решил, что лучше немного потерпеть позорный статус великовозрастного ученика, чем запятнать свою репутацию на радость соперникам, мол, вот он не отнёсся с почтением к последней воле своего предшественника, и что хромой маг слишком много знает о подноготной жречества, ритуалах и при этом абсолютно аполитичен, чтобы от него избавляться и подставляться под удар менее проверенного приближенного. Безумец также бы не сказал, что такое наставничество стало для него опытом, о котором приятно вспомнить, однако он не отрицал, что польза всё же была — он узнал, что собой представляет будущий Проводник Хора как маг. И например, поэтому сейчас мужчина мог с уверенностью сказать, что Сетию не под силу было бы сотворить такое сложное заклинание. Да и не интересовала его никогда подобного рода магия, ведь жрец Думата — не учёный, а интриган и прекрасный оратор, а отсутствие богатого магического образования он сполна компенсировал своим влиянием.

В итоге Безумца больше самого заклинания интересовал вопрос: как Корифей, тем более в нынешнем своём состоянии, когда от человека, которым он когда-то был, фактически остались лишь обрывки искажённых воспоминаний, смог это заклинание создать? Даже если ему помогали магистры-мастера всех четырёх школ, то нужны знания, чтобы их магию собрать в единый цельный поток, в котором бы каждая школа исполняла конкретно свои обязанности и не лезла к другим. А таких углублённых научных знаний у Сетия никогда и не было. Скверна тоже не могла дать ему нужных сил, поскольку она, как Безумец понял со слов Стражей, является фактически антиподом Тени, и порождения тьмы не могут использовать магию, как маги, лишь самые сильные или старые из них — в каком-то искажённом и урезанном виде. Методом исключения получается, что единственным источником его новых сил может быть только эльфийская сфера.

Все эти выводы в очередной раз натолкнули мужчину на мысль, что Корифей заполучил себе Somnoborium — сосуд снов. Если верить легендам, древние сновидцы использовали такие сосуды, чтобы сохранять туда всевозможные знания. Это позволяло не запоминать и не учить заклинания, а использовать по мере необходимости, вытаскивая их из памяти «шара». Это не говорило об их лени, как в случае магов Венатори, которые в специальных зачарованных книгах — ещё одних блеклых аналогах шедевров прошлого — хранят заклинания, а скорее о том, что они просто физически не могли запомнить весь тот объем информации, который необходим, чтобы на равных противостоять своим соперникам. Если раньше сновидцы были сильнее, значит, и требований к ним гораздо больше. Эльфийские сновидцы — изначальные создатели этих артефактов — использовали сферы с той же целью и ещё охотней, ведь им надо было как-то запомнить знания за тысячелетия своей жизни. Однако всё это было у настолько «древних» сновидцев, что даже во времена Безумца факты использования сосудов снов сохранились лишь на фресках и в легендах.

Как бы хромой маг с учёным скепсисом ни подходил к легендам, однако сейчас он наблюдал то, что им вполне соответствует. И мужчине точно стало ревностно, что такой кладезь даже не древнетевинтерских, а наверняка древнеэльфийских знаний попал в лапы ходячему куску лириума.

— Когда причина посещения тобой этого места, вновь забытого, как то и продолжалось столетиями, найдётся, прошу нарушь оболочку моей темницы. Коснись света, погубившего меня. Опасности нет, оберегу лишь приказано сдержать, но не противиться. И боль уйдёт. Творение рассыплется, будет отпущено вольным потоком Тени. Стану я пылью и светом. И… свободен… — старик взмолился.

Эрастенес хрипел, кряхтел, лишь бы произнести свою просьбу чётко, не шёпотом, лишь бы быть услышанным. Он посмотрел на магистра. Седые волосы паклей закрывали часть лица, но не мешали видеть его лишённых жизни глаз. Проступили бы и слёзы, если бы его скрюченное тело не было обезвожено. Всё это время он думал, является ли вторженец фанатиком Корифея. В конце концов он решил, что нет, и тогда в его тусклых глазах вспыхнула единственная искра — надежда, что неизвестный маг, подарит ему столь желанную и долгожданную смерть, олицетворение для него свободы от нескончаемых мучений.

Выдернутый таким обращением из своих размышлений Безумец глянул на коллегу. Конечно, он собирался исполнить просьбу старика, поскольку не нужен ему свидетель. Внешность хромого магистра далеко не тривиальная, так что прибывшие сюда на сообщение о разрыве приближенные Корифея — а то и он сам — быстро догадаются по описанию от забывшего про ложь, кто проник в храм и что он узнал.

Мужчина слишком маняще близко стоял к физическому воплощению заклинания. Ему было достаточно протянуть руку, и замученный пленник получил бы желаемую свободу. Однако Безумец этого не сделал, а словно дразня, наоборот, отошёл в сторону.

Перед ним был тевинтерский учёный, как он сам говорит, лучший специалист по Древним Богам, который, по воле судьбы, беспомощен перед любым, кто жаждет от него ответов. И, разумеется, Безумец не собирался упускать возможность и не исполнит просьбу, пока Эрастенес не поведает всё, что за свою жизнь изучил. И неважно, есть у него на то силы или нет. К счастью, времени и бумаг для записи у сновидца было в достатке.

Долго планируемая Инквизицией операция по штурму неприступной крепости Адамант увенчалась успехом. Сам штурм прошёл даже легче предполагаемого: часть Стражей, сохранивших разум, сдалась добровольно, остальные же вместе с демонами оказали весьма вялое сопротивление, так как с гибелью Кошмара потеряли единство, хозяина, способного их скоординировать. По окончанию битвы все Стражи юга перешли под юрисдикцию Совета — это был единственный способ им избежать изгнания из Орлея, а, возможно, и Ферелдена, и Вольной Марки. Ведь общественность буквально всколыхнулась, когда стало известно, что Орден добровольно пошёл на безумную авантюру, а в итоге предал свои же догмы и примкнул к армии порождения тьмы. Правители многих стран скорее предпочтут избавиться от моролюбов на своей территории, раз они настолько пользуются тем, что их на правах борцов с Морами никто не контролирует и у них слишком уж развязаны руки. И Инквизиция стала последним гарантом, что повторения подобного не произойдёт. Как говорят, у неё теперь было столько власти, что Совет вскоре после штурма отправил в Вейсхаупт своего посыльного с требованием Первому Стражу лично прибыть в Скайхолд и принять активное участие в обсуждении дальнейшей судьбы ордена. Если главенство Серых Стражей не пошевелится уже сейчас, то с большой вероятностью, когда Инквизиция потеряет своё влияние или будет распущена, их изгонят не только из южных стран. Судьба Долов является прекрасным и поучительным примером, что Тедас не прощает тех, кто не пришёл на помощь в час нужды, а то и вовсе помог врагу всего мира. Старший напрямую же Стражей не заставлял опускаться до кровавых ритуалов и почти насильное обращение своих сослуживцев в демонов — он лишь показал им возможность да припугнул.

В остальном Инквизиция добилась того, чего хотела, и приступила к активному теснению сил врага, получая активную поддержку от правителей всех стран мира. Конечно, на организацию смотрят с опасением, никто не будет желать её существования, когда главное зло будет побеждено, но пока Совету и его людям разрешалось многое: от ввода войск на чужие территории, до разных шпионских и разыскных запросов.

Вот, как пример, недавно советники получили приглашение на бал, проводимый в Зимнем Дворце Халамширала, где властные политики намереваются, наконец, решить вопрос с гражданской войной в Орлее. Несомненно императрица Селина, отсылая это приглашение, преследовала свои цели, но и у Инквизиции были свои. Давно у Совета были подозрения в организации Венатори покушения на императрицу для окончательного погружения самой сильной на данный момент страны Тедаса в анархический хаос и дворцовые перевороты, что будет равноценно погружению в тот же хаос всего юга. Сейчас такой шаг со стороны Старшего наиболее вероятен. Венатори так полноценно и не восполнили ряды красных храмовников после гибели большей части их армии под лавиной в Убежище, а теперь ещё они потеряли и армию демонов, из-за чего силы Инквизиции начали их повсюду теснить. Чтобы снова взять инициативу, Корифею нужен хаос. И убийство императрицы на балу, на котором должен был решиться вопрос о мире, на глазах всего двора этот хаос прекрасно спровоцирует.

Совету было на руку получить приглашение на бал в качестве наблюдателей-миротворцев — самим не пришлось придумывать, как бы туда официально попасть.

И вот за несколько дней до бала, к которому тщательно готовилась вся знать Орлее, штурмуя салоны портных и ювелиров, главные лица Инквизиции также прибыли в Халамширал. Чтобы отдельно подчеркнуть их значимость и выразить почтение, советникам и их свите по велению Селины даже выделили целую резиденцию недалеко от города. Излишнее внимание и, разумеется, небескорыстная любезность некоторым советниками особо претили, однако делать им было нечего. Был бы у них Инквизитор, то всё внимание было бы приковано в первую очередь к нему, а советники бы вольготно скрылись в его тени и могли быть куда более свободны в своих действиях. Однако без него они все в равной степени попадали под оценку. И как бы Каллену или Кассандре ни хотелось выразить безразличие к мнению каких-то орлесианских аристократиков, но Жозефина неусыпно продолжала твердить, что публичное мнение о каждом из них прямо влияет на репутацию всей Инквизиции.

Несмотря на богатое убранство резиденции, пестрящего помпезностью и статусностью, советники были редкими посетителями собственных гостевых комнат. Каллен и Кассандра большую часть времени проводили во дворе, среди своих людей, оправдывая это желанием проследить за подготовкой солдат. Так-то это правда, ведь не успей они отдохнуть после завершения одной важнейшей операции, как теперь начата ещё одна, не менее важная, неудачу в которой они всеми силами обязаны не допустить. Но и, разумеется, им двоим просто не нравились давящие стены золотой клетки, в которой грязи, алчности и смертей произошло столько, что не каждое поле битвы сможет похвастаться таким трупным душком. У Жозефины вообще не было времени, чтобы присесть. Перед предстоящим важнейшим балом Леди Посол небывало суетилась, следила, чтобы всё было подготовлено, чтобы ни на одном пошитом камзоле не выскочила лишняя ниточка или складочка, не переставала диктовать соратникам нормы поведения в орлесианской Игре — женщина взяла на себя всю ответственность за то, в каком свете предстанет Инквизиция перед знатью. А предстать она должна безукоризненно, чтобы этот бал вошёл в историю, как очередной триумф борцов с ложным богом, а не их позорнейшим поражением. А Лелиана, будучи сама бардом, прекрасно понимала, что среди слуг, снующих по резиденции, шпионов может быть не меньше, чем на любом балу — слишком уж многим интересно разузнать планы Инквизиции или просто насобирать интересных сплетен. И это не только к венатори относится. Поэтому сенешаль предпочла перебраться в конюшню и оборудовать там себе закуток для беседы с агентами. В компании лошадей легче сохранить свои секреты, чем в неизвестном, чужом здании, переполненном юркими, незаметными слугами. Да и компания животных, как и в воронятне в Скайхолде, на чердаке ротонды, помогала ей лучше сосредоточиться, поскольку если штурм Адаманта зависел от стратегических и военных умений командора, то в Зимнем Дворце успех в досрочном нахождении убийцы — от шпионов Канцлера и её умения организовать их работу и взаимодействие.

Сегодня, в одних из таких подготовительных дней, в тайном закутке конюшни Сестра Соловей без перерыва продолжала работу. Опершись о стол руками, она изучала отчёты своих агентов, всё обдумывала и хмурилась от тяжести этих мыслей. За её спиной стоял Настоятель — спрятавшийся под тёмным капюшоном мужчина, один из самых доверенных агентов Леди Соловья — и периодически давал скупые комментарии, участвуя в планировании.

Вдруг накалившуюся из-за сложности обсуждения обстановку разбавили громкое хлопанье крыльев и стук когтей о дерево. Лелиана отвлеклась, тут же подняла голову и позволила себе усмехнуться. На перегородке, отделяющей закуток от основной конюшни, угнездился чёрный ворон и смотрел сверху любопытными чёрными глазами-бусинками то ли на неё, то ли на бумаги, разложенные на столе. При виде птицы агент невольно напрягся. Вороны слишком уж вредные животные и если кого-то чудесным образом и слушаются, то только свою хозяйку. Настоятель прекрасно знает о жалобах агентов, как очередной ворон их клюнет, упрямо не позволит к себе привязать послание, но стоит Канцлеру появиться, то тот сразу утихает, летит к ней ластиться и жаловаться, что якобы его обижают. Этим особенно прославился барон Клевак — самый умный, крупный и самый вредный питомец. А так как Настоятель увидел ворона более крупного, то ожидаемо заподозрил в нём даже ещё большую вредину. Уж клюнет-то он точно больнее.

Когда ворона заметили, он, забавно перебирая лапами и стуча когтями по доске, перебрался к ним поближе, раз нетерпеливо взмахнул крыльями, а затем по-вороньи мерзким низким загробным голосом громко гаркнул. Лелиана правильно приняла это за желание гостя побеседовать с ней прямо сейчас, зато вот агент даже вздрогнул и сделал шаг в другую сторону от птицы. Сенешаль реакцию мужчины заметила и снова усмехнулась. Те самые жалобы и сплетни о том, что такая покорность и преданность питомцев ей точно завязана на магии крови, были прекрасно женщине известны, но они её только забавляли.

Но больше нервировать шпиона Канцлер не стала и отпустила его, сказав, что продолжат обсуждение они позже. Настоятель перечить и не подумал, тут же поклонился и резво поспешил скрыться.

Когда в конюшне не осталось свидетелей, ворон слетел с деревянной перекладины на пол, возвращая себе родное тело.

Лелиана не поспешила сложить все отчёты, поскольку не видела смысла скрывать что-то от мага, который первым и предоставил ещё тогда, в день разрушения Убежища, им информацию о возможном покушении на императрицу. Она только, не скрывая интереса, посмотрела на гостя: уж больно лицо мужчины было довольным. Женщина отметила, что точно никогда не видела его в столь приподнятом настроении, и оно ей нравилось, позволило отвлечься от тяжести планирования скорой операции.

— Могу ли я узнать причину вашего появления, магистр Фауст? «Просто мимо пролетал» не считается, — спросила Канцлера. Её слова соответствовали её настроению.

— Пришлось сильно отклониться от изначального пути, поэтому едва ли можно назвать моё появление «мимолётным», — улыбнулся сновидец в ответ. — По возвращению из храма Думата до меня дошли слухи, что Инквизиция в полном составе будет присутствовать на императорском балу Орлея и по совместительству мирных переговорах. Мне захотелось стать свидетелем очередной вашей победы.

— Вы торопите события, — хмыкнула Лелиана, считая, что мужчина слишком просто мыслит. Истина не имеет ничего общего с «пришли, увидели, победили», и на самом деле всё зависит только от действий их самих: допустит Канцлер ошибку в расчётах и никакой победы им не видать.

— Однако после штурма крепости Стражей, ваши деяния и победы в мире стали обсуждать ещё более часто. Так что я позволю себе заранее говорить о вашей победе, хотя бы потому что никто кроме вас, леди Лелиана, на это не способен, — вместе с лестными словами Безумец также совершил лёгкий поклон, даже слишком изящный, учитывая его проблемы с ногами.

— Я не являюсь Инквизитором, чтобы мои заслуги выделять обособленно от заслуг всего Совета, — пропустив комплимент, Сестра Соловей хмуро в очередной раз исправила мужчину.

Но это не стало началом новой дискуссии, потому что как Безумец вновь пропустил мимо ушей её исправление, так и она не собиралась рассматривать свои заслуги отдельно от коллег.

— По всей видимости, в храме Думата вы нашли то, что искали? — тут же сменила тему Канцлер. Слишком уж довольное лицо мага ещё больше подстёгивало её желать как можно скорее всё узнать.

— Именно так. И даже более того, — словно специально поддев интерес Канцлера, Безумец нарочито неспешно снял со спины вещмешок и достал из него свиток.

Лелиана после томного ожидания тут же жадно схватила свиток, стоило мужчине его только протянуть, хотя должную осторожность она проявила, заподозрив, что перед ней тевинтерская бумага — легковоспламеняющийся из-за магической пропитки материал. Но стоило его раскрыть с желанием всё изучить, как её встретило лишь разочарование, поскольку написан текст был на незнакомом ей языке. Подняв с недоумением взгляд, Соловей наткнулась на ещё более довольное, чем раньше, лицо мужчины, говорящее о том, что он такой забавной реакции и желал, специально не предупредил, что записи были составлены на тевинтерском языке. Нахмурившись, женщина обязательно решила ему это мстительно припомнить, но позже, а пока она как ни в чем не бывало скрутила свиток и вернула его сомниари.

— Что это?

— Анализ древнего заклинания магистром Эрастенесом — учёным, который по данным из предоставленного вами отчёта и был направлен в храм, — любезно объяснил Безумец, вновь пряча самый важный свиток в сумку. — Комбинированное заклинание сдерживания, одно из самых сложных, которые мне когда-либо встречались. Под его воздействием невозможно лгать, а попытки противления жестоко караются. Магистр Эрастенес стал первой его жертвой в качестве пробы, однако полноценная его версия будет предназначаться для магистрессы Кальпернии.

— Это как-то связано с «возвышением», которое Старший ей обещает? — слушая мужчину, тайный канцлер была предельно серьёзна.

— Напрямую. Сетий планирует сделать магессу «сосудом». Вместилищем силы — по мнению магистра Эрастенеса.

— А затем пленить заклинанием, чтобы использовать как инструмент этой «силы», — о дальнейшем плане Старшего догадалась Лелиана сама. — И этим свитком вы хотите заставить девушку усомниться в своей верности Корифею?

— Именно так. План Сетия она сочтёт предательством — и точно откажется от службы ему, что спасёт её жизнь. Она слишком талантливый маг, чтобы позволить ей стать жертвой собственных заблуждений.

— Нам известна её излишняя преданность революционным идеям Старшего, поэтому она может продолжить его задумку самостоятельно, стать ещё одним нашим противником, — постаралась Канцлер образумить слишком уж, по её мнению, замечтавшегося мага.

— Не станет, — вдруг слишком уверенно произнёс Безумец.

Лелиана пронзительно глянула на собеседника, подозревая, что у магистра были какие-то особые планы, поэтому он настолько упорно хочет переубедить командира магов Венатори. Лично она бы предпочла от угрозы просто избавиться, поскольку так наверняка можно было решить проблему с «сосудом» да и опасностью самой магессы — слишком уж сильного и неконтролируемого мага, поддавшегося влиянию Корифея. Но не сумев сразу взглядом мужчину пронять, бард решила смириться, уверенная: чего бы там упрямый магистр ни удумал, она его не переубедит всё равно. В конце концов задумка сновидца гарантирует, что девчонка-рабыня откажется от своего ложного бога — а это то, что Инквизиции было нужно. А уж как он это будет делать и для чего — дело десятое. Если ещё и Каллена будет ждать успех в сборе информации против Самсона, к которому у командора была личная неприязнь, то в итоге Старший вообще останется без своих преданных командиров.

Лелиана решила лучше своё внимание отдать самим планам Старшего. Если уж для удержания вместилища он выбрал столь опасную магию, способную удивить даже древнетевинтерского мага, то сложно сказать, насколько опасным является само содержимое. Это точно станет следующей её работой, когда они покончат с балом и угрозой жизни Селины.

— Тот магистр всё ещё в храме? Мне бы хотелось лично его допросить.

— Перед уходом мне надлежало освободить магистра Эрастенеса из сдерживающих оков, дабы моё появление в храме так и осталось незамеченным. Также подступы в храм теперь ещё более опасны — открылся разрыв.

— Вновь скажете, что разрыв в эльфинаже — не ваших рук дело? — хмыкнула Лелиана, продолжая считая, что виновником разрыва и хаоса в эльфинаже Денерима был как раз магистр, даже если он утверждает обратное.

— На этот раз — моих. Это был эксперимент и одновременно отвлекающий манёвр для находившихся в храме венатори. Обе цели были мной благополучно достигнуты, — спокойно ответил Безумец, ничуть не волнуясь из-за намёков Канцлера. Никто его вину в стольких смертях в эльфинаже всё равно не докажет.

Лелиане в общем не понравилось то, что мужчина сказал. Она даже заметно разочаровалась, что он сделал всё так грязно и неаккуратно, и теперь из-за его недогадливости ей не достанутся главные свидетельства, которые были в храме. И своё негодование она уже хотела выразить вслух, но как вдруг мужчина подошёл к столу, поставил на него свой вещмешок и начал вытаскивать — почти вываливать — из него свитки.

Прежде, чем взять первый свиток, женщина с подозрением посмотрела на мага, теперь ожидая от него схожей шутки, что все записи были на тевене. Но глаза мужчины не сияли задором, а скорее гордостью и самовосхвалением, мол, он очень даже догадливый и заранее подумал, что Канцлеру захочется взглянуть на то, что видел он. Это позволило Соловью всё же поддаться любопытству.

— Здесь находится ведённый мной протокол нашей с магистром Эрастенесом беседы, а также ещё несколько, по моему мнению, любопытных записей, — довольный собой объяснился Безумец, пока Лелиана, быстро пробегая глазами по одному свитку, брала другой.

Этого спешного изучения хватило, чтобы образ сомниари обелился в её глазах, и она даже похвалила его за такую дотошность. Канцлер всё равно отправит своих людей в храм, но отныне им необязательно будет торопиться и чуть ли не грудью падать на ловушки, чтобы их разминировать — теперь в успехах их вылазки нет столь острой необходимости.

Канцлеру нужно было время, чтобы разобраться с бумагами, и Безумец ей это время предоставил, любезно отойдя в сторону, ожидая.

Когда Лелиана закончила и привела порядок на столе, то снова повернулась к гостю, но уже с сильным желанием кое-что предложить.

— Ваше появление, господин Фауст, стало весьма кстати. Прошу окажите мне услугу: поприсутствуйте в Зимнем Дворце во время бала в качестве наблюдателя.

Безумец пусть и был заинтригован просьбой от Соловья, однако её содержимое ему не понравилось.

— Вам должно быть известно, госпожа Лелиана, что я совсем не ценитель официоза императорских балов, тем более мне претит участие в орлесианской «Игре».

— Ваше участие и не подразумевается. Просто будьте поблизости на случай, если венатори решат прибегнуть к созданию разрыва или использованию иной сложной магии.

— Я вам говорил, что создать разрыв не так просто…

— Вы также говорили и о себе, однако по прошествии года вполне способны спровоцировать порождение разрыва без видимых последствий для себя, — упрямо настояла на своих подозрениях Лелиана. — На этом балу будет решаться судьба Орлея и, вероятно, всего юга, поэтому мне бы хотелось учесть всё.

Увидев, что слова о судьбоносности события ничуть магистра не проняли, Сестра Соловей решила прибегнуть к тому, что точно зацепит заядлого книголюба.

— В Зимнем Дворце имеется библиотека, и во время бала она будет пустовать. У вас будет, чем себя занять. Также, если вы с полной ответственностью подойдёт к исполнению моей просьбы, я запрошу для вас доступ в Университет Орлея. Уверена: знания, которые хранятся там, вас заинтересуют.

Лелиана говорила очень уверенно, считая, что полностью поняла слабую сторону мага, и уж от такого щедрого предложения он точно не откажется и даже не подумает диктовать свои условия. Однако вопреки её ожиданиям, магистра не воодушевило услышанное, и он продолжал скептически относиться к её просьбе и вместе с этим ещё какое-то время просто молчаливо размышлял, взвешивал.

— Не могу не воспользоваться возможностью и не посетить знаменитый университет юга, однако едва ли многое меня может там заинтересовать. Я специализируюсь на истории и магии. Однако первое наверняка искажено церковной фантазией, а второму сопорати абсолютно не уделяют внимание. В остальных же научных сферах на фоне их мэтров я буду подобен несмышлёному ребёнку.

Лелиана не могла понять: ей кажется или магистра действительно смущает, что единомышленника по магии он там не найдёт, а во всех остальных науках учёные-сопорати его обойдут?

— Там собрано достаточно много книг, в том числе связанных с магией. Их полноценно, как в Кругах, не изучают, зато хранят в качестве коллекции. Также Церковь почти не оказывает давления на исторические труды, тем более в настоящее время, когда Императрица Селина оказывает Университету всестороннюю помощь… — сначала Лелиана решила развеять сомнения магистра, чтобы его не отпугнули какие-то свои непонятные замашки, он не отказался и её планы не пошли прахом. Однако позже женщина заметила хитрый огонёк в бесстыжих белых глазах и догадалась, что маг просто решил торговаться, и принижает он ценность её предложения, чтобы заодно выдвинуть от себя ещё одно условие. — У вас есть встречное предложение? — в конце концов просто спросила она.

Судя по появившейся улыбке на лице магистра, она была абсолютно права. Лелиана решила его выслушать. Конечно, ей было любопытно выяснить, что ещё он может придумать. С другой стороны, ей просто не верилось, что могут быть условия заманчивее того, какое предложила она, и что он опять её умудрится удивить. Она уже видела достаточно, разве нет?

— Мне бы очень хотелось иметь общие представления о культуре Орлея, однако мне не нравится нрав этого народа, и также у меня уже имеется неудачный опыт самостоятельных изысканий в городах сопорати, — вновь намекнул магистр на Денерим и его эльфинаж. — Исходя из этого, я предлагаю в оплату за мою помощь — с учётом уже сказанного — вам, миледи, на один день стать моим проводником по достопримечательностям Вал Руайо.

Именно сегодня услышанное как никогда сильно поразило Леди Соловья. Кажется, впервые вездесущий бард усомнилась в своём слухе, здравомыслии. Ну разве хоть кому-то хватит смелости, ума и наглости, чтобы предлагать подобное Левой Руке?

Лелиана строго зыркнула на мага, абсолютно серьёзно говоря, что она такие шуточки не потерпит. Однако мужчина и не шутил — он был абсолютно спокоен. А взгляд Канцлера его не напугал, потому что в своём предложении он не видел ничего непристойного.

Магистр вновь умудрился разрушить её ожидания, на этот раз все мыслимые и немыслимые. И теперь Лелиана не могла решить, веселило ли её это, как раньше. Его наглость ей не понравилась.

— Вы осознаете, кому делаете такое предложение? — все ещё настороженно спросила Лелиана, точно обещая метнуть в него что поострее, если он сейчас сбросит маску и засмеётся.

— Той, которой хорошо известна столица Орлея, так как будучи помощницей Верховной Жрицы вы в этом городе должны были проживать. Также той, которой в том числе не помешал бы выходной, — всё также спокойно ответил Безумец, даже дружественно.

На последних словах мужчина вообще указал взглядом на спальный мешок, лежавший неподалёку. А лежал он тут, потому что Лелиана, погруженная в дела, просто не находила времени, чтобы дойти до выделенной ей в резиденции комнаты. Как и в Скайхолде: у неё была своя комната, маленькая, уютная и самая защищённая, как ей нравилось, однако Канцлер чаще всего всё равно ночевала в воронятне.

И тут магистра ругать не за что — он всё правильно подметил.

Также не было никакой маски и смеха, поэтому Лелиана смирилась с предложением мужчины. Этот странный человек просто продолжает делать то, что лучше всего умеет: продолжает быть странным. Канцлер также признала, что не было в его словах наглости — просто это она отвыкла слышать в свой адрес такие слова.

Женщина догадывалась, что магистр придумал это заранее, вероятно, сегодня он и прибыл из-за этой идеи. Но она не могла знать, чего именно он добивается или на самом деле искал себе попутчика, чтобы вновь не нарваться на неприятности, а потом из мести устроить неприятности всему городу. А за неимением большого круга знакомых, он выбрал себе в попутчики профессионального убийцу, знающего город. В итоге Лелиана признала, что из этой безумной идеи может получиться что-то стоящее. Ну или как минимум слишком неспокойный, при своих-то хромых ногах, магистр будет под её присмотром.

— Хорошо, магистр Фауст. Я согласна побыть вашим проводником. Однако учтите: всё это осуществимо будет только в том случае, если бал пройдёт благополучно для Инквизиции, — вновь смягчилась Канцлер, не забыв напоследок обозначить условия.

— Несомненно, леди Лелиана. О большем я бы и не смел требовать, — учтиво произнёс Безумец, улыбнулся и легонько поклонился с должным официозом.

Вот теперь, казалось, их встреча должна была подойти к концу. Лелиана ожидала, что маг вновь обернётся вороном и поспешно скроется из виду, однако после нескольких минут тишины она обратила внимания, что магистр пока никуда не собирался, а внимательно выглядывал из прохода на стойла, где расположились лошади Инквизиции. Да так заворожённо смотрел, что далеко не сразу заметил вопросительный взгляд собеседницы.

— Вы сможете мне показать… лошадь, самую спокойную? — спросил Безумец, когда наконец заметил чужой взгляд.

Магистр был спокоен, когда стоял под испепеляющим взглядом сенешаля, даже глазом не повёл, когда делал столь абсурдное предложение, зато сейчас его голос отчётливо дрогнул. Лелиана это заметила. Она не стала прогонять мага, ссылаясь на свою занятость, а заинтригованно решила выполнить его просьбу. Покинув закуток, женщина велела сновидцу идти следом.

Когда речь идёт о спокойном норове, Лелиана точно знала, кого показать. Вскоре они оказались около стойла пегой кобылицы. Это покладистое животное принадлежало Леди Послу — Канцлер лично проследила, чтобы её подруге предоставили самую смирную при общении с наездником лошадь. Пусть Жозефина далеко не безобидна, она умеет орудовать не только канцелярским пером и острым словом, в юности даже пробовала себя в искусстве бардов — но только не для Лелианы, которая старалась, как только возможно, оберегать подругу.

Кобыла, какие бы там лошадиные дела ни делала, при виде знакомого человека тут же подошла к ограждению и потянула морду. Лелиана её погладила, потрепала гриву, показывая, что это точно не характерный молодой жеребец или ещё более характерный драколиск.

Выполнив просьбу, Канцлер обернулась к собеседнику, чтобы выяснить, что он собрался сделать, но увидела, что пока ничего. Магистр стоял намного дальше от ограждения, чем она, и просто смотрел на лошадь тем же заворожённым взглядом. Снова Соловью пришлось ждать, когда он наконец-то заметит её и её жест, призывающий подойти ближе, ведь на таком расстоянии с конями не общаются.

Мужчина заметно заволновался, съёжился, абсолютно не следил за своей осанкой, но к стойлу подойти смог. Лошадь его заметила, проявила любопытство, повернула голову. Однако, когда маг собрался с силами, поднял руку и даже смог её протянуть к лошадиной морде, кобылица только безынтересно фыркнула, переступила копытами и снова повернулась к той, кто её ласково гладил.

Первый контакт не задался, и в этом не было ничего страшного. Однако Лелиана заметила, как сильно мужчина сжал в кулак спрятанную за спину руку, буквально ногтями впился в ладонь, сомкнул губы, зажмурился, учащённо задышал. Только так он умудрился устоять на месте, а не начать спешно отступать от источника страха, посчитав свою задумку изначально бредовой. Сестра Соловей злорадствовать не стала, а только покачала головой и решила спасать ситуацию.

Мгновением, которое она отсутствовала, позже Лелиана уже вернулась из тайного закутка с тарелкой яблок, той самой, которую постоянно заботливо приносит ей Жозефина, прекрасно зная, что подруга всё равно не найдёт время, чтобы нормально пообедать, сколько ни ворчи по этому поводу.

Поставив тарелку и взяв первое яблоко, Канцлер протянула его лошади, которая, не раздумывая, приняла угощение с руки и с аппетитным хрустом быстро его съела. Этим маленьким представлением Лелиана решила показать сновидцу, что животинку для начала лучше задобрить, угостить, расположить к себе.

Безумец, внимательно наблюдая, понял, что ему хотели донести. Самовольничать в его случае было бы весьма глупо, поэтому он решил повторить точь-в-точь. Не так быстро, уверенно и смело, конечно, но мужчина поднял яблоко с миски и выставил его вперёд на расстоянии вытянутой руки.

Стоило Лелиане отойти в сторону, показывая, что больше она угощать не будет, как безразличная сначала к незнакомому человеку кобылица заметила угощение и повернулась к нему.

Чем дольше он смотрел на крупное животное, его копыта, от разрушительной мощи которых его отделяют лишь хиленькие ворота загона, тем сильнее его руки дрожали. Магистр заставлял себя и дальше стоять на месте, не уходить, не делать резких движений, лишь из-за мысленного убеждения в том, что ничего страшного не происходит.

Так ничего страшного и не произошло. Только пежина наклонила голову, как уже раздался очередной сочный хруст. Лошадь столь аккуратно ела с рук, что даже умудрилась не укусить. И вот она уже смотрит на него с интересом.

Для собственного спокойствия процедуру задабривания он повторил.

На третий раз мужчина уже решил воспользоваться отвлечённостью лошади и, наконец, её погладить, да только опять его рука замерла на полпути от желаемого освобождения от оков страха. К счастью, кобыла проявила снисходительную разумность и, фыркнув, сама боднула носом. В момент неожиданного прикосновения маг вздрогнул, невольно зажмурился. Но секундой позже он уже свободно выдохнул. Его рука лежала на носу лошади, таком теплом и приятном, а возможность ощутить горячее дыхание животного доставляло дополнительное удовольствие.

И ничего страшного.

Вскоре Безумец подался вперёд, провёл рукой уже по пятнистой морде лошади, погладил. Она оказалась мягкой, приятной на ощупь, ещё более тёплой. А пахло от неё сеном и чем-то… лошадиным. Все эти приятные нюансы, что он подмечал во вроде бы пугающем существе, вызывали у него неподдельный восторг.

И никаких уродств, которых ему показал демон.

В один момент кобылица снова переступила копытами, встряхнула головой. Привыкать к резким движениям придётся сложнее, и мужчина пока ещё жмурился, сжимал руку, стараясь не терять самообладание, но хотя бы на этот раз не спрятал руку за спину. И правильно, ведь чуть позже он вновь имел возможность кобылу погладить, коснуться красивой гривы, заглянуть в большие добрые глаза животинки, которая если о чём и думала, так это об угощении, и совсем не о том, а кого бы ей затоптать следующим.

Когда кобылица легонько ткнула мордой его в плечо, страха уже не было, наоборот, мужчина улыбнулся, догадываясь о слишком наглом выпрашивании угощения у него, который был не в настроении сейчас отказывать. Верно он догадался: новое яблоко она слямзила с ещё большим удовольствием.

Наступившее умиротворение от удачного знакомства, важного для сновидца, вдруг было нарушено резким и неожиданным «бу». Безумец содрогнулся, отступил в меру своих возможностей, а когда сообразил, то до глубины души возмущённо глянул на Лелиану. Но заместо объяснений лишь стал свидетелем её мстительного звонкого смеха…