Из Тени (Dragon Age)

Глава 47. Злой рок

— Малефикар! Ты точно напрашиваешься, что бы тебя посадили на цепи да представили круглосуточный надзор храмовников.

Сегодняшний сбор в Ставке командования начался с повышенного тона, потому что советники пребывали крайне возмущены поведением двух сновидцев, которые решили побаловаться с весьма сложной и опасной магией, накануне самой важной битвы за всю войну. Масло в огонь подливал и сам Безумец, который вновь сидел в кресле, голову положил на руку, ею, в свою очередь, опёрся о подлокотник, закрыл глаза, не спал, но пребывал в глубокой задумчивости о чём-то своём. Если бы он сразу обо всём сообщил, участливо попытался оправдать свой поступок, то Совет побурчал, но не стал бы эту тему доводить до громких разборок, однако настоящее поведение — пусть и было вызвано его слабостью, замеченной всеми — уж больно напоминало умышленное пренебрежение авторитетом советников.

— Господин маг, я напомню, что ваше пребывание в Скайхолде — не только наша односторонняя милость, но и ваше добровольное согласие подчиняться требованиям Совета, обязательным для любого участника Инквизиции, — на этот раз даже обычно сдержанная Жозефина не стала молчать и поддержала свою громогласную соратницу, правда, с присущей послу манерностью.

— Я поступил исключительно в личных целях. Это никоем образом не сказалось ни на ваших планах, ни на ресурсах Инквизиции. А насколько мне известно, Совет пока позволяет личным делам оставаться личными, — если пререкания между ним и Искательницей стало делом обычным, и они оба на это уже перестали реагировать, то вот на укор леди Посла Безумец всё-таки вяло ответил.

— Магия, которую ты использовал, опасна и не изучена. А ты сам — не просто рядовой солдат. Поэтому хотя бы предупредить ты был обязан. Я ещё не говорю о получении согласия — следующим вставил своё слово Каллен. Для командора особенно важны были дисциплина и соблюдение подчинёнными субординации.

— И я предупредил — как только штатно завершил свою задумку, — гордецом, не желая сознаваться в вине, ответил мужчина, чем вызвал новую волну негодования.

— Солас! Ты в этом тоже замешан, — чтобы не ходить по кругу и пуще не злиться от словно специального чванливого духа магистра, Кассандра тогда обратила внимание на его подельника.

Эльф точно знал, чем их задумка обернётся, и также был спокоен. Тем более магистр решился взять всю ответственность на себя.

— Если бы я даже знал, Кассандра, что Безумец вас не предупреждал, едва ли бы мой ультиматум заставил его передумать. Вы знаете его не хуже: он бы выполнил задуманное, даже если бы получил отказ от меня. А так я хотя бы смог ему помочь и снизил риск опасного поражения от снятия сильного блока с разума.

— Солас прав: Безумец бы не передумал, — наконец, сказала своё слово последняя советница. Пусть своеволие магистра Лелиане тоже не нравилось, однако она предполагала такой исход, потому что тевинтерца знала точно не хуже.

— Лелиана, ты зря его оправдываешь.

— Я его не оправдываю, Каллен. Просто не вижу причин это обсуждать дальше. Примени мы меры — хотя бы те, которыми грозишься ты, Кассандра — и сразу потеряем его лояльность, его самого и вместе с ним — метку. Маг об этом знает и, как мы видим, прекрасно пользуется.

Сколь бы каждый ни был возмущён, Совет вскоре безоговорочно принял позицию Канцлера. Сенешаль права: тратить время на нравоучения было бессмысленно и не столь важно, на самом-то деле. При таком характере и происхождении от тевинтерца можно ожидать куда более пагубной деятельности, практически диверсионной для их планов. Но в реальности действия Безумца больше походили на шалости. Да, возмущающие и бесящие. Но шалости, посмотрев на которые, можно только сказать, что могло быть и хуже.

Но это смирение не означало закрытие темы. Если с организационными делами разобрались, то, значит, нужно перейти к результатам очередной авантюры сновидца. Безумец хотел окончательно освободить свою память от оков, ему было важно вспомнить о произошедшем с ним после того, как тевинтерские магистры вошли в Тени и… видимо, в Черный город. Но эта правда была важна и для мира, на чьё развитие на века вперёд самым прямым образом повлияло это путешествие, — и советники не могли её упустить. Но сейчас они колебались и дольше положенного молчали.

— Так… что ты увидел в Черном городе, хромой? — первой осмелилась спросить Кассандра, вместе с коллегами внимательно уставившись на сонного магистра.

— Лучше отбрось капризное любопытство, искательница, и ответь: а вы действительно готовы услышать правду? Если окажется, что Создатель всё ещё там, не значит ли это, что вы ему безразличны, и благоволя кому-то вроде Корифея или меня, и наблюдая за вашей борьбой и страданиями, он только развлекается? Или его трон на самом деле существует, но он пуст — не значит ли, что Создатель давно уже вас покинул и вы молитесь в пустоту, тому, кому нет до вас дела? Или, может, там никогда и не было ни трона, ни Создателя, а Чёрный город это совсем иное и неправильное — готовы ли вы принять, что веками молились тому, кого сами же придумали и кого никогда не существовало, а у Тедаса никогда не было богов, которым бы было до него дело? — к удивлению всех, магистр ответил совсем нехарактерно для себя, а под конец сонливость никак уже не скрывала злость в его словах.

Ставка погрузилась в угрюмое безмолвие. Советники растерянно переглянулись, но никто не осмелился дать ответ на вопрос.

— Безумец, эта правда сопоставима с потрясением, который пережил ваш народ из-за предательства Древних богов? — лишь осторожно спросила Лелиана. Потеряв веру, она не боялась лишний раз удостовериться, что Создатель — просто выдумка, но женщина верно подозревала, что это будет не вся правда. Раз увиденное так задело даже полностью скептичного к религии магистра.

— К сожалению, потрясение будет намного сильнее, если вы помните мои выводы о значении андрастиантсва в качестве объединяющей силы для вашего разрозненного мира, Лелиана.

Советники ещё какое-то время всё обдумывали, даже пытались получить то ли опровержение, то ли уточнение у эльфа. Но Солас наотрез отказался что-либо добавлять. В конце концов Инквизиция пришла к выводу, что действительно ни одна правда не будет благом. Универсальность и гибкость Церкви в том и заключалась, что каждый верующий в истории Андрасте и Создателя представляет что-то своё, благодаря чему её писания могли ложиться в сознание совсем разных по культуре и нравам народов. В отличие от Древнего Тевинтера, когда постулаты и воля Древних богов была единой, и либо в них верит вся империя, либо сразу же идёт дестабилизация авторитета религии из-за брожения инакомыслия. Конечно же, заявить всему миру, что же на самом деле представляет собой Черный город, значит, предать эту гибкость. Тем более когда магистр намекает, что правда будет ещё плачевней потери гибкости…

В конце концов советники пришли к выводу, что они не хотят, как сами слышать этой правды, так и брать на себя ответственность за хаос, который может начаться в мире, когда такая правда расползётся в массы. Порой неведение — и правда, благо. И пусть то, что магистры увидели в Чёрном городе, уйдёт с ними же. Тедас уже разочаровывался в своих богах и ничем хорошим это не заканчивалось.

На этом тема была закрыта точно. И хромого сновидца отставили в покое.

— У нас всё готово? — спросила Кассандра, очень вовремя перейдя к главной теме их сегодняшнего сбора.

Им ещё многое требовалось обсудить, убедиться, что всё учли, нигде нет промаха, потому что эта встреча будет одной из последних: тот самый день, финальный победный рывок, в который не верил никто, когда Инквизиция только создавалась, неумолимо приближался.

— День, когда будет закрыта Брешь, нами назван — теперь это самая обсуждаемая тема за последнее время. До Корифея эта информация не могла не дойти, — доложила Жозефина.

— Он придёт, — уверено заявила Канцлер. Подробна она не была, но вероятно, её агенты проследили некое передвижение остатков Венатори в сторону Скайхолда.

— Мой отряд первым прибудет на руины Храма. Мы выступим против Корифея, отвлечём его и уведём к лесу. В сражении делаем упор на его истощение. Если всё пойдёт по плану, когда дракон будет убит, Старший уже будет слаб, и мы быстро от него избавимся.

— Не рискуйте! Если у Безумца что-то пойдёт не так, то ведите Корифея обратно в храм — там у нас будет численное преимущество, — грозно, по-командному произнёс сэр Резерфорд. Искательницу отправляли с небольшим манёвренным отрядом, чтобы они смогли потянуть время, пока два дракона в смертельной схватке вцепятся в воздухе, но не более того.

Женщина согласилась с командором. Своих людей она и не собиралась вести на героическую смерть, и если возникнет угроза, она предпочтёт отступить.

— Мы с магами скроемся в окрестностях храма, и когда он опустеет, туда прибудем. Маги для ритуала были отобраны, обучены и натренированы — подготовка займёт не много времени. Когда вы вернётесь, они будут готовы оказать поддержку Безумцу, — теперь отчиталась Лелиана.

— Мои солдаты тем временем примут на себя удар оставшихся венатори и красных храмовников. Оборона выстроена в несколько линий: к храму они не пробьются, — следующим был Каллен.

— Также у нас получилось договориться с Ферелденом и Орлеем: они усилят надзор за своими границами вдоль Морозных гор, что убережёт нас от появления подкрепления основной армии Корифея, как было в Убежище, — завершила отчёт советников леди Монтилье.

— А поучаствовать в самом сражении они не желают? Хороши помощники, — хмыкнул недовольно Каллен. Пусть он уже третий год является одним из управленцев военно-политической организации, но, как видно, к политике он так и не привык.

— Морозные горы являются спорной территорией — правители обоих стран не желают рисковать и друг друга провоцировать, — как всегда вежливо поспешила пояснить Посол.

— Но при битве в Арборской пустоши Орлей пропустил на свою территорию ферелденцев.

— Это был несколько другой случай. Солдаты Ферелдена находились под вашим командованием, командор. И тогда сражение против сил Старшего можно считать генеральным — все правители были мотивированы оказать нам помощь.

— А сейчас мы выступаем против самого Старшего, бессмертного порождения тьмы. Да все наши жизни зависят от такого же тевинтерского магистра: не сможет он — проиграем все мы. Поэтому мы должны быть как следует защищены хотя бы там, что контролируем. Пусть сейчас армия Корифея недееспособна после Арбор, но мы всё равно не можем до конца знать, что его монстры не станут для нас проблемой. И лишние бойцы бы не помешали.

— Я с вами согласна, Каллен. Но поймите: всё это известно только нам. Остальному же миру видится, что мы в шаге от победы — достаточно только руку протянуть. В нашем случае это буквально. Мы вдохновили своей борьбой, и уже никто не подумает, что Корифей всё ещё для нас реальная угроза.

Каллен тяжело вздохнул, но спорить дальше не стал. Однажды он в одиночку уже организовал оборону деревни, не предназначенной для этого. И сейчас мужчина был уверен, что не даст последней оппозиции Старшего помешать соратникам спасти наконец этот безумный мир.

— Или можно попросить Незабудку припугнуть парочку послов. Думаю, спорить с Советом, завладевшим даже личным ручным драконом, они будут менее охотно, — задорно произнёс Варрик, который находился здесь, потому что, как и Солас, согласился быть в том самом отряде Кассандры.

Как минимум Лелиану такая идея предприимчивого гнома заставила усмехнуться. Может быть, они бы и взяли на вооружение идею мастера Тетраса, но до сих пор всем казалось, что сохранить в секрете такой козырь… размером с замок будет важнее. Они опасались, что, узнай о найденном способе борьбы против «половинки души», Корифей вовсе постарается своего дракона запрятать или побоится приходить. А ещё больше оттягивать с закрытием Завесы они больше не могли… хотя бы из-за носителя метки.

Слова Варрика заставили всех вспомнить о проблемном маге, обернуться, но тогда они только увидели, что магистр был не здесь и уже давно. Он спал и причём беспробудно. Даже если кого-то и возмутила очередная его бестактность, то когда попытки разбудить мужчину, если вдруг он просто задремал, ничего не дали, стало понятно, что ругаться бесполезно, как и держать его здесь.

— Солас… сколько ему осталось? — спросила Кассандра, озвучив беспокойство всего Совета.

Женщина привыкла к их препирательствам, вечным склокам и взаимным оскорблениям, поэтому наблюдать то, как быстро угасает человек, который всем запомнился неугомонным, несносным, циничным, но всегда упрямым гордецом стоящим на своём, умным и настоящим экспертом в своих областях знаний, было особенно печально.

— Мне кажется, Кассандра, «Как он всё ещё жив?» — будет более правильным вопросом, — вздохнул эльф, наблюдая, как полусонного человека повели в более спокойное место, пока дверь за ними не закрылась. Он хромал, спотыкался, почти падал, и даже двое солдат, которые его поддерживали, были не слишком эффективной опорой для него.

Несмотря на то, что в беседах человек себе не изменяет, это всё ещё хорошо известный им вредный дотошный магистр, но вот такие неожиданные приступы усталости, которые происходят всё чаще и длятся всё дольше, показывают, насколько его тело уже изношено и не справляется со всем тем невообразимым месивом магии, носителем которого он является. Но Солас опять не хотел позволять себе отдаваться тоске, а лучше — восхититься. То, как стойко этот человек всё переносил при его-то не впечатляющих физических качествах и при этом не боялся лезть в ещё большие опасности, стало в полную меру заметно только сейчас, на контрасте.

Пока Волк поднимался на самую высокую точку замка, он подумал, что подъём и путь ему до боли знакомы, но одновременно и всё было до неузнаваемости изменено, и только в общих чертах он наблюдал свои бывшие владения.

За всё время, пока Инквизиция здесь пребывает, она так и не нашла достойное применение самому лучшему, по мнению эльфа, месту для покоев хозяина замка. Эта комната на самом верху башни была открытой с выходами аж на два балкона, что для такого замка — роскошь. Она слишком небезопасна для совещаний, слишком огромна для частных встреч, слишком мала для возможных празднеств (для этого достаточно главного зала), слишком непрактична для основного места хранения и слишком помпезна для покоев командующих, потому что одного как такого «хозяина замка» у Инквизиции и не появилось, а ни один из советников не желал выделяться и переезжать сюда жить. Вот эти и другие «слишком» постоянно всплывали стоит появиться новой идее, поэтому Совет в конце концов забросил помещение.

Открыв последнюю дверь и поднявшись по лестнице, Солас оказался всё в таком же пустующем зале. Правда, сегодня один угол напоминал жилой. Когда в их пёстрой компании появился ещё и древнетевинтерский магистр, выяснилось, что комната идеально подходила для него. Отдалённая и пустующая, чтобы ему лишний раз не маячить перед жителями замка. Балконные двери позволяли хромому человеку удобно и незаметно для неосведомлённых перемещаться в теле птицы — так и к советникам было меньше вопросов. Эти достоинства оценили быстро, и в кратчайшие сроки часть комнаты около камина была убрана, поставлены диван, пара кресел для более комфортного проживания гостя и письменный стол по его требованию.

На поиски местного обитателя Солас и отправился, а сейчас может убедиться, что с первого раза он угадал о его местонахождении. Но сейчас маг был не один.

Новые обстоятельства никак не помешали магистру продолжать выполнять свои наставнические обязанности — он много времени проводил с ученицей, что порой даже она начинала уставать раньше него, будто он желал за оставшееся отведённое ему время нагрузить магессу всем, чего, по его мнению, должен знать правильный маг. Вот и сегодня эльф первым увидел Кальпернию, которая сидела в кресле и что-то тихо, но энергично записывала в свою книгу — только успевала макать ручку в чернильницу. Нарушал её искреннюю вовлечённость в процесс познания только тихий треск огня в камине, так что гость был обнаружен почти сразу.

— Мы договаривались встретиться в саду. Но он… так и не пришёл, — кратко пояснил Солас причину своего появления, сделал паузу, когда обратил внимание на хозяина комнаты. Он спал. Конечно же.

Кальперния, проследив за его взглядом, кивнула. По всей видимости, такое протекание их учёбы также стало обыденностью, но магесса относилась к слабости наставника с пониманием и предпочитала уважительно не будить его, а просто использовать это время для фиксирования уже услышанного в своей книге.

— Безумец мне не сообщал о вашей встрече. Иначе бы я обязательно его разбудила и больше не стала отвлекать, — поспешила магичка объясниться перед «мессиром» эльфом. Пусть официально у Соласа в Инквизиции нет никаких титулов, но Волк заметил, что за это время стал для многих местных учёных авторитетом, его уважали и при неофициальных беседах упоминали с титулом. Как никак главный эксперт по эльфам и Тени.

— Ничего. Видимо, он забыл о встрече. Это порой случается, — спокойно ответил Солас, давая понять, что он не разборки учинять пришёл.

Кальперния вновь кивнула, соглашаясь с фактом забывчивости и рассеянности хромого мага, дописала последнюю строчку, закрыла книгу, встала и пошла будить наставника. Не сразу, но у неё получилось, а затем девушка спешно удалилась, чтобы не мешать господам магам.

Разбуженный магистр при виде друга сильно удивился, и только позже вспомнил о заранее назначенной встрече. Это заставило его тут же ошарашено вскочить (ну или быстрее обычного встать, учитывая его состояние), извиниться. Для человека, который полностью опирается на свою память, такая забывчивость каждый раз становится оскорблением. Солас тогда подумал, что вот и во взглядах сновидца на знания нашлась мерзкая червоточина: в отличие от памяти, Сфера не подводит и ничего не забывает, — но озвучивать он это не стал, а только с пониманием улыбнулся. Смысла злиться никакого нет: недостатки своего смертного тела магистр не способен исправить.

Солас тогда махнул рукой, приглашая провести их встречу здесь. В комнате и так тихо, и далеко от суеты, творившейся во дворе замка, поэтому незачем лишний раз тащить хромого мага на Перекрёсток.

Один балкон башни выводил на неплохой вид внутреннего двора замка, на который, видимо, по задумке архитектора, хозяин мог выходить и любоваться своими владениями. Но сновидцы выбрали второй балкон, с которого открывался вид на белоснежные горные пики. Пусть это не то, что может нравится уроженцу тропического Тевинтера или более цветущего и разнообразного Элвенана, но горы точно могли подарить ту самую отстранённость от реальности. Везде, куда только дотянется их взгляд, не найдётся ничего рукотворного, а каменистые образования и вовсе остаются неизменны. Солас не мог это не отметить: столько воды утекло, мир безвозвратно изменился, его империя и вовсе исчезла, а вид с башни его бывших покоев даже спустя тысячелетия всё тот же. Даже порывы холодного ветра те же — заставляли поскорее закутать неприкрытые части тела.

От суеты-то они отстранились, но чтобы эта суета сама их не настигла, как только сновидцы оказались на балконе, над ними возник еле видимый на фоне белизны снега купол тишины, подавляющий любой звук. Солас не сомневался, что за хромым магом ведётся круглосуточная слежка, поэтому позаботился о секретности их беседы.

Маги глянули друг на друга однажды, догадались, что их головы были заняты схожими мыслями: что они увидели за снятым блоком. Изначально магистр только хотел наконец-то вернуть своей памяти целостность, чтобы не осталось в сознании больше никак чёрных пятен, а Солас последовал решительному любопытству, но оба они оказались поражены правдой.

— По всей видимости, ты всё это не предполагал? — первым спросил Безумец. Вроде это и забавно, ведь он уже отмечал, что в грандиозных планах эльфа постоянно всплывали какие-то неучтённые события, да только на этот раз увиденное совершенно было не смешно.

Когда эванурисы обманом были собраны во дворце, там заперты и навсегда выкинуты из реальности, Волк рассчитывал, что его противники сгинут в Тени, которая уже будет им неподконтрольна. Когда после пробуждения он наткнулся на Чёрный город — самое настоящее бельмо Тени — и разглядел в нём знакомые очертания, он сильно удивился, начал гадать, во что выродилась его очередная не до конца правильно исполненная идея. Но правда превзошла даже скептичные его догадки.

— Не предполагал, — смиренно согласился Волк, который хранил глубокую задумчивость и озабоченность и после того, как видения прошлого прошли, а они вернулись в Скайхолд.

И сейчас у него наконец появилась возможно поделиться своими мыслями.

И злостью. На тех, кого не смог уничтожить. И себя.

Раз эльфийские боги выжили и сохранили способ взаимодействия с миром… они… могли понять ошибку. Могли наконец-то хоть что-то осознать, впервые за тысячелетия позаботиться о своём обманутом, пленённом Народе. Вступить на путь исправления, постараться добиться прощения Народа. Сделать хоть раз что-то хорошее для них, а не для себя.

Могли.

Или могли, лишь ведомые местью, бросить все силы на поиски места, где от бессилия в утенеру впал Фен’Харел, или с помощь сновидцев отыскать его через Тень. Ведь он главный и единственный их враг! Лишь ему они имели права мстить!

Но эванурисы проявили всю свою чудовищную, прогнившую натуру!

Они решили отыграться на собственном и так брошенном, и оставшимся без защиты Народе, который тысячелетиями со всей искренней любовью шёл за своими богами. Они видели, во что превращается Империя, но не помогли, а сделали только хуже: назвавшись «Древними Богами» они первыми обратились к людским сновидцам, научили их магии крови, привнесли идею низменности и ничтожности эльфийской расы, призвали к порабощению и требовали в свою честь самых кровавых жертвоприношений. Потом люди и вовсе пошли уничтожать Арлатан, сердце Народа, с именами Покровителей на устах. А эти самые боги просто бездушно наблюдали как их родной дом, главный символ их культуры просто исчезает под землёй, и молчали, когда к ним взывали последние свободные элвен, в слезах и молитвах просили о помощи.

Насколько эванурисы были циничны, настолько их ненависть не знала границ.

В своём падении они обвинили всех. Бога-лжеца, который посмел перечить их величию и власти. И смог! Обошёл их, изгнал, навсегда запер! Своих подданных, рабов, безвольную собственность, смеющих существовать, пока их владыки мучаются в изгнании! Весь мир! Который выжил, жизнь продолжилась. А так быть не должно! Потому что тысячелетия они стояли над всеми, над миром, над жизнью и смертью. И только с их позволения этот мир имел право на существование!

В конце концов безумная ненависть опустила могущественных элвен в Бездну, навсегда изуродовала и оторвала от Жизни.

Они не позволят такому миру жить. Они его никогда не простят за предательство. Значит, мир должен исчезнуть, всё живое должно заплатить!

Отныне появилась скверна — яд, ненавидящий всё живое.

Эльгарнан, Фалон’Дин, Диртамен, Андруил, Силейз, Джун, Гиланнайн — все эти имена и их носители навечно пали во тьму, осталось лишь одно чудовище, единая сущность, которая только несёт ненависть к самой Жизни и сеет Смерть. Оно… нет, не «оно», а «это», потому что падшая сущность — это не личность, а просто олицетворение стремления семи наказанных богов отомстить всему живому и их всепоглощающей ненависти. И это скрылось в Черном городе от праведного гнева Тени и терпеливо ждало.

Ложные боги вели людей веками, направляли их развитие, способствовали становлению новой Империи над миром. Подходящий момент наступил, когда Тевинтер оказался на пике своего могущества. Только тогда можно было добиться, что для ритуала никто не пожалеет пустить на свойства две трети рабов империи и вовлечь в ритуал самых сильных магов современности.

И оно рассчитало верно: людям наконец хватило сил повредить творение Ужасного Волка, создать в Завесе брешь, через которую вся копившаяся веками скверна, вся ненависть, хлынула в реальный мир, а Жрецы стали её первыми носителями.

И вот уже тринадцать веков скверна, следуя заветам своего создателя, пытается уничтожить мир. И прекрасно справляется — Моры сильно истощили землю, порождениям тьмы осталось захватить только Орзаммар, тогда Глубинные Тропы кончатся и они рванут в наземный мир, а Корифей, очередная марионетка скверны, уже был близок к тому, чтобы всё разрушить.

Получается, вот уже восемь тысяч лет Тедас не прекращает страдать от кучки остроухих эгоистов. По сути, всю свою письменную историю…

Этими размышлениями Волк поделился и был понят, потому что Безумец испытывал схожие чувства от увиденного и приходил к тем же выводам. Не зря он скрыл правду от Инквизиции — Солас понимал его решение и был согласен, что для и без того по уши завязнувшего в катастрофах Тедаса такая истина будет плачевной.

— Ты не оставишь это всё, как есть? — спросил тогда с надеждой эльф, думая, что магистр хоть от мира правду и скрыл, но не может ею не воспользоваться.

Сам Солас не горел сейчас решительностью бежать и все исправлять. Он боялся. Когда он ступил на истинный путь спасения своего Народа — начал думать прежде, чем делать, Волк боялся первым же своим действием опять поспешить и сделать только хуже, поэтому хотел для начала выслушать человека, который, собственно, и вдохновил старого гордеца на такой образ мышления.

— Бездействие при данных обстоятельствах стоит приравнивать к преступлению против здравого смысла, — вздохнул Безумец, пока увёл взгляд в сторону гор, ведь желанного покоя от освободившейся памяти он не получил — только новые проблемы.

И пусть в нём никогда не было героизма, того же, как у Совета, альтруистического порыва спасать чужой мир, но магистр признавал, что сейчас испугаться, трусливо уйти в тень, сделать вид, что он ничего не знает, значить, предать не просто мир, а саму жизнь, всё своё существование, фактически, уподобиться Корифею и порождениям тьмы.

— Увиденное… — магистра не обошли стороной мурашки, когда он вновь мысленно возвращался в Чёрный город, — теперь позволяет точно утверждать, что амнезия, нас настигнутая, неслучайна и не реакция тела, а антропогена по происхождению, причём умышленна. Значит, они хотели и дальше хранить своё существование в тайне. Это усугубило безумие Жрецов Синода — не дало им и шанса противиться влиянию скверны. Сетий, не помня правды, в один момент — как воспроизвели кристаллы памяти в храме Думата — вполне помнил, что там нас встретила лишь тьма, но уже позднее — при нашей встрече в Убежище — он с той же уверенностью заявлял о кресле Создателя.

Безумцу неприятно было об этом рассуждать. Смотря с высоты своего уцелевшего разума на то, что произошло с Синодом, мужчина как никогда почувствовал инородность своего пребывания здесь. Мужчина ссутулился, обнял себя руками, словно ему стало невыносимо холодно. Но он не мог определиться, что его пугало больше. Что на самом деле обстоятельства для него могли сложиться настолько удачно? Будто по велению кого-то непостижимого он всё пережил и ворвался в новый мир — Солас был прав, когда поделился своим ощущением, что магистра не должно быть в этой истории. Сейчас хромой маг это сам как никогда остро почувствовал. Или что, если бы не сверхъестественные силы, игры судьбы или удача (а по сути, всё это одно и то же), его бы ждал исход в сто крат хуже — судьба Жрецов: века скитаний во тьме, в боли, в безумии и в бесплотных мечтах о долгожданной смерти?

— Также из-за этого Тедас борется с последствиями, а не причинами Моров. Поэтому неудачно. Я считаю, что убийство всех архидемонов не остановит Мор — станет только хуже, — поддержал рассуждение Солас, зная, что лучший способ вытащить магистра из опасной рефлексии — подкинуть мысль, которую тот привычно дотошно раскроет.

— Станет. С большой вероятностью, начнётся нескончаемый Мор, потому что не будет фактора, идеи, который обычно заставлял порождений тьмы весьма коллективно отступить и скрыться на время на Глубинных Тропах, — согласился хромой маг. — Вопреки странному для меня заблуждению скверна никогда не существовала сама по себе. Невозможно создать что-либо из ничего — обычный закон круговорота в природе, почему-то ныне недооцениваемый. Болезни, которые вызывает скверна, неестественные, они не похожи на эпидемии чумы или холеры. Моровое поветрие и янтарный гнев, как и сама скверна, — магической природы. Значит, у неё должен быть источник, из-за которого её концентрация постоянно увеличивается. И как мы теперь знаем, таковым является Черный город. Очевидно, до сих пор. Значит, пока он существует — а точнее те, кто паразитирует на Тени, уродует её магию своей ненавистью, а потом этим ядом заражает мир, — Мор не остановить.

— Но всё-таки можно? — заинтриговано спросил Солас. Подобные смелые предположения от магистра при их беседах эльф слышал частно, но всегда знал, что они будут обоснованы.

— Можно. Если исходить из моих рассуждений, то путём уничтожения Чёрного города. Я позволю себе сделать оптимистический прогноз и сказать, что искоренение источника остановит дальнейшее распространение скверны по миру. Но надо понимать, что это не избавит мир от неё самой — Тедас отравлен и поражён этой ненавистью сильно, и восстановление может занять в разы больше времени. Не одно тысячелетие.

— Хуже ожидания неминуемости Седьмого Мора, который станет Вечным, нет ничего. И описываемый тобой исход — уже спасение, — поддержал эльф.

Обратная вредная крайность необдуманным поступкам является чрезмерно тщательное планирование, чем отчасти и болеет магистр. Порой он уж слишком много думает, сомневается, пытается учесть как можно больше факторов — в итоге у него не остаётся уверенности для действий.

— Именно поэтому я считаю, что бездействие станет преступлением против всего живого, — услышав друга, продолжил тогда раскрывать свою задумку Безумец. — И хотя блок на памяти вторженцев дал им несравнимое превосходство, я думаю, в первую очередь, они пытались себя обезопасить. Ты рассчитывал, что выкинутые за Завесу эванурисы будут уничтожены Тенью. Этого не случилось: каким-то образом они смогли выжить под её воздействием. Но не слиться с ней. Они всё также остаются проявлением реальности, безнаказанно оскверняют первородную магию и ломают её природу. Неудивительно, что Тень так неистово пытается этот смысл стереть, — в голове мужчины вновь всплыла пугающая картина того, как яростно зелёные жгуты били в шпили черного дворца. Тень настолько зла, что, кажется, даже при взрыве Конклава, снёсшего каменный храм вместе с вершиной горы и породившего Брешь, не высвободилось столько энергии, сколько она вкладывает в каждый свой удар по порождению гордыни семи эльфийских богов, и поныне уродующее недремлющий мир своим наличием. — Ты был прав в том, что эванурисы слишком могущественны и уничтожить их тебе было не под силу тогда, как и сейчас — кому-либо другому. Но это может сделать Тень. Благодаря Завесе она слишком отошла от осмысленного мира и уже никогда не станет подвластна даже им. Нужно только помочь — дать ей возможность попасть за защиту, непосредственно в Чёрный город, и тогда она поглотит его, как и любого другого наглеца, посмевшего помыслить о властвовании над ней.

— И во время закрытия Бреши это может быть реализовано! Нужно будет в самый последний момент направить через неё магический поток, которого может хватить, чтобы нарушить извне защиту Черного города, — с искренним восторгом воскликнул Солас, загоревшись от одной только мысли, что как же всё удачно складывается и за один раз они смогут трижды спасти мир: от Корифея, от Бреши и даже, невообразимо, от самой скверны. Наконец-то сделать всё правильно и уже по-настоящему избавить их мир от опустившегося в Бездну чудовища.

Однако Безумец не разделил взбудораженность собеседника, только всё сильнее погрузившись в тяжесть раздумий и необходимости на подобные «раздумья» решиться.

— Мы не можем знать наверняка, что это сработает. А подобный шанс представится только раз. Якорь, как проводник магии Тени, единственный может гарантировать, что изоляция Города нарушится. Поэтому эффективней будет, если я… вернусь туда.

Солас тут же вынырнул из витания в облаках и ошарашено посмотрел на магистра, но ответ не нашёл. Мужчина продолжил смотреть вдаль, крепко сжав в руке посох.

— С каких пор в тебе проснулся героизм и порыв к самопожертвованию Героя Ферелдена, которого ты сам осуждал? Для этого нет необходимости. Когда мы убьём Корифея, тебе достаточно будет направить магию Якоря через Брешь и следом её закрыть. В дальнейшем я освобожу тебя от бремени метки. Ценой твоей руки, да, но зато это снизит магическое воздействие на тебя, тебе станет легче… — говоря это, Волк не скрывал порыв искреннего негодования, потому что не понимал причин, что бы человек, хромоногим инвалидом живший наперекор всему, сейчас перестал хвататься за эту жизнь.

И конечно, в старом элвен кипел страх… страх потери. Вроде жизнь налаживается, они в шаге от победы, он наконец увидел реальные возможности для дальнейшей своей борьбы за Народ, а не призрачную месть, даже позволил себе вновь помыслить о дружбе. Но как вдруг человек стал говорить о неуместном героизме.

Резкие слова никак хромого сновидца не задели. В один момент он только вздохнул, закрыл глаза и горько улыбнулся. Ему бы очень хотелось, что бы знаток Тени оказался прав, но понимал, что на этот раз согласиться он не может.

— Вопреки в том числе и моему желанию вопрос не в героизме, Солас, а в действительной необходимости, — удивительно монотонно на фоне пылающего негодованием собеседника произнёс магистр. — А твоё предложение нереализуемо даже на этапе с меткой: тебе её уже не вернуть.

Подавив изначальное возмущение, Солас сложил руки на груди и серьёзно глянул на человека, трезво пытаясь оценить его ход мыслей.

— Учитывая, сколько моих планов ты разрушил — достаточно вспомнить, что было с Митал и Источником, — признаюсь, я не удивлён подобное слышать. Но всё же. Что ты задумал на этот раз?

— Ничего. Это факторы от меня никак не зависящие.

На немой вопрос Волка, читаемый в его взгляде, Безумец отвечать не стал, а решил просто показать. Мужчина раскутал плащ, отстегнул верхние крепежи мантии и рубашки, а затем отодвинул элементы одежды, оголив область надплечья и ключицы. Этого оказалось достаточно, чтобы увидеть, как под кожей зеленятся две толстые линии — подключичные кровеносные сосуды. Даже освобождать всю руку не было необходимости, чтобы понять, что она поражена полностью.

Кто-нибудь видел шокированного бога? А Безумец увидел. Даже когда мужчина, снова спрятался от холода под слоями одежды, Волк не переставал с круглыми глазами пялиться на руку человека.

— Это… — много позже раздалась первая попытка эльфа думать здраво.

— Невозможно, — усмехнулся Безумец, в шутку помогая поражённому знатоку Тени. Собственно сам магистр был доволен произведённым эффектом и совсем не жалел, что скрывал правду до самого последнего момента.

— Да… Да, это невозможно. Это действительно невозможно. В смысле, я догадывался, что с твоей рукой что-то не так, но Якорь всё равно не должен был так реагировать. Но оказалось… как и Тень, он не смог отличить себя от тебя, поэтому начал поглощать и так просто тебе поддаваться.

Тут Безумец скривился: он бы не сказал, что так уж и просто: боль во всём её разнообразии он ощущает и поныне.

— Но кем бы тебя ни воспринимал Якорь, ты остаёшься человеком, и его магия всё также вредит тебе. Даже сильнее. Значит, как только он поразит сердце…

И раз зелёный свет добрался уже до столь крупных сосудов, то совсем скоро будет аорта и всё — дальше уже кратчайший путь до сердца…

— Будет нарушено кровообращение, не сопоставимое с жизнью, — закончил магистр сам.

Вот теперь настало время вдыхать поглубже Соласу, чтобы переварить услышанное. И что этот человек, действительно, опять ломает его планы… даже если сам того не желает.

— Порог моей выдержки уже достигнут. Вы это прекрасно видите и понимаете — ваши взгляды я замечаю. И пытаться отрицать очевидное, хвататься за лишние дни глупо: есть участь и пострашнее смерти. Я не хочу… уподобиться Синоду: жить и умирать до тех пор, пока окончательно не сойду с ума от собственного бессилия перед ненавистью скверны и не стану очередным порождением тьмы, марионеткой семи чудовищ…

— Но ты всё равно боишься?

— Боюсь. Тянуться за иллюзию жизни заманчиво и естественно. Тяжело переступить через свои интересы в угоду правильности мира, особенно когда эти интересы — твоя жизнь.

Волк признал свою ошибку: магистр не уподобился Герою Ферелдена, а опять слишком много думает. Он боится, сомневается, хочет поддаться естественному желанию выжить любой ценой, даже если жизнь не будет долгой, но одновременно он хочет сделать, как правильно для мира, переступить через себя, взглянуть в глаза своим страхам и… смерти, которой полнится Черный город. Опасения мужчины о повторении судьбы Синода, и правда, небеспочвенны, и лучше бы такую угрозы пресечь заранее, потому что когда они точно узнают, смертен маг или нет, будет уже поздно что-то исправлять — скверна возьмёт своё. Но Фен’Харел не стал давить на друга, оставил выбор за ним вплоть до самого последнего момента и будет готов принять его любым.

Это с умным видом говорить и осуждать чей-то выбор, ссылаясь на правильность мира, легко, а вот когда на алтарь этой «правильности» ложится твоя жизнь, страшная неизвестность, ожидающая после смерти, мыслить начинаешь уже совсем по-иному. Принимать такие решения всегда тяжело.

Но, очевидно, хромого мага беспокоило не только это — тоска отразилась в его белых глазах. Что бы он там ни решил о быстроте приближения своей потусторонней жизни, для начала хорошо бы закончить дела по эту сторону. Новый мир подарил ему удивительные отношения и возможности, и нельзя их оставлять незавершёнными…

— Знаешь, когда-то я сказал, что твоё тело должно было раствориться в Тени. Это так. И это точно произойдёт, если ты вновь в неё войдёшь — это неизбежно. Однако… — Солас сделал неожиданную паузу, полную сомнений, неуверенности и страха. Безумец, вырванный из своих угрюмых мыслей такой резкой тишиной, обернулся и увидел в глазах эльфа… надежду, слишком живую и искреннюю для древнего бога. — Однако я не могу того же сказать про твой разум. Ты никогда не был обычным человеком, а сейчас, став носителем столько всего противоречивого, — тем более.

— Думаешь, Тень будет избирательной? — Безумец лишь усмехнулся. Конечно же, ему хотелось хвататься за слова эльфа, это естественно для любого живого существа: хвататься за жизнь. Даже в Тени, где его точно будет ждать только смерть. Но мужчина постарался об этом даже не думать: от него самого исход и решение недремлющего мира никак не зависит, какие бы он мечты там ни лелеял.

— Мне очень хочется на это надеяться…

Эти слова окончательно отвлекли магистра своей искренностью. Не этого ждёшь от великовозрастного бога, для которого это должно было стать просто смертью очередного смертного. Но мужчине были понятны причины: даже боги хватаются за родное и знакомое.

— Тебе первому нужно опасаться такого исхода. Как я и говорил когда-то, если раттус-самодур начнёт представлять опасность, то я лично пущу его на свойства.

— Вынужден огорчить: удовлетворить свою варварскую человеческую натуру у тебя не выйдет. На спасение мира, обсуждения и планирования гениального плана по захвату острова ушло столько сил, что обидно будет начинать всё сначала в неизвестном мире без Завесы лишь по прихоти старого «самодура».

Два сновидца были не в Тени. И даже не на Перекрёстке. А всего лишь в новом, отвратном, неправильном, усмирённом, вроде бы, мире. Но ещё никогда Ужасному Волку говорить искренне не было так легко и просто…

Выведя предоставленную ей лошадь из стойла, Кальперния начала приспосабливать на неё седло, а затем — личные вещи, которые пригодятся во время её спешного бегства из Скайхолда.

— Ты передала информацию Павусу-младшему? — по среди её приготовлений раздался вопрос от того, кто, собственно, и заставил её бежать.

Безумец находился рядом и держал поводья лошади, ласково убеждая ту покорно стоять на месте. Магесса не могла не усмехнуться, обратив на это внимание, потому что помнила, как при их первой встрече на озере Каленхад магистр шарахался при одном только взгляде на ездовое животное. А сейчас не боялся стоять около звериной морды и копыт да ещё и гладил.

— Да, Дориан знает, где меня искать, когда соберётся возвращаться в Тевинтер. Но ты же понимаешь, что об этом будет знать не только он?

— Несомненно. Тайному Канцлеру известно всё, что происходит в Скайхолде, даже в конюшне.

— Тогда в чём смысл?! — требовательно воскликнула ученица и повернулась к магистру, ведь он говорил так спокойно, будто всё идёт, как задумано, да только она не понимала его задумки. — Зачем мне уходить, если ты знаешь, что от Инквизиции на юге я скрыться не смогу? Я могла остаться, как и остальные маги, помочь тебе, когда ты будешь закрывать Брешь. Я же сильнее их всех!

Сновидец тут же недобро нахмурился.

— Если ты решила, что твой уникальный дар — достаточный повод для честолюбия, то ты проиграла уже сейчас!

Безумец, как и Эрастенес, и Корифей, нередко упоминает, что она самый сильный маг, не-сновидец, этого поколения, но всегда из его уст это звучит как ноша, преимущество, которым надо учиться пользоваться, а не повод кичиться перед миром. Очевидно, это было уже нечто личное: он не хотел, чтобы она, поддавшись гордыне, повторила его судьбу, поэтому мужчина всегда строго её осаживает, стоит только в словах девушки промелькнуть самомнению.

— Да причём тут это «чистолюбие»? Я озвучиваю факт, как и ты. Я сильный маг, а значит, моя помощь не будет лишней.

— Так и есть. Но я не посмею ради спасения мира рисковать жизнью своей ученицы. Какой бы ты талантливой ни была, в первую очередь, ты должна быть жива, чтобы вся моя работа имела смысл.

— Если тебя это так беспокоит, я могу покинуть Инквизицию сразу после…

— Если тебе это будет позволено. Для спасения мира я нужен Совету. Ради моей лояльности он слишком многое мне прощает, самое наглое неуважение в свой адрес, идёт на уступки, даже тебе позволил проживать в Скайхолде на правах гостя. Но я не могу быть столь же уверен, что когда нужда в моей помощи отпадёт или… не станет уже меня, Инквизиция в своих обещаниях не вернётся к корням. Ты командир Венатори — для них будет благим делом тебя судить и в дальнейшем сжечь на площади Вал Руайо на потеху толпе. А я этого не желаю. Поэтому будет лучше, если ты уйдёшь, затаишься и перестанешь маячить перед глазами советников и жриц.

Кальпернии возражать не было смысла, она понимала беспокойство мужчины. Инквизиция откровенно терпит моровую тварь на своей территории — по заветам стихов Песни Света «облик оставив людской, тварями стали» все древнетевинтерские магистры, первые порождения тьмы, — потому что от него зависит спасение мира от второй такой твари. Но никто им не может гарантировать, что Совет будет также терпелив и дальше.

Но больше в словах мужчины магессу задело, что он заикнулся и о возможной кончине для себя. И даже весьма вероятной — иначе, если бы он точно знал, что выживет, вряд ли бы так подгонял свою ученицу, потому что, как шантажировать Инквизицию, он бы придумал и без Бреши. По лицу девушки тотчас побежали слёзы, но она не смела на них заострять внимание, а продолжила сбор. А что она скажет? Капризно попытается убедить его сбежать вместе с ней, не рисковать? Но это глупо. Если Брешь не будет закрыта, конец света достанет всех, куда бы ни бежал. Да и долго ли они бы смогли оттягивать неизбежное? То, что этот человек, уже совсем не тот неугомонный учёный, каким она его помнит при первой их встрече на озере, девушка видела прекрасно, поэтому ещё глупее будет попытка себя обманывать иллюзиями.

Но понимать, что ничего не изменишь, что так и должно всё закончиться, — это одно, и совсем другое — терять близкого человека. Поэтому когда сборы подошли к концу, магесса тут же бросилась к мужчине, который к ней подошёл. Он позволил ей в последний раз выплеснуть свои чувства в благодарность за всё хорошее, что случилось за эти два года, обнял в ответ, с тёплой улыбкой приласкал. И пусть он воспринимает магессу совсем не так, как она его, но нельзя сказать, что это расставание было для него простым. Он бы был не против оставить всё так, как есть, но, увы, обстоятельства диктуют иное. Тем не менее ученицей своей наставник гордился.

— Если всё… будет хорошо, то сообщи мне хотя бы об этом, упрямый ты павлин.

Безумец улыбнулся. Опять она не сдерживает своё воспитание простолюдинки. Но в такой момент, пожалуй, можно простить.

— Несомненно. Твоё обучение ещё не завершено. Но в любом случае ты обязана себя сберечь. Очередная твоя глупость, приведшая к смерти, станет позором для наставника.

— Я сделаю всё возможное, не волнуйся. Как минимум я научилась хорошо плавать, — игриво, но с вызовом посмотрела на него девушка.

От напоминания о той самой «глупости» — ночном заплыве в водах Вентуса — Безумец не мог не усмехнуться. Все эти воспоминания уже не могли не навевать тёплую тоску ностальгии по приключениям, через которые провёл его новый мир.

Напоследок магистр наклонился к магичке и поцеловал. Сначала Кальперния удивилась, ведь мужчина не позволял в людном Скайхолде столь явно демонстрировать их не совсем правильные отношения, однако, конечно, отказываться от возможности она и не подумала, а с радостью поддалась. В этот последний миг, когда они могли быть вместе, магесса хотела выразить всю свою благодарность магу, изменившему её жизнь. Тем более он никогда не брал плату за её обучение.

Но Безумец в этой дополнительной благодарности не нуждался. Как бы девчонка ни была талантлива и с ней приятно работать, видя её полную вовлечённость в процесс, всё равно не брать оплату за обучение — это слишком уж альтруистично для магистра. А он и не был альтруистом, давно уже решил, какова будет плата для неё. И она отплатит. Жизнь уже зарождена — он мог это выявить соответствующими заклинаниями. Просто магесса об этом пока не знает.

На том их прощание подошло к концу. Подгоняемая его приказом и чтобы не передумать, Кальперния стремительно забралась в седло, взмахнула поводьями и направилась в сторону главных ворот, откуда её без особых проблем выпустят на тропу Морозных гор.

Безумец ещё какое-то время с улыбкой наблюдал вслед ученицы. Сейчас сожалеть ему было не о чём: всё закончилось лучше прочих возможных исходов. При первой встрече с талантливой магессой в замке Редклифа он и не предполагал, насколько это будет судьбоносно. Но вот того же мужчина не мог сказать об ещё одних отношениях, которые подарил ему новый мир. Сновидец знал, что вездесущий Сенешаль уже за спиной, ожидаемо всё видела, а поэтому заслуженно затребует ответов, но он не спешил оборачиваться, потому что, понимал: этот диалог для него уже будет по-настоящему тяжёл.

Сегодня два человека, что считали себя очень близкими друг для другу, за одно мгновение стали чужаками. Они прошли в угрюмом безмолвии ползамка, ни на кого не обращая внимания, пока не оказались в знакомой маленькой комнате, скрытой от всех любопытных глаз и ушей. Старая голубятня, её размеры, её скупое оформление были привычны уже им обоим, за последнее время она часто становилась местом встречи для них, однако сейчас стены давили. Но их волновали отнюдь не стены.

Безумец первым прошёл в покои Канцлера, сразу направился к столу и присел на рядом стоящий стул. Мужчина был… спокоен. Он не отворачивался стыдливо, не дрожал, лишь наблюдал за тем, как женщина занимает позицию у противоположной от него стены, где стоял шкаф с документа, опирается на него, складывает руки на груди, чтобы одновременно защитить себя от сильных эмоций, отгородиться от желаемого насилия и просто выглядеть устрашающе. То, чему по своему любопытству свидетелем она стала, сильно задело женщину. Лелиана хотела заставить себя сомневаться в увиденном, найти оправдание или сразу отомстить за обман. Она… не могла определиться, и поэтому пока хотела просто получить ответ, объяснения, оправдание… да всё, что угодно, но не тишину. А магистр, который обычно любил разглагольствовать о чем только можно, сейчас словно специально молчал, даже когда Канцлер уставилась на него злобно, почти угрожающе.

— Лелиана, испепеляя меня взглядом, вы ожидаете услышать что-то иное, отличное от увиденного?

И лучше бы он молчал дальше, потому что это явно не то, что хотела услышать Левая рука. Она точно удивилась, но пыталась этого не показывать. Не так должен говорить человек, уличённый в измене.

— А по-вашему, магистр, вам не за что объясняться? — она пытается держать себя в руках, но голос её получается и угрожающе рычащий, и жалкий.

Конечно, они друг друга ничем не обязывали, никогда не вели подобных бесед. Наверное, потому что это самом собой разумеющееся… в приличном обществе, когда вступаешь с кем-то в отношения, и весьма серьёзные, не остановившиеся на формальных ухаживаниях. В её понимании. Но вот тевинтерец обманул! Её. Тайного Канцлера.

— Вы видели то, что видели. По-моему, всё однозначно и не требует дополнительного пояснения.

Пока в сердце женщины пылало пламя, метавшееся между яростью и отчаянием, мужчина умудрялся удивительно спокойно пожимать плечами. И от его слов она буквально задыхалась в возмущениях.

Он серьёзно? Как он может такое говорить? Он ей изменял, а теперь делает вид, что ничего особенного и не случилось?

— Так и быть, я внесу ясность, — опять с неуместным снисхождением, словно испытывает терпение собеседницы, заговорил маг. — Свидетелем чего по моей неосторожности вы являлись просто стало откровением о том, что моё к вам отношение никогда не было искренним, обоюдным. Вас это задело, оскорбило, поэтому вы требуете ответов, вероятно, пожелаете отомстить. Вам кажется, что я поступил с вами подло, несправедливо, что я вас предал, но позвольте для начала спросить в ответ: почему тогда вы решили, что имеете полное моральное право поступить схоже со мной, манипулировать моей привязанностью?

— О чём… вы говорите?

Как бы Сенешаль ни хотелось взвизгнуть: «Как этот предатель вообще смеет ещё в чём-то обвинять её?!» — но она не могла себе позволить настолько потерять контроль, даже в такой момент. Да и мужчина выглядел так, будто точно знаете, о чём говорит, и нависшее над ним возмездие его ничуть не пугало.

— О нашей встрече в Денериме, Лелиана. Вы, Тайный Канцлер, Левая рука, которая почти никогда не покидает штаб Инквизиции и всегда действует только через своих агентов. А я древнетевинтерский магистр, «малефикар», чудовище по версии Церкви, и ваш главный беглец на тот момент. Но тем не менее вы появляетесь передо мной без сопровождения, помогаете, выказываете дружелюбие, хорошо скрываете отвращение, даже не прочь оказались продлить беседу. Меня и поныне оскорбляет ваша убеждённость, что я поверил в подобный фарс, благие намерения от кого-то вроде вас. Появление Кассандры было бы и то более правдоподобно: эта женщина хотя бы прямолинейна в своих действиях, — теперь голос мужчины был не только ровным, монотонным — в нём появилась нотка грубости, подтверждающая, что из злопамятства та встреча всё ещё его оскорбляет. — Позвольте угадать: чего вы желали получить в итоге? Привлечь моё внимание как красивая женщина, создать о себе обманчивое впечатление, по средствам обсуждения важных для меня тем заслужить доверие, и постепенно вызвать у меня нужную вам привязанность, что позволит в дальнейшем мной манипулировать. Управлять кем-то через постель — способ старый как мир. И сыграть на чувствах древнего магистра стало бы для вас как барда просто очередным развлечением. Ваши планы спутало только неожиданное нападение кунари, — Безумец говорил утвердительно, тем самым показывал полную уверенность в том, что скрывалось за «искренностью» убийцы. — Но я смог отплатить вам той же монетой. Оказаться по ту сторону манипуляций уже не так увлекательно, не правда ли? — напоследок нагло усмехается, показывая, что он своей местью доволен.

Вот тогда Лелиана обезоружено опускает голову. Больше её глаза не пылали яростью — отчаяние победило. Больше её руки не тянуло к оружию — только к лицу. Так хотелось отгородиться от мира, от человека, мгновением всё разрушившего. Женщина не находила больше сил ему противостоять. Даже возразить.

Пусть Канцлер очень хотела разрушить стройную теорию мага, сказать, что их встреча состоялась, потому что она действительно просто хотела с ним поговорить, изучить, узнать получше, чтобы не поддаваться на сплетни, а здраво решить, как Инквизиции в дальнейшем стоит поступить с этим особо опасным беглецом. Но во-первых, этим магистра не переубедишь: он всегда говорил, что не верит людям её подлого рода деятельности. А во-вторых, на самом деле мужчина не был уж так сильно далёк от правды: в смысле, если бы всё пошло по описанному им сценарию, и она смогла завлечь мага, то Канцлера бы никогда не мучала совесть. Она бы первая в Совете стала насмехаться над таким «великим магистром», который оказался настолько глуп, раз его так просто привязать к первой попавшейся юбке Инквизиции.

Но он её обошёл. И есть ли смысл сейчас взывать к его совести? Очевидно, нет.

— И лишь ради мести вы зашли так далеко, Фауст? — усмехнулась Лелиана. На самом деле ничего смешного она не чувствовала, и это улыбка была просто от отчаяния. Она хотела знать: неужели маг оказался настолько злопамятный, что ради мести даже спустя столько времени решил опорочить честь «соперника» полностью.

— Нет, — такой чёткий ответ был неожидан, но приятен. — Лично к вам у меня нет неприязни. Вы правы, заходить так далеко просто ради мести было бы ни к чему — это удел одержимых фанатиков, коим я не являюсь. Но одновременно Тайный Канцлер — это главное лицо Инквизиции. И не нужно сейчас это оспаривать — я не изменю своему мнению. Без вашего ведения не действует ни один другой советник. А значит, ради собственной безопасности и более удачного сотрудничества с орденом мне требовалось добиться наибольшей вашей лояльности.

Тем самым маг признался, что хотя бы не копил в себе желчь ненависти от каждого раза, когда был с ней рядом. Наверное это должно успокоить…

— Той девушке вы тоже объяснялись похоже? — спросила Лелиана последнее, что теперь её волновало. Уж если его столь бурные и, казалось, искренние отношения с ней были просто холодным расчётом, то она почти не сомневалась, что похоже он поступил и с магессой, которая ему вовсе в дочери годится.

— Нет. В отличие от вас, Кальперния излишне импульсивна и на правду не способна отреагировать без деструктивных последствий. Подобное не приведёт ни к чему хорошему, в том числе и для самой девушки, учитывая её положение.

Безумец хоть и ответил, но в подробности не вдавался, давая понять, что говорить о магички не собирался, ведь специально отправил её подальше от глаз Совета. Канцлер допрашивать не стала, ударяться в поиски беглянки она и не собиралась. Её больше заинтересовал намёк в словах сновидца. Вряд ли бы о «положении» магистр говорил беспричинно, поэтому Левая рука довольно быстро пришла к единому выводу, зачем ему понадобилась талантливая магичка.

Лелиана очередной подлостью удивлена уже не была. Всё даже более ожидаемо, чем в её случаи. Выходец из тевинтерского аристократического общества, помешанного на разведении магов, не мог не увидеть в магессе потенциал для удачного союза.

Плоха ли такая правда? Женщина так однозначно клеймить не хотела — её работа порой обязывает и к более аморальным поступкам. Скорее сейчас образ любимого мужчины раскрылся со всё больше неприятных стороны, и это было… больно.

В конце концов он просто использовал двух влюбившихся в него (его же стараниями) женщин в своих корыстных целях. Вот и вся правда.

Лелиане больше объяснений не нужно. Она не спрашивала, только погрузилась в себя. Не смотрела на человека, что столь стремительно вторгся в её жизнь, подарил ей надежду, но также резко всё забрал. Ей только нужно время.

Сейчас женщина будет просто благодарна ему за то, что он замолчал, не усугубляет ситуацию, больше не злорадствует. Пусть уходит. Финальная битва скоро… а после её с ним, к счастью, уже ничего не будет связывать.

Обняв себя руками, Лелиана всё ещё стояла у стены, не решаясь двигаться. Её спасала темнота комнаты, тень её капюшона. Впрочем проявлять печаль женщина не стала даже сейчас — может, позже, когда она останется одна и точно никто не увидит, что у Левой руки, оружия Верховной Жрицы, есть чувства.

Но разрыв зрительного контакта спасал не только её. Магистр… какое-то время позволял себе смотреть.

Это было тяжело. Он очень хотел подойти, просить о прощении, не заканчивать на такой мерзкой ноте… Понадобилось всё его самообладание, чтобы удержаться. Он не может. Не может выразить сожаление, боль от собственных слов, которые ему приходилось выдавливать из себя. Канцлер слишком опытный шпион, она тут же раскусит обман, стоит ему хоть на секунду дать слабину. А этого произойти никак не должно, маска ложного спокойствия не должна рухнуть.

Да, отчасти он был прав, и изначально всё начиналось как расчёт, как попытка себя обезопасить в новом страшном мире. Но не заметил старый маг, как сердце, окаменевшее, уже давно и, казалось, навсегда после смерти по его вине любимого человека, нашло утешение в трепетной любви к другой спустя столько лет. Но сегодня оно должно было вновь рваться, изливаться кровью от каждого равнодушного слова, от каждого невозмутимого взгляда на ту, которой делал больно.

Он не желал такого исхода, лжи.

Но так будет правильно.

Конечно, он мог избежать всего это, провести последние свои дни с той, кто был ему так дорог. Но если битва закончится, как он думает, то это случится скоро и быстро, и ему уже будет всё равно, он ничего не почувствует. А вот она останется одна, терзаемая виной и горем.

Вновь.

В прошлый раз у Соловья осталась вера, наставница. Она справилась. Но теперь у неё не останется ничего. Даже веры. Да и как тут верить, когда посреди хаоса она вновь находит в ком-то утешение, но почти сразу всё теряет? Если и уверовать, то только в своё проклятье и злой рок. А он не желал ей такой судьбы. Она заслуживает большего, чем скорби по лжецу.

Поэтому пусть их будет ждать такой конец. Пусть любовь обернётся ненавистью, пусть он станет для неё изменником, предателем и подлецом. Считанные дни он потерпит, зато не будет испорчена вся её дальнейшая жизнь.

Смерть того, кого всей душой ненавидишь, всегда легче воспринять. Пусть для неё это обернётся злой радостью или желанной местью. Главное, что не всепоглощающей скорбью…

Хотя бы раз он поступит так… как правильно.

Ну а сейчас ему лучше уйти, дать время и тишины.

— Вы изумительная женщина, Лелиана. И хотя всё получилось не так, как оно ожидалось, однако я хочу надеяться, что моя история станет для вас поучительным примером.

Лишь на полпути к выходу Безумец позволил себе обернуться, в последний раз полюбоваться рыжим огнём и порадоваться, что этот «огонь» не потухнет — он ещё обязательно разожжёт весь Тедас своими реформами.

— И что именно?

— Я — это то, чем станете однажды вы, если не отпустите свой «костыль»…