Клубничный Яд

Выходя из комнаты, в которой находится Бьянка, чувствуя тяжесть этого проклятого города в сжатых кулаках, я направляюсь прямо в кабинет Шона.

Альдо Росси — еще больший кусок дерьма, чем я думал. Я понимаю иронию — наемный убийца смотрит свысока на мафиози. Я не отрицаю, что мой моральный компас сломан. Я такой же сомнительный персонаж, как и все они, но собственная дочь? Выдать ребенка замуж по бизнес-сделке?

Лоренцо Моретти — вот кто помолвлен с Бьянкой. Я не доверяю себе теперь, зная эту информацию. Потому что понимаю, что сделаю дальше. Я раскопаю всю информацию о нем, и тогда он станет ходячим мертвецом.

Прошло много времени с тех пор, как моя навязчивая натура вырвалась из оков, в которые я ее давно заключил. В тот момент, когда эта маленькая плутовка украла мою монету, я почувствовал, как оно зовет меня, скребется внутри, умоляет освободить. Чертов паразит, пожирающий мое тело изнутри.

Игнорирование ее существования помогает, но, в лучшем случае действует как седативное средство.

Я поднимаюсь по лестнице, перескакивая по две ступени за раз, обходя главную комнату, где собираются Хулиганы. Иду по коридору, прохожу мимо спален и стучу в дверь офиса Шона.

— Входи…

Я захожу, закрываю дверь за собой, затем направляюсь к кожаному креслу перед столом, ощущая, как его глаза прожигают дыру в моем лице.

Сажусь, откидываюсь назад, игнорируя напряжение в воздухе, и жду. Я знаю Шона. Он не может играть в кошки-мышки так, как я, но попробует, потому что упрям.

— Ты понимаешь всю серьезность ситуации, не так ли?

Я не могу сдержать улыбки, скользящей по моим губам, пока молча праздную свою маленькую победу. Заставить Шона первым треснуть и сломаться. Наставник, бессильный перед протеже — игра, в которую я играю с детства.

Я киваю, подтверждая, что понимаю всю серьезность этой гребаной ситуации.

— Полагаю, у тебя было достаточно времени, чтобы понять, лжет ли она?

Я снова киваю.

— Разве я не твой человеческий детектор лжи? Ты хорошо меня обучил, не так ли?

— Да. И?

— Она говорит правду. Она не шпионила. Пыталась сбежать от своего отца. Похоже, он обещал ее руку мужчине по имени Лоренцо Моретти из-за бизнес-сделки. Она увидела возможность сбежать и воспользовалась ею.

Он откидывается на спинку кресла, прищуривая глаза. Ищет на моем лице эмоции.

Он хорошо меня знает, но мой темперамент ему знаком еще лучше. Я тянусь в карман за своим серебряным долларом, но нахожу вместо него маленький кулон в виде сердечка. Провожу большим пальцем по гладкой поверхности, затем вынимаю руку из кармана без монеты.

— Если она не работает с Альдо, то, возможно, у него нет плана против нас. Но это всё еще оставляет нас с одной огромной проблемой…

Она знает, что мы были в пляжном доме сенатора Хамфри. Как только она узнает, что сенатор пропал — изображения его пляжного дома, будут транслироваться на всех новостных каналах в течение следующих шести месяцев, — то поймет, что это мы убили его. Что я убил его.

— Она ничего не скажет, — настаиваю я. — Похоже, у девушки есть небольшая… симпатия ко мне. Не говоря уже о том, что ее отец не святой. Она привыкла игнорировать аморальность, свидетелем которой становилась.

— Это не наш метод, Килл.

— Мы не убиваем молодых девушек из-за неопределенности, Шон.

— Я не предлагаю убивать ее. Я говорю, что мы должны держать итальянскую птичку про запас. Подождем, пока ситуация с федералами и Хамфри не уляжется. Мы заключим гребаную сделку с Росси, и, если всё пойдет наперекосяк, у нас будет рычаг давления.

Использовать Рыжую как рычаг — мне это не нравится. Не знаю почему, но не нравится.

Если бы она была кем-то другим, это был бы неплохой план. Черт, если бы она была кем-то другим, я бы просто убил ее. Но она не кто-то другой. Она в водовороте дерьма, начиненного взрывчаткой, и знает это. Она напугана, но упряма и смела — аномалия, которая действует как наркотик, созданный специально для меня. Мое желание защитить ее поднимается в горле, как желчь, угрожая сломать мое самообладание.

Еще одна причина сыграть в эту игру с холодной головой. Я не убью ее, если только не придется, но и держать ее здесь не буду. Мне нужно, чтобы она ушла. Она не приносит мне ничего хорошего.

— Она не страховой полис, Шон. Нам нужно избавиться от нее. Отпустить ее.

— Не говори мне, что итальянская птичка зацепила тебя, Килл. Я и не думал, что такое возможно, — он наклоняется вперед, упираясь руками перед собой.

Он сохраняет спокойствие, потому что, если его давление подскочит от гнева, он не сможет точно меня прочитать. Если бы он не научил меня всему, что знает, я бы не понял, что он изучает меня прямо сейчас.

— Это не так. Она меня не зацепила. Физически, да, но не более того. Если бы я был умным человеком, а я думаю, что так и есть, я бы знал, что удержание ее в плену снижает вероятность того, что она будет нам доверять. Ее отец запер ее, и она сбежала. Ты предлагаешь сделать то же самое и попросить ее довериться нам? Она успешно ушла от гребаной мафии, Шон. Она не глупа, и ею движет страсть. Она нравится мне, доверяет мне. Если я буду держать ее как чертову заложницу и покажу ей, что она просто очередная пешка в нашей схеме, как сделал ее отец, она сбежит. Она не будет доверять мне, тогда мы не сможем доверять ей. Так что, если ты не хочешь мертвую дочь Дона на своих руках, тебе стоит пересмотреть этот план.

Шон глубоко вздыхает, поднимая руку, чтобы потереть затылок — признак того, что он сдерживает беспокойство, знаю.

— Я подумаю об этом, — наконец говорит он.

— Ты просто собираешься держать ее в той комнате? — я сдерживаюсь, чтобы не скрипеть зубами. Этот дом кишит Хулиганами, а Бьянка… Что ж, Бьянка настолько прекрасна, что может свести с ума самого здравомыслящего мужчину.

Я уже знаю это на собственной шкуре.

— Да. Пока не решу, что делать…

— Она не обрадуется…

— Кого это волнует, Килл?

— Мне плевать, но, если мы не сыграем правильно, нам придется ее убить. Это ни к чему. Начнется гребаная война, Шон.

— Ну тогда, думаю, в твоих интересах держать ее счастливой, Килл. Либо так, либо готовься к битве, потому что я принял решение.

Я провожу пальцами по волосам с раздражением. Качаю головой, пытаясь осознать, что Шон просит меня сделать.

— Я не хренова няня.

— Она здесь из-за своей маленькой влюбленности в тебя. Сделай так, чтобы она была довольна, Килл. Я что-нибудь придумаю.

Я встаю, желая швырнуть его чертов стол через всю комнату, но передумываю. Я должен сдерживать свой гнев, пока не доберусь до дома, где смогу бушевать в одиночестве. Я вымещу его на своей груше — мне нужна интенсивная тренировка.

Останавливаюсь, перед тем как открыть дверь, и поворачиваюсь к Шону:

— Держи этих гребанных стервятников подальше от ее комнаты, Шон. Если кому-то нужно войти, то пусть это будешь ты, Фитц или Финн.

Провокационная улыбка изгибает его губы.

— Скажи еще раз, что она не зацепила тебя…

— Отвали.

Вырываясь через дверь офиса в коридор и под звуки громкого смеха Шона, я направляюсь к боковой двери, чтобы выйти из дома через кухню. Я хочу избежать наплыва придурков, ждущих, чтобы расспросить меня о Рыжей. Я не доверяю себе, чтобы не убить каждого из них прямо сейчас.

Запрыгнув в машину, я завожу ее, срываясь на двигателе от раздражения. Я рву с места, посылая гравий и щепки в сторону дома Шона, затем уезжаю.

Сегодня я проснулся с твердым намерением держаться как можно дальше от дома Шона, насколько это возможно.

Когда я вернулся домой прошлой ночью, я изучил всю информацию о Лоренцо Моретти.

Если Рыжая знает что-либо об этом человеке, неудивительно, что она сбежала, потому что то, что я узнал, заставило мою кровь превратиться в белую горячую ярость в жилах. Я не могу понять почему, даже ради бизнес-сделки, Альдо Росси отдал бы свою дочь, свою маленькую принцессу, такому человеку.

Мне потребовалось немного времени, чтобы раскопать его пристрастия. Он преступник, но и я тоже. Я не говорю о том, как он зарабатывает на жизнь. Я говорю о его «внеклассных» занятиях. Слухи в его ближнем кругу говорят, что они называют его Некро Моретти, потому что он любит видеть своих женщин настолько избитыми и окровавленными, что они почти мертвы перед тем, как он их трахает. Он ебанный садист, и не из тех, кто сначала получает согласие.

Также не составило труда узнать, где его найти. Большинство ночей он проводит в «Golden Lux», мужском клубе с сомнительной репутацией. Ходят слухи, что бизнес за бизнесом — это подпольный секс-клуб, где клиенты предаются занятиям, к которым Лоренцо имеет вкус — включая несогласие.

Если раньше я не хотел вскрыть грудь этого мерзавца и поиграть с его внутренностями — а, чтобы быть честным, я на самом деле хотел, — то теперь точно хочу и на это у меня есть весомая причина.

Узнав, с кем обручена Рыжая, я поддался импульсу и избивал свою боксерскую грушу до тех пор, пока не был уверен, что цепь вот-вот вырвет черную дубовую балку из моего потолка, затем принял долгий горячий душ, чтобы облегчить напряжение мышц. Безуспешно.

Я зациклился, и принимаю это.

Легко держать себя в руках, когда ничего не соблазняет меня. Хотя я наслаждаюсь такими вещами, как изысканная еда и напитки, случайные встречи с женщинами, которые ничего обо мне не знают, пару бокалов бренди здесь и там, ничто не выдавливает воздух из моих легких так, как неопределенность.

И моя маленькая рыжая гадюка, запертая в доме Шона, в то время как за ней охотится другой, гложет мою сдержанность. Достаточно плохо, что я держу ее ожерелье в кармане. Но теперь она под моим контролем, и я не доверяю себе, чтобы не поддаться искушению.

Убирая посуду после завтрака, я слышу, как мой телефон вибрирует на мраморной столешнице позади меня. Я выключаю воду и вытираю руки. Подняв телефон, я вижу уведомление о сообщении.

Я сжимаю зубы, позволяя голове откинуться назад. Если бы мне пришлось выбрать одного Хулигана, который мог бы присмотреть за Рыжей, это был бы Ребел или Финн, но я не доверяю Фитцу настолько, чтобы оставить ее в доме наедине с ним. Он, наверное, симпатичный парень, так что, уверен, у него нет проблем с девушками. Я, конечно, не могу сказать того же о большинстве Хулиганов, но всё же не могу довериться ему полностью.

После того как я принял душ и надел черные брюки от костюма, белую футболку с V-образным вырезом и свои ботинки, я собираю сумку для Рыжей и выхожу. От города до дома Шона около сорока минут езды. Он и Хулиганы просто называют его «Лес», потому что дом — площадью почти пять тысяч квадратных метров — построен в нескольких десятках миль вглубь Челси Вудлендс.

Соседей нет на многие мили, и любой шум, который мы производим — в основном от стрельбища в нескольких сотнях ярдов позади дома, — заглушается милями густого леса.

Я подъезжаю к дому Шона, решив оставить свои пистолеты в багажнике, но беру нож. Мой нож всегда со мной. Как и моя монета. Затем я беру черную спортивную сумку из багажника и направляюсь в дом.

Как только я вхожу, вижу Ребела на диване, играющего в видеоигры с несколькими пустыми бутылками пива перед ним.

Он мельком смотрит на меня, увлеченный какой-то бессмысленной игрой, и кивает.

— Привет.

— Кто-нибудь еще здесь?

Он качает головой.

— Все на стрельбище. Шон и Финн на винокурне.

— Кто-нибудь проверял Рыжую?

Он нажимает кнопку на своем контроллере, ставя игру на паузу, и смотрит на меня.

— Я собирался принести ей что-нибудь поесть, но она начала день крича, что мы все куски дерьма, и что она убьет нас по очереди. Так что нет, я не стал, — он указывает на лестницу в подвал. — У этой девчонки явно не все дома.

Мои мышцы напрягаются.

— Ты отвел ее в чертову ванную?

— На кого я похож, Килл? Я уже однажды наблюдал, как эта девушка писает. Не буду делать это снова.

Я качаю головой, желая обхватить руками его горло и сжать.

— И тебе лучше остерегаться Килана, если хочешь, чтобы твоя девушка осталась нетронутой.

Волна ярости проходит через меня.

— Почему? — сжимаю зубы.

— Он видел ее мельком, когда ты нес девушку внутрь. Не может перестать говорить о ней. Говорит, ему нравится, как она выглядит связанной, и мы все знаем, что это значит, — он снова указывает на дверь в подвал. — Парень еще бо̀льший псих, чем она.

Пиздец.

Я поворачиваюсь и иду через главную комнату на кухню, затем вниз в подвал. Срывая ключ с гвоздя в стене рядом с дверным косяком, я отпираю дверь и толкаю ее.

Запах клубники сразу же атакует мои чувства, заставляя глаза закрыться на мгновение. Рыжая поднимает взгляд с кресла в углу комнаты, ее глаза сразу же встречаются с моими. Она сидит, скрестив ноги, с журналом «Men's Health» на коленях. Штора на маленьком окне над ней открыта, и полоска света заставляет ее рыжие волосы сиять. В отличие от предыдущих наших столкновений, сейчас ее волосы распущены. Они длинные и каскадом спадают по ее обнаженным плечам глубокими розовыми кудрями.

Образ того, как я оборачиваю их вокруг своего кулака, пока вхожу в нее сзади, заставляет мои яйца ныть. Твою мать.

— Привет, — говорит она, ее тон удивительно тихий и спокойный.

Я держу дверь широко открытой.

— Пойдем.

Она улыбается и вскакивает.

— Ты отпускаешь меня?

— Нет, — мои пальцы сжимают ремень спортивной сумки. — Я перемещаю тебя в другую комнату.

— Что? — ее энергия меняется. Брови опускаются, и она делает шаг вперед. — Нет. Килл, я не хочу в другую комнату. Я не хочу оставаться, — она сокращает расстояние между нами и смотрит на меня снизу вверх, ее большие карие глаза моргают в панике. — Вот… — она хватает мою свободную руку, заставляя мои мышцы напрячься от желания. Она поднимает мою руку, проводя моими пальцами по пульсу на своей шее. — Я не шпион. Я не лгу. Я знаю, ты можешь понять, что я не лгу.

Я поглаживаю большим пальцем ее мягкую кожу, оборачивая пальцы вокруг задней части ее шеи, и делаю шаг ближе. Ее стучащий пульс бьется под моим большим пальцем равномерно. Она скользит своей рукой по моему запястью, пока я держу ее за шею, не отрывая глаз.

— Пожалуйста, отпусти меня… — шепчет она.

Она достаточно близко, чтобы я мог почувствовать ее вкус. Если бы я наклонился на дюйм, я бы ощутил ее губы на своих. Сжав заднюю часть шеи, я притягиваю ее ближе.

— Рыжая… — моя хватка на спортивной сумке ослабевает, и я еле сдерживаю себя, чтобы не обнять ее. — Я не могу.

— Ты не можешь что? — она поднимается на носочки, касаясь своим носом моего. — Коснуться меня? Ты можешь… Просто отпусти меня, и мы можем…

— Я не могу отпустить тебя, Рыжая. Это небезопасно…

Слова застревают в моем горле, когда Бьянка отталкивает меня. Ее тело отрывается от моего, оставляя вместо тепла холод и это напоминает время, когда я проводил дни в этой комнате без какого-либо контакта с внешним миром. Процесс, намеренно отключающий меня от эмоций, похожий на детоксикацию от жажды человеческого контакта и обыденного общения.

Я понимаю, что изоляция делает с ней. Знаю слишком хорошо — каждый этап, каждую минуту, до каждой мучительной секунды. Даже если она видит во мне что-то, что ее интригует, даже если ее тело желает меня больше, чем разум, она, вероятно, убьет меня, если представится возможность, чтобы инстинктивно схватить свою свободу.

Это при том, что она находится здесь даже меньше двадцати четырех часов. Я провел месяцы в этой комнате в одиночестве.

Мягкое и умоляющее выражение лица Бьянки теперь холодное и жесткое от гнева. Она отступает и начинает ходить по углу комнаты — это самое дальнее расстояние от меня, которое она может получить в таком маленьком пространстве, и я замечаю это. Сорок секунд назад моя рука на ее коже заставляла ее тело дрожать, теперь она испытывает отвращение.

— Пойдем, — говорю я без эмоций.

Она хватает свой свитер с кровати и кеды из-под тумбочки. Оставляя журнал выходит из комнаты как капризный ребенок и оглядывает подвал, который Финн тошнотворно называет «Зоной отдыха».

— Вверх по лестнице, — инструктирую я, стоя позади нее.

Она делает то, что ей сказано, и поднимается по лестнице впереди меня.

Я бы хотел считать себя порядочным мужчиной.

Я хорошо отношусь к женщинам, в основном. Я держу двери открытыми, говорю «пожалуйста» и «спасибо». Всегда убеждаюсь, что они получают удовольствие как минимум два раза на один мой. Я не полный кусок дерьма. Но когда Бьянка Росси идет передо мной, одетая только в потертые джинсовые шорты, показывающие по одной ягодице с каждым шагом вверх по лестнице, нет силы на этой планете, которая могла бы оторвать мои глаза от ее задницы.

Это потрясающая задница. Она упругая, больше, чем обхват одной руки на каждую половинку. Я мог бы кончить в штаны, как подросток, только думая о том, чтобы вонзить в нее зубы.

— Поверни налево, — инструктирую я, поправляя свой полностью вставший член в штанах, когда она достигает вершины лестницы. — Дальше по коридору.

Мои глаза следуют за ее длинными оливковыми ногами до босых ступней. Глубокий розовый, почти красный лак на ногтях. Этот цвет, вероятно, называется «Сангрия» или «Малиновый сорбет» или какая-нибудь чепуха вроде того. Название, которое, если бы я знал его, преследовало бы меня во сне. Моя навязчивая натура позволила бы ее имени крутиться в моем мозгу, как в сушилке. Так же, как знание, что она пахнет клубникой из-за своей гигиенической помады, или шампуня, или, черт возьми, геля для душа, вызвало патологическую потребность чувствовать ее запах и только его.

— Второй этаж.

— Боже, — огрызается она, поднимаясь по лестнице. — Насколько велик этот дом?

— Он большой. Вторая дверь справа.

Она достигает вершины лестницы, поворачивает направо, затем идет ко второй комнате — гостевой спальне. Не уверен, что кто-либо, кроме случайного Хулигана, ночевал в этой комнате. Никто за всё время, что я жил здесь.

Комната ярче за счет больших окон и имеет выход на балкон, где она может подышать свежим воздухом. Балкон маленький и здесь настолько высоко, что если Рыжая попробует спрыгнуть с него, для того чтобы сбежать, то, вероятно, умрет. Я почти приветствую эту идею. Тогда у меня на руках не будет этой маленькой проблемы.

Но, что более важно, в комнате есть отдельная ванная. Она может принять душ и воспользоваться удобствами без чьей-либо помощи.

Точнее сказать: у Хулиганов теперь нет причины входить в эту комнату, если только они не приносят ей еду — что я буду делать сам с этого момента. Проблема безопасности решена. Проблема моей чертовой рассудительности только увеличилась в десять раз.

Бьянка оглядывается, напряженные черты лица расслабляются. Ей нравится комната. Удовольствие, которое это мне приносит, — отвратительно.

Я бросаю спортивную сумку на кровать размера «queen-size».

— Здесь кое какие вещи для тебя. Одежда большая, потому что она моя, но закатай ее или что там вы, девушки, делаете, когда носите вещи своего парня.

Она ставит руки на бедра и поднимает бровь, напоминая мне о моих собственных словах.

— Ты знаешь, что я имею в виду, — я поворачиваюсь к двери. — Прими душ, сделай свои дела, что ты обычно делаешь. Я приготовлю тебе обед. У тебя есть пищевая аллергия?

— Только на придурков.

— Тебе повезло, Рыжая, потому что придурки сегодня не в меню, — с этими словами я выхожу из комнаты, запирая за собой дверь.

Два дня назад я был грозным человеком, избавляющим этот мир от самых больных, самых развратных сукиных детей, разгуливающих по этому городу. Теперь я прославленный нянька, обменивающийся колкостями со своей чертовски дерзкой пленницей, которая не поддается дрессировке.

Если быть честным, борьба с ней заставляет всю кровь в моем теле сосредоточиться в члене. Но если быть еще честнее, ее неустанная потребность в конфронтации вызывает у меня чертову мигрень.

Сделай ее довольной и счастливой, пока она здесь, чтобы она не выдала нас, вынуждая меня убить ее. Затем убери ее к черту и двигайся дальше, когда придет время. Это должно быть моей новой навязчивой идеей. Не эти ее темные шоколадные и бездонные глаза и мягкое, стройное тело, которое я хочу обернуть вокруг себя, как гребаное одеяло…

Я приглаживаю волосы дрожащими пальцами, затем лезу в карман, нащупывая свою монету, полностью игнорируя ожерелье рыжей гадюки.

Я перекатываю монету по костяшкам пальцев, мысленно расставляя свои эмоции от самых важных до не имеющих значения, затем продолжаю путь на кухню.

Спокойный.

Хладнокровный.

Собранный.

По крайней мере, так я говорю себе.