Клубничный Яд

Я широко раскрываю ладони, растягивая пальцы, пока они не теряют своего цвета и начинают белеть. Кладу их на стол в пабе, куда захожу после каждого убийства. Я ходил сюда еще до того, как у меня появились волосы на яйцах.

Есть немного вещей, которые меня успокаивают. Не после всего того, что я видел. Не после того, что делал. Список короткий, но мне достаточно. И «Мерфи» — этот паб — одно из немногих мест, где я могу хоть немного расслабиться.

Уставшие глаза скользят по краю стола, переходя через его поверхность, пока не упираются в угол, где стол встречает стену. Он там. Паук, выцарапанный мной на дереве скрепкой, когда мне было девять. Теперь он еле различим из-за всех этих чистящих средств, которые впитались в древесину за двадцать три года, и из-за общего износа, но он всё еще там.

Тот вечер был последним ужином с родителями. До сих пор помню, что заказал папа, как звучал голос мамы, и что лимонад, который я выбрал, оказался чертовски кислым. Это был последний день, когда мы были вместе, и несмотря на то, что я помню каждую секунду, не могу вспомнить, что я тогда чувствовал. Или вообще чувствовал ли что-то.

Но я продолжаю приходить сюда после каждого убийства. Я не испытываю эмоций, но это место каким-то образом снимает напряжение и приносит утешение, по необъяснимым причинам. Видимо, даже монстры нуждаются в отдыхе.

Я достаю монету из кармана и кручу ее между пальцами. Мой взгляд лениво скользит от паука к столику в противоположном конце паба, где сидят четверо. Они смеются, подкалывают друг друга, пьют пинты пива. Шумные, как сволочи. Я ненавижу громких людей, но я в пабе, так что…

— Эй, Вишенка! — выкрикивает один из них. — Принеси свою сладкую задницу сюда, с чеком, а?

Я следую за его взглядом к официантке, которая стоит у бара и закатывает глаза.

Я никогда ее здесь не видел. Наверное, новенькая. Клубнично-рыжие волосы, хотя по мягким темным корням и загорелой оливковой коже понятно, что это не ее натуральный цвет. Может, ей двадцать, может, двадцать один? Черт, слишком молодая, чтобы так будоражить мой член одним только взглядом. И не удивлюсь, если она даже не может пить тот алкоголь, который носит клиентам.

Ее постоянная ухмылка говорит, что она всегда готова к драке. Это почти вызывает у меня улыбку. Почти.

Телефон вибрирует в кармане. Я вытаскиваю его и вижу имя Шона на экране.

— Да? — отвечаю я.

— Всё в порядке? — спрашивает он устало.

— Да, всё нормально.

Несколько секунд тишины, прерываемой только статическим шумом. Мой взгляд поднимается на официантку, когда она вручает дебилу чек, а он берет его и подмигивает. Она поворачивается, чтобы принести салфетки другому столику, и он следит за ее задницей.

— Отдыхай, Килл. Завтра жду тебя к полудню, обсудим следующую работу. Это немного посложнее, так что возьми с собой Ребела и Гоуста.

Ребел и Гоуст. Если мне и нужно кого-то взять, то это эти двое, плюс Финн. Но помощь мне не нужна. Никогда.

— Я справлюсь с чем угодно. Я работаю один.

— Килл, у тебя нет выбора, — его ирландский акцент становится жестче от раздражения.

— Шон, у меня всегда есть выбор. Я. Работаю. Один.

Он тяжело вздыхает, выдыхая в трубку. Моему дяде не нравится, что я живу по своим правилам. Его бесит то, что я отличаюсь от его людей. Но я не такой, как они. Почти всех их ненавижу, за исключением пары, и мы точно не братья. Они работают на него, а я — его безжалостный племянник — убийца. Тот мальчик, которого он обучал быть мужчиной, который может отнять жизнь, не моргнув глазом.

Его киллер. Жнец Хулиганов.

— Просто приходи завтра, обсудим, ладно? Выспись.

Сомневаюсь, что получится. Сон — это место, где меня находят демоны.

Линия обрывается, я убираю телефон в карман, снова беру монету. Пока я кручу ее между пальцев, те дебилы встают и готовятся уходить. Один за одним они направляются к выходу, и самый громкий из них бросает деньги на стол, а потом уходит последним. Трое его приятелей уже ждут за дверью, когда официантка снова проходит мимо. И как раз в этот момент она сталкивается с ним.

— Ой, черт, — пробормотала она. — Мне так жаль.

Мои глаза сужаются, следя за ее руками. Она ловкая, но недостаточно. Я заметил. Маленькая гадюка — она украла его кошелек. Уголок моих губ поднимается в усмешке. Интересно.

— Смотри, куда идешь, ты, криворукая сука! — орет он, и мои зубы скрипят от ярости.

Я мало что ценю в этом мире, но неуважение к женщине, которая пытается зарабатывать на жизнь — это поступок, заслуживающий последствий.

— Буду. Извини. — отвечает она, сдерживая улыбку.

Он вылетает из паба, и дверь с грохотом захлопывается за ним. Официантка разворачивается, теперь она смотрит на меня, но не замечает, что я наблюдаю за ней. Ее губы изгибаются, превращая ее хмурое лицо в улыбку, полную мести. Это довольно красивое зрелище, на самом деле. Мрачное выражение исчезает, брови разглаживаются, и глаза блестят. Может, она и моложе, чем я думал, но это не мешает моим мыслям унести меня в место, где я вонзаюсь в нее, заставляя ее взгляд сверкать еще ярче.

Она вытаскивает кошелек из передника, проверяет содержимое и засовывает его в карман.

Затем ее глаза поднимаются к моим.

Темные, золотисто-коричневые и живые. Она сверлит меня взглядом, зная, что я видел, что она сделала, и не отводит взгляд. Смелая.

Ее улыбка исчезает, но она остается на своем, продолжая смотреть мне в глаза идет к моему столику.

— Извини за ожидание. У нас один официант в отпуске, а я новенькая. Что тебе принести?

Большинство людей не может — не умеет — поддерживать долгий зрительный контакт со мной. Если только у них нет желания умереть или трахнуть меня. Наклоняя голову, я задаюсь вопросом, чего же хочет эта маленькая официантка.

— Слушай, у меня еще девять столов, мистер. Я могу дать тебе еще минуту, если нужно, или ты можешь просто заказать и отпустить меня.

У нее нежный голос, с намеком на вызов. Она — настоящая проблема.

— Кофе, черный.

Я поворачиваю голову, глядя в окно, когда начинается дождь. Наблюдаю, как вода льется с края металлического козырька, образуя водопад.

— Что-то еще? — спрашивает она нетерпеливо. — Ты будешь есть?

Я бы с удовольствием съел твою киску, если бы ты не была такой болтливой маленькой гадюкой.

Я хочу улыбнуться, потому что она острая на язык — и мне это нравится — но не делаю этого. Улыбка — это приглашение к разговору, и, хотя мне любопытно узнать об этой маленькой бомбе, стоящей рядом со мной, у меня нет ни малейшего желания заводить беседу.

Я только что перерезал мужчине горло, рыженькая. Хочешь поговорить со мной теперь?

Когда я не отвечаю, она вздыхает, бормоча себе под нос:

— Как сильно я нуждаюсь в этой чертовой работе? — и уходит.

Я помню, как и сам был молодым и злым. Всё вокруг казалось монстром, с которым нужно сражаться. Я был не в состоянии контролировать свой гнев, пока не научился направлять его в правильное русло. Как и с большинством эмоций, ключ к этому — в их упорядочивании. Необходимо поместить их туда, где им самое место. Монстры поймают тебя, как только остановишься, если не развернешься и не будешь с ними бороться.

А теперь я один из них. Один из монстров, с которыми я когда-то сражался.

— Один черный кофе, — говорит Рыжая, ставя передо мной чашку с дымящейся жидкостью.

Я бросаю взгляд в ее сторону и киваю, замечая бейджик. Нам нем написано Стейси. Почти смеюсь. Она так же Стейси, как я — учитель начальных классов. Ее фальшивое имя, ее фальшивый цвет волос, ее инстинкт сражаться…

Эта маленькая стерва от чего-то прячется. Или от кого-то.

— Красивая монетка, — говорит она, опираясь бедром на столик напротив меня.

Я смотрю вниз на серебряную монету, катящуюся от костяшки к костяшке, забыв, что я ее кручу. Кладу монету в карман, затем подношу чашку к губам.

— Это настоящий пистолет? — спрашивает она.

Я проглатываю кофе и сжимаю зубы, наконец, переводя взгляд на ее глаза. Огромное море глубокого коричневого цвета. Любопытное, но опасное. Я вижу в ее глазах, что она не раз видела свою долю дерьма. Точно как и я.

— Почему я должен таскать с собой фальшивый пистолет? — спрашиваю я, не отрывая взгляда от дождя за окном, сдерживая довольную ухмылку.

— Не знаю. Почему кто-то вообще что-то делает?

Молчу, потягивая кофе, оставаясь недоступным. Или, по крайней мере, пытаюсь таким быть. Это ее совсем не останавливает. Раздражение колет мне кожу, как иголки.

— Я бы поспорила на содержимое кошелька того урода, что у тебя, наверное, есть и нож…

Наконец, смех вырывается из моего горла, но он полон раздражения. Она скрещивает руки под грудью, привлекая внимание к натянутым пуговицам на груди. Проклятье, я хочу играть с ее телом, как с чертовым кубиком Рубика. Хочу обвить ее ноги вокруг своей шеи и нырнуть в ее киску, как никто другой до меня. В ее возрасте, сомневаюсь, что кто-то трахал ее как следует. Я бы с удовольствием стал тем, кто испортит каждый следующий раз после меня.

Только сначала я бы заткнул ей рот.

— Я прихожу сюда, чтобы побыть в одиночестве, — говорю сквозь сжатые зубы, игнорируя то, как натягиваются мои штаны на напряженном члене.

— Ты приходишь в бар, чтобы побыть в одиночестве?

— Да, я прихожу в этот паб, чтобы побыть одному. Я не люблю пустую болтовню, девочка, а у тебя, похоже, есть талант пробуждать в мужчинах зверя.

Мне всего тридцать два, но если Рыжая так юна, как выглядит, то она слишком молода для меня.

Она делает шаг ближе, и ее запах проникает в мое пространство. Мои глаза прикрываются от сладкого, едкого аромата. В других обстоятельствах я бы перегнул ее через этот стол и трахал так жестко, что она чувствовала бы меня внутри себя еще несколько недель. Она искушает, но раздражает в то же время.

— Во-первых, я не маленькая девочка. А во-вторых, ты видел, как я сперла бумажник у какого-то мудака. И что? — она пожимает плечами. — Он оставил мне четыре цента на чай после того, как гонял меня туда-сюда три часа. У меня есть счета, которые нужно оплачивать.

— Во-первых, мне всё равно. Во-вторых, ты сделала это не ради денег, и мы оба это знаем.

Я усмехаюсь в кружку, зная, что разгадал эту маленькую дрянь.

— Просвети меня, тогда…

— Он тебя не уважал. Ты не умеешь справляться с неуважением к себе. А теперь, будь добра, проваливай.

Ее плечи выпрямляются, показывая, что она серьезно настроена.

— Если ты собираешься сделать так, чтобы меня уволили, вперед. Я тебя не боюсь.

И, без сомнения, она действительно не боится. Храбрости у нее хоть отбавляй, вот только отсутствие вежливости ее погубит.

Я отодвигаю кофе, сдвигаю задницу на край стула и встаю, глядя на нее сверху вниз, когда она отказывается отступить, чтобы дать мне пространство. Я наклоняюсь, поднося губы к ее уху. Ее мышцы застывают, а пульс на шее бьется быстрее, заставляя меня улыбнуться.

— Тебе стоило бы бояться, — шепчу я, желая вплести руки в ее волосы, но не осмеливаясь дотронуться. Прикоснуться к ней — значит, запомнить ее. А она — тот тип женщины, которую мужчина не забывает.

Она поворачивает голову, ее лицо всего в дюйме от моего.

— Ну, а я не боюсь, — говорит она, едва дыша, ее нижняя губа слегка дрожит, когда мои глаза скользят к ее рту.

Ее аромат усиливается, потому что кожа нагревается, угрожая разбудить настоящего зверя между нами — мой член. Но я игнорирую его. Снова.

— Ты пахнешь клубникой, Рыжая.

Я еще раз глубоко вдыхаю ее аромат и выпрямляю спину, становясь в полный рост.

Она смотрит на меня, моргая, с улыбкой, полной смелости.

— Меня зовут Стейси, а не Рыжая.

Смех вырывается из моей груди, и глаза искрятся от веселья.

— Ну да.

Я достаю кошелек из кармана, вынимаю купюру, которая с лихвой покроет мой кофе, и бросаю ее на стол.

— Чаевые, которые тебе не придется красть.

Я обхожу ее, едва касаясь носом волос.

— Еще один совет, который дороже денег, Рыжая. Держись подальше от таких, как я. Дольше проживешь.

Затем я разворачиваюсь и выхожу за дверь, прежде чем передумаю и потащу ее на улицу, чтобы наказать ее киску между мусорными баками за всё то, что наговорил рот.

Я ускоряю шаг, пробегаю, через дождь, к своему черному Ford «Capri»² 1970 года. Быстро открываю дверь, чувствуя, как взгляд Рыжей жжет мне спину, и прыгаю на водительское сиденье.

Отряхивая дождевые капли, завожу машину, наслаждаясь глубоким рычанием двигателя. Я выезжаю с маленькой парковки у паба «Мерфи» и направляюсь домой. Горячий душ и пара глотков виски — это всё, чего я сейчас хочу, оставляя этот день позади, прежде чем с головой окунуться в завтрашний.

Я сворачиваю на Уэст Элм, засовываю руку в карман, чтобы достать монету.

Но ее там нет.

Эта маленькая гадюка!

Я разворачиваюсь, стиснув зубы, когда мои пальцы сжимаются вокруг руля, и костяшки белеют.

Я собираюсь убить ее.