Клубничный Яд

Когда мы входим в кабинет Альдо, я осматриваю комнату, запоминая ее содержимое за считанные секунды. Одна вещь, которая держит меня в живых так долго — это то, что я никогда, и я действительно имею в виду — никогда, не попадаю в ситуации, в которых не могу контролировать каждый аспект.

Я организую свое окружение так, чтобы каждый возможный путь заканчивался в мою пользу, давая людям, которыми я хочу манипулировать, иллюзию, что их решения принадлежат им, а не навеяны мной. Что-то вроде того, как предложить мою монету тому, кто вот-вот умрет. Оба выбора выгодны мне, но поскольку я дал им свободу выбора, они думают, что обладают властью.

Но ее у них никогда не было.

Вы можете понять, почему ведение дел с Альдо Росси в его доме нервирует меня. Я провел свое исследование перед этой встречей, но есть огромная серая зона, которую я не могу контролировать, оставляя меня в состоянии повышенной бдительности и напряжения.

Обычно, когда я чувствую такое напряжение, то ищу способ разрядки. Моя маленькая гадюка сразу же приходит на ум. Черт возьми, я сам не знаю почему.

— Джентльмены, пожалуйста, садитесь, — говорит Альдо, занимая место за своим столом.

Идиот, который попросил сдать наше оружие, тот, кто почти лишился жизни из-за этого, стоит рядом с Альдо, выглядя таким же настороженным, как и я. Другой его человек останавливается у двери после того, как закрывает ее.

Кабинет Альдо большой, с диваном в одном углу, покерным столом, окруженным стульями в другом и стеной встроенных книжных полок позади. Мои люди стоят справа от меня, обозревая всю комнату за моей спиной. Расстегивая пиджак, я распахиваю его — главным образом для того, чтобы мои пистолеты были более доступны в случае необходимости — и сажусь на стул прямо перед Альдо.

Он смотрит на меня с ленивой, но напряженной улыбкой. Я не притворяюсь вежливым, поэтому, как только устраиваюсь, смотрю в ответ и выжидаю полной тишины. Потому что, в отличие от большинства людей, тишина не заставляет меня чувствовать себя неловко. Я купаюсь в ней.

— Знаменитый ирландский киллер, Киллиан Брэдшоу… — протягивает Альдо, доставая сигару из коробки, стоящей на углу его стола.

Он двигает коробку вперед, предлагая мне одну. Когда я продолжаю смотреть на него, не признавая жеста, он смеется и продолжает:

— Жнец Хулиганов… Вы высокий и широкоплечий, но не производите большого впечатления. С уважением к Вам, конечно.

Мои глаза перемещаются к его рукам, когда он отрезает конец своей сигары, затем обратно к его глазам.

— Нет? Но я владею кое-какой информацией.

Он затягивается одним концом сигары, поджигая другой, одновременно вращая ее.

— Правда? Что Вы знаете?

— Я знаю, что на этой территории двадцать семь человек, включая вас. Трое в этой комнате, двое перед домом, шесть сзади, двое на террасе на крыше и один дрочит в ванной у бассейна. Остальные ваши люди, за вычетом одного, находятся в бункере под этим домом. Я знаю, что план этажа, поданный в город, неверен. Эта комната должна быть больше, так что, вероятно, за той книжной полкой есть тайная комната, — я киваю на стену позади него. — Последний парень стоит прямо сейчас за ней, готовый пустить пулю мне в голову, если Вы дадите сигнал. Я знаю, что могу добраться отсюда до своей машины за одну минуту и двадцать три секунды, оставив всех троих здесь, его там, — я указываю на книжную полку. — И двоих снаружи мертвыми.

Его люди переминаются с ноги на ногу.

— Это так? — спрашивает Альдо, его челюсть подергивается от желания отдать приказ о моей смерти. Полагаю, он не привык, чтобы с ним так разговаривали. Тем не менее, он маскирует это напряженной улыбкой.

— Да, это так. Я также знаю, что один из ваших капо, Вито Де Лука, поставил против вашей лошади, Bellissima Principessa²⁵, на скачках на прошлой неделе под именем Говард Кинер. Он получил большую сумму денег после тех скачек. Лошадь была травмирована до этого, не так ли? У нее было раздражение на колене, о котором знали только ваши люди, верно? Эта информация бесплатна для Вас. Знак доброй воли, хотя мне плевать.

Альдо дважды затягивается сигарой, окружая себя облаком нежного, сладко пахнущего дыма. Он смотрит на меня с безразличием, но его глаза скользят к головорезу рядом с ним, затем возвращаются ко мне — безмолвный сигнал. Бьюсь об заклад, если бы я сейчас почувствовал его пульс, он бы выстукивал ритм, разрывающий его кожу.

Он смеется, не вполне в силах скрыть свой дискомфорт. Я ступаю по тонкой грани, знаю, но меня мало волнует его организация или влияние. Любого другого заботило бы, но я не такой.

— Вы уверены, что вам нравится работать на вашего дядю, мистер Брэдшоу? — наконец говорит он с угрожающей улыбкой, постукивая концом сигары по краю хрустальной пепельницы, пока плотный пепел не падает и не крошится, как мягкий песок. — Вы могли бы работать на меня вместо этого…

— Я не работаю ни на кого. Я работаю вместе с моим дядей. Работа мечты и всё такое, — если бы эта мечта была кошмаром, обвивающим меня, как змея.

— Ваша работа мечты — убивать людей? — он поднимает бровь.

— Также как и Ваша, разве нет? — я наклоняю голову, наблюдая, как каждый его нерв, каждая мышца и черта лица реагируют на мои слова. — Вы тоже убийца, не так ли? «Выбирайте работу, которую любите, и Вам не придется работать ни дня в жизни».

— Конфуций. Умный человек. Хотя иногда не мы выбираем работу, а она выбирает нас.

Я киваю.

— А иногда мы рождены для нее.

Он тушит сигару, оставляя оставшуюся половину лежать на краю пепельницы.

— Мы не так уж различаемся, Вы и я.

Моя улыбка теперь достигает глаз.

— Мы совершенно разные, мистер Росси.

Его плечи трясутся от беззвучного смеха.

— Может быть, может быть. Киллиан, прежде чем начнется эта встреча, я должен сказать Вам, что трое моих людей вошли вчера на территорию Хулиганов.

Мои глаза сужаются, рот превращается в жесткую линию.

— Вы нарушили соглашение…

Он качает головой.

— Это не было бизнесом, личное дело. Не было никаких злых намерений.

— И вы хотите, чтобы мы закрыли на это глаза? Это не то, как мы ведем дела, мистер Росси.

— Пожалуйста… — он откидывается на спинку кресла. — Зовите меня Альдо.

— Нет, спасибо. Должен быть с вами честен, мистер Росси. Я не знаю о Вас достаточно, чтобы определить, нравитесь ли Вы мне, но с абсолютной уверенностью знаю, что не доверяю Вам. Я ценю Вашу прямоту, но если бы Хулиганы были моей бандой, если бы это было целиком мое решение, я бы убил Вас на месте за нарушение соглашения.

Его челюсть сжимается, и он обнажает зубы. Я наконец-то достал его.

— Как я сказал, это было личное дело. Соглашение гласит, что мы не можем вести бизнес на территории друг друга, — он наклоняется вперед, складывая руки домиком. — Что заставляет Вас думать, что я позволю Вам прийти в мой дом и угрожать мне, когда я был с Вами честен? Я бы посоветовал Вам следить за своими словами. Вы стоите на пороге войны.

Я наклоняю голову в сторону и лениво пожимаю плечами.

— Будь что будет.

Люди Альдо кладут руки на оружие и делают шаг вперед, но Альдо отмахивается от них.

— Ты же понимаешь, эта встреча всего лишь формальность. Дань уважения одной семьи к другой. Но не заблуждайся, сынок, Росси ни перед кем не отчитываются. Давай не будем притворяться, что у тебя достаточно людей, чтобы пойти против нас.

— Не называй меня сыном. Да, может у нас недостаточно людей, но у нас есть то, чего нет у тебя.

— И что же это?

— Я.

Смех зарождается в его груди, но он продолжает смотреть на меня.

— Ты не сможешь одолеть десятки людей…

Я достаю монету из кармана и перекатываю ее по суставам пальцев.

— Ты готов поставить на это свою жизнь?

Я слышу, как мои люди перемещаются позади. Что бы они ни делали, люди Альдо в ответ кладут руки на оружие.

Откинувшись на спинку стула с прямой спиной и расставленными ногами, я насторожен, но безразличен. Возможно, я поступаю как придурок, создавая проблемы в его доме. Я знаю, что он мог — должен был — встретиться с нами в другом месте. Там, где он не смог бы спокойно заснуть ночью. Я понимаю, какое значение итальянцы придают уважению, но я хочу послать сообщение. Что бы они ни замышляли, что бы Альдо Росси ни планировал, он не добьется этого без боя. Он потеряет людей, а возможно, и свою жизнь. Я хочу, чтобы он это знал.

Альдо делает вдох, наконец отводит глаза от моего пристального взгляда и лениво машет рукой, снова отзывая своих людей.

— Джентльмены, staffetta²⁶, расслабьтесь. Это первый раз, когда мы встречаемся лицом к лицу. Если бы я думал, что всё пройдет без сучка и задоринки, я был бы un idiota²⁷, — он откидывается назад, показывая мне, что расслаблен. — Мистер Брэдшоу, изложите ваши условия… Предполагаю, что Вы всё еще готовы удовлетворить нашу просьбу.

— Дело, которое Вы проводите на нашей территории, должно быть завершено в течение двадцати четырех часов и без кровопролития. Никаких публичных перестрелок, никаких столкновений с местной полицией и держитесь подальше от наших местных предприятий. Мы их поддерживаем, мы их защищаем. Ваши люди будут не более чем призраками. Понятно?

Он кивает.

— Взамен мы хотели бы провести три грузовика через вашу территорию в конце месяца. Без остановок, даже на то, чтобы водитель мог сходить пописать. Вы не обращаете внимания на грузовики, позволяете им пройти без происшествий, и наша сделка состоится. Это наши условия.

— Что в грузовиках? — спрашивает он, постукивая пальцем по столу. Кольцо, сжимающее его мизинец, издает металлический звон с каждым стуком по дереву.

Я внутренне морщусь от звука. Мои зубы сжимаются всё сильнее с каждым «цок… цок… цок…». Я мог бы вытащить пистолет и выстрелить ему в лицо — это бы остановило этот бесконечный стук.

— Gesù Cristo²⁸, — наконец говорит он, когда я не отвечаю, отрывая меня от желания наблюдать, как его мозги стекают между корешками его книг. Он смотрит на головореза слева от себя и смеется. — Никогда бы не подумал за тысячу лет, что буду заключать сделки с гребаными ирландцами.

— Сделку, — поправляю я его. — Единственную. Это будет единственная сделка между нами. Мы это делаем, и мы квиты.

Он встает, разглаживая пиджак, затем застегивает его.

— Сделка, Киллиан Брэдшоу — печально известный ирландский киллер, — он смеется, но я обхожу стул и направляюсь к двери, чувствуя, как мои люди окружают меня по бокам.

Что-то подсказывает мне, что мы не закончили, и мне это охренеть как не нравится.