Клубничный Яд

Бьянка выглядит так, будто вот-вот упадет в обморок, когда перед ее глазами появляются слова, которые я вырезал на груди этого ублюдка.

— О, Боже! — вскрикивает она.

Отлично, теперь она знает. Теперь она понимает, на что я готов пойти, чтобы донести до нее свое послание. Как далеко она меня толкает. Мне хочется ее успокоить, но ярость, которая кипит внутри меня, не позволяет быть мягким. Пока нет.

— Фитц, — говорю я, когда Ребел отвечает на звонок, не отрывая своего ледяного взгляда от Бьянки. — Сейчас отправлю тебе адрес. Мне нужно, чтобы ты был здесь вместе с Гоустом. Сделайте так, чтобы всё выглядело, как будто бы здесь ничего не произошло.

— Считай, что сделано. Ты на задании сегодня?

— Нет, это не бизнес, — личное, — мой взгляд становится еще жестче, вспоминая, как меня разбудила от лучшего сна за последние годы невыносимая нервная дрожь под кожей, когда я обнаружил ее исчезновение.

Чертова записка, написанная на клочке бумаги, утверждала, что я был для нее всего лишь эпизодом из прошлого. Моя рука сжимается в кулак, сдавливая телефон.

— Я хочу, чтобы это осталось между нами. А того, на чьей груди я оставил послание, ты доставишь на порог второго адреса, который я тебе пришлю.

— Кто живет по второму адресу? — между нами повисает тишина, когда я не отвечаю. — Погоди, а кто живет по первому?

Я с досадой вздыхаю.

— С первым адресом проблем не будет. Но со вторым будь осторожен, — я заканчиваю разговор и убираю телефон в карман.

Если бы Ребел не был одним из самых беспощадных людей, которых я когда-либо знал, кроме меня самого, я бы не отправил его на порог Лоренцо Моретти с изуродованным трупом одного из его людей. Но я уверен, что Фитц справится самостоятельно с любой ситуацией, в которую попадет.

А с Гоустом рядом — можно не волноваться. Эти двое — ходячая смерть, воплощенная дисфункция. Они жаждут хаоса.

Убивать людей Моретти — не самый разумный шаг, который я когда-либо совершал. А провоцировать его, вырезая послание на его мальчике на побегушках — еще хуже. Но когда я вошел в квартиру Бьянки и услышал возню в спальне, мой разум отключился, как это было в доме Шона, когда руки Килана были на моей женщине.

Я увидел их перстни до того, как выстрелил. Я прекрасно понимал, кто они. Знал, что, убив их, начну войну. Но я выстрелил.

Вот еще один шаг, до которого меня довела Бьянка. В очередной раз.

— Килл, — произносит она, ее голос дрожит от эмоций.

— Идем, — приказываю я, перешагивая через труп этого ублюдка и задевая плечо Рыжей, проходя мимо.

— Подожди минуту…

— Я только что начал ебанную войну ради тебя, Бьянка! — кричу я, резко поворачиваясь к ней.

— Ты понимаешь, кто эти люди?

— Да, они сказали мне. А ты понимаешь?

Я быстро приближаюсь к ней, пока мои кожаные ботинки не касаются ее кед.

— Я знаю всё, блядь. Всё, — я делаю ударение на каждом слове, вонзая палец в пол. — Кроме того, что ты собиралась уйти. Этого я не знал.

Горький привкус наполняет мой рот, пока я прохожу мимо нее, направляясь к выходу.

— Идем! — снова приказываю я.

— Но, Килл, я…

— Не произноси ни слова, Бьянка, — жестко перебиваю, не останавливаясь и чувствуя, как Рыжая следует за мной по пятам.

Чтобы стать тем, кем я являюсь сейчас, потребовалось немало времени. Меня засасывало постепенно, шаг за шагом, пока тьма не поглотила меня полностью.

Пока мне было двадцать, человечность всё еще боролась за существование в каждом моем поступке. Постоянное болезненное напоминание о том, что я родился таким же, как все. Что я дышу и чувствую, мое сердце бьется так же, как и у всех остальных. С каждым убийством эта человечность становилась слабее, пока моя мораль не стала гибкой, приспособленной к тому, что раньше казалось неправильным, а теперь стало необходимым.

Ничего святого для меня не оставалось.

До сегодняшнего дня.

Когда я захожу в свой кондоминиум, Бьянка плетется за мной, и я осознаю, что нужно выплеснуть агрессию, которая бурлит в моих мышцах. Злость на ее выходку так близка к поверхности, что готова взорваться. И я не уверен, хочу ли я, чтобы она исчезла из моего чертового поля зрения, или чтобы осталась рядом и больше не могла уйти.

Вываливая содержимое карманов на гранитную стойку в кухне, мой взгляд падает на разорванный листок бумаги — ту самую записку, которую Бьянка оставила мне:

«Так будет лучше. Лучше для нас обоих. Я буду всегда помнить тебя, мой Волк».

Эти слова вонзились в меня, как нож в живот.

Как легко тебе было уйти, Рыжая?

Она ушла, когда я не думал, что она сможет. Она решила, что так будет лучше — для нас, для нее — если она будет подальше от меня. Единственная причина, по которой она смогла уйти, не разбудив меня, заключается в том, что ее тело, прижавшееся ко мне, успокоило мои мечущиеся мысли, позволив впервые за долгое время уснуть спокойно. Мои чувства к ней затуманили то, что я должен был заметить: она всё еще плененная птица, которая ждет, когда кто-то оставит клетку открытой. Поет сладкие песни, заманивая, словно сирена.

Я оставил ее записку на том же месте, чтобы она поняла, какую ошибку совершила.

— Килл… — ее дрожащий голос прерывает мои мрачные мысли.

— Не сейчас, Бьянка, — рычу я сквозь зубы.

Я иду к своему кабинету, где намерен провести остаток утра, пока не смогу убедиться, что ее присутствие рядом со мной не является опасностью.

— Килл, я прошу прощения!

Эти три короткие слова мгновенно разрывают ту тонкую нить, на которой держалась моя сдержанность.

— Ты извиняешься? — я разворачиваюсь и стремительно шагаю к ней. — Ты хоть представляешь, насколько глупо было возвращаться в свою квартиру, Бьянка?

Слезы уже наворачиваются на ее глаза, но она не двигается, стоя твердо на своем месте, отталкиваясь от стойки.

— Я пыталась поступить правильно, — отвечает она.

— Правильно? Все выслеживают тебя, и ты решила, что правильным будет отправиться в единственное место, где тебя точно будут ждать?

— Нет, я… — она судорожно ищет нужные слова, ее взгляд мечется по комнате. — Я думала, что правильно будет уйти. Я слышала, что ты сказал Шону по телефону. Я не хотела быть причиной, по которой ты бы воевал с семьей. Я думала, что смогу быстро зайти в свою квартиру и выйти, не ожидала…

— Не ожидала! Ты вообще не думала, ебанный в рот! — рычу я, пытаясь остановиться, прежде чем подойду слишком близко, понимая, что если окажусь в шаге от нее, ситуация только ухудшится. — На твоей спине неоновая мишень, Бьянка. Я сказал тебе не уходить…

— Ты не говорил, что нельзя! — она делает шаг ко мне, ее слезы теперь льются свободно. — Ты сказал, что не советуешь, а не запрещаешь!

— Для справки, Рыжая, если я не советую что-то, это значит: не делай этого, твою мать!

— Ты сказал, что я больше не твоя пленница!

Мои легкие сжимаются, как будто она ударила меня под дых. Я не думал, что ее пребывание со мной делает ее пленницей. Я думал, это ее выбор.

— Так вот что ты действительно думаешь о нас? — я хватаюсь за волосы, пытаясь подавить желание рвать их. — Господи, Бьянка…

Она качает головой, ее голос ломается от плача:

— Нет, я не думаю так… Я просто…

Она не продолжает. Вместо этого ее руки быстро стирают слезы с щек, пока они не упали на ее рубашку. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не утешить ее, но тут же вспоминаю страх, который охватил меня, когда я понял, что она поехала в свою квартиру. Я знал, что ублюдок Моретти обязательно расставит своих людей там, ожидая ее. Я не знал, успею ли я вовремя. А если бы не успел, что бы я там нашел? Мои кости могли бы разорваться от агонии, которую я испытал по дороге туда. Время стало моим врагом, чем-то, с чем пришлось бороться на каждом шагу. Впервые с детства — я боялся.

Эта отвратительная эмоция снова захватывает меня, поднимаясь по моим ногам, как адские лозы. Я знал, что мои чувства к Бьянке усилились, но пока я не проснулся и не обнаружил ее исчезновение, не осознавал, что они стали частью меня. Чем-то, ради чего я готов умереть.

— Килл, я не хотела причинить тебе боль, — она достает из заднего кармана скрученные деньги, зажатые золотой прищепкой. Она швыряет их на стол рядом с запиской. — Я собиралась вернуть тебе долг.

— Что за хуйня? — я даже не знал о деньгах. И мне плевать на них.

— Я нашла их в твоем ящике. Они нужны были мне, чтобы убраться в безопасное место. Я не хотела уходить, ты должен это знать.

— Вот в чем проблема с доверием к тебе, Рыжая. Я всегда об этом жалею.

— Ты можешь доверять мне, — говорит она, делая два шага ко мне и мои ноги врастают в пол, словно стволы деревьев, удерживая меня на месте.

Ее слова о доверии заставляют меня скривиться.

— Чушь.

— Почему ты не можешь дать мне право на ошибку? — говорит она, повышая голос, и ее слезы снова начинают течь. — Меня продали Моретти, как вещь, как объект, который рожает наследников, а не как человека! И ты тоже не безгрешен. Ты держал меня против моей воли, Киллиан! Мужчины вроде тебя таскали меня, как…

— Не смей сравнивать меня с ними, — рычу я, шагнув к ней, ломая ту последнюю преграду, которая удерживала меня. Я подхожу так близко, что она отступает назад, пока ее спина не прижимается к раковине. Она упирается руками в край, и я быстро хватаю ее за челюсть. — Разница между мной и ими в том, что я единственный, кто тебя защищает.

— Я могу защитить себя, — тихо отвечает она, подняв подбородок в знак вызова.

— Да? — я наклоняюсь ближе, пока наши носы не касаются друг друга.

Запах клубники успокаивает мои нервы, но я всё еще чувствую ярость внутри себя и желание разнести всю организацию Моретти в пух и прах, а также раздражение от того, что Бьянка сделала это со мной.

— Ты уверена, Рыжая? Потому что я сильно сомневаюсь в твоих решениях, — я ослабляю хватку на ее челюсти и опускаю руку к горлу. — Ты украла монету у очень опасного человека. Ты забралась в багажник киллера, отдав себя ему на серебряном блюдечке. Ты смогла выбраться из той комнаты, но никогда бы не выбралась из того здания, не ушла бы от трех вооруженных мафиози, Бьянка. Господи Исусе! — я отдергиваю руку, будто ее прикосновение обжигает меня до костей. — В следующий раз, когда побежишь… — я смотрю ей прямо в глаза, и голос мой превращается в шипение: — Я не буду за тобой гнаться.

Ее губы дрожат, она всхлипывает, и больше слез проливается на ее щеки. Мне ненавистно это, но я отрываюсь от нее и направляюсь в свой кабинет, оставляя ее обдумывать мои слова, тонуть в них, задыхаться от них.

Мои последние слова повисают в воздухе, наполняя его тяжестью. И с каждым шагом, который уводит меня дальше от нее, я не уверен, было ли это обещанием или ложью.

Я захлопываю дверь в кабинет, но она не захлопывается до конца. Тонкая полоска света, просачивающаяся через щель в двери, остается маяком нашей всё еще неразрывной связи.

Я не знаю, что будет дальше. Не знаю, к чему это всё ведет. Хочу ли я оставить Бьянку рядом? Да. Но, я понимаю, что меня ждут большие неприятности, если я поверю, что она сможет остаться и стоять рядом с таким мужчиной, как я. Может, мне и правда стоит ее отпустить.

Удерживать ее — это всё равно что убегать от света дня…

Но однажды он всё равно догонит тебя.