Закрывая «В диких условиях» и опуская книгу на тумбочку, я вздыхаю, затем ныряю под свое одеяло. Стоп, это одеяло не мое. В этой комнате вообще ничего не принадлежит мне. Всё здесь кричит о моем похитителе, надвигающейся гибели и Киллиане Брэдшоу. Я перечитываю одну и ту же строчку снова и снова, не в силах сосредоточиться ни на чем, кроме нашего последнего разговора.
Стокгольмский синдром. Вот что это такое. Именно это не отпускает огромный ком вины в моем горле. Независимо от того, что я делаю здесь и независимо от того, как Килл и его люди связаны с моим отцом, я знаю, как влияю на Килла. Я знаю, что он борется с этим.
Я вижу это в его глазах каждый раз, когда он переступает порог.
Понравилась бы я ему, если бы обстоятельства были другими? Настолько, насколько вообще кто-то может понравиться Киллу?
Я не знаю, но осознание того, что мужчина вроде Киллиана Брэдшоу хочет меня, пусть и в каком-то ограниченном виде, разжигает мой внутренний огонь. Это придает мне уверенность, которую я раньше никогда не чувствовала.
В тот день между нами возникло взаимное доверие.
Я не послушалась, это свело его с ума, да, но я позволила ему изучить мое тело и довести до новых высот удовольствия. Он был уязвим передо мной. Даже в своей доминирующей роли он был уязвим. Он встал передо мной на колени, а у меня есть подозрение, что он не склоняется ни перед кем.
А потом, когда его глаза упали на мою руку, обхватившую рукоять его ножа, я поняла. Хотя его пальцы были погружены в меня, а его язык вел меня к оргазму, внешне всё выглядело так, будто он не отреагировал, но я увидела это в одно мгновение. Он осознал — то, что между нами происходило, не было настоящим. Позволить Киллу быть со мной — всего лишь часть плана побега.
Но это было не так.
То есть было, до тех пор, пока не перестало.
По правде говоря, я потерялась в нем. Он заставил меня забыть, что я взаперти. На самом деле, с ним я чувствовала, что лечу высоко над всеми, возможно, будучи самым свободным человеком среди моря заключенных.
В тот момент, когда мы поддались нашим желаниям и его губы коснулись моих, я почувствовала, что открылась.
А потом я всё испортила, как та самая капризная девчонка, которой он меня называет.
Я морщусь от этого воспоминания.
И когда Ребел вошел в мою комнату, чтобы убрать обломки сломанного кресла по просьбе Килла, я ушла в себя, полная стыда и смущения, зная, что мои щеки еще пылали после нашего короткого свидания. Я чувствовала, будто дала пощечину Киллу, а доказательства этого были разбросаны по всей комнате.
Теперь я чувствую, что связь между нами разорвана.
Килла не было уже три дня. Три долгих, мучительных дня, оставивших меня один на один с уроком, который, я уверена, он пытается мне преподать. Или, может быть, он уже закончил со мной.
Я буквально прогнала убийцу.
Тяжелые шаги, приближающиеся к двери, возвращают меня к реальности, и я выпрямляюсь, молясь, что это Килл. Хотя, одновременно я надеюсь, что это не он.
Бабочки в животе создают хаос, заставляя мою нервную систему разбираться с этим. Когда дверь открывается, и на пороге появляется Ребел, я выдыхаю с облегчением, стараясь игнорировать легкое разочарование.
Стокгольмский синдром. Всего лишь Стокгольмский синдром.
— Вставай, ленивая задница, — говорит он, хватая свитер, сложенный на спинке нового кресла, которое он принес пару дней назад.
Оно заменило то, которое Килл разнес в щепки в ответ на мое капризное поведение.
— Ленивая задница? — отбрасываю одеяло и опускаю ноги на холодный паркет. — Я буквально заперта здесь. Что ты ожидал, что я буду делать?
— Надень это, — он протягивает мне свитер. — Мы отправляемся в новое место.
Моя кровь закипает в венах. Даже если мне не удастся покинуть этот дом, увидеть другую комнату будет похоже на отпуск из душного ящика, в котором я нахожусь сейчас. Комната, где Килл наблюдал за мной во сне, грубо обращался со мной, целовал меня, ласкал, довел меня до пика и дал упасть с сорокового этажа…
Проклятье, всё очень плохо.
— С радостью, — отвечаю я. — Куда мы идем?
— В «Зону отдыха», — пожимает плечами Ребел, наклонив голову. — В подвал, если точнее.
Мои глаза расширяются, и мысль врезается в меня, как кирпич в лицо. Первая комната, в которую Килл бросил меня… Это было подземелье. Такое маленькое, темное и сырое.
Оно пахло депрессией, паническими атаками и чистилищем. Оно было похоже на личный Ад Килла.
Это ловушка. Ловушка. Со мной покончено. Килл со мной покончил. Его не было уже три дня. Ему я больше не нужна, я ему не нравлюсь, он считает, что я угроза. О Боже, я схватилась за его нож, пока он пытался доставить мне удовольствие. Он ублажал меня. Пытался сделать мне приятно, а я сбежала при первой возможности.
Почему, черт возьми, я убежала?
— Нет… — я отступаю назад, паника охватывает меня. — Я не… я…
Глаза Ребела смягчаются.
— Успокойся, малышка Росси, здесь только мы. Ну, и Гоуст, но он даже не говорит. Он, скорее всего, просто проигнорирует тебя.
— Комната внизу… Ты не собираешься переселять меня, да?
— Нет, Бьянка, я не собираюсь переселять тебя.
— Обещай мне, Ребел… — я, должно быть, выгляжу жалко, умоляя его.
Я напоминаю себе, что в будущем нужно будет принимать смерть с немного бо̀льшим достоинством.
— Я не даю обещаний, Бьянка, но ты можешь доверять мне. Мы просто собираемся немного отдохнуть в подвале. Тебе понравится, увидишь. Хулиганы иногда зависают там, когда нам нечего делать.
Мои нервы немного успокаиваются, и плечи расслабляются.
— Когда нечего отбирать у бедных старушек? — усмехаюсь я, гордая своим колким замечанием, но в основном испытывая облегчение от того, что меня не ведут на смерть.
— Очень смешно. Все на базе. Я подумал, что тебе нужно сменить обстановку. Пошли…
Он разворачивается, ведя меня из комнаты в коридор, откуда видно огромный входной холл и гостиную внизу. Мои глаза жадно впитывают всё, что вижу. Этот дом большой, здесь вполне могла бы жить семья из шести-семи человек.
Но, насколько я поняла, здесь живет только дядя Килла — человек, которого я никогда не встречала.
Он такой же пугающий и серьезный, как Килл? Или более приземленный, но всё равно грозный, как Ребел? Или, может быть, он элегантен, с налетом старомодного обаяния, как мой отец? Как бы он себя ни вел, этот человек явно опасен, как и все они. Опасен и неуловим.
Ребел ведет нас вниз по лестнице в холл, который разветвляется в несколько направлений. Я вижу помещение, которое могло бы быть официальной гостиной, но, похоже, здесь игнорируют формальности. Это просто еще одна комната. Она минималистична и уютна, выглядит обжитой. На полу перед телевизором стоит X-Box, провода раскиданы по ковру, подушки разбросаны по огромному, уютному дивану, это говорит о том, что люди часто проводят время здесь. Отдыхают. Но это не просто люди, а… Хулиганы.
Когда мы достигаем нижней ступеньки, я смотрю направо и вижу коридор с несколькими закрытыми дверьми, и первая открытая дверь оказывается ванной. Ребел ведет нас прямо, на кухню. Кухня приличных размеров, но, учитывая размеры дома, я ожидала, что она будет больше и с открытой планировкой. Вместо этого она больше похожа на камбуз с блестящими приборами из нержавеющей стали.
Мой взгляд падает на дверь. Через окно, вырезанное в ней, я вижу, что она ведет наружу.
— Не думай об этом, малышка Росси.
Я резко оборачиваюсь в его сторону.
— Нет, я не думаю, — это была ложь. Но не полностью.
В большей степени потому, что я знаю, что побег будет бессмысленным. Но отчасти, я осознаю… у меня пока нет другого выхода. Еще нет.
Килл сказал, что пригрозил моему домовладельцу не выселять меня и не трогать мои вещи. Хорошо, но я уже сто процентов потеряла работу, и, помимо того, что я больше не смогу оплачивать квартиру, я не хочу оставаться там.
Мой отец теперь знает, где я. Или, где я была.
— Пошли… — говорит Ребел, переходя порог и спускаясь по нескольким ступенькам.
Подвал. Я не знаю, чего ожидать, потому что в последний раз я была здесь, будучи переброшенной через плечо Килла. Я пыталась запомнить как можно больше, но адреналин не дал мне возможности зафиксировать что-либо в памяти.
Спускаясь на холодный бетонный пол, я вздрагиваю. Мои глаза сразу же устремляются к закрытой двери той комнаты, в которой я обитала раньше.
Комната, в которой был Килл. Я бы хотела узнать об этом больше, но, когда я спросила его, он замкнулся и ушел.
Я останавливаюсь позади Ребела.
— Это была комната Килла, когда он был ребенком?
Он замирает, поворачиваясь ко мне.
— Только во время его тренировок.
— Тренировок? — переспросила я.
— Нет-нет, — Ребел качает головой, издав смешок, который раздувает его грудь. — Килл уже на грани того, чтобы бросить тебя обратно волкам. Ты думаешь, я хочу, чтобы мое имя оказалось в его списке за то, что я рассказываю тебе его секреты?
Ммм, столько всего нужно осмыслить…
«Бросить меня волкам?» Это значит, что оставлять меня здесь — своего рода защита от других монстров в моей жизни, а не просто хитроумная страховка для их сделки с моим отцом? Его секреты? Его тренировки? Острые шипы любопытства пронизывают меня изнутри.
Я отчаянно хочу узнать больше, но сжимаю губы, понимая, что ничего не добьюсь от Ребела.
Почему он так добр ко мне, я не понимаю, но не хочу разрушить это. Или, что еще хуже, поставить его под удар.
— Пошли… — снова говорит Ребел, и открывает одну из двустворчатых дверей, освещая холодный угол подвала, в котором я стою.
Любопытство заставляет меня двигаться быстрее, я следую за ним, мои глаза сразу начинают обшаривать комнату, пока на моем лице не появляется улыбка, которая становится всё шире по мере того, как я осматриваю помещение.
По одной из стен выстроены старые аркадные автоматы — старый Рас-Man, Frogger, Street Fighter, Dragon's Lair… Единственная причина, по которой я знаю все эти игры — это мои кузены. У нас был — ну, у меня был, — похожий набор в домике у бассейна в родительском доме.
Рядом с ними стоят пейнтбольные автоматы.
На другой стене — маленькая кухня с длинным обеденным столом, достаточно большим, чтобы вместить Иисуса и его учеников. Возможно, он для этого и предназначен.
В центре комнаты стоит стол для пинг-понга, рядом — стол для аэрохоккея, а чуть дальше — бильярдный стол. Я не знаю, смеяться ли от возбуждения или беспокоиться, что Килл поймает меня за этим и накажет за то, что я весело провожу время.
— Игровая комната, — говорю я, усмехаясь. У больших и плохих Хулиганов в штаб-квартире есть игровая комната.
— Ха-ха, — отвечает Ребел, толкая меня в плечо, из-за чего мой смех становится громче. — Мы не всегда спасаем город от внешнего мира.
— Ты имеешь в виду, не всегда его коррумпируете своим бизнесом и своим существованием?
— Ты, — он подходит к столу для аэрохоккея, — Ничего не знаешь о том, что мы делаем. А теперь приготовься к тому, что я надеру тебе задницу, — он поднимает биту с белого стола и протягивает ее мне.
Смеясь, я беру биту, мой взгляд падает на мужчину, сидящего в углу комнаты на шезлонге с книгой в руках. Открытая книга закрывает его лицо. Он высокий — его ноги свисают с конца шезлонга. Он одет как Ребел: черные брюки, подвернутые внизу, показывают его потертые кожаные ботинки, и простая белая футболка.
Его предплечья покрыты татуировками, и, я уверена, всё его тело тоже. Я не вижу его лица, но чувствую напряженность даже отсюда. Он расслаблен, но его осанка жесткая, настороженная. Его руки выглядят сильными, вены выпирают, когда он держит книгу, медленно перелистывая страницы. Из-под воротника видно часть татуировки, которую я не могу рассмотреть с такого расстояния.
Еще один мужчина, который раскрывает только часть своих карт, прежде чем выложить королевский флэш36 на стол.
Он немного меняет позу, и я прищуриваюсь, желая увидеть его лицо. Но он лишь скрещивает ноги, положив одну лодыжку на другую. Его пальцы крепче обхватывают твердую обложку книги, привлекая мое внимание к татуировке на костяшках его пальцев. Каждая буква складывается в слово «hush37».
Хулиганы… Что-то мне подсказывает, что я оказалась в змеином гнезде.
Мои глаза снова находят Ребела, который наклоняется, чтобы включить стол для аэрохоккея. Звук вентилятора заполняет комнату.
Тишина. Ребел упоминал мужчину по имени Гоуст, который не говорит, и мне становиться интересно, какая у него история.
— Это Гоуст? — спрашиваю я.
Он кивает.
— Он не будет мешать.
— Почему он не говорит?
Ребел толкает ярко-синюю шайбу по столу, и я наблюдаю, как она плавно скользит ко мне.
— Не знаю, — говорит он. — Он никогда не говорил. Ни тогда, когда Шон нашел его, ни сейчас.
Когда Шон нашел его… Мое любопытство к этой банде изгоев и их роли в этом городе достигает пика.
— Он нас слышит?
— Ты говоришь достаточно громко, так что, вероятно. Он не глухой, Бьянка, он не говорит по собственному выбору. И ему нравится уединение, — Ребел кивает на шайбу. — Ты первая. Я дам тебе фору в пять очков, потому что собираюсь разнести тебя в пух и прах.
Моя улыбка растет, и я уверенно поднимаю подбородок.
— Не нужно, — говорю я, подбрасывая шайбу большим пальцем, прежде чем поймать ее и со всей силы бросить на стол. — Эй, Гоуст… — окликаю я, не отводя взгляда от Ребела, глядя ему прямо в глаза. — Ты когда-нибудь видел, как взрослый мужчина плачет?
Я не ожидаю ответа, и не оборачиваюсь, чтобы увидеть его реакцию. Часть меня знает, что никакой реакции не последует.
Но если мне предстоит умереть от руки Хулигана, я собираюсь сделать так, чтобы каждый из них увидел, что я — человек, прежде чем они это сделают. Похоже, Килл не собирается возвращаться, а если он вернется, то не зайдет ко мне. Я не уверена, получаю ли я еще его защиту, или получала ли ее вообще. Он оставил меня на попечение Ребела. Что, в общем, меня устраивает — он даже начинает нравиться мне. Напоминает моих старших кузенов.
Когда придет время избавиться от меня, выстрелит ли Ребел? Сможет ли он? Или это сделает Гоуст?
Независимо от моих тревог, я выбралась из своей комнаты. В этот момент я развлекаюсь. И почти забываю, что являюсь их пленницей. А если подумать, это ничем не отличается от жизни дома. Жить в страхе, что кто-то из этих людей заберет мою жизнь. Или жить в страхе перед тем, что меня выдадут замуж за Лоренцо Моретти.
Всё одинаково, на самом деле.
Только вот одна смерть будет быстрой, а другая, возможно, продлится всю жизнь.