Клубничный Яд

После того как Килл ушел из моей новой комнаты, я заперлась в ванной и долго принимала горячий душ, обдумывая ситуацию.

Килл хочет меня. Это очевидно. Что бы это ни значило, насколько бы далеко он не зашел, кажется, он хочет прикоснуться ко мне. Даже если он борется с собой. Это делает нахождение здесь запутанным.

Это он держит меня здесь? Или у него есть начальник, перед которым он отвечает?

Что-то в Киллиане — на самом деле, всё в Киллиане, — подсказывает мне, что у него нет начальника. Никто не говорит Киллу, что делать. Или, по крайней мере, тот кто говорит ему, что делать, не живет достаточно долго, чтобы отпраздновать это.

Я поняла, что у меня проблемы, когда он сказал, что я не должна была видеть их в том доме на пляже. Я услышала очевидное решение в их голосах.

Может быть, если бы я была кем-то другим, он просто убил бы меня.

Может быть, он не хочет моей смерти. А может быть, я просто жалкая маленькая пленница, увлеченная своим похитителем.

Мое любопытство к Киллу нарастает, и мне не нравится то, как это ощущается. Желание обжигает и преобладает над возмущением всё больше с каждым нашим взаимодействием. Мне нужно выбраться отсюда, прежде чем первое перевесит второе и победит в этой борьбе.

После душа я прочесала ванную в поисках чего-нибудь полезного для меня. Нашла только несколько вариантов лосьона, запечатанную зубную щетку и пасту, а также одну бутылку шампуня/кондиционера/геля для душа — три в одном.

Я расчесываю мокрые волосы пальцами и вытаскиваю одежду, которую Килл принес мне. Серые джоггеры и черная футболка. Оба предмета достаточно большие, чтобы вместить двоих таких, как я. Я подумала о том, чтобы надеть просто футболку, но решила, что не хочу надевать грязные трусики. Поэтому я закатываю джоггеры пять раз и надеваю футболку, которая пахнет моим грубым ирландским похитителем.

Порывшись в сумке, я нахожу вторую вещь — ребристую майку, предназначенную для ношения под рубашкой. Я вспоминаю, как он был одет в одну из таких, когда вытащил меня из багажника. Я также помню, как сексуально он выглядел. Так же внутри лежит горсть энергетических батончиков, пара бутылок воды и книга — потрепанная копия «В диких условиях» Джона Кракауэра. Открываю книгу на титульной странице и сразу вижу написанную от руки цитату: «Молодость молодым не впрок» — Дж. Б. Шоу³³.

Я пролистываю страницы, замечая подчеркнутые предложения, заметки на полях и обведенные слова. Это личная копия Килла. Это его почерк, его мысли, его интерпретации. Мое сердце переполнено, и я становлюсь настолько любопытной и страстной в стремлении проникнуть в его разум, что кажусь себе легкомысленной от паники.

Что, блин, я делаю?

Килл — убийца. Он держит меня в плену, Бога ради. Он такой же, как мой отец, человек, которого я ненавижу и люблю одновременно, это так мучительно. Однако я гонюсь за тем кайфом, который дает мне Килл. Я жажду его и представляю себе моменты с ним, которые не должна представлять. Страницы и корешок книги, которую он когда-то читал, кажутся мне свинцом в руках. Словно петля, на которой я собираюсь повеситься.

Я не питаю к нему чувств, говорю я себе. Влечение, возможно, но чувства? Я не могу. Я даже не знаю этого человека.

Чтобы обрести ясность, я бросаю книгу на кровать и иду к дверям балкона. Подергав за ручку, я ощущаю радость в груди, когда вижу, что она не закрыта наглухо. Затем я врываюсь через французские двери так, как будто здание горит. Я задыхаюсь, медленно вдыхая свежий, чистый воздух, пропитанный запахом леса, пока мои нервы не успокаиваются, а сердцебиение не стабилизируется.

Мои глаза расширяются, оглядывая вид. Стоя посреди этого обширного пространства сосен, я почти чувствую, что готова насладиться пребыванием здесь. Свежий воздух, который я воспринимала как должное всего два дня назад, здесь в изобилии, напоминая мне о том, как прекрасно просто выживать.

Теперь, осмотрев мир вокруг себя, я закрываю глаза, чтобы ощутить всё в полной мере. Это так свежо и бодряще, иронично сказать, чувствую себя свободной и живой.

Но я не свободна. И если я не буду умной, то не останусь живой.

Щелчок дверной ручки в комнате прерывает мои мечты, и я поворачиваюсь. Килл смотрит в мою сторону, держа в руках тарелку и банку Пепси. Он ставит еду и напиток на прикроватную тумбочку, затем садится в кресло в углу комнаты, лицом к кровати.

Я медленно ухожу с балкона, тепло комнаты согревает мою кожу и влажные волосы, мгновенно стирая холод после пребывания на улице. Оставив двери на балкон открытыми, чтобы не чувствовать себя в замкнутом пространстве, я направляюсь к кровати и сажусь.

Килл сидит в кресле так, будто бы занимает место на троне, — пугающе неподвижный и холодный. Если бы я могла забраться в его голову, услышать его мысли, интересно, была ли среди них хоть одна обо мне? Или он такой же, как и все остальные мужчины, которых я знаю?

Наверное, такой же, как и остальные. Я же заперта в комнате его дяди, не так ли?

Я смотрю на тарелку и чуть не улыбаюсь. Сэндвич — наверняка, с индейкой и сыром, — горстка картофельных чипсов и кусочки яблока. Как будто он какая-то дальняя тетя, вынужденная готовить обед для своей племянницы-подростка. Интересно, не предложат ли нам посмотреть фото моих родителей до того, как я была рождена и пирожные на десерт?

Я хихикаю про себя, чувствуя на себе взгляд Килла, затем поднимаю половину сэндвича.

— Ожидала чего-то более экстравагантного, принцесса? — его глаза оглядывают мое тело, наблюдая за мной в его одежде.

Я улыбаюсь.

— Нет, на самом деле. Я ожидала чего-то жирного и в бумажном пакете, — я откусываю, замечая, как линии на его лице смягчаются. — Спасибо, что приготовил это для меня.

Я говорю с полным ртом, не в силах скрыть, что голодна, это вызывает на его лице слабую улыбку.

— Извини, что никто не принес тебе ужин или завтрак, — говорит он. Его глаза опускаются на мои губы, пока я жую, затем снова поднимаются к моим глазам. — Я сказал дяде, чтобы все держались подальше от твоей комнаты, но не думал, что тебя не будут кормить. Этого больше не повторится.

Столько всего можно разобрать в этом одном предложении. Все, сказал он. Кто такие все? Кто его дядя? Где был Килл, когда его не было здесь? Очевидно, он живет в другом месте. И почему он сказал им держаться подальше от меня? Я начну разбираться во всём медленно…

— Это не твой дом? — я снова откусываю, вытирая рот бумажной салфеткой.

— Нет. Это дом моего дяди Шона.

Я делаю глоток Пепси, затем невзначай поднимаю глаза, надеясь, что он не закроется от моих вопросов.

— Я слышала, как твоя машина уехала, когда ты покинул мою комнату вчера, но так и не услышала, как ты вернулся, — еще один глоток газировки, чтобы занять руки. — Я подумала, что, возможно, ты остался у своей девушки или что-то в этом роде.

Очень ловко, Бьянка. Внутренне закатываю глаза.

Ухмылка, которая мелькает на губах Килла, подтверждает, что я идиотка. Тонкий слой пота покрывает мое тело.

Он чешет щетину на челюсти, затем смотрит на меня через длинные темные ресницы.

— Девушки нет. Я поехал домой.

Я киваю, чувствуя нежеланное облегчение, затем откусываю ломтик яблока.

— Это удивительно. Ты такой общительный и гостеприимный. Уверена, у тебя есть, что предложить женщине, — я не планировала его оскорблять, но что уж там, мне всё равно нечем заняться.

Он улыбается. Это мне льстит и опьяняет.

— У меня нет времени на женщин. Да и терпения тоже. К тому же то, что я могу предложить женщине, не требует обязательств. Только согласия и нескольких мест, в которые его можно засунуть.

Я чуть не подавилась яблоком. Кашляя, пытаюсь проглотить его и хватаюсь за Пепси, чтобы запить. Это только вызывает у Килла смех.

— Хорошо… — я заставляю себя не опускать взгляд на его пах — что-то вроде того, как просить кого-то не думать о сексе в магазине для взрослых, — и меняю тему: — А парни?

— Хулиганы. Они работают на моего дядю.

— Они живут здесь? — спрашиваю я, удивляясь, что он вообще что-то мне рассказывает.

— Нет. У моего дяди есть мили леса здесь. Большинство из них живут в ряду домиков примерно в трех милях к югу отсюда. Остальные в городе. Они собираются здесь ежедневно. Это что-то вроде базы.

— Вы как банда?

Его ухмылка превращается в полную улыбку. Боже, он думает, что я идиотка. И я правда такая. Словно я никогда раньше не была рядом с сомнительными мужчинами.

— Не банда, Рыжая, а организация. Как у твоего отца, но менее каннибалистическая.

Я поднимаю бровь.

— Каннибалистическая?

— Да. Ваши готовы сожрать друг друга в отчаянной попытке получить более высокий титул и больше денег. Вы разветвляетесь, как молния, разделяя семьи, которые вышли из тех же обстоятельств, неизбежно подпитывая голод войны. Ради чего? Размытое чувство власти? Мужчины, которые работают на твоего отца, и люди, которых он якобы защищает, боятся его. В конце концов, его собственные люди покончат с ним, предадут его, выдадут его секреты. А мы, с другой стороны, лояльны. Мы не молния, мы — глаз бури. Мы работаем вместе, чтобы сформировать большую организацию. Мы обогащаем наше сообщество…

— Вы убийцы, — слова сорвались с моих губ, прежде чем я успела их проглотить.

— Да. Некоторые люди, честно говоря, не заслуживают жить.

— А ты заслуживаешь?

— Я этого не говорил.

— Ладно, — говорю я, вытирая рот салфеткой. — Так, значит у тебя комплекс спасителя… записано.

Килл улыбается, доставая монету из кармана.

Он катает ее по своим пальцам, не отрывая от меня взгляда. Интересно, он вообще понимает, что делает это? Уверена, если бы я обратила его внимание, он бы посмотрел вниз, удивившись, что монета находится в его руке без его ведома.

И то, как он выглядит…

Убейте меня сейчас.

Он откинулся назад, широко расставив ноги с такой силой и уверенностью. Брюки от костюма несколько поношены — я вижу, что он более закален, чем обычный человек, — но при этом достаточно безупречны, чтобы понять, что они, вероятно, дорогие. Простая белая футболка с V-образным вырезом, боже, эта футболка, почти полупрозрачная над черными татуировками. И черные ботинки. Хотя и дорогие, я уверена, но достаточно изношенные, чтобы намекнуть на участие не в одном конфликте.

Всё в Киллиане Брэдшоу — сексуально.

Я тяжело сглатываю и поднимаю глаза от изучения его тела, чтобы встретиться с его глубокими синими глазами. Он смотрел на меня. Наблюдал за тем, как я его рассматриваю. Его рот был сжат в жесткую линию, мышцы напряглись под одеждой. Я знаю, что он хочет меня. Более важно то, что он старается не чувствовать этого.

Я отмечаю это как слабость. Возможно, единственную, которую я нашла на данный момент, но этого достаточно, чтобы использовать для побега.

— Почему ты сказал им держаться подальше от моей комнаты? — выдыхаю я, чувствуя, как нервы накаляются, когда его взгляд скользит по моему лицу, уделяя больше времени губам.

— Ты хочешь дюжину Хулиганов, стоящих у твоей двери и ждущих, чтобы войти?

Я качаю головой.

— Нет. А ты?

Не уверена, что ожидала от него услышать, но, когда он ничего не говорит, изучающе глядя на меня, я двигаюсь дальше. Он не обязан сидеть со мной, так что я ценю компанию.

Возможно, так начинается стокгольмский синдром.

— Почему ты мне всё это рассказываешь? — спрашиваю я, затем откусываю кусочек.

— Потому что ты спрашиваешь, — он поднимает бровь. — Может, то, что ты знаешь, не имеет значения, потому что я планирую убить тебя в любом случае.

Очень хороший аргумент, хорошая попытка, Килл.

— Ты бы не тратил время на того, у кого есть срок годности, Киллиан Брэдшоу. Я, возможно, не знаю о тебе многого, но это знаю точно. Твоя месть быстра и неизбежна.

Он опускает голову, глядя на меня из-под ресниц. Улыбка медленно появляется на его лице, подтверждая, что я была права в своей оценке.

— Ответь на пару вопросов, Рыжая…

— Задавай, Килл…

— Когда ты убежала от своей семьи?

В тот момент, когда поняла, что являюсь пешкой в шахматной партии моего отца.

— Когда мне было девятнадцать, — мои глаза скользят по узору на покрывале, пытаясь отвлечься от эмоций, которые я стараюсь сдерживать. Я не хочу показывать их Киллу в полной мере. — Вскоре после того, как мне исполнилось восемнадцать, мой отец сообщил мне о моих обязанностях. Мы несколько раз ужинали с Моретти, и, хотя я ни разу не разговаривала с Лоренцо, я знала, что от него исходит опасность. Я слышала истории от своих кузенов о девушках, с которыми он встречался. Я чувствовала его взгляд, когда он смотрел на меня через всю комнату. Как будто я была шкатулкой с драгоценностями, которую он хотел вскрыть, чтобы увидеть, что внутри.

Глубоко вздохнув, я наконец поднимаю глаза на Килла, который выглядит так же напряженно, как мертвец. Где-то в середине рассказа о Лоренцо, скорость движения его монеты увеличилась. Она металась туда-сюда по его костяшкам, создавая низкий гул. Его взгляд сузился до злобного прищура, заставляя меня колебаться, стоит ли мне продолжать? Но чувствовалось приятно сказать ему об этом. Напомнить себе, почему я ушла. И что более важно, почему я не могу вернуться.

— Даже если бы Лоренцо был хорошим человеком, а после нашего последнего общения я знаю, что это не так, я бы всё равно сбежала. Я даже не уверена, верю ли я в брак. У меня нет отличного примера, учитывая, что большинство женщин в моей семье выходили замуж за тех мужчин, которых для них выбирали их отцы. Если я выйду замуж, это будет только по любви и ни по какой другой причине. Как я и говорила, я не чья-то шлюха.

— Что случилось при вашем последнем общении с Лоренцо? — вопрос прошел сквозь его стиснутые зубы, как ядовитый пар.

— Он изящно дал мне понять, кому я принадлежу. Пообещал, что последствия моего бегства на этот раз будут куда серьезнее, чем с моим отцом.

Ноги Килла вдавились в землю, когда его мышцы напряглись. Он сдерживает гнев. Он пытается это скрыть, но я вижу его дискомфорт как на ладони. Ему не всё равно? Он бы меня защитил, если бы это понадобилось?

Глупая девчонка, говорит мне сознание. Он просто злится, что ты, вероятно, приносишь войну к его порогу. Если мой отец или Лоренцо и их люди найдут меня здесь, когда они выйдут на поиски, Хулиганов ждет битва.

— Хорошо, моя очередь… — я глубоко вздыхаю, пробиваясь сквозь сорок семь слоев ярости, гнева и злобы Килла. — Ты жил в этом доме, когда был ребенком?

Его глаза сузились, монета легко перекатывается туда-сюда.

— С чего ты это взяла?

Вчера ночью, когда в доме стало тихо, я перерыла маленькую комнату в подвале, пытаясь найти что-нибудь, что можно использовать, чтобы освободиться. Всё, что я нашла, это стопка журналов и несколько презервативов в ящике тумбочки. Я нашла старую одежду, несколько запасных одеял и подушку в шкафу. И тогда я увидела надписи, вырезанные на стене шкафа. Я почти их пропустила, и, если бы не упала на колени, чувствуя себя более безнадежной, чем когда-либо прежде, я бы их не заметила. Я убрала стопку одеял и подушек, чтобы лучше рассмотреть, затем полностью открыла дверь шкафа, чтобы в него попал свет. Там, на стене шкафа, были вырезаны несколько десятков зарубок и слова: «Несломленный — К.Б».

— Комната в подвале… — после того как я вытерла руки, я отодвинулась назад на кровати и прислонилась к стене. — Я нашла надпись в шкафу.

Монета остановилась. Мышцы Килла напряглись. Это было почти незаметно, но я увидела, как вздулась вена на его шее.

Я знаю, что не должна, но продолжаю:

— Это выглядело как детский почерк. Шон воспитывал тебя в этом доме? Для чего эти зарубки? Я полагаю, что ты — К.Б…

Его губы приоткрылись, монета застряла между двумя костяшками, а лицо застыло в жестком выражении.

— На сегодня достаточно разговоров, — он убирает монету в карман и встает.

— Подожди… — я в панике подвигаюсь к краю кровати, но он уже стоит у двери. — Килл, пожалуйста, не оставляй меня здесь одну до завтра. Я обещаю, что не выдам тебя.

— Ты не можешь уйти, Бьянка, — его тон сух и резок.

Бьянка, а не Рыжая.

— Килл…

— Хватит! — кричит он, заставляя меня вздрогнуть. — Не ищи во мне что-то хорошее. Ты этого не найдешь. Я сделаю так, чтобы тебе было комфортно, но не обманывайся, Рыжая, я тебе не друг, — он делает несколько шагов ко мне и останавливается на краю кровати, возвышаясь надо мной. — Ты продолжаешь смотреть на меня так, будто хочешь, чтобы я был внутри тебя… — он наклоняется и обхватывает пальцами мое горло. — Ты знаешь, что бы я сделал, если бы мы не оказались в этой ситуации вместе?

Я поднимаю подбородок, не отвечая, вцепившись в свою гордость, как в спасательный круг.

— Я бы трахнул тебя, жестко, потому что вижу, как ты этого хочешь. А потом я бы ушел, не дав тебе даже времени привести себя в порядок, потому что мне плевать.

Он отпускает мое горло и выпрямляется, вставая в полную, внушительную высоту, смотря на меня сверху вниз, как на что-то ненужное. Я сглатываю комок в горле, пообещав себе не показывать ему своего гнева. Он залезает в карман и вытаскивает ожерелье, мое ожерелье, маленький кулон в виде сердечка, качающийся, как маятник.

Затем он с презрением бросает его мне на колени.

— Вот. Я больше не хочу эту дрянь в своем кармане.

Я закрываю глаза, не уверенная, хочу ли, чтобы Килл ушел, когда я их открою, или чтобы он извинился за ужасные вещи, которые сказал. Щелчок двери заставляет мои веки распахнуться. Мои нетерпеливые глаза мечутся от стены к стене, осматривая комнату, но его уже нет.

Он снова оставил меня одну.

Я сглатываю гнев и игнорирую отторжение, жалящее меня, как иглы.

Кажется, я только что обнаружила еще одну его слабость.