Колонна и горизонты

ЗЛАТНИ-БОР

После трехмесячных боев, тифа, голода, тяжелых маршей и понесенных потерь наша бригада надеялась получить в Санджаке крайне необходимую продолжительную передышку. Ходили слухи, будто вскоре мы вместе с главными силами вступим в Метохию, соединимся там с сербскими, албанскими и македонскими силами и создадим еще большую свободную территорию. Этому особенно радовались горняки из Трепчи и кралевцы. Однако вскоре надежды на передышку и вступление на территорию Метохии пришлось оставить. Однажды 2-й черногорский батальон организовал засаду под Метанацем и Канем, вблизи Преполя, и уничтожил вражескую колонну из девятнадцати грузовиков с итальянской пехотой. В плен попало около восьмидесяти итальянских солдат и офицеров. Вместе с радиостанцией и документами в наших руках оказалась и свежая военная почта, разбирая которую, мы узнали, что итальянские войска покидают северные края Черногории и отходят к адриатическому побережью, а на их место приходят немцы. Это подтверждалось и стремлением итальянцев любой ценой, не считаясь с потерями, пробиться к местечку Бело-Поле. Противник несколько раз пытался прорвать оборону наших войск на участке 6-го батальона (между населенными пунктами Бар, Градина и Барски-Рог), но, понеся большие потери, вынужден был отойти к Гостуну и Бродарево.

Кроме этих боев острые стычки произошли у нас с немцами возле Мойковаца, Шаховича, Шавника и Плевали. Сюда с Восточного фронта была переброшена зловещая 1-я горнопехотная дивизия немцев, та самая дивизия, которая установила свое знамя со свастикой на Эльбрусе.

Начался один из самых трудных маршей бригады через гору Любишня, а затем последовали многодневные бои возле Шчепан-Поля и Челебича. Бои носили крайне ожесточенный характер. Обстановка сложилась такая же, как в те суровые дни под Прозором и возле Иван-Седла, только теперь противник, используя благоприятные погодные условия, быстрее захватывал горные гребни и закрывал проходы. Название этого наступления тогда еще таилось в секретных досье немецких штабов под шифром «Шварц». Осуществляя это наступление, немцы стремились не только воспрепятствовать нашему дальнейшему продвижению на восток, но и отбросить нас назад, к ущельям Тары и Пивы, чтобы уничтожить там наши войска вместе с главной оперативной группой и Верховным штабом. Казалось, против нас здесь действовали те же части, что и в районе Бугойно, Прозора и Иван-Седла. Только теперь они, перегруппировавшись и получив подкрепление, усилили натиск, рассекая наши войска на части и окружая их.

Спускались вечерние сумерки, когда курьер отвел меня в батальон, располагавшийся вблизи Златни-Бора. Угрюмые обозники молча грузили имущество. Они только что узнали, что Войо Зогович, получивший тяжелое ранение в живот, умер прямо на носилках в центральном госпитале. Мне сразу вспомнилось, как он поднимал у подножия горы Игман валившихся от усталости бойцов и лошадей, как бесстрашно шел в атаку под Челебичем. Он до последнего вздоха боролся со смертью, звал врачей и просил сделать ему операцию. Однако обстоятельства были очень неблагоприятными для такой сложной операции, но у меня не укладывалось это в голове: нужно же было хоть что-нибудь предпринять, чтобы оказать ему помощь!

Штаб батальона освободил от повседневных обязанностей только что прибывших десятерых бойцов, выздоровевших после сыпного тифа. В их числе был и я. Мы двигались вместе с обозом, наслаждаясь прелестями тыловой жизни: здесь нам давали дополнительный паек — каждому по половнику ячменной похлебки. Я еще не мог прийти в себя и не знал, куда мы идем. Сильная стрельба говорила о близости противника, который окружал нас со всех сторон. Все это наводило на мысль, что все батальоны и бригады брошены в прорыв. Бои завязывались без каких-либо предварительных планов — в зависимости от обстановки. Известия о наших потерях быстро распространялись по колонне и заставляли думать, что противник беспрерывно получает подкрепления и окружает нас.

Впереди нас немцы вместе с домобранским истребительным соединением оттеснили из Завията подразделения маевской и 6-й восточнобоснийской бригады и в селе Борье захватили наш госпиталь. Вскоре к этим бригадам на помощь подоспела 1-я пролетарская бригада, совершив тяжелый марш от Мойковаца и Шаховича, а некоторыми подразделениями — даже от Фочи и преодолев на своем пути гору Любишню. 1-й батальон атаковал противника с фронта, а 2-й черногорский и 6-й белградский вместе с батальонами 6-й восточнобоснийской бригады — во фланг. За короткое время они разбили 13-й полк домобранского соединения и освободили раненых госпиталя. Это случилось настолько быстро, что враг не успел уничтожить раненых.

Златни-Бор, где с 20 мая 1943 года шли ожесточенные бои, имел огромное значение для вывода наших главных сил из окружения. Это подтверждал и приказ Верховного штаба: отнять у немцев эту возвышенность и закрепиться на ней.

По склонам Златни-Бора тянулись окопы, откуда противник простреливал всю прилегавшую равнинную местность, делая ее неприступной. Наш батальон двигался сюда из какого-то горного села сквозь лесную чащу. Утром мы подошли к высоте, но были встречены шквальным огнем и градом ручных гранат.

После трудного подъема отделения собрались вместе. Огонь противника не позволял высунуться из-за острого гребня — последнего естественного укрытия перед вражескими позициями. Нужно было идти в атаку. Божо Прля, Видо Шабан и Анте Раштегорац дали несколько длинных пулеметных очередей, и батальон двинулся вперед и оттеснил немцев. Правда, у нас оказалось много раненых. В бою погиб командир 1-й роты Радулович. Когда рассвело, бойцы, находившиеся на только что захваченных позициях, увидели мост на реке Узлуп, по которому спешили перебраться на противоположную сторону колонны раненых и подразделения.

Вскоре немцы поняли, что нас совсем немного, и, проведя мощную контратаку, вновь захватили утраченную позицию. В середине дня наши еще раз бросились в атаку по открытой местности и прогнали немцев, но эта победа обошлась слишком дорого: почти все бойцы 1-й роты получили ранения. Раштегорац, выпрямившись во весь рост и зажав под мышкой приклад ручного пулемета, точного, как и его глаз, буквально расчищал перед собой путь. В какое-то мгновение он увидел, как на правом фланге гитлеровский офицер поднял пистолет и прицелился. В грудь Раштегораца вонзилось несколько пуль. Теряя силы, он повернул ствол пулемета, выпустил оставшиеся пули по врагу и успел заметить, что немец упал первым.

Казалось, высота прочно удерживается в наших руках, но группы противника ежечасно делали попытку вновь овладеть ею. Ночью немецкие самолеты на парашютах сбрасывали своим войскам на Златни-Боре продукты, боеприпасы и питьевую воду. Это означало, что и для немцев нет пути назад.

В эти грозные часы 4-й (кралевацкий) батальон сменил ловченцев, сражавшихся за высоту, которая и в дальнейшем переходила из рук в руки.

В одну из атак Сава Кнежевич, Власта Дробнякович и Предраг Михайлович постучали в окна и двери сельских домов и, не дождавшись ответа, поспешили дальше. Дождь размыл пахотную землю, ноги увязали в грязи, а в воздухе свистели немецкие пули. В этом бою Сава был ранен в живот. Медсестра Славка Вукович хотела сделать ему перевязку, но он отмахнулся, словно это сейчас не имело значения, и попросил дать ему хотя бы глоток воды. Пока медсестра объясняла раненому, что это означало бы его конец, Предраг, студент механического института из города Косовска-Митровица, будто предчувствовал, что это — последнее желание умирающего, протянул ему полную фляжку. Сава жадно пил, а губы его заметно бледнели, лицо приобретало пепельно-серый цвет. Жизнь угасала с каждым глотком. Душко Карич, студент-медик, вытащил из кармана Савы документы и показал бойцам, где похоронить умершего. Атака продолжалась. Градом сыпались мины и пули. Комья грязи разлетались от взрывов. Немцы и на этот раз не выдержали натиска и отошли.

Во время боя командир батальона Живан Маричич заметил, как из дверей одного дома выскочили два немца. Командир поднял парабеллум и точными выстрелами сразил обоих.

В бою погиб Милисав Спасоевич, металлург из Трстеника. Горняки похоронили своего товарища возле только что захваченных траншей. В окопах с обшитыми стенками царил истинно немецкий порядок: на полках выстроились чистые котелки, а у амбразуры стоял приготовленный к действию станковый пулемет.

Разорвавшаяся рядом с блиндажом мина убила командира роты Милорада Лазича, рабочего из Шапаца. Это он проявил исключительное мужество в бою под Щитом. Тяжело раненного Лику оперировали при свете коптилки в блиндаже. А над позициями кружили вражеские самолеты, раскрывались грибы парашютов с новой партией боеприпасов и продуктов для немцев. Ампутированную ногу Лики накрыли брезентом. Лика, студент-медик, взглянул на обрубок, и лицо его покрылось испариной: выше места ампутации он заметил признаки гангрены.

У самых позиций немцев застыли в ожидании бойцы. Как только луна скроется за облаками, они должны идти в атаку. Однако вражеская мина опередила события и вывела из строя почти весь штаб батальона — командира, комиссара и нескольких бойцов. Их вынесли на носилках, сделанных из ветвей деревьев. Хирург предложил командиру Маричичу ампутировать раздробленную ногу, но тот, недоумевая, спросил: «Неужели нельзя без этого?» Он умер в госпитале вместе с комиссаром прославленной рударской роты Раде Миличевичем.

Атаки следовали одна за другой. Угрожающе росли потери, но высоту нужно было удерживать во что бы то ни стало, иначе колонны, двигавшиеся к мосту через Узлуп, были бы уничтожены противником.

Около десяти дней продолжалась борьба за эту исключительно важную высоту.

Горы отнимали последние силы. Студеные дожди хлестали нас по лицу, мучила жажда, без конца донимала вражеская авиация. Выматывали бесконечные марши. От усталости и нервного напряжения мы не слышали первых голосов кукушек и дроздов, не замечали распускавшихся листьев на деревьях. Все настолько выбились из сил, что не могли оторвать взгляд от тропинки и полюбоваться дикой красотой окружавшей нас природы. Казалось, вершины гор созданы лишь для того, чтобы изматывать нас. Сменялись безымянные высоты, поросшие лесом гребни гор, одинаково трудные при подъеме и спуске, и никто не знал, какой из них окажется решающим. На Златни-Боре и Ильинской вершине, на Боровном и Бараме, на Кошуре и вершине Любин-Гроб, на Балиноваце — всюду подразделения должны были находиться в готовности броситься в атаку, захватить господствующую высоту и удерживать ее до подхода смены, а затем снова вступить в бой за другие высоты, среди которых находилась и та, где можно было потерять все достигнутое до сих пор.

Что мог я видеть в колонне? Горизонт скрывался за ближайшим холмом и спиной товарища, шагавшего впереди. В таком положении можно было лишь предполагать, догадываться о событиях, которые со всеми подробностями отражались на штабных картах. Там учитывалось все, вплоть до узкой тропинки, родника, деревушки и холмика. И возможности — наши и противника.

В результате усталости, накопившейся от Прнявора, и этих стремительных долгих маршей мы оказались на грани полного истощения, но каждый понимал, что только продвижением вперед можно было обеспечить успешное сопротивление противнику. Мы спешили, и мне иногда казалось, будто нас поглощает какая-то вязкая масса. Однако если одна нога тонула в болотной жиже, то другой мы нащупывали надежную опору, то великое, что было крепче любой породы, — берег будущего.

Мы стремительно продвигались вперед. Еще быстрее распространялись по колонне различные версии. Для противника, опасавшегося высадки союзников на Балканах, и для его местной братии мы были все равно что горящая свеча во мраке, где притаился преступник. И поэтому они из кожи вон лезли, чтобы любой ценой подавить, уничтожить наше движение. Тогда они без особого труда вместе с четниками и домобранами осуществили бы «освободительный» маневр, в ходе которого «умеренные» течения, симулируя антифашизм, беспрепятственно обвинили бы усташей, недичевцев и летичевцев в сотрудничестве с оккупантами и до прихода Красной Армии подготовили бы «окончательное» положение вещей, то есть обосновали бы реставрацию Королевства сербов, хорватов и словенцев.

Мы пытались найти реальный выход на случай, если потерпим поражение на одной из этих высот. Рассматривались две возможности. Одна — зарыться в сухие листья и притаиться, пока не закончится вражеское наступление, а если нас не обнаружат немецкие стрелковые цепи или каратели с собаками, то кто-нибудь останется. Другая — единственно правильное решение: мелкими группами пробиться в ночное время через кольцо окружения и затем собраться где-нибудь в Боснии, чтобы продолжать борьбу. Крсто даже пытался шутить:

— Не беспокойтесь! Никогда еще зло не могло сделать на нашей земле всего, что ему хочется. Как и мы вот не можем сразу прогнать всю эту нечисть…

Стрельба нарастала. Это ясно говорило о том, что противник захватил огромный лесной массив и что к нему постоянно подходит подкрепление. Внезапно эта сила обрушилась на нас со всех сторон. Однако мы не растерялись. Сознание смертельной опасности быстро организовывало нас и внутренне и внешне. Словно бурлящий поток, мы собирались перед каждым новым препятствием и, нащупывая слабые места, бросались в прорыв. И шли дальше. Почти автоматически распределялся груз, и роты, изрядно потрепанные, упрямо двигались вперед, чтобы на следующей высоте вступить в еще более тяжелый бой.