Колонна и горизонты

У ВЕРШИНЫ ВЛАШИЧА

Меня сильно знобило. Такой озноб бил меня когда-то в Горажде. В помещении топили печку, а я ежился от холода и сердито набрасывался на каждого, кто открывал дверь. Меня направили в дивизионный лазарет в Бугойно. После врачебного осмотра меня оставили там на неопределенное время. Очевидно, врачи что-то заподозрили. Комиссар лазарета Пешич, сам раненный в руку, отобрал группу раненых, которым поручил выпускать стенную газету и проводить культурную работу в лазарете. Бывший крестьянин Максим Вукович, беранский коммунист с довоенным стажем, писал стихи. Раненный и к тому же хромой, он выдержал все наши нелегкие походы.

На вершинах окрестных гор уже белел первый снег. Заметно похолодало. А у нас по-прежнему с утра до вечера шла учеба. В комнатах не топили. Медперсонал и раненые дрожали от холода.

После боя за Травник в лазарет поступили десять тяжелораненых.

В те дни наши батальоны штурмовали Травник не только, чтобы сковать многочисленный немецко-усташский гарнизон и обеспечить нормальную работу веча. Освободив этот город, бойцы хотели сделать своеобразный подарок участникам этого исторического заседания.

В соответствии с решениями второго заседания АВНОЮ югославское правительство, находившееся за границей, лишалось права представлять наши народы, а королю Петру II Карагеоргиевичу запрещалось возвращаться в Югославию. Эти решения означали, что наша трехлетняя вооруженная борьба ознаменовалась важной политической победой, что в огне народно-освободительной борьбы рождалось новое, социалистическое государство. Выборные народно-освободительные комитеты с этого момента становились органами новой власти.

Верховному штабу объявлялась благодарность за умелую подготовку и успешное проведение операций против врага. Верховному Главнокомандующему Народно-освободительной армии и партизанских отрядов Югославии Иосипу Броз Тито было присвоено звание Маршала Югославии. Все это означало, что со времени нашего сбора в Рудо мы стали уже настоящей регулярной армией. В наших рядах теперь насчитывалось около трехсот тысяч бойцов, сведенных в восемь корпусов, в которых было 26 дивизий, больше 10 самостоятельных бригад, 108 партизанских отрядов и около 20 самостоятельных батальонов.

Вскоре началось новое крупное наступление немцев, которое позже было названо шестым. Оно охватило почти все края. В ходе этого наступления противник планировал вновь овладеть свободной территорией, прилегающей к Адриатическому морю, захватить дороги, связывавшие внутреннюю часть страны с морем, и обеспечить таким образом для себя береговой пояс. Особенно тяжелые бои завязались на нашем участке, обозначенном населенными пунктами Яйце, Травник, Бугойно, Прозор и Мрконич-Град. Наша бригада, как и вся 1-я дивизия, вместе с 6-й ликской и крайнскими дивизиями в течение месяца вела ожесточенные бои против нескольких немецких дивизий, среди которых была и зловещая дивизия СС «Принц Евгений».

Вражеское наступление вынудило нас покинуть Бугойно, и вместе с лазаретом я прошел через Веселе, Турбет, Гостиле и Коричаны. Остановились лишь у вершины Влашича. Лазарет расположился в каком-то горном селении. В самой большой бревенчатой избе был оборудован операционный зал. Военный Хирург, расторопный итальянец Труини, оперировал с утра до вечера. Ему помогали другие врачи и симпатичная операционная сестра Леа. У Травника и Яйце шли ожесточенные бои, поэтому поток раненых, прибывавших в лазарет, не уменьшался. Грохот боя доносился даже ночью: враг стремился во что бы то ни стало прорвать оборону наших войск. То все вокруг нас скрывалось в метели, то все вновь сверкало на зимнем солнце.

У меня появился новый знакомый — Франко Булич, врач из Далмации. Он вместе со своей женой Бебой присоединился к пролетарцам в Сплите. В минуты отдыха он прослушивал работу моего сердца и в шутку предсказывал мне смерть от сердечного удара. С новой партией раненых пришло известие о гибели прапорщика Младена Митрича, секретаря организации СКМЮ 6-го батальона. Когда его, смертельно раненного, выносили с поля боя под Травником, он прошептал, что умирает как коммунист.

Из штаба дивизии мне передали приказ срочно прибыть к Крсто Баичу, и я вместе с курьерами отправился в Яйце. Мне уже давно не приходилось наблюдать такой плотный артиллерийский и минометный огонь, как в тот вечер у Яйце. Однако город продолжал жить и работать, словно не было никакой опасности. Начальник корпусного госпиталя доктор Войо Джуканович тщательно готовил госпиталь к эвакуации. Увидев меня, он неожиданно предложил мне остаться у него комиссаром, хотя бы на время, пока мы не свяжемся со штабом дивизии.

На окрестных холмах всю ночь тяжело стучали станковые пулеметы и оглушительно рвались гранаты. В это время в доме на берегу Пливы при тусклом свете коптилки доктор Папо прямо на обеденном столе оперировал тяжелораненых, которых доставили с позиций. Ампутация производилась без наркоза, иногда даже приходилось пользоваться крестьянским топором. На рассвете все разошлись. Проснувшись, я увидел на полу несколько ампутированных рук и ног. Санитарка помогла нам собрать все это и зарыть в саду у реки. Снаряды то тут, то там валили деревья, но эвакуация продолжалась. Войо Джуканович попросил меня позаботиться о раненых, двигавшихся на лошадях в направлении Караулы. Это означало, что на меня полностью ложилась ответственность за этих людей. Мы прилагали все силы, чтобы как можно скорее уйти подальше от города. Оказавшись же в горах, безоружные, мы начали подозрительно осматривать соседние гребни, опасаясь засады. Одна лошадь споткнулась и упала на тропу. Подняться она уже не смогла. Пришлось положить раненого на носилки, сделанные из веток, и так нести его дальше. Двигались мы медленно.

Темнело. Кругом — заснеженная пустыня, ни одной человеческой души. На плоскогорье до нас донеслись звуки стрельбы. Мы не знали, кто и с кем ведет бой, но все равно обрадовались. Вдали, на горизонте, виднелись люди — их было несколько сотен. Мы разбились на две группы. Одна направилась было к правой, а другая к левой части горизонта: на таком большом удалении невозможно было определить, где наши. Однако группа, тащившая раненого на ветках, отстала, и нам ничего другого не оставалось, как всем вместе пойти в одном направлении. И мы пошли к левому флангу и громко стали окликать людей, видневшихся впереди. В ответ засвистели пули. К счастью, они пролетели мимо.

Через некоторое время мы догнали обслуживающие подразделения штаба дивизии. Раненых мы сдали, но тут возникла новая трудность: все дома оказались переполнены, и ночевать нам было негде. В этой неразберихе ни я, ни Крсто Баич не вспомнили о письме, которое явилось причиной моего прибытия.

Пытаясь найти мне место для ночлега, Крсто стучал в двери всех домов подряд, но всюду получал одинаковый ответ: яблоку упасть негде. В один из домов набились наши артисты. На наш стук кто-то дерзко ответил, что их одежду совсем недавно обрабатывали на горячем пару и теперь они не хотят снова завшиветь от бойцов. С большим трудом я пристроился к штабным курьерам и забылся во сне.

На другой день рано утром мы пошли навстречу стрельбе. Перед нами открылось широкое пространство. Вечером колонна остановилась на заснеженном плоскогорье, местами поросшем хвойным лесом. Впереди виднелась глубокая впадина, своей правой частью примыкающая к нашим позициям. Мы видели, как с соседних вершин группами спускались вражеские лыжники в белых маскировочных комбинезонах. Они только что потеснили одно из наших подразделений и теперь спешно выходили из леса, собирались у границы плоскогорья и, не останавливаясь, бежали вдоль впадины, чтобы совершить новый охват долины впереди нас.

Коча Попович наблюдал в бинокль за действиями противника, а затем посовещался с работниками штаба. Вскоре поступило указание: с наступлением темноты продолжить марш через гору, как раз к тому месту, где вчера прошли вражеские лыжники. Похоже было, что мы обошли противника и теперь оказались в его тылу. В перестрелке с немецкими тыловыми подразделениями и охранением один из наших батальонов захватил их обоз вместе с радиостанцией и начальником связи, который за боевые заслуги на Восточном фронте получил Железный крест.

Под Травником в состав нашей дивизии вошла славная 13-я пролетарская хорватская бригада «Раде Кончар», в которой насчитывалось около шестисот бойцов. Бригада была сформирована на основе 1-го пролетарского батальона, где большую часть личного состава представлял загребский пролетариат, и на основе Жумберацко-Покупского отряда, состоявшего из трех батальонов и нескольких отдельных рот. Бойцы этой бригады отличились в боях по отражению нескольких вражеских наступательных операций на Жумбераке, в Словении и на Кордуне. Это событие, как и наше прошлогоднее переформирование в дивизию, свидетельствовало о том, что военное командование последовательно проводит меры по организации и концентрации наших сил на территории всей Югославии. 13-я пролетарская бригада прошла в тяжелых условиях долгий путь, равный нескольким сотням километров, чтобы вступить в состав нашей 1-й дивизии. Однако, несмотря на огромную усталость, товарищи из Хорватии сразу же вступили в бой у населенных пунктов Пакларев, Мудрик и Гостиле и разбили крупный отряд эсэсовцев.

Трудно рассказать обо всех героических схватках у Яйце, Травника и Бугойно. Кралевцы ходили в бой, когда крупный мокрый снег слепил глаза. Им понадобилось всего полчаса, чтобы разбить целый горнострелковый батальон. После боя на снегу осталось пятьдесят раненых и убитых солдат противника. Хорошо сражались итальянские бойцы из батальонов имени Гарибальди и Матеоти. Ловченцы, обеспечивая фланг 13-й пролетарской, дрались с гитлеровцами врукопашную. Саво Машкович, командир 1-го батальона, автоматной очередью сразил целое пулеметное отделение немцев. Милян Чогурич, схватив ручной пулемет, уничтожил около восьми фашистов, но и сам был смертельно ранен в затылок. Раненный в грудь Салих Османбегович, умирая, выкрикивал лозунги в честь нашей борьбы, Сталина и Тито. Это лишь немногие штрихи событий, которые происходили в те дни. Несмотря на огромные усилия противника, Яйце и территория от Травника до Бугойно и Шуицы оставалась в наших руках.

Замерзая под Турбетом, Караулой, Гостилем и Коричанами, мы ежедневно вели бои и даже не заметили, как вступили в третий год войны.

В те дни под Яйце 1-я пролетарская бригада получила подкрепление из состава 1-й бригады, сформированной в Италии из числа освобожденных узников концентрационных лагерей. Долгим и трудным был путь этих людей. Они пробились через Апеннины. Помощь и поддержку им оказывали партизаны и антифашистски настроенное местное население. После капитуляции фашистской Италии им удалось перейти линию фронта и прибыть в распоряжение нашего командования в городе Бари. Политзаключенные, бывшие узники концентрационных лагерей, выйдя на свободу как на севере, так и на юге Италии, где их освободили войска союзников, отказались от благоприятных условий пребывания в капитулировавшей Италии и организовались в бригады, чтобы вернуться на родину и участвовать в боях за освобождение. Связь с партией они ощущали даже в муссолиниевских лагерях смерти и казематах.

В наши батальоны стихийно вливались новые силы. Приходили поодиночке, как Хамид и Юсуф, но было также и крупное пополнение, как молодежная рота из Фочи и группа из черногорских батальонов. Самыми многочисленными оказались далматинская группа из-под Ливно и прняворская, последнее пополнение из Далмации и группа добровольцев из итальянских гарнизонов, с адриатического побережья и из Черногории. Однако в политическом отношении прибывшее из Италии пополнение было самым сильным. Оно состояло в основном из членов партии и СКМЮ, а также из участников восстания, которые были интернированы на территории, захваченной итальянскими оккупантами: в Косово, Черногории, Санджаке, Далмации, Истрии и на Словенском приморье. Истринцы, далматинцы и словенцы вошли в 13-ю пролетарскую бригаду, а около двухсот черногорцев, косовцев и санджакцев — в наши батальоны, большей частью в 1-й и 2-й черногорские.

Словно наверстывая упущенное за то время, когда обстоятельства заставили их быть вдали от великих событий, новые бойцы проявили себя уже в первых схватках с врагом и подняли моральный и боевой дух батальонов. Вскоре многие из них были выдвинуты на должности командиров и комиссаров подразделений.

Мы как-то сразу почувствовали, что нас больше не сжимают вражеские обручи, хотя опасность новых, еще более прочных, оставалась. Колонны в тишине продолжали карабкаться по головокружительным подъемам. Запорошенные снегом, с обветренными суровыми лицами, вместе с нами согнувшись под тяжестью оружия, шагали уже закаленные в боях гарибальдийцы. Никто не жаловался ни на голод, ни на холод, ни на усталость. Каждому хотелось показать себя с лучшей стороны. Последние бои сроднили нас. Выучив пока всего несколько слов нашего языка, гарибальдийцы обменивались приветствиями и шутками со своими югославскими товарищами. Нас объединял дух интернационализма.

На Петровом поле возле деревянных изб я увидел знакомые лица. Это был наш госпитальный персонал. Значит, за период вражеского наступления я прошел по замкнутому кругу с диаметром в несколько десятков километров и вернулся в исходную точку. О письме, поступившем из штаба, думать было некогда. Я покинул штабную колонну и вернулся к своим прежним обязанностям руководителя молодежной организации госпиталя.

В занесенных снегом, разбросанных по горам хижинах вновь стало тепло от душевной близости. Запах лекарств, соломы, одеял, брезента, снег и хвойный лес возле села — вот что окружало нас каждый день. К нам на помощь пришли девушки из Чипулича, что у Бугойно. Они с большой любовью ухаживали за ранеными. Напряженные дни, заполненные заботой о раненых, перевязками, стиркой использованных бинтов, кипячением инструментов, мероприятиями по политическому и культурному просвещению, завершались посиделками, чтением и беседами при свете коптилки или керосиновой лампы в просторных комнатах. Это помогало глушить постоянно щемящее чувство голода этих дней, когда мы получали всего по небольшой порции ячменной каши и кусочку постного мяса.

В эти глухие села наш госпиталь принес неведомый здесь раньше дух жизни большого мира, вести о последних событиях, о которых мы узнавали по радио, советы медсестер и врачей, лекарства, рассказы о Великом Октябре, о нашей борьбе, картины и книги, кое-какие инструменты. Вскоре в результате очередного вражеского наступления нам пришлось покинуть этот район, но, когда мы вернулись сюда, крестьяне жаловались, что им было скучно без нас. Они говорили о нас, как о родных и близких людях, и желали нам уцелеть в суровых испытаниях.

Помню, на одном из собраний организации СКМЮ речь вдруг зашла о том, что кто-то нечаянно разбил термометр. Молодая крестьянка, недавно добровольно пришедшая на работу в госпиталь, молча слушала эти назидания, в которых все подряд подчеркивали важность бережного отношения к медицинскому инструменту и медикаментам. Наслушавшись, каким должен быть сознательный боец, «виновница» совсем растерялась и, волнуясь, перебирала пальцами передник. Когда ей дали слово, она вдруг закрыла лицо руками и начала всхлипывать. «Критики» устыдились своей строгости и сразу же начали ее утешать, так как поняли, что причиной ее молчания было не упрямство, а повышенная чувствительность и честность.

От одного раненого я узнал о тяжелом штурме Шуицы и гибели Вуксана Джукича.