Колонна и горизонты

К МОРЮ И ОБРАТНО

С тех пор как меня ранило в бою за Цапард и я попал в госпиталь, о бригаде мне ничего не было известно. О ней ничего не было слышно долгое время. Позже мы узнали, что, совершив длительный марш, бригада достигла реки Босна, уничтожила все железнодорожные станции на участке Немиле — Врандук и ушла в Центральную Боснию.

Во время этого марша в бригаде произошел один печальный случай. Бойцы 1-го батальона, вступив в опустевшее село, не ужиная, расположились на ночлег в рощах. Однако голод не давал бойцам уснуть. Их мысли настойчиво возвращались к ульям, что находились недалеко от них. Ночью несколько бойцов тайком утащили к ручью один из тринадцати ульев. Горящими газетами выкурили пчел, извлекли мед и разделили между собой. Утром в селе появилась старуха в шароварах. Она жалобно причитала, рассказывая о случившемся. Политотдел бригады назначил комиссию по расследованию. Комиссия произвела обыск и обвинила в грабеже одного бойца, члена партии с довоенным стажем, воевавшего в составе бригады от самого Рудо. Трудно сказать, почему заподозрили именно его. Может, потому, что он раньше совершил какой-то проступок и в наказание был переведен из штабного подразделения в ротные пулеметчики… Бойца приговорили к расстрелу.

Последнего слова ему не дали: мол, никакие отговорки не могут оправдать его. Бойца вывели перед строем. За его спиной был густой лес, и боец при желании мог бы сбежать. Многие из того отделения, которому было приказано исполнить приговор, позже признавались, что в душе очень хотели, чтобы тот боец сбежал. А они бы выстрелили куда-нибудь в сторону, и все было бы в порядке. Однако боец точно так же, как и тот юноша под Коницем, снял свою шинель, отдал ее товарищам и спокойно дождался залпа…

В ночь на 6 августа на Петровом поле вблизи Травника горели костры. Здесь состоялось партийное совещание руководящего состава нашей дивизии. На совещании присутствовал товарищ Тито. Он ознакомил работников штаба с военно-политической обстановкой, сложившейся к тому времени, и сообщил им радостное известие о новом наступлении Красной Армии. Западные союзники освободили Катанию. В Италии прошли массовые демонстрации, во время которых на улицах городов развевались красные флаги. Изменилось поведение итальянских частей в Далмации и Черногории. Все говорило о скорой капитуляции Италии. Исходя из этого, товарищ Тито определил направление дальнейшего движения нашей 1-й дивизии к адриатическому побережью. Однако Иосип Броз Тито предупредил штабы: не обольщаться надеждами на быстрое окончание войны, так как хотя фашизм и потрясен до самого основания, но он все еще располагает значительными силами. Тито призвал больше внимания уделять разведке, тщательнее готовить каждый бой и беречь личный состав.

Преодолев длинный путь от Травника и Яйце к побережью, наша бригада вместе со всей 1-й дивизией вскоре увидела море и остановилась в нескольких километрах от Сплита — крупнейшего города Югославии, который в то время освободили наши войска. Бригада пришла в Далмацию в сентябре. Жители городов и сел этого благодатного края радостно встречали 1-ю пролетарскую. В бригаде было немало далматинцев. Жители несли вино и виноград (хлеба здесь не было). Слышались приветствия, веселый смех. Были слезы, так как с приходом частей НОАЮ в Далмацию пришли и горестные вести о гибели многих ее сынов и дочерей во время четвертого и пятого наступлений врага. Многие «северяне» из бригады впервые увидели море. И хотя стояли уже прохладные осенние вечера, бойцы не удержались от соблазна выкупаться в соленой «Панонии» — так они называли Адриатическое море.

Наши батальоны получили тогда значительное пополнение, прибывшее из Сплита и окрестных населенных пунктов, через которые проходили войска НОАЮ. К нам перешло и много итальянцев. Они были полны решимости вместе с нами сражаться против фашизма. 13 сентября 1943 года в Сплите был сформирован новый, 5-й батальон нашей бригады — батальон имени Гарибальди. В 3-й крайнской бригаде также появился новый батальон имени Матеоти.

С самого начала в составе нашей бригады кроме югославов сражались русские, грузины, венгры, албанцы, итальянцы, немцы, чехи, поляки, словаки, австрийцы и французы. Позже в бригаде появилось еще больше представителей различных народов. Теперь же впервые за всю войну в нашу бригаду влилось целое вооруженное формирование, состоявшее исключительно из иностранцев.

Наши бойцы хорошо помнят первого командира 5-го батальона капитана Елио Франческо, его преемника Иларе Манджиларди и заместителя комиссара батальона Лосасо Джузеппе. В бригаде были хорошо известны имена бесстрашных товарищей Джузеппе: Мараса, Деметрия Анджони, Марио Гунцанатти, Таяна, Тукса и Манасера.

Стремясь помешать нам переправить захваченные трофеи из Сплита, а также предотвратить разоружение и переход на сторону НОАЮ итальянских гарнизонов, находившихся на адриатическом побережье, в Далмацию со всех сторон спешили многочисленные гитлеровские и усташские моторизованные войска. Жители населенных пунктов Блато и Ловреч сообщили нам о движении мощной вражеской колонны в направлении Имотски — Синь. Над старой крепостью, возвышавшейся в местечке Клис, постоянно кружили немецкие самолеты, сбрасывая своей окруженной группировке контейнеры с продуктами, водой и боеприпасами. Немало парашютов ветром относило на позиции партизан. Начались круглосуточные ожесточенные бои с фашистскими войсками, которые спешили во что бы то ни стало, как это и предсказывал Тито на Петровом поле, раньше нас захватить итальянское оружие и итальянские прибрежные гарнизоны.

Отягощенная большими трофеями, бригада медленно пробивалась назад, в Боснию. Мы несли большие потери. Требовалось огромное напряжение сил. Эти дни для бригады были невероятно тяжелыми. Подразделениям приходилось сдерживать бешеный натиск врага. Так, взвод под командованием Чировича целый день отбивал многочисленные атаки немецкой пехоты и танков на безымянной высоте над шоссе у Аржана. На бойцов обрушивались десятки вражеских снарядов, но взвод не дрогнул. Убедившись в бесполезности своих атак, противник отошел. На поле боя осталось одиннадцать трупов немецких солдат. Отходя, враг мстил, сжигая все окрестные села и зверски расправляясь с мирным населением. Здесь фашисты заживо сожгли около пятидесяти женщин, стариков и детей. Позже это гитлеровское подразделение было разгромлено 3-й крайнской бригадой.

После этих боев бо́льшая часть захваченной нами техники и артиллерии вышла из строя, и ее пришлось оставить на дорогах. Несколько машин и артиллерийских орудий было разбито в результате обстрела и бомбежек, а на устранение технических поломок просто не хватало времени. Но, несмотря на все это, наши войска вывезли из Далмации солидное количество тяжелого вооружения и боевой техники: батальон танков, много гаубиц, пушек и грузовиков. Все подразделения переоделись в новую итальянскую форму. Из захваченных продуктов значительную часть выделили для местного населения.

При виде такого количества техники, танков и артиллерии бойцы крайнских частей от радости бросали вверх шапки, приветствуя возвращавшуюся через Дувно и Ливно 1-ю пролетарскую бригаду. Усташские гарнизоны в Ливно и Купресе не рискнули вступить в бой с такой силой. Так бригада закончила еще один свой поход и вновь начала действовать вместе с основными силами 1-й дивизии в пригородах Травника и в населенных пунктах Бугойно, Яйце, Мрконич-Град, Герзов, Гостиль и Коричаны.

Я с грустью думал о том, что волею обстоятельств я вышел из строя в Цапарде в самое горячее время, в течение которого бригада прошла огромный путь и добилась многих замечательных побед. На мой вопрос, есть ли какая-нибудь возможность вернуться мне в бригаду, Джуро Мештерович ответил:

— Тебе повезло. Присоединяйся к группе делегатов Антифашистского веча, которая скоро во главе с товарищем Рочко отправится в Яйце. Через несколько дней ты будешь в своей роте.

Вскоре колонна в составе всадников и пешего сопровождения двинулась через горы в Яйце. Вместе с делегатами Антифашистского веча народного освобождения Югославии (АВНОЮ) туда направлялась группа домобранских офицеров, которые недавно почти без сопротивления сдались в плен под Тузлой. В пути я разговорился с молодым толковым домобранским капитаном. Казалось, будто мы учились по одним и тем же книгам и в одной и той же школе, будто выросли в одном и том же селе — каждая его мысль находила живой отклик в моей душе. Он говорил, что в этой борьбе все мы, как страна в целом, так и каждый в отдельности, как бы рождаемся заново и что все, сделанное нами, стало возможно лишь благодаря глубокой убежденности в правоте нашего дела, благодаря уверенности в победе нового.

Однажды утром я еще раз убедился, насколько хорошо этот молодой человек почувствовал дух нашей борьбы, понял жизнь и порядки 1-й пролетарской бригады. Переночевав в каком-то горном селе, мы без завтрака и без малейшей надежды на обед продолжали свой путь. Предстоящей ночью нужно было перейти железнодорожное полотно на территории, запятой противником. Через некоторое время поступила команда остановиться и ждать дальнейших распоряжений. Мы расположились у каких-то хибар. Медленно тянулись томительные минуты ожидания. И тут наше внимание привлекла следующая картина: на пороге одной из хибар сидел незнакомый боец крепкого телосложения и на виду у всех пил молоко. Рядом с ним находились другие бойцы, его товарищи, однако боец ни с кем не поделился и выпил все один.

— Посмотри, посмотри! — толкнул меня в бок капитан. — А я слышал, что партизаны делятся последним куском хлеба.

Мне хотелось чем-то отвлечь внимание капитана от этой возмутительной сцены, и я сказал:

— Он, наверное, болен, — и признался, что мне и самому неприятно на это смотреть.

Тузла показалась мне самым большим и красивым городом, который мне доводилось видеть. Спали мы в чистой гостиничной постели. Это была самая большая роскошь за всю войну.

После долгого марша по осенним лесам мы наконец прибыли в Яйце. Улицы города были запружены бойцами, местными жителями и делегатами. На стенах домов красовались портреты Ленина, Сталина и Тито. Повсюду яркие лозунги. На ветру трепетали полотнища красных флагов. В городе царило праздничное настроение. Товарищи по роте встретили меня так, будто я вернулся с того света. После боя у власеницкой церкви несколько бойцов, в том числе Пеньо Секулич и я, значились в батальонных списках убитыми. Удивление моих товарищей быстро прошло: привыкшие к частым потерям, они вскоре перестали говорить о необычном случае моего возвращения. И только для бойцов, недавно прибывших в составе пополнения из Далмации, я был новичком.

Вечером меня повели в театр. Наши артисты показывали комедию Гоголя «Ревизор». Спектакль вызвал всеобщий восторг. Казалось, на сцену пришла, сама жизнь; Бойцы от всей души благодарили актеров художественного коллектива при Верховном штабе Любиша Йовановича, Векослава Африча, Николу Герцигоню, Прегеля, Миру Санину, Йожо Рутича, Юнуза Меджедовича, Салко Репака, Николу Поновича, Йозу Янду. В зале долго не смолкал гром аплодисментов. Многие бойцы решили, что после войны театр станет их любимым местом отдыха.

Обходя водопады на реке Пливе и бараки, где я когда-то учил грамоте покойного Зако Велича, я встретил на улице своего попутчика, бывшего домобранского капитана. Он рассказал, что вчера их принял товарищ Тито. Капитан всю ночь не мог уснуть от радости.

— Я смотрел на него, — говорил он, — и чувствовал, как сам становлюсь и тверже, и сильнее. Мне открылся новый прекрасный мир. Нет, никакая сила нам не страшна, если у нас есть такие люди.

Я слушал капитана и вспоминал, как мы с именем Тито на устах шли на штурм Коница. С этим именем мы связывали самые лучшие наши надежды. Это имя вдохновляло нас на новые подвиги.