Колонна и горизонты

МИЛЕВИНСКИЙ ПРОРЫВ

Лил дождь, но колонна в тот же вечер двинулась в направлении Ратайской башни. Затем подразделения свернули вправо, к Милевине, и 12 июня 1943 года без труда рассеяли роту немцев, оказавшуюся на пути нашего продвижения. Еще рано было делать окончательные выводы, но становилось ясно, что этот маневр явился одной из решающих мер, обеспечивших успешный исход сражения на Сутеске.

Наступление 3-й крайнской бригады в направлении Елашаца создавало у противника впечатление, что именно там мы нанесем наш главный удар. Вскоре перед нами показались село, речка с мостиком, луга и шоссейная дорога по другую сторону ущелья.

Бойцы, решив, что теперь окончательно найден выход, ринулись к деревянному мостику, чтобы как можно быстрее добраться до холмов на противоположном берегу. А в это время на плоскогорье под Елашацем наводчик орудия немецкого танка торопился определить расстояние до такой идеальной мишени и, убедившись, что из пулемета стрелять бесполезно, открыл орудийный огонь по группам бойцов на лугу. Затем внимание немецкого наводчика привлекло скопление у моста. Он выпустил туда несколько снарядов и смертельно ранил одного бойца. Не обращая внимания на разрывы снарядов, наши люди оставили мост и преодолевали речку вброд. Падавшие снаряды поднимали высокие столбы воды.

В то время когда основные силы бригады спешили занять позиции на холмах, наш батальон повернул вправо, на шоссе, ведущее к Фоче, и остановился в лесу у села Дони-Будань. Было это 13 июня. Мы улеглись под деревьями, чтобы хоть немного поспать. Наконец-то мы за последние часы нащупали выход. И он действительно был здесь, но нам предстояло вместе с крайнцами, с нашим соседом слева, как можно дольше удерживать захваченный плацдарм, обеспечивая прорыв для следовавших за нами частей и подразделений.

Обстановка не позволяла нам думать об обозах с ранеными, которые немцы обнаружили при помощи овчарок и уничтожили в пещерах и лесах возле Сутески, о сотнях беженцев (среди них было много женщин и детей), заживо сожженных в избах и хижинах около реки Пива, о погибших на Кошуре, которые вместе со своим легендарным командиром Савой Ковачевичем остались лежать на поле боя. В создавшейся обстановке долг перед живыми был превыше всего.

Мы все дальше уходили от Сутески, но она еще долго стояла перед нашими глазами. И не как название или картина. Многие бойцы, участвовавшие в этих боях, так же, как и я, не спрашивали, как называется эта местность. Просто перед нашим мысленным взором то и дело возникало русло реки и страшная толчея, не позволявшая предпринять какой-либо маневр. На Сутеске решалась наша судьба. Бойцы, прибывшие оттуда позже, рассказывали, как бригада Савы штурмовала Кошур и как немцы внезапно атаковали ее во фланг. Бригада потерпела неудачу. Бурич, назначенный командиром 5-й черногорской бригады, так и не смог в царившей там неразберихе связаться с ее штабом и сражался как обычный боец в одном из подразделений. Бурич рассказывал мне, что ряды бойцов замерли, когда пронеслась весть о смерти Савы.

Лес дымился на утреннем солнце. Зашуршали листья. Боец с левого фланга подал рукой знак, что нужно взять немного влево, где возвышались неприступные скалы, так как, видимо, там не должно было быть немцев. Придерживаясь за кусты и траву, бойцы долго карабкались вверх, а оказавшись на самой вершине, увидели поросшую травой поляну и на ней палатки и немецких солдат, которые, не выпуская из рук оружия, пасли лошадей. Бойцы обошли лагерь противника и по лесу углубились в сторону холмистого плоскогорья. В пути их собралось — здоровых и легкораненых, с оружием и без оружия — около шестидесяти человек. Днем они спали, а ночью пробирались назад, к Дурмитору.

Леса и поляны на Зеленгоре быстро опустели. Как только немцы заметили, что наши передовые отряды пробиваются у Балиноваца и Милевины, они немедленно перебросили туда значительные силы.

Утром нас разбудили выстрелы сторожевого охранения. Мы побежали на позиции и увидели, как из-за рощи по изрытому воронками шоссе, поднимая пыль, от Фочи тянулась моторизованная колонна, состоявшая из семи грузовиков с пехотой и двух легковых автомобилей. В голове ее двигались три мотоцикла. Мы открыли огонь. Колонна остановилась. Солдаты разбежались по кустам возле шоссе и оказали сопротивление. В это время к нам подошла рота далматинцев из 1-го батальона недавно расформированной 3-й бригады, и немцы начали отходить. Мы вместе с подоспевшим подкреплением стали преследовать врага, уничтожая и захватывая в плен его солдат.

В брошенных на дороге грузовиках оказались несколько мотоциклов, одежда, обувь, ящики с боеприпасами и продуктами питания. Однако среди множества обуви я никак не мог подобрать себе подходящие по размеру ботинки. Каждое отделение вооружилось трофейным станковым пулеметом, а боеприпасов набрали столько, сколько могли унести. В одном автомобиле обнаружили огромное полотно со свастикой. Пленные объяснили нам, что по этому полотну немецкая авиация распознавала своих.

Мы подожгли автомобили, они окутались клубами черного дыма. Вскоре над нашими позициями появилось пять бомбардировщиков. Немецкие пилоты, увидев внизу развернутое полотно со свастикой, приветствовали нас покачиванием крыльев. Самолеты сбросили свой смертоносный груз на огромные дубы, где уже не осталось ни одной живой души, и улетели прочь. Снаряды, выпущенные немецкими артиллерийскими батареями из Фочи, также взорвались где-то в стороне. По-видимому, обманутые вражеские летчики по радио сообщили своим артиллеристам неправильные координаты.

В то время, когда немецкие самолеты бомбили ближний лес, я обратил внимание на странное поведение ворон. Действия фашистской авиации, чреватые для нас смертельной опасностью, вызывали у них игривое настроение. Подражая бомбардировщикам, вороны кружились вокруг нашего батальона, посменно пикируя на какую-то только им известную «цель». Когда самолеты улетели, вороны тоже прекратили свое странное занятие.

Наш штаб располагал сведениями о том, что из Фочи, где сосредоточился противник и откуда в свое время его войска спешили к Шчепан-Полю, Тентиште и другим горячим точкам, к нам приближаются крупные вражеские силы, чтобы закрыть брешь на Милевине. И действительно, вскоре наблюдатели доложили о подходе моторизованной колонны, еще большей, чем прежняя. В ней насчитывалось больше тысячи солдат и офицеров.

И вновь на холмах вдоль дороги мы организовали засаду: почти за каждым кустом — пулемет или автомат. Наш огневой удар был настолько сильным, что офицеры безуспешно пытались остановить разбегавшихся солдат.

Бои не прекращались два дня. На третий день в помощь войскам, наступавшим из Фочи, нас атаковали с тыла, от Елашаца, шесть немецких танков. Они прошли через наши боевые порядки. Их нечем было остановить.

Вечером эти танки, теперь уже от Фочи, снова пошли в атаку, сопровождаемые пехотой на бронетранспортерах и в пешем строю. Гитлеровцы приближались осторожно, но упорно не останавливались.

Как и в ту ночь на Марковой горе под Мойковацем, я видел, как Саво Машкович, командир нашего батальона, в упор расстреливал из своего ручного пулемета наседавших вражеских солдат. Милутин Прля не снимал пальца со спускового крючка до тех пор, пока его голова не упала на приклад пулемета. Огонь с нашей стороны достиг максимального напряжения, но немцы продолжали атаковать на всем участке…

Погибли Ягош Срданович — руководитель молодежной организации батальона и Лука Биелич — заместитель комиссара роты. Многие бойцы получили ранения. Чтобы они не попали в руки врага, их выносили в ходе боя и доставляли в колонну госпиталя, которая в это время спешила по тропе за нашими позициями, чтобы быстрее преодолеть милевинское шоссе и скрыться в горах. В тот момент, когда бой разгорелся с наибольшей силой, кто-то потянул меня за рукав и приказал сопровождать раненых в госпиталь.

— Прибыла наша смена — батальон из 8-й банийской бригады, — сказал мне этот незнакомый боец. — Все остальные тоже пойдут вслед за нами, как только похоронят погибших.