Колонна и горизонты

ЧЕРЕЗ ПИВУ И ВУЧЕВО

Мы вышли в район, который противник в бешеной злобе буквально засыпал снарядами и бомбами. Однако паники в наших рядах не было. И не потому, что мы хорошо понимали: речь идет о том, быть или не быть. Просто потому, что ничего, кроме решительной борьбы, нам не оставалось. Нас вела великая цель, хотя тогда никто не сумел бы четко ее сформулировать. Это было то, чего стремился лишить нас враг с самого начала восстания, то, что грезилось нам, когда мы мечтали об освобождении, о теплой избе во время вьюги, когда думали о родных и близких. И эта великая цель всегда была путеводной звездой.

Мы говорили, но еще больше чувствовали, что от нашей находчивости зависит весь исход борьбы. Но кто мог тогда знать, какой бой будет решающим? И в каждый из них мы вкладывали себя, и возможность собственной гибели казалась чем-то далеким и нереальным. Все действия были подчинены одной воле. Никому из нас и в голову не приходило избежать трудной ситуации, потому что другие части, следовавшие за нами, а вместе с ними и мы сами дорого бы заплатили за каждую нашу попытку уклониться от борьбы.

Вот почему мы на ходу расчищали препятствия и старались не задерживаться подолгу возле каждого из них, чтобы не упустить из виду изменения в общей обстановке.

Все хорошо понимали органическую связь между отдельными подразделениями и их зависимость от общего успеха. Этому научили нас минувшие бои. И это позволяло с ходу правильно оценивать обстановку. Вот почему меры, принимаемые почти до совершенства доведенным боевым коллективом, были весьма эффективными. Никто из нас не думал о себе или сам по себе. Каждая мысль рождалась и оттачивалась единым мозгом взвода, роты, батальона, бригады, целой группировки. Страх перед поражением уступил место мужеству. Хотелось, чтобы как можно больше людей вышло из окружения, чтобы в освобожденной стране свободные люди осуществили наши лучшие мечты. Прошлое и настоящее слилось воедино. Прорваться! Во что бы то ни стало прорваться!

Командир вставал в строй как боец, а боец рассуждал как командир.

На правом берегу реки Пива, глубоко в ущелье, ждали переправы. Она шла невероятно медленно, и здесь скопились основные силы батальона, обоз и госпиталь. Наша очередь наступила только около полудня. Разделившись на мелкие группы, мы уселись в резиновые трофейные лодки. Их захватили у какого-то горнопехотного подразделения противника, и саперы из роты Мушмулы, к счастью, сохранили их. Не будь этих надувных лодок, не знаю, как бы мы преодолели эту быструю студеную реку.

Придерживаясь за канат, концы которого крепились по обе стороны реки, бойцы переправлялись на противоположный берег. С лошадей сняли груз, и они преодолевали реку вплавь. Некоторые из них не справились с быстрым течением и утонули. На противоположном берегу по козьей тропе, тянувшейся в самое небо, почти по отвесной скале карабкались люди. На каждой возвышенности могли оказаться вражеские позиции, откуда противник без особого труда мог бы нас уничтожить.

Несколько выше по течению на ветру раскачивался разбитый снарядами подвесной мост. Гаубицы, стрелявшие из Заваита и Фочи, постоянно держали его под прицелом. Казалось, будто для маневра больше не оставалось пространства, что противник разгадал все наши замыслы: мы возвращались почти тем же путем, каким пришли в Санджак. С раннего утра над горами волнами прокатывались вражеские эскадрильи, засыпая нас бомбами и пулями и на несколько часов приковывая к земле. Как только они исчезали, колонна поднималась и двигалась вперед. Только вперед! В лучшем положении были те, кто не выходил из огневого соприкосновения с противником. Когда держишь врага на прицельной мушке, чувствуешь больше уверенности.

Голод в сочетании с жаждой и усталостью вызывал легкое головокружение, а пустота в желудке и слабость лишали всякого желания получить пищу. Горсть сорванных буковых листьев только напоминала, что наша кухня уже несколько дней подряд не сгружала котлы: нечего было готовить. Даже костер нельзя было разложить: при малейшем признаке дыма наблюдатели противника немедленно вызвали бы авиацию. Приходилось питаться тем, что давал лес: сочным трехлистным щавелем, напоминавшим по вкусу клевер, буковыми листьями и диким чесноком. С ветвей деревьев слизывали дождевые капли и спешили дальше, днем и ночью, чтобы не только пробиться самим, но и обеспечить проход для тех, кто двигался за нами. Немцы тоже спешили: часто случалось так, что их подходившие войска занимали те позиции, которые мы оставили час назад. К противнику со всех сторон стекались новые силы. Об этом говорили свежие следы, оставленные вражескими войсками, а в родниковой воде, которую здесь могли пить только горные птицы, чувствовался запах хлорных таблеток. Снова и снова вставал вопрос: быть нам или не быть. Вслух об этом никто не говорил, и это «быть или не быть» было лишено всякой театральности.

После того как мы миновали ущелье Тары и Пивы, наш батальон был выделен для охранения дороги, соединявшей Вучево с селом Тентиште. Мы остановились у населенного пункта Мркаль-Клад, на правом берегу Сутески. Когда закончился проливной дождь, бойцы были построены на поляне, и командир бригады Данило Лекич, прохаживаясь перед строем, сообщил, что по приказу Верховного штаба наш комбат Саво Бурич назначен на должность командира 5-й черногорской бригады. Кто-то из работников штаба советовал Саве произнести прощальную речь, но он, удрученный расставанием, по очереди пожал руку каждому из стоявших в загрустившем строю, а с некоторыми даже расцеловался. Командиром 1-го батальона назначили бывшего командира 3-й роты Саво Машковича, а его заместителем — командира 2-й роты Шпиро Шпандиера. Войо Абрамович, бывший заместитель командира батальона, был переведен на должность офицера разведки при штабе бригады. Вместе с Буричем из нашего батальона ушли Страдо Бойович и Комнен Жугич. Бойовича назначили комиссаром артиллерийского дивизиона, а Жугич стал его заместителем.

Накануне боя за Боровно, 3 июня 1943 года, всю ночь в лесу на горе Драгош-Седло шел сильный дождь. Бойцы, завернувшись в плащ-палатки, дремали под буками. Складки брезента наполнялись дождевой водой, и, когда кто-нибудь вставал или шевелился, нужно было следить, чтобы не вылить воду на голову или за шиворот товарищу, лежавшему рядом. От Сутески тянулся холодный туман, заполняя собой пространство между стволами деревьев и поднимаясь к вершине горы. Самокрутка из газеты переходила из рук в руки, и каждый старался не забыться в своей страсти курильщика и не сделать лишнюю затяжку.

День назад 2-й черногорский батальон прогнал немцев из Боровно, захватив при этом несколько станковых пулеметов и много боеприпасов, но противник, как и на Златни-Боре, провел сильную контратаку и вернул ранее утраченные позиции. Утром следующего дня в атаку пошел 3-й крагуевацкий батальон. Предстояло любой ценой вновь овладеть Боровно, так как немцы, находившиеся там, держали под огнем правый берег реки Сутеска и прикрывали подходы к селу Попови-Мост. Противник, конечно, понимал важность Боровно и, как показали недавние бои, во что бы то ни стало стремился удержать его.

Накануне этого боя комиссар крагуевацкого батальона Мирко Йованович сказал командирам:

— Боровно нужно взять обязательно. Это приказ Верховного штаба, — подчеркнул он. — Атака должна быть смелой и решительной.

Чтобы не строить роты, командиры отдавали приказы, обходя бойцов, расположившихся группами у костров.

Незадолго до рассвета бойцы, скользя по влажной траве, падая, ломая ветки и чертыхаясь, пошли на Боровно. Вдруг из кустов, что виднелись впереди, раздались выстрелы. Оказалось, эти кусты служили зеленым щитом, скрывавшим вражеские окопы.

Однако атака развивалась так стремительно, что немцев буквально смяли. Боровно было освобождено. Это была одна из самых крупных побед крагуевацкого батальона. Правда, победа обошлась ему слишком дорого. В бою погибло четырнадцать человек, семеро были тяжело ранены. Среди погибших были комиссар 3-й роты Момчило Милорадович, заместитель командира молодежной роты Божо Хадживукович, сержанты Власта Еросимович, Лойо Шериф, Владо Элез, руководитель молодежной организации Тончи Варгович и бойцы Васкрсие Николич, Рашид Хаджимешич, Божо Пейович, Александр Висоцкий, Милан Янкович, Петр Бирошевич, Здравко Ковачевич и Мате Далматинац.

В бою тяжело ранило комиссара батальона Мирко Йовановича. Он в числе первых бросился в атаку. Пуля немецкого снайпера попала ему в горло. Ранения получили также Лела Варгович, Йова Алексич, Райко Челич и Драгица Старка. Драгица дважды выносила с поля боя раненых товарищей, а когда пошла в третий раз, чтобы вынести Тончи Варговича, сама была тяжело ранена.

В это время две роты 2-го черногорского батальона обошли Боровно: одна — вдоль берега Сутески, вторая — выше окопов, тянувшихся по склонам возвышенности. В атаке обе роты понесли большие потери. У самого бруствера немецких окопов на руках у Радомира Вуйовича умирал смертельно раненный Спасо. Жадно хватая ноздрями воздух, он силился вспомнить что-то очень важное и наконец шепнул:

— У меня в кармане кусок хлеба… Возьми его, чтобы совесть моя была чиста…

Немцев преследовали до самого Попови-Моста…