Крестраж # 1

Глава 28 С корабля на бал

Скрипя суставами, как робот с планеты «Шелезяка» несмазанными шарнирами, я пытался напоить девушек успокоительным. Пока ещё немного заторможенные, они уже проявляли признаки жизни и из их глаз уходил пережитый страх. Лонгботтом без уговоров выхлебал в один глоток сунутую ему в ладонь склянку с зельем и теперь, хоть и до сих пор немного бледный, в отличии от всегдашнего румянца, принялся помогать мне.

Я же занялся собой. Заклинание диагностики показало хоть и довольно невесёлую картину, но я ожидал чего–то намного более фатального. Многочисленные ушибы внутренних органов, обширные гематомы на спине и груди, трещины в четырёх рёбрах и, самое неприятное, компрессионный ушиб ствола спинного мозга. На самом деле, ничего непоправимого, и первоначально я смогу себя поправить до состояния прилично выглядящего студента, однако отлежаться пару дней с зельями и соответствующими заклинаниями не помешает. Эпискей на царапины и кровоподтёк на скуле, два общеукрепляющих зелья, глоток «Костероста», обезболивающее, очень противное на вкус. Не знаю, кто его варил, но по убойности действия — то, что надо. Медицинские чары — «Связка Штенге» и «Каскад Дионисиса» убрали микроповреждения и кровоизлияния во внутренних органах. Дышать стало не так больно, но вместо этого я почувствовал навалившуюся усталость и опустошённость. Осталось одно из непростых заклинаний «Комплекса Отомо Каяши», глаза оно поправит, но болевые ощущения обеспечены, а мои глаза до сих пор и без этого болят.

— Кто это был? — пискнула первой очухавшаяся Паркинсон.

Я в это время пытался проморгаться от льющихся слёз, скрипел зубами, чтобы не стонать в голос и никого не пугать ещё больше. С перекошенной рожей и заплаканный, в помятой, заляпанной зельями и рябиновым отваром мятой ученической форме, выглядел совсем не героически.

— Дементоры это были, — проскрипел хриплым голосом я через силу.

— А что? Что они здесь делали? — спросила она. — Это ведь стражи Азкабана.

— Это нужно спросить у министра магии, Панси, — ответил я.

Наконец проморгавшись, осмотрелся в купе. Булстроуд опять почему–то обнимала Гермиону и чуть не плакала. Она что, гриффиндорскую успокоительную подушку себе нашла? Гермиона вся тряслась, как от озноба, и смотрела на меня как–то странно. Но в её эмоциях я не ощущал негатива к себе, скорее огромное беспокойство вкупе с негодованием от моей очередной выходки, и облегчением от того, что со мной всё в порядке, и сомнениями, в порядке ли на самом деле, и ещё много чего. Адский коктейль, который и разобрать с трудом смог, так я ещё и не отошел от всего пережитого, чтобы досконально всё понять. Паркинсон отделалась легче всего, должно быть, защита стоит на разуме или артефакт какой, и потому её не так сильно задело от того хаоса ментальных всплесков с различным негативным оттенком от подыхающих дементоров.

— А где они сейчас? — вздрогнув и подозрительно посмотрев на дверь, в которую заглянули студенты–старшекурсники, спросила она.

— Их Рон Уизли сжёг каким–то заклинанием! Представляете? — восхищенно выдал я. — Я выглянул посмотреть в коридор, когда свет погас, а там…

Я выдумывал и врал, как заправский сказочник, в приоткрытой двери стояли старосты от Рейвенкло и Хаффлпаффа с открытыми ртами, и неверяще внимали моей истории. Гермиона, судя по взгляду, не верила моему эстрадному творчеству ни на кнат, Лонгботтом с трудом давил смех, слизеринки сосредоточенно слушали, а я про себя злорадно улыбался.

С моей подачи выходило, что Рональд Билиус Уизли — рыцарь без страха и упрёка, невообразимый мракоборец и боец со злом в любом его виде и чуть ли единственная надежда и опора всея Хогвартса, бесстрашно бросившийся на борьбу с порождениями некромантии. Короче, святой и просто душка, куда там Локхарту с его писаниной. Ведь сейчас, на моих глазах, этот отважный человечище и великий маг испепелил трёх непобедимых стражей Азкабана сложнейшим колдовством, а кто не верит, может посмотреть на пепел, оставшийся от них в коридоре, и обрывки их плащей. И вообще, я, может, даже два раза перед ним присесть могу и сказать «Ку!», ведь он зачётный пацак!

— …потом я испугался, и после такого света из коридора, споткнулся и треснулся лицом об дверь, — в доказательство указывая на свою ссадину, ещё не затянувшуюся после «Эпискея».

— Ну ты и враль! — восторженно произнесла Панси после того, как шокированные старшекурсники побежали разносить по составу такую сногсшибательную новость.

— Давайте лучше чай пить, — недовольно глядя на неё, сказал я. — С шоколадкой.

— А ты не такая уж и задница, Поттер, — в своей всегдашней стервозной манере произнесла Паркинсон.

После того, как состав прибыл на станцию Хогсмита и мы толпой повалили на высадку, я с Невиллом галантно помог своим спутницам спуститься с подножек вагона. В отличии от них я был с багажом, что доставляло определённые неудобства, но что поделать, мой сундук не заметят хогвартские эльфы и он так и будет кататься в вагоне, пока об него кто–нибудь не споткнётся. Да и не хотелось бы, чтобы его кто–то кроме меня касался. Зачем мне лишние трупы?

Обратил внимание на то, какие разительные перемены произошли с девчонками. Булстроуд уже не напоминала ту перепуганную толстушку, пять минут назад успокаивающую возмущённую Грейнджер, и теперь была похожа на злобного цербера при своей подруге Паркинсон. Панси натянула маску отъявленной стервы и язвы желудка в терминальной стадии. Гермиона, наоборот, стала ещё правильней, с пресным лицом скучной перечницы. Вот и думай, когда они настоящие были, тогда или сейчас, очень уж похоже на настоящее поведение. Если бы не знал Гермиону и не ощущал её истинных чувств, то подумал бы, что она и в обычной жизни такая.

— Обращайся, Паркинсон. Мисс Булстроуд, — церемонным наклоном головы попрощался я с Миллисентой, на что получил презрительный и полный достоинства, чуть заметный кивок. С–с–слизеринки.

В это время мимо нас прошествовал младший Уизли в компании своей сестры, Финнигана и Томаса, с выражением превосходства, самолюбования и гордости на длинноносом лице. Можно понять, столько славы враз на паренька свалилось, теперь все о нём говорить будут как о беспощадном истребителе дементоров. В кои–то веки не Поттер отличился, а он — Рональд Уизли! Даже походка изменилась, нескладный и вытянувшийся за это лето рыжий с непропорционально длинными ногами, какой–то костистый и мосластый весь, вышагивал, как он думал, с достоинством и непоколебимостью. Короче, все идут, а я канаю.

Слизеринки от такого зрелища захохотали и продолжали смеяться по пути к своей намеченной карете, захлёбываясь и давясь приступами смеха. Видно, запоздалая истерика немного накрыла, несмотря на выпитое успокоительное. И даже Грейнджер с Лонгботтомом не удержались от смешков, смотря на меня.

— А что я? Я ничего, — пожал плечами и, подхватив слева под руку Гермиону, а в правую свою лабораторию, пошёл к ближайшей карете. — Нев, ты с нами?

На входе в замок стояла группа авроров в компании жирной, уродливой женщины, затянутой в вырвиглазную розовую мантию. Неужели это Амбридж? Расцветка её одеяния вмиг меня насторожила, легиллиментом явно попахивает. Как можно выглядеть настолько отталкивающе при наличии магии? Все девчонки в Хогвартсе, на мой взгляд из прошлой жизни, симпатичные, как минимум. Та же Булстроуд, полная, но имеющая свой шарм и симпатичное личико, или Паркинсон, которую все дразнят из–за обратного прикуса, мопсом, вполне себе милашка, и такие зубы придают ей лишь яркую изюминку. В общем, ведьмы красивые в основном, даже пожилые выглядят, как актрисы Голливуда на пенсии. Ту же МакГонагалл взять — монументальная старуха, и видно, что в молодости была той ещё сердцеедкой, а тут — даже затрудняюсь сказать. Может, её проклял кто? Жаба–жабой, свободолюбивый беглец–рецидивист Тревор — фамильяр Лонгботтома, симпатичней её в разы.

Что–то подобное я предполагал и заранее озаботился алиби, и потому активно колдовал палочкой всякую муру, вроде «Тергео» на обувь, «Эванеско» на чашки из–под чая, чистящее на школьную форму для удаления пятен от зелий, «Левиосу» на сундук Гермионы, чтобы спустить его с полки и достать школьную мантию, и ещё всякого по мелочам. Забивал палочку последними незначительными заклинаниями по–максимуму. Чтобы прочитать с «Приори Инкантатем» последние хотя бы двадцать заклинаний, нужно очень сильно вложиться в каст, и такого, надеюсь, не будут делать, а ограничатся стандартным десятком. Мои манипуляции с концентратором не вызывали подозрений ни у кого, кроме Гермионы, она не видела до этого, чтобы я так интенсивно творил различные чары. Для остальных, выросших в магическом мире, это было естественное поведение и я не заметил повышенного внимания ни от кого, кроме неё.

Поджидающие кого–то авроры насторожились, когда увидели, как Уизли вылез из кареты и, мгновенно обнажив палочки, стали осторожно, по дуге обступать всю компанию Рона. Шутка ли? Укокошили трёх дементоров, до этого считавшихся неуязвимыми, а они, кроме того, подотчётное имущество министерства и подлежат строгому контролю. За то, что они пропали, ведь с кого–то нужно спрашивать. Я в это время с интересом наблюдал за этой картиной вместе с ещё небольшой толпой студентов. Собственно, опасался я не очень. Свидетелей происшествия не было, кроме меня и Рона, но тот своим же заклинанием ослепил не только меня, но и себя, а узнать по голосу — так заклинания я бормотал совсем тихо, так что это было и вовсе затруднительно. Тогда в коридоре вагона стоял такой грохот от моей летающей туда–сюда тушки, что мудрено было что–либо расслышать, и я очень надеюсь, что меня не спалят мои попутчики со своими подозрениями. Не нужны мне разборки ещё и с министерскими крысами или, в данном случае, жабами.

Тем временем события приняли ожидаемый оборот. На требование авроров сдать палочку Рон отреагировал возмущёнными воплями и закономерно схлопотал двойной «Ступефай», после чего его, упакованного с помощью «Инкарцеро», отволокли к жабообразному представителю власти. На истеричные крики Джинни Уизли из ворот замка выскочили Снейп и Спраут. Наша декан, видимо, отсутствовала поблизости и готовилась встречать первачков, но хватило и двух глав других домов в разгорающемся скандале. Пока никто не видел, мы втроём, под прикрытием любопытной толпы студентов, проникли в замок.

— Знаешь, Гарри, мне иногда кажется, что все эти слухи о тебе — чистая правда, — задумчиво сказал Невилл.

Пока мы все рассаживались за столами, я выпытал у немного оторопевшей и не узнавшей сначала меня Джонсон пароль от входа в нашу башню и умчался пристраивать багаж, а когда вернулся, то наблюдал натуральный цирк на конной тяге. Поппи Помфри орала на весь большой зал так, что становилось страшно от тех оборотов и обещаний, обращённых к министерской жабе и аврорам.

Часть перепуганных и бледных первокурсников ни в какую не хотели не то что садиться в лодки, а даже скорее убежать назад к родителям пешком по шпалам и никогда в жизни не видеть Хогвартс и его экспресс с такими замечательными «кондукторами» в черных развевающихся плащах. Стоящий рядом с удручённым Дамблдором Люпин имел затраханный вид и виновато смотрел в сторону злорадно лыбящегося Снейпа. И без этого отнюдь не симпатичный зельевар в прямом смысле напрашивался на применение кирпича к его роже. Спраут была в бешенстве не хуже Помфри, МакГонагалл по виду вообще не понимала, из–за чего весь сыр–бор. Возвышающийся над всем этим сборищем Хагрид, чуть не плача, громогласно рассказывал аврорам, что ему практически насильно пришлось сажать трясущихся абитуриентов в шлюпки.

Амбридж, воинственно потрясая своими обширными телесами, визгливо спорила с хрупкой Помфри и доказывала ей, что применение дементоров было ратифицировано указом министерства и не ей, какой–то медичке, здесь возмущаться и идти против воли и законного распоряжения самого министра магии. Ой, зря это она! Помфри это Помфри, прикопает где–нибудь это жирно–розовое нечто и скажет, что так и было. Теперь догадываюсь, почему Амбридж такая уродливая, ей в Мунго или в других лечебницах и не помогут ни за что. Это ж колдомедики, понимать надо! Своя мафия, с круговой порукой и мощным неафишируемым аппаратом защиты и наказания.

Я полюбовался на спеленутого Уизли, колодой лежащего в окружении поста аж из четырёх авроров, на которых наседали Дамблдор и вся остальная толпа рыжих, от мельтешения которых рябило в глазах.

— Что я пропустил? — спросил я Гермиону, присаживаясь рядом с ней.

— Зачем ты это сделал? — негодующе начала возмущаться шепотом она.

— Сделал что? — не понял я.

— Ну вот это, с Роном. Ты ведь специально всем рассказал так, чтобы подумали, что он во всём виноват! — прошептала Гермиона.

Вот сейчас обидно было, немного. Я повернулся и стал с удивлением рассматривать её, пытаясь понять, зачем она мне высказывает такие абсурдные претензии. Наверное, Гермиона из той породы девушек, которые постоянно подбирают на улице всяких брошенных щеночков, Живоглотов, Уизли и прочих животных. Наверное, поэтому она и Рона по итогу «подобрала», из жалости. Эта мысль меня быстро расстроила и разозлила так, что пришлось вгонять себя в отрешённое состояние и брать под контроль эмоции, лицо из перекошенного застыло неподвижной маской.

— Ты хотела, чтобы там, вместо него, лежал я?

Распределение в этом году проходило напряжённо и без всегдашних радостных выкриков со стороны Гриффиндора или торжественных аплодисментов от Слизерина. Последующий пир вышел вообще унылым и походил на обычный каждодневный обед, несмотря на обилие всяческих вкусностей. Я жевал с одинаково непроницаемой мордой что утку по–пекински, что мороженое, что перловку, зачем–то присутствующую на праздничном столе. Только пара обстоятельств несомненно радовали и не портили аппетит: отсутствие директора на своём золотом стуле и Рона за столом, с его непередаваемой манерой приёма пищи. Есть за одним столом со свиньёй не очень приятно.

Очень хотелось спать, и моя пострадавшая спина начала сильно болеть от прошедшего эффекта от обезболивающего зелья. Но ведь нельзя было просто уйти, директор не промыл ещё мозги студентам своим традиционным трындежом, а если бы я встал из–за стола и слинял, меня бы не поняли даже слизеринцы. Долбаные традиции.

Дамблдор так и не появился, и вступительную речь проводила МакГонагалл. Было видно, что это для неё необычный опыт и непривычное амплуа. В противовес директору она не стала размазывать необходимую информацию на час говорильни и не заставила студентов пытать самих себя пением гимна Хогвартса, а спокойно и доходчиво объяснила правила и распорядок, а потом распустила всех по гостиным. Целый отряд первокурсников и несколько бледно–серых студентов старших курсов отправились ночевать в больничное крыло. В общем, праздничный пир прошёл вяло и скомканно.

Великий поход, а иначе небольшую прогулку от Большого зала до своей спальни я для себя назвать не могу, вылился мне, как это говорят, в эпическое превозмогание. По ощущениям — вместо позвоночника у меня был раскаленный лом, и приходилось идти с такой же осанкой, будто я его проглотил. Самое неприятное, что принять ещё одно обезболивающее я не могу, потому как нельзя, да и осталось его всего два флакончика. Придется юзать «зелье сна без сновидений», чтобы хотя бы поспать. Нога за ногу я плёлся в арьергарде толпы гриффиндорцев, и по моему лицу скатывался ручьями холодный пот. Долбаные дементоры, долбаный Хогвартс, долбаный Дамблдор, министерство и весь магический мир! Как же хреново! Какая–то нехорошая тенденция, как я в Хогвартсе, так здесь боль моя вечная спутница. Ещё пару лет и глядишь, понравится ещё, и вот новоиспечённый хогвартский мазохист готов.

— Гарри? Что с тобой? — прямо передо мной появилось бледное и встревоженное лицо Гермионы.

— Со мной? Нормально всё со мной, это я так за Роннипупсика переживаю, видишь, как меня мучают моральные терзания и чувство вины за то, что я так недостойно поступил с этим великим человеком, — автоматическим, отрешённым голосом ответил я.

— Гарри?

Она потрясла меня за плечо. За плечо! Засранка такая! За левое плечо, которое опять не поднималось, и эта встряска вызвала целый фейерверк разноцветных кругов в глазах и непередаваемые чувства в спине. Как не вырубился от боли, непонятно.

— Ум–м–м-м!!! Грейнджер! Я тебя обожаю, — промычал я сквозь стиснутые зубы. — Что–то я совсем нехорошо себя чувствую.

— Тебе нужно в больничное крыло, — категорично заявила она.

— Да? Я туда просто не дойду. Лучше помоги добраться до кровати, — через силу и с двусмысленной улыбкой выдавил я. — Полежим… В смысле, отлежусь и всё со мной нормально будет. Я же Мальчик–Который–Неубиваемый, забыла?

— Дурак! — раскраснелась она, одновременно подныривая под руку и подставляя плечо. — На тебе же лица нет! Что там, в вагоне, случилось на самом деле, ты, конечно, не расскажешь, но я видела, во что превратилась дверь. Рано или поздно ты всё равно мне всё расскажешь, никуда ты от меня не денешься, Гарри Джеймс Поттер. Я докопаюсь до правды и выведу тебя на чистую воду, а то удумал тут, скрывать от меня… всякое, — ворчала она.

Ворчащая Гермиона — это зрелище, я вам скажу. Чуть не рассмеялся и, даже несмотря на боль, не смог подавить смешок. Котёнок обиженный, у которого из–под носа миску со сливками увели. Вот же любопытная какая. Это у неё просто навязчивая идея, до сути добраться и выяснить всю подноготную чего–нибудь, будь то процесс или явление. Только часто она на книгах с описанием останавливается и на этом успокаивается, что неправильно. Теоретик…

— Это же ты на самом деле что–то сделал с теми существами, с дементорами? — спросила она, просяще заглядывая снизу–вверх мне в глаза.

— Правда, я крут? — как бы в пространство, и констатируя сам факт своей крутости, задал я вопрос.