Крестраж # 1

Глава 41 Тесные контакты третьего рода

— Поттер… Гарри! Скажи, почему она… это… ну… тебя таким увидела? — спросила меня зябко кутающаяся в плед Браун.

— Не знаю, Лаванда, наверное, она боится, что я таким стану, — ответил я и вымученно улыбнулся, точь–в–точь как улыбался мой двойник, слепленный из боггарта и тараканов из головы Гермионы Грейнджер, отчего Браун и сидящая рядом с ней Парвати Патил синхронно передернулись и отвели взгляды.

Мда… Гермиона зажгла, что называется, не по–детски, в прямом смысле зажгла. Наведённый блок ментальной защиты на основе её стихии воспламенил агрессора и спалил паразита дотла. Я не успел вовремя прервать визуальный контакт, и матрица её огненного океана отреагировала, как и задумывалось. Будь на его месте обычный живой легиллимент, тот бы отделался лишь небольшой головной болью с незначительным повышением температуры тела, но боггарт — не материальный объект, а примитивный, в сущности, дух, и ему хватило «с головой».

Самое препоганое началось позже. После непродолжительного ступора у Грейнджер что–то перемкнуло в разуме и её накрыло настоящей, можно сказать, эталонной истерикой. Она металась в поисках выхода из класса со слезами на глазах, ничего не замечая перед собой, бессвязно бормотала и всхлипывала, пока я не поймал её в свои объятия и насилу удержал. Но и это ещё не всё. Парочка из Браун и Патил, как всегда отирающихся поблизости, оказалась в аккурат за нашими спинами во время клоунского представления Люпина и видела всё это буквально из первых рядов. Так себе представление вышло… Наблюдать, как заживо сгорает твой знакомый однокурсник с инфернальной улыбочкой на спокойном лице, и ощущать всё то, что транслировал боггарт в окружающее пространство своими способностями для малолетних волшебников, было совсем… в общем… мягко говоря… Да чего уж там! Это был полный пиздец!!!

Гермиона бьётся в истерике у меня в руках, Лаванда и Парвати грохнулись в обморок и лежат на гранитных плитах класса, как сломанные куклы, остальные Гриффиндорцы сбились аморфной тесной кучей с одинаково бледными лицами, а оборотень–преподаватель тупо втыкает на всё это безобразие с непонимающим выражением своей морды. Хотя было ещё одно выражение на одном из череды бледных лиц, что мне очень сильно не понравилось. Мечтательно–злорадная мимика очень знакомого мне рыжего паренька особенно выделялась на фоне остальных и потому непроизвольно бросалась в глаза. Только мобилизовав на транспортные мероприятия до медицинского крыла Невилла и наконец–то начавшего шевелиться Люпина, удалось насильно отконвоировать трясущуюся Гермиону и бессознательных подружек Браун и Патил к мадам Помфри.

И вот сейчас я сижу в больничном крыле, рядом с кроватью, на которой лежит накачаная по самые ноздри успокоительным и зельем сна–без–сновидений Гермиона, и треплюсь с уже немного отошедшими от стресса подружками–сплетницами; всё равно уроки сорваны, а Люпин получает от нашей колдомедички анальную терапию с ведёрной клизмой скипидара за несоблюдение техники безопасности или чего–то наподобие.

Смотря в скульптурно–спокойное и такое же красивое лицо своей подруги, ощущал себя полнейшим ничтожеством, неспособным защитить, предотвратить и оградить, короче, никчёмным себя почуствовал во всю глубину своих глубин, блин! Тоже мне — мастер–легиллемент! Ведь примерно знал, что какая–нибудь дурно пахнущая субстанция случится, у меня ведь по–другому и не бывает, но почему–то даже не подумал, что её страхи такие убойные и… ужасающие. Я аккуратно убрал с лица Гермионы её непокорную прядку и, не удержавшись, погладил её кончиками пальцев по щеке и, только подняв взгляд, увидел и осознал, что я только что сейчас сделал. Сидящие рядом на соседней кровати девчонки залились краской, но, несмотря на это, с какой–то маниакальной жадностью впились взглядом в мою руку. Неужели такое проявление нежности у них уже прошло за крутую эротику?

— Кхм… — в свою очередь и я почему–то покраснел, — Лаванда, Парвати, присмотрите за ней, пожалуйста, я… буду должен…

— Иди уже, Поттер, ничего с твоей Грейнджер не случится, — фыркнула Патил, выделив голосом «твоей».

Вот ведь болтушки, сейчас напридумывают себе невесть что, а ещё больше — растреплют. Я этот дуэт уже достаточно хорошо изучил, но вот сейчас чего–то лопухнулся и дал повод для ещё одной сплетни. Так, невесело рассуждая, я направился было на выход из женской половины больничного крыла, но был остановлен напряжённым голосом Браун:

— И ещё, Поттер, не улыбайся так больше, и мы забудем, что только что произошло.

— Шантаж? — обернулся я и натянул на лицо маску злодея–психопата с кровожадной ухмылкой. — Мне, вообще–то, наплевать, Лаванда, а ты сама понимаешь, что о некоторых вещах лучше молчать, но всё равно спасибо.

Ладно. Я развернулся и пошёл наконец–то к выходу, с раздражением потирая виски. Головная боль преследовала меня уже неделю, и я не знал, что со мной происходит. Чувство распирающего изнутри давления на череп преследовало меня даже во сне, отчего невозможно было спокойно отдыхать, и с этим следовало разобраться, ведь колдомедицинская диагностика не показала никаких негативных внешних воздействий, а значит — дело во мне самом.

Проблемы у меня образовались со стороны, откуда я и не ожидал. Библиотека знаний, оставленная мне немного сумасшедшим духом–хранителем, и всё более нарастающие трудности с её изучением заставили меня ещё больше погрузиться в себя, в свой внутренний мир, и проанализировать, почему же я не могу закачать в себя оставшиеся дневники количеством сорок две штуки и записанные на них навыки и информацию.

Бессонная ночь, проведённая в трансе, позволила при помощи окклюменции хоть немного понять, что же со мной не так на самом деле. Всё оказалось очень даже лихо закручено и упиралось не в какие–то психологические гребеня или, не дай Мерлин, ментальные травмы, а в банальную физиологию. Мой мозг, хоть и развивается, но ещё не приспособлен к такому объёму информации. Осознать её своим разумом я могу, но хранить такой массив просто не в состоянии. Как бы всё это объяснить по аналогии? Если представить мой мозг компьютером, то его жёсткий диск забит полностью, и процентов семьдесят файлов на нём написано на незнакомом языке, а дневники — всего лишь визуализированные переводчики информации на понятный мне язык. Ну это если очень близко всё за уши притянуть так выглядит, там ещё очень много нюансов. Вот и получается, что остальную информацию я прочесть не могу, и даже выкинуть уже изученное просто некуда, и затереть нельзя, потому как не умею и не представляю, как это сделать.

Была мысль перекачать воспоминания стороннему разумному, хоть Грейнджер, например, пусть также дневники изучает, не жалко, да и не сложно, на самом деле, всё равно что с думосбором работать, но опять есть много НО. Первое и основное — вся информация заточена на… м–м–м… скажем так, мужской способ мышления, да я даже не припомню, чтобы в дневниках были воспоминания и навыки хоть одной женщины. Они думают и осмысливают полученный опыт совсем не так, как мужики. Второе — перевести или, по–научному, переконвертировать в нужный формат у меня тоже не получится, для этого нужен знающий менталист женского пола с принимающей стороны. Казалось бы, чего ты тупишь? Отдай дневники другому надёжному человеку, тому же Лонгботтому, например. И тут вылезает рушащее все планы третье. Все, абсолютно все знания запаролены на доступ только одного пользователя — меня. Отпечаток ладони на обложках дневников примет только мою руку.

Опираясь на уже изученное, я пытался найти выход и не находил другого, кроме как естественного разрушения носителей информации, пока не перестанет действовать магия создавшего их Ханеша. И ведь они разрушатся все разом, а не постепенно, с первого по последний. Обидно. Правда, было и несколько спорных способов слить информацию на внешний носитель. Взять хоть флаконы для воспоминаний, но опять же, есть но. Это как на флешку на 32 мегабайта попробовать впихнуть гигов сорок. Сами флакончики из природного хрусталя стоили мало того, что пятьдесят галеонов за штуку, так ещё где раздобыть такой хрустальный кусок, из которого можно было бы выточить тридцатилитровый бидон, чтобы в него поместился хотя бы один дневник, я даже теоретически не представлял. Был единственный выход — создать собственный крестраж и в него слить всё, что хочешь, уж ёмкости для хранения ему хватит даже при миниатюрных размерах, однако Ханешь при прощании меня очень так душевно предупредил, что если я стану баловаться подобными вещами, то он вернётся из–за Грани только для того, чтобы вывернуть меня мехом внутрь и натянуть глаз на ягодичные мышцы, чтобы получившаяся конструкция моргала и смотрелась веселее. Не поверить ему было невозможно. Такой вернётся и сделает со мной все эти милые вещи, несмотря ни на что. Мда…

Вроде как нет в магии нерешаемых проблем, во всяком случае, так говорится во многих фундаментальных трудах о теории волшебства, вот только я не знаю, как к своей подступиться и с чего начать. Я могу и умею с помощью колдомедицины вылечить амнезию практически в любых случаях, даже часть удалённого мозга можно восстановить, а легиллименция поможет выправить остальное, могу сделать думающую машину в виде голема с аналогом искусственного интеллекта как артефактор, но это не будет подобием человеческого мозга, там принципы другие. Или, допустим, создать думосбор, так ведь это тоже не выход, это просто средство просмотра памяти, а не способ её хранения. Какие ещё магические науки могут мне помочь? В теории… очень сильно в теории… выход есть в некромантии, до которой я ещё не дошел. Если взять очень свежий труп, напитать его некрофоном на любом кладбище или морге, поднять инфернала и вместо базовых установок слить в его не успевший до конца разрушиться мозг нужное мне — то получится использовать его вместо ходячей флешки, и… Мордред и Моргана! До чего я дошёл! Вот прямо офигеть что я придумал и какой я молодец! Представил всё это наяву и содрогнулся от омерзения к самому себе. С эстетической точки зрения это меня мало волновало, после изучения магозоологии–то, но вот с моральной… мёртвые должны лежать в земле, ну или быть кремированы, по крайней мере. Покойники должны быть упокоены — точка!

Другой вариант — эксперименты с метаморфизмом, в котором я пока полнейший профан. Делать опыты над собственными органами, да ещё такими важными, как мои мозги, не собираюсь, да и не знаю я, где находятся области, отвечающие за человеческую память, и как увеличить там количество нервной ткани, и какого она должна быть вида и структуры. Вот ведь тоже парадокс! Маги могут восстановить мозг до первоначального состояния, но, в отличии от маггловской нейромедицины, не знают, как он примерно работает и что, где и за что отвечает. Может, в мед по окончании Хогвартса пойти или хотя бы соответствующие справочники с анатомическими атласами полистать на досуге?

Почему у меня всё время такое случается? Или раз я здесь Избранный со своим персональным антагонистом, то, как говорится: «не всё коту масленица». А я ведь жить хочу, и по возможности — жить хорошо. Если посмотреть, то я и так отхватил плюшек или, как в многочисленной литературе из той жизни про попаданцев, — нахапал роялей. Тут тебе и послезнание, правда, которое я не очень хорошо помню, и магия, дюже могучая, только вот со знаниями я немного в пролёте. Шире хавальника кусочек оказался. Мой внутренний хомяк в коме лежит, под капельницей и опутанный кабелями системы жизнеобеспечения, а жаба отрастила на лапах адамантиевые когти, покрылась титановой бронёй и вцепилась в оставшиеся неизученными дневники как в родные. Блин! И что с ними делать сейчас?

Погода на конец сентября вокруг Хогвартса установилась очень жаркая, как в середине июля. Солнце жарило неимоверно при отсутствии даже малейшего ветерка, отчего в гостиной, да и вообще во всех помещениях и переходах замка, было душно, и казалось, что весь воздух пропитан липкой влагой. Народ везде ходил вялый и какой–то заморенный, или мне это так казалось из–за своего поганого состояния. Если все предпочитали проводить свободное время вне стен школы, около озера, где было легко найти тень от растущих вокруг ив и прохладу от воды, то я неприкаянно шарахался по коридорам замка от библиотеки до своей спальни и изредка навещал Выручай–комнату в поисках интересных вещей и диадемы одной замечательной личности.

Каждый день после уроков я навещал Гермиону, которая лежала уже вторые сутки в больничном крыле, но всякий раз находил её спящей и оставлял на тумбочке неизменную шоколадку и какую–либо книгу, которую находил в библиотеке Хогвартса во время своих изысканий и поисков решения проблемы со своей памятью. Иногда попадались очень интересные экземпляры, которые мне были неизвестны по встроенным знаниям и были прочитаны другими учениками едва ли единожды, исходя из библиотечной карточки. И вот сейчас я также нёс небольшой томик монографии знаменитой в узких кругах итальянской магички с поэтическим именем Консуэла Нери, что значит что–то вроде «Утешительница Ночи». Несмотря на двойственность звучания и контекст, она была одной из лучших отравительниц своего времени и расправлялась с конкурентками огромным количеством способов. После поимки и уже будучи в тюрьме, она описала множество тактик и средств защиты от своих же творений. Забавная тётка, написавшая полезную литературу.

— … А он такой, берёт, подходит к тебе и вот так делает… — услышал я перед входом в женское отделение восторженный голос Лаванды Браун и невольно остановился.

— …Потом так прикоснулся к тебе. Это было так мило… — перебивает Браун мечтательный голос Парвати.

О Аллах, Мерлин и Великий Маниту! Чего они там ей плетут! Сейчас, чего доброго, до изнасилования добалаболятся. Я решительно вошел в палату.

Сонная и растрёпанная Гермиона полулежала на своей кровати и слушала с раскрытым ртом и распахнутыми глазами Патил и Браун, сидящих у неё в ногах. На меня обернулись три удивлённых девчачьих мордашки. Если Лаванда и Парвати лишь смутились… немного, то Гермиона после небольшой заминки откинулась на подушку и закрылась с головой одеялом. Типа нет меня и я сплю, и вообще, я в домике.

— Мисс Браун, мисс Патил, — поприветствовал кивком наших сплетниц. — Привет, Гермиона. Как ты тут? — озадаченно спросил я сугроб из одеяла.

— Привет, Поттер, — хором ответили подружки.

— Бу–бу–бу… быр–бу… — ответил мне комок шевелящегося постельного белья.

Очень содержательно. Я повернулся к двум гриффиндорским балаболкам и пристально на них посмотрел с нехорошим таким прищуром… молча.

— Ну, мы, наверное, пойдем, там нам ещё эссе писать и к профессору Спраут зайти нужно, она просила, — наперебой затараторили девчонки и осторожно попятились к выходу, сопровождаемые моим тяжёлым взглядом.

— Ну чего ты, Поттер? — вякнула было уже в дверях Лаванда, но была прервана моим сердитым шипением:

— А ну–ка брысь отсюда!!! — только блондинистые волосы в проёме мелькнули.

— Надеюсь, ты меня не боишься? — спросил я, аккуратно присаживаясь на краешек кровати.

Грейнджер выглянула из–под одеяла и начала в него кутаться, стараясь не встречаться со мной взглядом.

— Нет, — отрывисто ответила она. — Это ведь не ты там был.

Сидим, молчим.

— Я обещал тебе всё рассказать… и расскажу. Вот только нужно будет закончить с твоей защитой на разуме, и теперь я не уверен, что ты меня впустишь, чтобы всё доделать, — вздохнул я.

— Нет, Гарри, с этим не будет проблем. Тогда… я просто вспомнила и испугалась.. что… — опять замолчала она и понурилась.

Вот что мне с ней делать? Как у неё там все в голове устроено с психологической устойчивостью и стрессами всякими? Пусть я довольно много знаю из легилименции, но думать как женщина не могу и не умею, хоть и знаю примерно, чем всё отличается от нас. Мужчины думают в основном линейно, это ещё с лохматых времён повелось и выработалось в процессе эволюции, когда голожопые предки–охотники сутками концентрировались на преследовании и загоне дичи, а женщины в это время охраняли стойбище или пещеру, очаг стерегли, короче. У них больше мультизадачность и внимательность рулят в приоритете мышления, но сконцентрироваться на одной мысли и думать её долго и вдумчиво рассасывать им очень сложно. «Эх–хе–хе…» — про себя вздохнул я.

— Будешь мороженое? — внезапно спросил я её. — Летом у Фортескью целую партию закупил, всякого–разного.

— Буду — буркнула Гермиона. — Клубничное.

Мыслеобразы с огромной скоростью проносились в моей голове, и я их максимально осторожно и быстро сливал в, казалось, бездонный разум Гермионы. Настала очередь ловушек. Ничего сверхординарного, стандартный набор для матрицы такого типа, но с оговорками на стихию. Плазменные сети, хищники пространства, вроде саламандр, наделённых псевдоразумом для охоты и противодействия, запутанные замкнутые ловушки и прочие «приятные» сюрпризы для вторженца.

Если на словах она мне доверяла, то подсознание не обманешь, и только что созданные мной неприятности уже кружились вокруг моего отражения и кровожадно так принюхивались. Давящий жар накатывал волнами, а температура, по ощущениям, стремительно росла. Я хоть и пытался послать волну спокойствия, но пока я не доделаю всё, и разум не примет управление всей этой ментальной сворой, Гермиона не успокоится. Грустно… В первый раз как–то спокойней работалось, и я постарался закончить всё побыстрее и наиболее качественно. Чувствую, скоро меня вышвырнут отсюда. Прогрессирует девчонка.

Уже на предельной скорости, чувствуя, как начинает обгорать кожа моего духовного продолжения, я отдал финальную мысль–картинку с подробной инструкцией и уже ожидал, как меня выбьет из её сознания, но вдруг резко всё прекратилось, и я почувствовал, как сижу в её «библиотеке» в удобном кресле, а ощущение соседства с вулканом прошло, сменившись домашним теплом и уютом. Я с внутренней улыбкой оглянулся вокруг. Библиотека, да. Вот только если она и выглядела как прежде, то теперь здесь не было ни одной «настоящей» книги. Фальшивка, одна из многих ловушек, пусть пока и заполненная пустышками, но со временем тут накопится масса лживой и противоречивой информации. Реалистичное и насквозь иллюзорное подобие настоящей памяти, и теперь даже мне неизвестно, где истинное хранилище. Что тут скажешь? Молодчина! На ходу подмётки рвёт.

Из–за ближайшего книжного стеллажа вышла проекция сознания хозяйки этого места и присела в такое же кресло напротив меня, с ожиданием на меня вылупившись. Вот же ж! Мой косяк. Не сообразил. Смотреть в её глаза, заполненные пламенем, было жутковато, а прописать для неё алгоритм маскировки я и не подумал. Ехидно ухмыльнувшись, взмахом руки и усилием воли создал ростовое зеркало в простенькой деревянной раме и жестом предложил Гермионе в него посмотреться. А то, видите ли, боггарта с горящими глазами испугалась, пусть теперь на себя посмотрит. Но не успел я приготовиться к занимательному зрелищу, как меня вырвал из транса в своё тело громоподобный, но мелодичный голос:

— Ни хера се, мозгошмыги!!!

С мычанием и стоном схватившись за заломившие виски обеими руками, я повернулся на вход нашей каптёрки. Ну да. Где ещё уединённо можно позаниматься так, чтобы никто не мешал? Оказалось, что и здесь уже это невозможно, сам ведь разрешение дал. В раскрытой двери стояло странное и выбивающаяся из логики невозможное существо. Сквозь туман боли смог наконец разглядеть, что это, и вообще какого хрена. На нас с Гермионой, сидящих по турецки на полу напротив друг друга, смотрели Невилл Лонгботтом и Луна Лавгуд, с комфортом сидящая верхом на плечах вышеозначенного гриффиндорца и держащая его за уши, оба с раскрытыми ртами. Всё бы ничего, но вот как они выглядели — достойно отдельного описания.

Чумазые. Невилл в рваной и местами подкопчённой мантии, Лавгуд с частично ободранной причёской и какой–то синей тряпкой на плечах. Но и это ещё не всё. Исцарапанные лица обоих украшали шикарнейшие бланши, у Лавгуд справа, у Лонгботтома слева. Увиденное настолько выбило меня из колеи, что я не смог даже сообразить, что это вообще такое, и впал в философско–созерцательное состояние, можно сказать: сатори словил и почувствовал дзен.

— Сваливаем, пухлик, только медленно, — тихо шепнула Лавгуд и потянула Лонгботтома за правое ухо.

И даже сейчас я чуть с ума не сошёл от диссонанса, потому что Невилл повернулся через левое плечо, а не туда, куда его тянуло малолетнее чудовище. Я повернулся к Гермионе и жалобно сказал:

— Мне нужно выпить!

— Мне тоже, — эхом ответила она.