Дискуссия об авторстве «Тихого Дона» первоначально не выходила за пределы филологических кругов и велась в основном за рубежом, поэтому она была мало известна широкому читателю в нашей стране, а если была известна, то только по «радио-голосам».
Новый виток спирали в споре об авторстве «Тихого Дона» начался в годы перестройки и ельцинских реформ. Атака на Шолохова была важнейшей составной частью всеобъемлющей ревизии ценностей в нашей культуре, когда с «парохода современности» вновь сбрасывались классики — только уже не русской, как после революции 1917 года, а советской литературы.
Одной из самых агрессивных и бездоказательных попыток такого рода была передача ленинградского телевидения «Пятое колесо» (1990)1, где гипотеза И. Н. Медведевой-Томашевской и Р. Медведева об «авторе» (Крюков) и «соавторе» (Шолохов) «Тихого Дона» подавалась как якобы доказанная истина.
Но появились и новые ноты — растерянности и шатаний среди «антишолоховедов», свидетельствующие, что научная критика этой гипотезы дала свои плоды. О растерянности «антишолоховедения» свидетельствовал, — как об этом писал Г. Хьетсо, — отказ ряда «антишолоховедов» считать Крюкова возможным автором «Тихого Дона» и «выдвижение все более невероятных кандидатов в авторы эпопеи»2, — таких, к примеру, как малоизвестный журналист и критик В. Севский (Краснушкин), А. Серафимович и даже Николай Гумилев.
Новую попытку доказать истинность версии литературоведа Д*, вдохнуть в нее новую жизнь предприняли в 90-е годы историки А. Г. и С. Э. Макаровы в работе «Цветок—татарник. К истокам “Тихого Дона”», опубликованной в таком серьезном журнале, как «Новый мир» (1993. №№ 5, 6, 11)3, и вошедшей в сборник «Загадки и тайны “Тихого Дона”»4.
Л. Кацис, принадлежащий к новому поколению «антишолоховедов», невысоко оценил их труд. С самого начала, — пишет он, — «Макаровы были абсолютно уверены в правоте И. Н. Медведевой-Томашевской, а к другим работам относились пренебрежительно и свысока...
Что же нового внесли Макаровы в решение вопроса об авторстве “Тихого Дона”? Они попытались сравнить ряд мемуарных источников по истории Гражданской войны на Дону с текстом “Тихого Дона” и выявили, что многие из них вошли в роман с минимальной текстуальной правкой. Они же показали, что большая часть материалов такого рода приходится на третью и четвертую части романа.
Выше уже говорилось, что подавляющая часть как редких “красных”, так и белогвардейских источников, использованных в романе, называлась и самим Шолоховым, и многими шолоховедами. Макаровы же лишь с удивительным педантизмом сопоставили эти источники с текстом романа, продемонстрировав объем включенных в него источников. В этой части их работа может быть признана вполне полезным прикладным исследованием. Настораживает другое: какое отношение все это имеет к проблеме авторства? Ведь установление любого количества и качества источников, легших в основу того или иного художественного текста, никогда не было признаком плагиата или заимствования»5.
Справедливое замечание, относящееся к бо́льшей части работы Макаровых.
И тем не менее, в конечном счете их исследование посвящено проблеме авторства «Тихого Дона» и считается одним из серьезных в «антишолоховедении», — за счет, прежде всего, глав, где анализируются источники романа.
Как уже указывалось ранее, Макаровы призывают к «научному», «объективному» исследованию проблемы. Как они его понимают?
Оговорив ряд привходящих моментов, а именно — «недостаточный объем достоверных, надежных данных, имеющихся в распоряжении исследователей», необходимость основываться «на системном подходе к решению вопроса, каждый раз анализируя всю совокупность данных, какими бы противоречивыми они ни были, не допускать отбрасывания при этом неудобной информации», Макаровы полагают, что «решение проблемы авторства должно основываться на системном, всестороннем текстологическом исследовании предмета, опирающемся прежде всего на максимально объективные факторы и критерии»6.
Что можно возразить против этих, в общем-то обязательных для каждого литературоведа требований? Ничего. Надо только стремиться неукоснительно следовать им. К сожалению, сами Макаровы, провозгласив эти справедливые научные требования, следуют им далеко не всегда. Они заявляют, что «при научной постановке проблемы авторства романа “Тихий Дон” основными для исследователей должны стать следующие вопросы:
— структура известного на сегодняшний день текста “Тихого Дона”;
— выявление главных источников его возникновения;
— возможно полная реконструкция протографа — исходного, первоначального текста романа, если таковой был использован Шолоховым в своей работе»7.
При этом именно последний вопрос, по мнению Макаровых, «главный, и его положительное решение, возможно, сулит русской литературе возвращение из небытия одного из замечательных произведений XX века. А надежное выявление и определение характера и объема изменений, внесенных Шолоховым в исходный текст в процессе работы над романом, решит попутно и сам вопрос о плагиате — действительном или мнимом»8.
Таким образом, под научным подходом Макаровы понимают только такой, который априори ставит во главу угла существование некоего «протографа», «исходного текста», подлинным автором которого будто бы был Ф. Д. Крюков.
Медведева-Томашевская и Р. Медведев считали возможное авторство Крюкова лишь гипотезой. Макаровы же выдают эту гипотезу за аксиому, игнорируя определяющий судьбу спора факт: наличие рукописи «Тихого Дона», уже установленное к моменту выхода их книги журналистом Л. Колодным.
В своей новой книге «Вокруг “Тихого Дона”: от мифотворчества к поиску истины» (М., 2000) эти авторы не только не изменили своей позиции, но, не представив никаких новых аргументов в подтверждение ее, даже усугубили нападки на Шолохова, обвиняя его в «безграмотности» и «невежестве»9.
Не желая заняться объективным исследованием реально существующей рукописи первых двух книг романа, Макаровы в своем анализе проблемы авторства «Тихого Дона» исходят из привычного для «антишолоховедения» мифа — существования никому не известного гипотетического «протографа», принадлежавшего гипотетическому автору — Крюкову.
Научный подход требует другой логики взаимоотношений с материалом. Он должен начинаться с текстологического и историко-литературного анализа реально существующей рукописи произведения, ее органичности, ее связи с источниками возникновения, установления ее идентичности, ее подлинности, и только в том случае, если будет доказано, что рукопись не принадлежит автору, имеет смысл переходить к следующему этапу поиска: выявлению «исходного» рукописного текста, принадлежащего другому возможному — «эвентуальному», как принято выражаться в текстологической науке (от лат. eventus — случай), автору.
Данная научная логика могла быть нарушена только при одном обстоятельстве: если бы была обнаружена рукопись романа, принадлежащая Крюкову или какому-то другому лицу. В этом случае был бы необходим сравнительно-сопоставительный анализ текстов с целью выяснить истину. Но в нашем случае — помимо шолоховской рукописи первой и второй книг «Тихого Дона» и печатного текста романа, не предъявлено никаких доказательств не только существования какой-то другой рукописи, но даже возможности ее существования.
Вот почему методологические принципы, предложенные Макаровыми, в своем исходном тезисе — о существовании некоего мифического «протографа» «Тихого Дона» — далеки от научности. И даже от простого здравого смысла.
Столь же далеко от научности, в большинстве своем, и практическое осуществление этих принципов в книге Макаровых.