«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

МИХАИЛ ШОЛОХОВ И ХАРЛАМПИЙ ЕРМАКОВ

Взаимоотношения Шолохова и Ермакова, на наш взгляд, — коренной вопрос для прояснения проблемы авторства «Тихого Дона».

Нет сомнения, что столь заметную личность в Вёшенской округе знали многие. Знали Ермакова и родители Шолохова. Не мог не знать его и Михаил Шолохов.

Собирая материал для романа о судьбе казачества в революции, он не мог обойти столь яркую и широко известную в его родных краях фигуру, как только что вернувшийся из заключения кавалер четырех Георгиев за империалистическую, комдив в пору Вёшенского восстания и комполка в Конармии Буденного.

Подтверждение того, что их встречи имели место и произвели на Шолохова глубокое впечатление, — появление в главах «Тихого Дона», написанных в 1925 году, Абрама Ермакова. Как мы убедились, не только фамилия главного героя, но и его портретная характеристика, черты характера восходят к той же фигуре, которая станет прототипом Григория Мелехова — к Харлампию Ермакову.

Однако Шолохов впоследствии отказывается от намерения дать своему герою фамилию Ермаков. Думается, одной из причин было то, что писатель — вполне справедливо — счел неразумным столь тесно и открыто — фамилией — связать героя своего романа с Харлампием Ермаковым. Шолохов не раз подчеркивал, что Григорий Мелехов — характер обобщенный, тип времени, а не сколок с конкретного лица. Чтобы оттенить этот момент, он и ввел в действие романа Харлампия Ермакова как реальное действующее лицо.

Но это — не единственная причина. Вряд ли случайно Шолохов долгое время вообще избегал говорить о Харлампии Ермакове как о прототипе Григория Мелехова. И связано это, думается, прежде всего, с его трагической судьбой.

Первое упоминание об этом человеке в связи с «Тихим Доном» прозвучало в 1940 году в беседе писателя с И. Экслером, да и то скорее ради опровержения мысли о том, что Харлампий Ермаков — прототип Григория Мелехова, чем для ее утверждения. «Было бы ошибкой думать, что Шолохов, живущий в станице Вёшенской, описывает своих героев, действующих на Дону, вблизи той же станицы, просто с натуры. Да, существовал казак Ермаков, внешнюю биографию которого Шолохов частично дал в Григории Мелехове. Рассказывают, что дочь этого Ермакова и посейчас учительствует в Базковском районе. Она смуглая, с черными как смоль волосами, вся в отца... Но из этого еще ничего не следует»²⁶, — заключает журналист.

Такую позицию, к сожалению, наше шолоховедение занимало долгие годы, а «антишолоховедение» занимает и до сих пор. Ни в одной из заметных книг довоенных и послевоенных лет, посвященных М. А. Шолохову и его роману «Тихий Дон» (В. Гоффеншефер «Михаил Шолохов. Критический очерк» (М., 1940); И. Лежнев «Михаил Шолохов» (М., 1948); Ю. Лукин «Михаил Шолохов. Критико-биографический очерк» (М., 1955); Л. Якименко «“Тихий Дон” М. Шолохова» (М., 1954), В. В. Гура, Ф. А. Абрамов «М. Шолохов. Семинарий» (Л., 1962)), нет даже упоминания о Харлампии Ермакове как прототипе Григория Мелехова!

Да и сам писатель долгие годы, практически до XX съезда партии, избегал говорить о прототипах героев «Тихого Дона» и, в частности, Григория Мелехова.

В декабре 1939 года, когда была завершена четвертая книга романа, на вопрос в ту пору ростовского корреспондента «Комсомольской правды» Анатолия Калинина имеют ли герои романа прототипов, Шолохов ответил: «И да, и нет. Много, например, спрашивают о Григории Мелехове. Скорее всего это образ собирательный»²⁷.

В 1951 году на встрече с болгарскими писателями Шолохов несколько изменил свою позицию и приоткрыл завесу в вопросе о прототипах, признав: «Если говорить о романе “Тихий Дон”, то действительно, Григорий Мелехов имеет своего прототипа»²⁸.

Однако в доверительных беседах еще до войны и в первые послевоенные годы Шолохов называл имя главного прототипа Григория Мелехова. Так, критик-правдист И. Лежнев в своей книге «Путь Шолохова», изданной в 1958 году, пишет, что когда в 1936 году Шолохов приезжал в Москву в связи с публикацией в «Правде» отрывков из романа, он рассказывал ему о казаке Ермакове, отдельные черты личности и биографии которого отразились в образе Григория Мелехова.

«Ермаков, — говорил Михаил Александрович, — был рядовым бойцом-кавалеристом казачьей части в первую мировую войну. За боевые подвиги получил полный комплект георгиевских крестов и медалей. В 1917 году сочувствовал революции, потом переменился, играл видную роль в Вёшенском восстании. После разгрома Деникина вступил в Первую Конную, был командиром, отличился. Я видел у его родственников снимок группы кавалеристов во главе с Буденным. Там был и Ермаков. Бережно показывали его родственники серебряное оружие, шашку, которой его наградил за доблесть Буденный»²⁹.

Этот первый более или менее подробный рассказ Шолохова о Ермакове полностью совпадает с той информацией о нем, которая хранится в «расстрельном» «Деле», а кое в чем и дополняет его. Это говорит о достаточно близком знакомстве писателя не только с самим Ермаковым, но и с членами его семьи, которые показывали ему — по всей вероятности, уже после ареста Ермакова — и его фотографию с Буденным, и серебряное оружие, полученное им в награду от командарма.

И. Лежнев рассказывает в своей книге, что когда он спустя некоторое время приехал в Вёшенскую, то познакомился с дочерью Ермакова — учительницей хуторской школы, которую он именовал Пелагеей Евлампиевной³⁰. И. Лежнев перепутал имя Ермакова, полагая, что его зовут Евлампий. Дочь Ермакова рассказала ему и о фотографии: «У нас до 1933 года была фотография. Там сидит Буденный и вокруг него, в числе других — мой отец»³¹.

Следующее свидетельство М. А. Шолохова о Харлампии Ермакове относится к июню 1947 года, когда у него в Вешках побывал литературовед В. Г. Васильев из Магнитогорского педагогического института и записал с ним беседу, которую писатель завизировал. На вопрос о прообразах героев «Тихого Дона» писатель ответил: «В романе нет персонажей, которые были бы целиком списаны с отдельных лиц. Все образы романа — собирательные и, вместе с этим, в отдельных образах есть черты людей, существовавших в действительности. Так, в образе Григория Мелехова есть черты военной биографии базковского казака Ермакова. В облике Мелехова воплощены черты, характерные не только для известного слоя казачества, но и для русского крестьянства вообще. Ведь то, что происходило в среде донского казачества в годы революции и Гражданской войны, происходило в сходных формах и в среде Уральского, Кубанского, Сибирского, Семиреченского, Забайкальского, Терского казачества, а также и среди русского крестьянства. В то же время судьба Григория Мелехова в значительной мере индивидуальна»³²

Фотография М. А. Шолохова с дарственной надписью В. Кудашеву. 1930-й г.

— В народе, — ответил Шолохов. — Григорий — это художественный вымысел. Дался он мне не сразу. Но могу признаться теперь, что образы Григория, Петра и Дарьи Мелеховых в самом начале я писал с семьи казаков Дроздовых. Мои родители, живя в хуторе Плешакове, снимали у Дроздовых половину куреня <...> В разработке сюжета стало ясно, что в подоснову образа Григория характер Алексея Дроздова не годится. И тут я увидел, что Ермаков более подходит к моему замыслу, каким должен быть Григорий. Его предки — бабка-турчанка, — четыре Георгиевских креста за храбрость, служба в Красной гвардии, участие в восстании, затем сдача красным в плен и поход на польский фронт, — все это меня очень увлекло в судьбе Ермакова. Труден у него был выбор пути в жизни, очень труден. Ермаков открыл мне многое о боях с немцами, чего из литературы я не знал... Так вот, переживания Григория после убийства им первого австрийца — это шло от рассказов Ермакова. И баклановский удар — тоже от него...

— А что такое баклановский удар? — спросил я.

— Один из приемов владения шашкой, — ответил Шолохов. — Однажды зимой я спросил у Ермакова об этом. “Хочешь, я покажу, — ответил он. — Есть у тебя шашка?” Шашка в доме имелась — это была шашка отца Марии Петровны <...> Так вот, Ермаков <...> попробовал рукой лезвие шашки, попросил брусок. “Надо бы подправить”, — сказал. Затем надел шинель, пристегнул шашку и повел нас во двор показать, что такое баклановский удар. Возле сарая были сложены метровой длины березовые бревнышки толщиной до двадцати сантиметров. Взял Ермаков березовый столбик, поставил в снег перед нами, отступил на шаг-два и выхватил шашку из ножен. Тронул еще раз ее лезвие. Примерился. Пригнувшись, слегка взмахнул ею. Затем еще раз пригнулся и со всего маху — шашка аж засвистела над головой — как рубанет наискось... Срубленная половина бревнышка подпрыгнула и воткнулась в снег...

Шолохов сидит, курит и вспоминает:

— Семен Михайлович Буденный говорил мне, что видел Харлампия Ермакова в конных атаках на врангелевском фронте и что не случайно Ермаков был назначен начальником кавшколы в Майкопе.

Михаил Александрович взял фотокопию своего письма к Ермакову и быстро на нем написал:

“Тов. Буденный помнил его по 1-й Конной армии и отзывался о нем как об отличном рубаке, равном по силе удара шашкой Оке Городовикову.

29.11.1974 М. Шолохов”

— Однако, поверь, что и жизненного опыта Ермакова мне не хватило для того, чтобы создать образ мятущегося человека-правдоискателя Григория Мелехова, несущего в себе отблески трагизма эпохи. Образ Григория — это обобщение исканий многих людей...

— Давно ли вы познакомились с Ермаковым?

— Давно. Он был дружен с моими родителями, — ответил Шолохов. — А в Каргинской, когда мы там жили, ежемесячно восемнадцатого числа бывал большой базар. С весны 1923 года Ермаков после демобилизации часто бывал у моих родителей в гостях. Позже приезжал и ко мне в Вешки. В молодости, когда он имел верхового коня, никогда Ермаков не въезжал во двор, а всегда верхом сигал через ворота. Такой уж у него был нрав-характер...»³³.

Очевидно, что главное время общения М. А. Шолохова с Ермаковым пришлось на пору, когда он вышел из тюрьмы, — начиная с июля 1924 года и до конца 1926 года, поскольку 20 января 1927 года Ермаков был арестован вновь.

Имеется и документальное подтверждение тому — письмо Шолохова Харлампию Ермакову, то самое письмо, на фотокопии которого Шолохов написал строки об отношении Буденного к Харлампию Ермакову. И его оригинал хранится в том «Деле»:

«Москва, 6/IV—26 г.

Уважаемый тов. Ермаков!

Мне необходимо получить от Вас некоторые дополнительные сведения относительно эпохи 1919 года.

Надеюсь, что Вы не откажете мне в любезности сообщить эти сведения с приездом моим из Москвы. Полагаю быть у Вас в мае-июне с/г. Сведения эти касаются мелочей восстания В.-Донского. Сообщите письменно по адресу — Каргинская, в какое время удобнее будет приехать к Вам. Не намечается ли в этих м[еся]цах у Вас длительной отлучки?

С прив. М. Шолохов»³⁴.

Автограф письма М. А. Шолохова Х. В. Ермакову от 6 апреля 1926 г., хранящегося в Следственном деле Х. В. Ермакова

Опись документов, хранящихся в деле в отдельном пакете

«Антишолоховеды» пытались поставить под сомнение даже самую принадлежность этого письма Шолохову. Сомнения эти питались тем, что фотокопия и текст письма Шолохова в свое время были опубликованы К. Приймой в 1979 году в сборнике «“Тихий Дон”: уроки романа»³⁵ без ссылки на источник — «Дело» Харлампия Ермакова. Видимо, Прийма в ту пору получил фотокопию этого письма неофициально.

Между тем, только увидев воочию письмо Шолохова в «Деле», начинаешь до конца понимать ту уклончивость и осторожность, с которыми говорил Шолохов о Харлампии Ермакове в связи с Григорием Мелеховым и «Тихим Доном», равно как и его многозначительную оговорку, сделанную в беседе с И. Лежневым о Ермакове в 1939 году: «... через несколько лет после демобилизации Ермакова выяснились все его провинности во время восстания, и он понес заслуженную кару»³⁶.

Письмо М. А. Шолохова Харлампию Ермакову, изъятое во время последнего ареста и обыска в его доме, хранится в «Деле» как вещественное доказательство в особом, отдельном пакете, вместе с особо важными для следствия документами: «Послужным списком» Харлампия Ермакова и «Протоколом» распорядительного заседания Северо-Кавказского краевого суда от 29 мая 1925 г., прекращающего предыдущее «Дело» Ермакова «по нецелесообразности».

Нам не известно, знал ли Шолохов, что его письмо Ермакову попало в руки ОГПУ и фигурирует в «Деле» как вещественное доказательство участия Ермакова в Верхнедонском восстании. Но об аресте и расстреле прототипа своего героя он не мог не знать. Именно это обстоятельство и заставляло его долгие годы занимать столь осторожную позицию в вопросе о прототипе Григория Мелехова.

Уже говорилось, что Харлампий Ермаков был арестован вторично 21 января 1927 года по доносу и на основании секретного за ним наблюдения. В «Деле» хранится красноречивый документ, называющийся «Выписка из сведений». Совершенно очевидно, что эти «сведения» получены от «секретных сотрудников». В «Выписке» сообщается, что «Ермаков Харлампий Васильевич... во время выборов руководил группировкой, которая агитировала против коммунистов на проведение своих лиц, объединяет вокруг себя кулаков, агитирует против Соввласти, старается провести лиц, лишенных права голоса, состоит членом с/совета. Б/б (бывший белый. — Ф. К.) офицер, активный участник белой армии, командовал дивизией, в 1917 году был избран членом Войскового круга Донской области, в 1918 году в январе месяце Ермаков был избран Председателем Вёшенского станисполкома, в то время вел агитацию к восстанию против Советской власти, где по инициативе Ермакова с офицерством было создано восстание, в коем Ермаков принимал активное участие, принял на себя командование, за боевые заслуги был произведен в чин хорунжего, в белой армии состоял до 1919 года... Руководил восстанием в Вёшенском районе против Советской власти, вел беспощадную расправу с красноармейцами. Служа в Красной Армии, Ермаков умеет только примазываться и вести антисоветскую работу. В 1925 году привлекался к ответственности, как руководитель восстания, дело прекращено за давностью его преступления»³⁷.

Видимо, слежка за бывшим белым офицером велась давно и началась сразу после его оправдания в 1925 году. Велась она с совершенно определенной целью: получить хоть какой-то повод для нового ареста. Повторный арест означал и новое следствие, которое на этот раз велось жестко и предвзято, было лишено и тени объективности, сразу же приняло агрессивно-обвинительный характер. Примечательно и появившееся новшество: подписки о неразглашении, которые брали с вызванных в суд свидетелей.

В центре внимания следствия — ход Вёшенского восстания и роль Харлампия Ермакова в нем. Из хода следствия явствует, что он играл в восстании исключительно важную роль — был вначале командиром сотни, а потом командиром дивизии, входил в круг организаторов и руководителей восстания, будто бы принимал участие в расстрелах и расправах над мирным населением, сочувствующим большевикам.

Харлампий Ермаков выбрал соответствующую линию защиты: как и во время первого своего ареста, он доказывал, прежде всего, что не был организатором восстания и оказался в рядах восставших чуть ли не подневольно, расправами и расстрелами пленных не занимался. «5-го марта 1919 года старики-казаки выбрали меня командиром сотни. Я со своей сотней участвовал в бою под станицей Каргинской, где было взято: пехоты 150 человек, 6—7 орудий и другое, — показывает Ермаков. — Некоторые из красноармейцев были приговорены к расстрелу, но я создал такую обстановку, что они остались живы»³⁸.

Свидетели рассказывают о некоторых конкретных эпизодах участия Ермакова — как командира повстанцев — в боях с Красной армией, некоторые из них стараются по мере сил защитить обвиняемого.

«В 1919 г. Ермаков во время восстания командовал дивизией, в его отряде служил и я, — показывает Павел Ефимович Крамсков. — Однажды Ермаков во время боя взял в плен комиссара и двух красноармейцев, из них одного кр-ца убил Ермаков, а остальные направлены в штаб в Вёшенскую»³⁹.

«В конце февраля или [начале] марта месяца была проведена мобилизация казаков Вёшенской станицы для участия в войне. Базковским обществом было созвано собрание и порешили: поручить Ермакову Х. В. командование мобилизованными казаками, — показывает Григорий Матвеевич Топилин. — Тов. Ермаков вел командование мобилизованными казаками и во время сражений взятых в плен красноармейцев направлял в Верхне-Донской округ в станицу Вёшенскую. Бывали случаи, что пленных после допроса совершенно освобождали. Расстрелов я лично не видел и о существовании таковых при штабе отряда не слышал. Взяты в плен под хутором Токинским один комиссар и 2 красноармейца, причем один из красноармейцев был убит во время схватки, а комиссара и второго красноармейца сейчас же отправили в Верхне-Донской округ, — о дальнейшей судьбе его я не знаю»⁴⁰.

«В 1919 году Ермаков Харлампий командовал Базковской сотней восставших казаков против Соввласти. Из Красной армии ехал для переговоров к повстанцам военный комиссар с тремя красноармейцами. Ермаков с сотней захватили их в плен и доставили в штаб повстанческих войск и таковые были уничтожены. Во время командования частями Ермаков, как командующий правой стороны реки Дона, особенно отличался и числился как краса и гордость повстанческих войск. В одно время из боев в 1919 году Ермаков лично зарубил 18 человек матросов. Во время боев на реке Дон, под командованием Ермакова, было потоплено в реке около 500 челов. красноармейцев, никому из комсомольцев, комсоставу красных никому пощады не давал, рубил всех»⁴¹, — таковы показания Андрея Дмитриевича Александрова, стремившегося «утопить» Харлампия Ермакова, преувеличить его «зверства» против «красных».

Следствие имело очевидно обвинительный уклон, не брезгуя при этом и очевидными подлогами. Из показаний Александрова явствует, что Ермаков «лично зарубил 18 человек матросов» в бою.

В обвинительном же заключении, точнее — его «Конспекте», представленном в Москву, сказано:

«В момент восстания Ермаков лично зарубил 18 чел. пленных матросов»⁴². При этом дается отсылка к показаниям свидетелей, где нет и речи о «пленных» матросах.

При всей пристрастности следствие не смогло найти ничего достаточно серьезного для суда в дополнение к тому, что было обнаружено в 1923—1924 гг. Видимо, поэтому ростовское ОГПУ отказалось от судебного процесса над Харлампием Ермаковым и обратилось в Москву за разрешением решить его судьбу путем вынесения «внесудебного приговора», каковой мог быть только одним: расстрелять.

Думается, с этим обращением в Москву за разрешением на «внесудебный приговор» Ермакову связано и формирование пакета, куда были вложены три документа — «Послужной список» Ермакова, оправдательный приговор предыдущего суда и письмо Шолохова Ермакову, — пакет этот был присовокуплен к «Конспекту по следственному делу за № 7325», направленному на рассмотрение в столицу. А это означает, что не только местные чины ОГПУ, но и Ягода лично ознакомился с письмом Шолохова Харлампию Ермакову.

Потребовались долгие десятилетия, чтобы доброе имя Харлампия Ермакова — удивительного человека, своей феноменальной энергетикой и трагической биографией предопределившего бессмертный характер Григория Мелехова, было наконец восстановлено.

18 августа 1989 года «Постановлением Президиума Ростовского областного суда» дело производством было прекращено «за отсутствием в деянии Ермакова Х. В. состава преступления. Ермаков Харлампий Васильевич реабилитирован посмертно»⁴³.

Невзирая на все сложности и трагические обстоятельства жизни Ермакова, Шолохов не боялся с ним встречаться, беседовать часами, и хотя долгое время умалчивал о нем как о прототипе Григория Мелехова, вывел его под собственным именем в своем романе.