«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

ВВЕДЕНИЕ

«Тихий Дон» — великая книга XX века. Она, как никакая другая, с поразительной глубиной и правдой выразила подвиг и трагедию, заключенные в самом крупном историческом событии XX столетия, — русской революции.

Но «Тихий Дон» трагичен не только по своей художественной сути и историческому пафосу. Трагична судьба самого романа и его автора. Дважды — в конце двадцатых и на переломе семидесятых годов XX века — было поставлено под вопрос само авторство Михаила Шолохова.

Драматизм ситуации многократно усиливался тем обстоятельством, что в 1965 году М. А. Шолохов стал лауреатом Нобелевской премии — единственным официально признанным советским писателем, удостоенным столь высокой награды.

В 1964 году Нобелевская премия была присуждена французскому писателю и философу Жану Полю Сартру. Однако Сартр заявил, что он отказывается от премии, пока ее не получит Михаил Шолохов.

Атака на Шолохова означала, что под вопрос ставится честь Нобелевского Комитета и достоинство русской литературы.

Известный норвежский исследователь русской литературы Г. Хьетсо писал по этому поводу: «... Обвинение, предъявленное Шолохову, можно считать уникальным: этот автор в такой степени является предметом национальной гордости, что бросать тень сомнения на подлинность его magnum opus “Илиады” нашего века, значит совершать деяние, близкое к святотатству»¹.

И тем не менее, святотатство было совершено. Усилия многих зарубежных и, что удивительно, отечественных средств массовой информации в течение последней четверти XX века были направлены на то, чтобы закрепить это «святотатство» в умах, превратить криминальную версию в якобы доказанную реальность.

Первоначально эта версия возникла еще в конце 20-х годов, сразу после публикации первых двух книг «Тихого Дона» в журнале «Октябрь» в 1928 г. и появилась она в литературной среде — среди «своих» же, писателей.

Слишком ярким и мощным литературным событием — своего рода вызовом — явилось внезапное появление первых двух книг столь незаурядного произведения. Это-то и дало повод некоторым собратьям Шолохова по перу усомниться: произведение такого масштаба и силы не мог написать 23-летний казачок из глухой донской станицы, с четырьмя классами образования, который всего три года назад вошел в литературу, напечатав две книжки рассказов.

Возник слух о некоем белом офицере, который теоретически подобный роман написать как раз мог. Слух этот родился не из фактов, но — из сомнений, из необъяснимости возникновения такого феноменального явления, как «Тихий Дон». Этот феномен был не чем иным, как явлением гения. А гений, как известно, вещь плохо понимаемая и трудно объяснимая.

Белого офицера, якобы написавшего первые две книги «Тихого Дона», не обнаружилось. Была создана писательская комиссия во главе с А. С. Серафимовичем. Изучив представленные Шолоховым материалы и рукописи, комиссия пришла к выводу, обнародованному в «Письме в редакцию» в газете «Правда»: автором «Тихого Дона» является М. А. Шолохов.

Вывод комиссии был основан на скрупулезном анализе рукописи первых двух книг «Тихого Дона». Но после этого вышли в свет третья и четвертая книги, центральные для романа, содержащие в себе кульминацию и развязку, художественно наиболее мощные. Появление третьей и четвертой книг «Тихого Дона» было самым аргументированным ответом противникам Шолохова, погасившим слухи и сплетни.

И тем не менее, спустя сорок пять лет версия об авторстве «Тихого Дона» была вновь реанимирована. Был найден и «белый офицер», подходивший для роли автора «Тихого Дона» — донской писатель Федор Крюков. Позже появились дополнительные претенденты: есаул И. Родионов, журналист В. Севский (Краснушкин) и даже... А. Серафимович. Это случилось на пике «холодной войны», и публикации против Шолохова сразу же приобрели ярко выраженную политическую окраску.

И вот уже в «Энциклопедическом словаре русской литературы с 1917 года» немецкого литературоведа В. Казака, изданном в 1988 году в Лондоне, читаем: «С 1928 года по 1940 под именем Шолохова (подчеркнуто мной. — Ф. К.) публиковался роман в 4-х книгах “Тихий Дон”... В 1974 году Солженицын возобновил догадки, существовавшие в конце 20-х гг. о том, что настоящим автором этого романа являлся Федор Крюков, умерший в 1920 году, известный казачий офицер, который, очевидно, не мог опубликовать сам как “белогвардеец”. По этим соображениям, только 5% двух первых частей (видимо, книг? — Ф. К.) романа и 30% двух последних принадлежали перу Шолохова»².

Эти выводы были сделаны В. Казаком на основании подсчетов литературоведа Д* (как позже стало известно, — псевдоним И. Н. Медведевой-Томашевской) в книге «Стремя “Тихого Дона”» (Париж, YMCA-Press, 1974), где выдвигалась гипотеза (подчеркнем: гипотеза!), будто автором «Тихого Дона» был донской писатель Ф. Д. Крюков, а Шолохов являлся лишь его соавтором.

Поводом для реанимации слуха явилась все та же молодость автора «Тихого Дона», недостаток жизненного опыта и формального образования, в силу чего Шолохов, по убеждению его оппонентов, не мог в свои 23 года написать произведение такого масштаба, как «Тихий Дон». К этому прибавилась еще и политическая позиция: Шолохов представлялся твердолобым комсомольцем, чоновцем (бойцом частей особого назначения по реквизиции у крестьян хлеба), — хотя ни тем, ни другим он никогда не был, — да к тому же еще не казаком, а иногородним, и по этим причинам никак не мог написать произведение, защищающее казачество. Приводились и другие, противоречащие истине доводы, вроде того, что Шолохов с полным равнодушием относился к редакционной и цензурной правке романа, с легкостью соглашаясь на любые изменения, как бы не считая роман своим.

В известном предисловии к книге «Стремя “Тихого Дона”» А. Солженицын писал: «С самого появления своего в 1928 году “Тихий Дон” протянул цепь загадок, не объясненных и по сей день. Перед читающей публикой проступил случай небывалый в мировой литературе. 23-х летний дебютант создал произведение на материале, далеко превосходящем свой жизненный опыт и свой уровень образованности (4-х классный). Юный продкомиссар, затем московский чернорабочий и делопроизводитель домоуправления на Красной Пресне опубликовал труд, который мог быть подготовлен только долгим общением со многими слоями дореволюционного донского общества, более всего поражал именно вжитостью в быт и психологию тех слоев. Сам происхождением и биографией “иногородний”, молодой автор направил пафос романа против чуждой “иногородности”, губящей донские устои, родную Донщину, — чего, однако, никогда не повторил в жизни, в живом высказывании, до сегодня оставшись верен психологии продотрядов и ЧОНа. Автор с живостью и знанием описал мировую войну, на которой не бывал по своему десятилетнему возрасту, и гражданскую войну, оконченную, когда ему исполнилось 14 лет. Критика сразу отметила, что начинающий писатель весьма искушен в литературе, “владеет богатым запасом наблюдений, не скупится на расточение этих богатств” («Жизнь искусства», 1928, № 51; и др.). Книга удалась такой художественной силы, которая достижима лишь после многих проб опытного мастера, — но лучший первый том, начатый в 1926 году, подан готовым в редакцию в 1927 году; через год же за первым томом был готов и великолепный второй; и даже менее года за вторым подан и третий, и только пролетарской цензурой задержан этот ошеломительный ход. Тогда — несравненный гений? Но последующей 45-летней жизнью никогда не были подтверждены и повторены ни эта высота, ни этот темп»³.

По мнению Солженицына, феномен гениальности автора «Тихого Дона» снимал бы все сомнения, загадки и вопросы. Понимая, что второразрядный донской писатель Крюков не может претендовать на гениальность, Солженицын соглашался даже с тем, что, возможно, существовал некий оставшийся неизвестным «донской литературный гений», написавший роман «Тихий Дон». Но он отказывался поверить, что этим гением мог быть Шолохов, — прежде всего потому, что в последующем Шолохов не повторил «ни эту высоту, ни этот темп», продемонстрированные в ходе работы над романом «Тихий Дон».

При моем глубоком уважении к А. И. Солженицыну и его вкладу в русскую литературу, согласиться с его точкой зрения на М. А. Шолохова никак не могу.

Но я согласен с А. И. Солженицыным в главном его утверждении: «Тихий Дон» явил собой произведение такой художественной силы и с самого начала получил такой «ошеломительный ход», что написать его мог только «несравненный гений».

Гений, по Далю, — «самобытный, творческий дар в человеке; высший творческий ум». Тайна гениальности — этого высшего проявления творческого таланта и ума, практически никем еще не разгадана. Однако замечено, что и талант, и гений нередко проявляют себя в ранней молодости. Хрестоматийный пример — великий французский математик Галуа, который ушел из жизни в возрасте 21 года, создав теорию алгебраических уравнений, положившую начало развитию всей современной алгебры.

Учтем, что время революции и Гражданской войны многократно ускоряло развитие человеческой личности. Вспомним возраст многих писателей того времени. В 22 года А. Фадеев опубликовал свою повесть «Разлив», в 25 — роман «Разгром». Л. Леонов в двадцать с небольшим начал столь мощно, что вызвал изумление современников. Сошлюсь на письмо художественного руководителя и духовного создателя Третьяковской галереи И. С. Остроухова за границу, Ф. И. Шаляпину: «Несколько месяцев назад объявился у нас гениальный юноша (я взвешиваю эти слова), имя ему Леонов. Ему 22 года. И он видел уже жизнь! Как так умеет он в такие годы увидеть — диво дивное! Люди говорят “предвидение”, другие “подсознание”. Ну там “пред” и “под”, а дело в том, что это диво дивное за год таких шедевров натворило, что только Бога славь, да Русь-матушку! Что ж дальше-то оно наделает — пошли ему Бог здоровья! Вот теперь-то мы все рты пораскрывали...»⁴.

Шолохов завершил первые три книги «Тихого Дона» в 26 лет. Но в 26 лет Диккенс уже написал «Посмертные записки Пиквикского клуба», Т. Манн — своих «Будденброков», Гете — «Геца фон Берлихингена».

Художественный, как и научный гений, ходит своим путем. Вспомним Пушкина, который в 23 года начал писать роман в стихах «Евгений Онегин», Лермонтова, в 23 года написавшего свои знаменитые «Смерть поэта» и «Бородино», в 25 лет — «Мцыри», в 26 — «Героя нашего времени», и в 27 ушедшего из жизни, Гоголя, который в 22 года стал автором «Вечеров на хуторе близ Диканьки», в 26 лет — «Миргорода», а в 33 — «Мертвых душ». Сергей Есенин в 21 год опубликовал сборник стихотворений «Радуница», в 23 — сборник «Сельский часослов» и обрел широчайшую известность. Я уж не говорю о литературных критиках: Добролюбов умер в 25 лет, Писарев — в 28, оба они состоялись как литературные критики в двадцатилетнем возрасте.

Столь же прихотливы были взаимоотношения этих писателей с формальным образованием: «гениального юношу» Леонова не приняли в университет, а Горький, как известно, прошел свои «университеты». Многие крупные писатели приходили в литературу через самообразование. Вспомним хотя бы Есенина, Маяковского, Бунина, закончившего всего три класса гимназии.

Многие выдающиеся писатели вошли в мировую литературу как авторы одной — гениальной — книги. Это — «Божественная комедия» Данте, «Дон Кихот» Сервантеса, «Горе от ума» Грибоедова, «Улисс» Дж. Джойса, «В поисках утраченного времени» Пруста, «Унесенные ветром» М. Митчелл...

Но если «Тихий Дон» — всеми признанное гениальное произведение XX века, стоящее в одном ряду с такими великими книгами, как «Дон Кихот» и «Божественная комедия», «Мертвые души» и «Война и мир» — то как же можно искусственно «подбирать» к нему «автора» уровня Федора Крюкова? Или, может быть, Федор Крюков — неизвестный нам, открытый «антишолоховедами» новый Лев Толстой?

Гипотезу об авторстве Крюкова, вслед за Медведевой-Томашевской, попытался взять под защиту Рой Медведев в своей книге «Загадки творческой биографии Михаила Шолохова», опубликованной в Париже и в Лондоне на французском и английском языках. Один ее рукописный, «самиздатский» экземпляр хранится в Отделе рукописей

ИМЛИ — он получен в составе архива А. А. Бека. В России эта книга так и не вышла в свет. Глава из нее под названием «Если бы “Тихий Дон” вышел в свет анонимно», была напечатана в журнале «Вопросы литературы»⁵.

Книга Д* «Стремя “Тихого Дона”» с предисловием А. Солженицына и работа Р. Медведева «Кто написал “Тихий Дон”?» сразу же после их публикации в 1974—1975 годах были подвергнуты глубокой и обстоятельной научной критике в статьях известных зарубежных ученых-славистов Г. Струве, М. Слонима, Г. Ермолаева. Но, к сожалению, работы этих эмигрантских писателей долгие годы оставались неизвестными советскому читателю⁶.

Спор об авторстве «Тихого Дона» в 70—80-е годы разворачивался в основном за пределами наших границ. Его отзвуки доходили к нам, главным образом, через «радиоголоса».

Пик полемики вокруг «Тихого Дона» пришелся на пору перестройки и ельцинских реформ.

В это время с особой очевидностью выявилась политическая составляющая этого спора, очевидная уже и в работе Д* «Стремя “Тихого Дона”», и в книге Роя Медведева «Загадки творческой биографии Михаила Шолохова».

Своего рода «главной книгой» «антишолоховедения» явился сборник «Загадки и тайны “Тихого Дона”. Том первый. Итоги независимых исследований текста романа. 1974—1994» (Самара, 1996), где была перепечатана книга Д* (И. Н. Медведевой-Томашевской) «Стремя “Тихого Дона”», опубликована работа А. Г. Макарова и С. Э. Макаровой «К истокам “Тихого Дона”», статьи других «антишолоховедов».

Активизировались и средства массовой информации. В 90-е годы на страницах журналов, газет, радио и телевидении появилось немало бьющих на сенсацию публикаций об авторстве «Тихого Дона».

Криминальная версия в отношении авторства великого романа вносила смятение и в умы читателей, которые часто не имели возможности разобраться — кто же прав в этом споре?

Одна из причин тому — долговременное замалчивание нашим литературоведением самой этой проблемы, определяемое во многом ЦК КПСС. Был выбран тупиковый путь оппонирования криминальной версии авторства «Тихого Дона» — критика «молчанием».

Как свидетельствует бывший заместитель заведующего отделом культуры ЦК КПСС А. А. Беляев в статье «Кто держал “стремя” “Тихого Дона”?» («Культура», июнь 1999 года), установка на замалчивание проблемы авторства «Тихого Дона» исходила от главного идеолога ЦК КПСС и второго человека в партии — М. А. Суслова. По словам Беляева, сразу после выхода в Париже книги «Стремя “Тихого Дона”», К. М. Симонов попросил в ЦК КПСС помочь ему познакомиться в Ленинской библиотеке с архивом Ф. Д. Крюкова, точнее — с той его частью, которая в начале 1970-х годов поступила туда от сохранявшей этот архив М. А. Асеевой, дочери друга юности Крюкова. Архив еще не был обработан, поэтому и требовалась помощь ЦК. Познакомившись с архивом Крюкова, Симонов убежденно заявил в ЦК:

«Федор Крюков не мог быть автором “Тихого Дона”. Не тот язык, не тот стиль, не тот масштаб. Чтобы пресечь измышления и домыслы на этот счет, хорошо бы издать у нас сочинения Ф. Крюкова, отпадут всяческие сомнения в том, что “Тихий Дон” мог написать только Шолохов, никак не Крюков»⁷.

Вопрос об издании у нас сочинений Ф. Крюкова М. Суслов отвел сразу. Поскольку «Стремя» было издано на Западе, то, по мнению Суслова, К. Симонов должен был дать интервью западному журналу или газете, в котором и выразить все, что он думает о версии «Стремени».

К. Симонов согласился. Тем более, что корреспондент журнала «Шпигель» Н. Кухинке настойчиво просил его высказаться по этому вопросу.

Интервью К. Симонова было опубликовано в «Шпигеле» (1974. № 49) и называлось «Такую книгу нельзя украсть»⁸.

Об этой публикации оповестили «Немецкая волна» и «Голос Америки».

«Вскоре в Москву приехал М. Шолохов, — рассказывает А. А. Беляев, — он прослышал о публикации К. Симонова в “Шпигеле” и захотел с ней ознакомиться. Я привез ему перевод интервью на его квартиру на Сивцевом Вражке. Был М. Шолохов, Мария Петровна, их дочь Маша и ее муж. Я прочитал вслух текст интервью.

Михаил Шолохов долго молчал. Потом взял текст и задумчиво сказал: “И я его обижал не раз, да и он меня не жаловал. А вот сумел подняться выше личных обид... Почему бы и у нас текст Симонова не напечатать в “Литературке”? Да, неплохо бы и у нас напечатать”».

Таково было пожелание Михаила Шолохова. Увы, исполнить его не позволили. М. Суслов высказался решительно против. Он считал, что незачем популяризировать сплетни и клевету. Советские люди не нуждаются в доказательстве авторства Шолохова, они в этом не сомневаются⁹.

Насколько мне известно, это был первый и единственный случай, когда Шолохов обратился к властям с просьбой о защите своего доброго имени. Более того, если не считать нескольких фраз, во время беседы с норвежским ученым Г. Хьетсо, который ради этой цели — защиты М. А. Шолохова от несправедливых нападок — и приезжал в Вёшенскую, ни в одном из выступлений Шолохова, интервью он ни разу не коснулся темы грязных обвинений в свой адрес, — хотя в письмах 20-х годов он неоднократно говорил, какую тяжелую обиду наносят ему эти наветы.

М. А. Шолохов замкнулся. Все последние годы жизни он носил эту боль глубоко в себе. Боль, которая, вне всякого сомнения, свела его раньше времени в могилу.

Об отношении Шолохова к Суслову красноречиво говорит факт, который приводит в своей книге «Шолоховские годы» Елена Серебровская:

«У Шолохова был свой распорядок: без приглашения являться к нему не следовало, что было совершенно понятно. Суслов же считал, что закон этот писан не для него, важной аппаратной персоны. Однажды он постучал в дверь шолоховского номера, когда писатель был занят. Михаил Александрович открыл, но вежливо объяснил, что у него срочные дела, извинился и попрощался... Не пригласил! Я слышала об этом и от Юрбора (Юрия Борисовича Лукина. — Ф. К.), и от Шолохова»¹⁰.

За те годы, когда Суслов отвечал за идеологию в ЦК КПСС, Шолохов не обратился к нему ни по одному серьезному вопросу, — обращался к Сталину, Хрущеву, Брежневу, Микояну, Фурцевой, но никогда — к Суслову. Но и Суслов платил Шолохову неприязненным отношением.

Слово Суслова в идеологии было равносильно закону. И когда в 1974 году, после выхода книги Д* «Стремя “Тихого Дона”» началась массированная атака на Шолохова, нашим ответом было ... молчание.

Правда, и в тех условиях писатели пытались защитить доброе имя Шолохова. В декабре 1974 года в газете «Известия» была опубликована доказательная статья А. Калинина «От “Донских рассказов” к “Тихому Дону”». По сути дела, это был ответ недругам Шолохова: в статье шла речь об органичности поэтики шолоховского слова, начиная с «Донских рассказов», об их глубинной взаимосвязи с «Тихим Доном» и «Поднятой целиной». Однако и здесь спор шел лишь с недоброжелателями конца 20-х годов.

И только в статье «Ответ учителю словесности», опубликованной в «Правде» 16 мая 1987 года, после смерти Суслова, А. Калинин смог сказать правду об этой «фигуре умолчания» в момент, когда Шолохову был нанесен «удар в спину». «Вероломно нанесенный ему удар сделал свое дело. Не предостерегли, не предотвратили, не упредили. Объясняли на этот раз фигуру умолчания тем, что ни “Тихий Дон”, ни его автор “не нуждались в защите. Они сами себя защищают”.

Не защитили!»¹¹

В течение 1975—1982 годов группа скандинавских ученых под руководством Г. Хьетсо (в нее входили также С. Густавссон, Б. Бекман, С. Гил) с помощью современных информационных технологий провела сравнительный анализ прозы Ф. Крюкова, ранних рассказов М. Шолохова, текстов «Тихого Дона» и «Поднятой целины». Результаты этого исследования подтверждали несомненное авторство Шолохова. Они были опубликованы в книге «The Authorship of “The Quiet Don”» (Oslo — New Jersey, 1982).

Когда в связи с началом работы норвежских исследователей Г. Хьетсо решил приехать в СССР, в российские архивы и библиотеки, оказалось, что он — нежеланный гость в нашей стране.

Страусова политика в отношении «Тихого Дона» зашла так далеко, что «советские власти, — пишет Г. Хьетсо, — не признавая интересующий меня вопрос “научным”, отказали мне в визе»¹². Лишь вмешательство М. А. Шолохова помогло Г. Хьетсо приехать в Москву. Однако, когда Г. Хьетсо, откликнувшись на личное приглашение М. А. Шолохова, решил поехать в Вёшенскую, ему в этом было отказано под предлогом того, что ожидающий его в Ростове Константин Прийма, мол, «заболел и лег в больницу», а сам Михаил Александрович «находится в очень плачевном положении»¹³.

Только после телефонного разговора с К. Приймой выяснилось, что слухи о болезни писателя лишены основания и на самом деле Шолохов ждет норвежского гостя.

Когда в Осло вышла книга «The Authorship of “The Quiet Don”» Г. Хьетсо, С. Густавссона, Б. Бекмана и С. Гила, где с опорой на информационно-математические технологии подтверждалось авторство Шолохова, казалось бы, появлению такой книги надо было радоваться и немедленно переиздать ее в СССР. Но — «в СССР эта книга, — пишет Г. Хьетсо, — имела удивительную судьбу. Как только она появилась, мною было переслано большое число экземпляров советским журналам, газетам и книжным учреждениям. Однако все они были конфискованы на границе. К счастью, 28 декабря 1983 года мне удалось послать Шолохову один экземпляр из Москвы за полтора месяца до его кончины»¹⁴.

В посольстве СССР в Стокгольме перед вручением Нобелевской премии. 1965 г.

Только в 1989 году, семь лет спустя после выхода книги в Норвегии, этот труд, по инициативе Института мировой литературы им. А. М. Горького РАН, был издан, наконец, в Москве, в издательстве «Книга» с измененным издательством названием: «Кто написал “Тихий Дон”?» с предисловием П. Палиевского «Непредусмотренный арбитраж».

Опубликование в России книги скандинавских ученых стало знаковым событием на ниве шолоховедения, означавшим признание того факта, что дальше замалчивать вопрос об авторстве «Тихого Дона» невозможно.

В годы перестройки были опубликованы новые работы «антишолоховедов», но одновременно — и это принципиально важно — стали появляться статьи отечественных авторов, в которых доказывалась несостоятельность попыток лишить Шолохова авторства «Тихого Дона». Это, прежде всего, работы научных сотрудников ИМЛИ и ИРЛИ (Пушкинский Дом), такие, как «Ненависть (заговор против русского гения)» В. Васильева («Молодая гвардия». 1991. №№ 11—12), его же: «Михаил Шолохов. Очерк жизни и творчества» («Молодая гвардия». 1998. №№ 7—10), «И вот берег...» П. Палиевского («Литературная Россия». 1.6.1990), «Еще о Шолохове и его хулителях» П. Бекедина («Кубань». 1992. № 1), его же «К спорам об авторстве “Тихого Дона”» («Русская литература». 1994. № 1), «Федор Крюков и Михаил Шолохов» Ф. Бирюкова («Вопросы литературы». 1993. № 2), «Остановимся и поразмыслим» С. Семанова («Вопросы литературы». 1989. № 8).

В защиту доброго имени Шолохова неоднократно выступали Н. Федь, В. Осипов. В. Котовсков, В. Литвинов и другие. Появилась возможность познакомить отечественного читателя и с работами зарубежных шолоховедов, защищавших М. А. Шолохова. Помимо книги скандинавских ученых, были опубликованы статьи Г. Ермолаева «О “Стремени “Тихого Дона”» («Русская литература». 1991. № 4), «Исторические источники “Тихого Дона”» («Дон». 1998. № 8), «О книге Р. А. Медведева “Кто написал “Тихий Дон”?» («Вопросы литературы». 1989. № 8), «“Война и мир” донских казаков» («Молодая гвардия». 1998. № 5—7), статья А. Мерфи (Великобритания)

«Донское восстание. Март — июнь 1919 года» (Шолоховские чтения. Войны России XX века в изображении Шолохова). Вышла книга Германа Ермолаева «Михаил Шолохов и его творчество» (СПб., 2000). В последующем мы будем многократно обращаться к работам как отечественных, так и зарубежных авторов, опираться на их аргументы и доводы.

Станица Вёшенская

Однако, до сего времени не была предпринята попытка проанализировать спор об авторстве «Тихого Дона» в целом, обобщить и исследовать всю совокупность аргументов «про» и «контра», осмыслить атаку на Шолохова как мистификацию века. Спор с этой мистификацией затрудняло отсутствие рукописи «Тихого Дона», равно как и отсутствие научной биографии писателя. Только исследование всей совокупности фактов и обстоятельств, обусловивших возникновение романа «Тихий Дон», с полной убедительностью прояснит и вопрос о его авторстве.

Наша задача — исследовать вопрос об авторстве «Тихого Дона», опираясь, прежде всего, на факты: на биографию М. А. Шолохова, историю возникновения и всю творческую историю романа «Тихий Дон» и главное — на обретенную, наконец, рукопись романа. Мы надеемся, что не просто спор об авторстве, но — само исследование материала приведет читателя к ответу на вопрос, кто в действительности написал «Тихий Дон».

Проблема авторства этого романа для нас — не самоцель, но повод и возможность углубленно и всесторонне, под тем новым углом зрения, который дает нам сегодняшнее время, исследовать как биографию Шолохова, так и творчество писателя. И что особенно важно, мы сможем, хотя бы фрагментарно, познакомить читателя с черновиками «Тихого Дона», с текстом той первой, изначальной редакции романа, которая столько лет считалась утраченной, провести текстологический анализ рукописи первых двух книг «Тихого Дона».

В решении проблемы авторства наиболее продуктивным нам представляется принцип индукции, когда решение проблемы не навязывается априори «сверху», от общего к частному, но выводится от частного и единичного — к общему, итоговому выводу. Мы предполагаем идти от реальных фактов жизни, которая породила «Тихий Дон», к литературе, от прототипов — к характерам, от черновиков — к печатному тексту, от топографии места к топографии произведения, от биографии писателя к его творению, от исторических источников — к историко-хронологической канве романа. Но начинать исследование, конечно же, следует с рукописи, анализа ее аутентичности, структуры, вариантов в соотношении с первопечатным журнальным текстом и прижизненными книжными изданиями.

Считаем немаловажным представить читателю находящийся в архивах иллюстративный материал, способствующий раскрытию темы книги. Это — не только текст рукописи (хотя бы отдельных ее страниц), но и копии важных документов, фотографии, раскрывающие жизненный путь писателя, титульные листы и иллюстрации к его произведениям.

Важным источниковым материалом являются рисунки к довоенному изданию романа «Тихий Дон» замечательного донского художника-самородка С. Королькова, являющие собой не только художественный, но и исторический документ времени.

Сергей Григорьевич Корольков (1905—1967) — казак станицы Константиновской области Великого Войска Донского — один из близких друзей М. А. Шолохова. Он рос на Дону в одно время с Шолоховым, следовательно, как и Шолохов, был свидетелем трагических событий Гражданской войны — отсюда глубокий реализм его рисунков. Самоучка, он был художником высочайшего класса. Поэтому-то Шолохов и обратился с просьбой к художнику-казаку проиллюстрировать роман «Тихий Дон», который и выходил с иллюстрациями С. Королькова вплоть до Великой Отечественной войны.

В войну С. Корольков оказался в оккупации. Жена его была из немцев Поволжья, возможно, поэтому он с семьей в конце войны оказался в Германии, а после войны — в лагере для перемещенных лиц (казаков) в Австрии, откуда в 1948 году выехал в Америку, где и умер в 1967 году.

Значительная часть иллюстраций С. Королькова к роману «Тихий Дон» в оригиналах хранится в ИМЛИ им. А. М. Горького РАН.