«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

ИСТОРИЯ РОДА МЕЛЕХОВЫХ

Текстологическая работа, в той своей части, цель которой — установление авторства (атрибуция) или прояснение проблемы авторства, разоблачение подделок и литературных мистификаций, в силу своих функциональных задач, отлична от обычной текстологической работы, связанной с установлением текста и подготовкой его к изданию в академических собраниях сочинений. Здесь особую роль приобретает исследование генезиса текста, истории его замысла, возникновения, а потом уже — последующего развития. Этим же целям служит и конкретно-исторический комментарий, без которого в подобного рода работе не обойтись.

Анализ истории текста романа «Тихий Дон» на материале рукописи первых двух книг может быть дополнен наблюдениями иного рода, также имеющими большое значение для прояснения проблемы авторства.

Для анализа генезиса текста и его развития крайне важны авторские заметки на полях рукописи, которых немало. В большей своей части они носят прогностический характер, то есть содержат в себе пожелания и указания, касающиеся последующего развития действия, которые автор дает самому себе. Автор на много страниц вперед предвидел, определял развитие действия романа, изменения в судьбах своих героев. Ретивые «антишолоховеды», незнакомые с рукописью «Тихого Дона», априори объявили рукопись плодом рук некоего «переписчика». Вот почему так важно исследовать характер рукописи и авторской правки в ней, включая вставки, добавления, маргиналии на полях — с тем, чтобы прояснить, является ли обнаруженная рукопись всего лишь копией чужого текста или же — авторским черновиком романа, рождавшимся в муках творческого поиска.

С этой точки зрения немалое значение имеет уже тот факт, что главы черновика первой части «Тихого Дона» почти все размечены на полях рукописи по дням их написания.

Вопреки утверждениям «антишолоховедов», будто ничего не известно о «творческом распорядке» в работе Шолохова над романом «Тихий Дон», рукопись воссоздает его визуальную картину, которая полностью подтверждает те свидетельства автора о ходе работы над романом, которые высказывались писателем на протяжении всей его жизни.

Заметки на полях позволили нам установить точные даты начала работы Шолохова над «Тихим Доном», совпадающие с его неоднократными письменными и устными свидетельствами: осень 1925 г. — первый приступ к «Тихому Дону», ноябрь 1926 г. — начало интенсивной работы над окончательным вариантом романа.

Проставленные на полях даты работы Шолохова над главами первой части романа свидетельствуют, с какой интенсивностью шла эта работа, начавшаяся 8 ноября.

Как было показано выше, 15 ноября 1926 г. Шолохов открывает для себя новое начало «Тихого Дона», ставшее классическим, пишет главу 1А, начинающуюся словами «Мелеховский двор — на самом краю [станицы] хутора...». За этим последовала серьезная работа по уточнению первоначального замысла и биографий его героев.

После того, как 15 ноября Шолохов практически заново — уже в третий раз — начал писать свой роман с главы 1А, 16 ноября он пишет новую главу, обозначенную цифрой 2А («А» добавлено красным карандашом), принципиально важную для нас. Ее текст, позже коренным образом переработанный, был зачеркнут синим карандашом, и в значительной своей части не вошел в перебеленный текст романа и в книгу, хотя он посвящен важной теме — истории рода Мелеховых. Приведем его полностью, соотнося с новыми беловым и книжным вариантами (жирно выделены совпадения текста в этих источниках).

Черновой текст

«Мелеховские бабы [как-то] мало родили казаков, все больше девок. Потому, как был [на краю] в станице один двор Мелеховых, так и остался. Еще Пантелей прирезал к усадьбе [д] с полдесятины станичной земли, [под] [и] а к нашему времени совсем изменил обличье мелеховский двор: вместо обветшалых дедовских сараишков построил теперешний хозяин — Иван Мелехов [осанистые], новые, на старом фундаменте, [срубил] поставил осанистый восьмистенный дом, покрыл железом, покрасил медянкой, срубил новые амбары; [ливады] и фруктовый сад [саженные] разрослись возле дома буйно]; и по хозяйскому заказу вырезал кровельщик из обрезков жести двух невиданной формы петухов [и] укрепил их на крышах амбаров. Это вовсе придало двору вид зажиточный и самодовольный. Точно таких вот самоуверенных жестяных петухов видал Иван [Андреевич] Семенович Мелехов проезжая со станицы мимо какой-то помещичьей экономии. Сам [старик] хозяин Иван [Андреевич] Семенович пошел в [дедову родню] Мелеховых: [был он] сухой в кости, складный вороной масти старик. [Видно от деда унаследовал] хищный [вислый по-скопчиному] нос, острые [узлы] бугры скул [обтянутых шафранной с румянцем кожей], в чуть косых прорезях глаза, черные наглые и дикие [глаза]. Был он хром на левую ногу (в молодости ушиб жеребец), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, в гневе доходил до беспамятства и как видно этим [до] раньше поры [до] и времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь опутанную морщинами, горбатую и брюзглую жену. Старший женатый сын Петро походил на мать: русый, курчавый, маленького роста, другой Григорий ходивший в парнях был на три года его моложе, но ростом больше на полголовы, вылитый отец [тот же], дочь Дуняшка тринадцатилетний нескладный подросток, длиннорукая, большеглазая. Петрова жена — вот и вся семья Мелеховых».

Беловой текст

«Похоронив отца, въелся Пантелей в хозяйство: заново покрыл дом, прирезал к усадьбе с полдесятины гулевой земли, выстроил новые сараи и амбар под жестью. Кровельщик по хозяйскому заказу вырезал из обрезков пару жестяных петухов, укрепил их на крыше амбара. Веселили они мелеховский баз, беспечным своим видом придавая и ему вид самодовольный и зажиточный.

Под уклон сползавших годков закряжистел Пантелей Прокофьевич: раздался в ширину, чуть ссутулился, но все же выглядел стариком складным. Был сух в кости, хром (в молодости на императорском смотру на скачках сломал левую ногу), носил в левом ухе серебряную полумесяцем серьгу, до старости не слиняла на нем вороной масти борода и волосы на голове, в гневе доходил до беспамятства и, как видно этим раньше времени состарил свою когда-то красивую, а теперь сплошь окутанную паутиной морщин дородную жену.

Старший, уже женатый сын его Петр напоминал мать: небольшой, курносый, в буйной повители пшеничного цвета волос, кареглазый; а младший Григорий в отца попер: на полголовы выше Петра, на [три года] шесть лет младше, такой же, как у бати вислый коршунячий нос, в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз, острые плиты скул, обтянутых коричневой румянеющей кожей. Так же сутулился Григорий, как и отец, даже в улыбке было у обоих общее, зверевитое.

Приведенный текст, как видно из сопоставления, в беловом варианте переписан практически заново. Но почему? Чем диктовалась необходимость столь глубокой переработки рассказа об истории рода Мелеховых?

Конечно же, как во многих других случаях, Шолохов и здесь вел мучительный поиск более точных слов и более выразительных деталей. К примеру, «унаследованный у деда», «хищный [вислый по-скопчиному] нос», «острые [узлы] бугры скул [обтянутых шафранной с румянцем кожей]», превращаются в окончательном тексте в «такой же, как у бати вислый коршунячий нос», в «острые плиты скул, обтянутых коричневой румянеющей кожей»; а «в чуть косых прорезях» глаза [«черные, наглые и дикие»] заменены на «в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз».

«Муки слова» здесь очевидны: помимо вычерков и новых слов в тексте, дописанных по верху строки, весь этот развернутый троп взят автором в квадратные скобки, начертанные красным карандашом, а сбоку помечен синей галкой и волнистой красной линией, как не устраивающий его и подлежащий коренной переделке. Что и было сделано. Конечно же, «вислый коршунячий нос» — куда точнее, чем «вислый по-скопчиному нос», — тем более, что современному читателю трудно понять, что значит это слово. Оно происходит от диалектного «скопа»: «скопец» — значит: ястреб²³, то есть действительно указывает на «коршунячий» нос. Или — поиск слова: «острые [узлы] [бугры] плиты скул». Или вместо: «обтянутые шафранной с румянцем кожей» — «обтянутые коричневой румянеющей кожей». Конечно же, бывают «острыми» и «узлы», и «бугры»; «плиты скул» — гораздо более точные слова. И в поисках все той же языковой и изобразительной точности «в чуть косых прорезях черные, наглые и дикие глаза» заменяются на: «в чуть косых прорезях подсиненные миндалины горячих глаз».

Эта выразительная портретная характеристика в черновике относится к Ивану [Андреевичу] Семеновичу, который, как сказано в первоначальной рукописи, «унаследовал» свой портрет от «деда». В беловике (и в книге) эта характеристика переходит к Григорию.

Но кто этот «дед», у которого отец Григория, имя которого, по первоначальному варианту — Иван [Андреевич] Семенович, унаследовал свой «вислый нос», «острые» скулы и «черные, наглые и дикие глаза»? Приведенный выше отрывок черновой рукописи, перечеркнутый синим карандашом и столь кардинально переработанный Шолоховым для белового варианта, дает на этот вопрос следующий ответ.

Этот отрывок, являющийся началом главы 2А, следует в рукописи за главой 1А, где рассказывается о молодом казаке Прокофии, который привез в станицу из похода жену-турчанку, перед смертью родившую ему сына Пантелея — от него и пошел род Мелеховых-«турков».

Как сказано в главе 2А, «еще Пантелей прирезал с полдесятины станичной земли» к усадьбе Мелехова, где главой семьи был Иван [Андреевич] Семенович Мелехов, отец Григория Мелехова.

То есть по первоначальному варианту романа родословная Мелехова мыслилась так

Прокофий Мелехов

↓

Пантелей

↓

[Андрей] Семен

↓

Иван

↓

Петр Григорий

И хотя Пантелей Прокофьевич уже был в главе 1А заявлен в романе в качестве деда отца Григория Мелехова Ивана [Андреевича] Семеновича и прадеда Григория и Петра Мелеховых, он, так же, как и основатель мелеховского рода Прокофий Мелехов, не действовал, но лишь значился в романе как историческое лицо.

А действовал на всем почти протяжении первой части черновой рукописи романа Иван [Андреевич] Семенович, отец Григория и Петра Мелеховых.

Черновой текст «Тихого Дона» позволяет нам решить спорный вопрос, навязываемый «антишолоховедением»: о какой именно «турецкой кампании», по окончании которой Прокофий Мелехов с молодой турчанкой вернулся домой, идет в романе речь.

Макаровы в книге «К истокам “Тихого Дона”», приписывая Шолохову незнание исторических реалий, пишут:

«Время разворачивающихся в “Тихом Доне” событий задано автором уже на первой странице романа:

“В последнюю турецкую кампанию вернулся в хутор казак Мелехов Прокофий. Из Туретчины привел он жену...” («Октябрь». 1928. № 1. С. 78).

Время кампании можно легко определить по возрасту основных персонажей романа. В 1912 г. Григорий Мелехов принимает присягу 18-летним, а через год уходит на военную службу. Его годом рождения может быть 1893-й или 1894-й. Он моложе старшего брата Петра на 6 лет. Следовательно, Пантелей Прокофьевич, их отец, родившийся вскоре после “турецкой кампании”, мог появиться на свет только после русско-турецкой войны 1853—56 гг., которая более известна под названием “Крымская война”». Но в таком случае, — замечают Макаровы, — «Крымская война по отношению к 1912 г. — предпоследняя турецкая кампания...»²⁴.

И действительно, в книжном издании Шолохов вносит поправку: «В предпоследнюю турецкую кампанию...» (2, 9). «Предпоследнюю» — относительно 1912 года, времени начала действия романа.

Но когда Шолохов начинал писать роман, он мыслил иначе. Вчитаемся в черновик первой книги романа:

«В последнюю турецкую кампанию [пришел] вернулся в станицу тогда еще молодой казак Мелехов Прокофий». Контекст фразы убеждает нас, что речь идет о «последней турецкой кампании» применительно к жизни «тогда еще молодого казака» Прокофия Мелехова, а не относительно развертывающегося действия романа. Ибо «последняя турецкая кампания» по отношению к 1912 году, то есть к началу действия «Тихого Дона», была кампания 1877—1878 гг. Естественно, с 1878 по 1912 г., то есть за тридцать лет род Мелеховых-«турков» возникнуть не мог.

Из контекста черновика явствует, что поначалу речь в романе шла о русско-турецкой войне 1828—1829 годов, завершившейся Адрианопольским мирным договором, — в этом случае все встает на свои места. Примерно в 1830 г. у Прокофия родился от «турчанки» сын Пантелей; столь же ориентировочно в 1850 г. у Пантелея родился сын [Андрей] Семен; около 1870 г. — внук Пантелея Иван [Андреевич] Семенович и, наконец, в конце 80-х — начале 90-х гг. — правнуки Пантелея Прокофьевича Петр и Григорий, правнучка Дуняшка. Судя по первоначальному слою черновика, в 1912 г. им приходилось, примерно, Григорию — 20, Петру, который был на три года старше, — 23 года, а Дуняшке — 11 (в другом месте — 12) лет; [то есть Петр родился в 1889, Григорий — в 1892, Дуняшка — в 1900—1901 гг.]. Их отцу, Ивану [Андреевичу] Семеновичу было в момент рождения старшего сына — около 20 лет, а к моменту женитьбы Петра (в 1912 г. у него уже первенец в люльке) — 40 лет.

И тогда первоначальная родословная Григория Мелехова, с указанием дат рождения может выглядеть, примерно, так:

Прокофий Мелехов (около 1805)

↓

Пантелей (1830)

↓

[Андрей] Семен (1850)

↓

Иван (1870)

↓

Петр (1889) Григорий (1892) Дуняша (1900)

Эти сроки соотносятся с принятием в 1912 г. присяги и уходом в январе 1914 г. Григория Мелехова в армию. Соотносятся они и с биографией прототипа Григория — Харлампия Ермакова, который, судя по материалам его «расстрельного» «Дела», хранящегося в Ростовском ФСБ (о нем подробнее — позже), родился 7 февраля 1891 года, был призван в армию, соответственно, на год раньше — в январе 1913 г.²⁵. В сравнении с предположением Макаровых (год рождения Григория Мелехова — 1893 или 1894), год рождения Григория сдвигается на один год: 1892, что подтверждается биографией Харлампия Ермакова.

Как видим, вырисовывается прозрачная и стройная картина от русско-турецкой до германской войны, где все по времени, — как всегда у Шолохова, — выверено и согласовано. Эта картина сохраняется на протяжении всей черновой первой части романа, где в качестве отца Григория и Петра действует Иван Семенович. И даже первый прорыв в новую ситуацию: выкрик соседки в черновике про «Пинтялея-турка», дети которого едва не поубивали друг друга вилами, не изменил положения. Наказывать разбушевавшихся на поле сыновей в черновике романа едет не Пантелей Прокофьевич, а Иван Семенович.

И только завершив первую часть романа и начав ее переработку, Шолохов принимает принципиальное решение: сократить родословную Мелеховых на два звена, убрать из повествования Ивана Семеновича и его отца, [Андрея] Семена Пантелеевича, и передать имя Пантелея Прокофьевича отцу Петра, Григория и Дуняшки.

Но решение это влекло за собой основательные перемены в тексте, и они отражены на страницах черновика первой части романа. Поскольку родословная Мелеховых сокращалась на два колена, необходимо было сократить и временной исторический период действия романа. Русско-турецкая война 1828—1829 гг. уже не могла служить его отправной точкой. И в то же время «турецкая кампания» была нужна Шолохову: без нее у казака Прокофия не могло быть жены-турчанки.

И Шолохов переносит возникновение рода Мелеховых-«турков» с 1828—1829 гг. на 1853—1856 гг. — время Крымской войны 1853—1856 годов, которую Россия вела с европейскими странами и с Турцией.

И тогда в романе выстраивается следующий временной ряд: в 1856—1857 гг. — возвращение Прокофия со службы вместе с женой-турчанкой и рождение Пантелея. В 1892 г., когда Пантелею Прокофьевичу было уже около тридцати пяти лет, — рождение Григория.

Но как быть с Петром? По черновику, он был старше Григория всего на три года. Следовательно, первенец в семье Мелехова должен был бы родиться в 1889 г., когда Пантелею Прокофьевичу было 32 года. Многовато для казака, который женился, как правило, в ранние годы! И тогда Шолохов увеличивает разрыв в возрасте между братьями: в окончательном тексте Григорий моложе Петра не на три, а на шесть лет. В беловом варианте вначале значилось «на три года младше», но потом «три года» зачеркнуто и написано: «на шесть лет».

С этим же связана и запись на полях 5-й страницы черновика, которая писалась 16 ноября (см. выше воспроизведение текста). На поле красным карандашом написано: «Показать старика» и далее — фиолетовыми (а не черными, как вся страница) чернилами: «[На сорок в]; [48 12 — 48 — 19]; [На 48-м году женил Пант.]; [Перевалило Пан. Прок. за]; [Подступило П. Пр. под] пятьдесят лет, когда женил старшего сына Петра. За тридцать лет помимо косяка лошадей и трех пар быков нажил П. Пр. двух сыновей и дочь. Старшего Петра женил, младший Григорий [коха] ходил в парнях, а Дуняшка встречала весну».

Запись эта не вошла в окончательный текст, но, если ее расшифровать, она приоткроет ход мысли автора в связи с изменением временных координат. Эти зачеркнутые цифры: «[На сорок в.]», что означает «на сорок восьмом году», потом дважды зачеркнута цифра 48. Зачеркнутое начало фразы: «На 48-м году женил Пант.» и — снова: «Перевалило Пан. Прок. за ...». И, наконец, найденное: «Подступило П. Пр. под пятьдесят лет, когда женил старшего сына» — свидетельствуют, что Шолохов ищет возможность сообщить читателю об истинном возрасте отца Петра, который назван уже Пантелеем Прокофьевичем, показать, что возраст этот отнюдь не молодой. Когда Петр женился, сообщает автор романа, Пантелею Прокофьевичу «подступило под пятьдесят» («перевалило» за 48). Если время рождения Пантелея Прокофьевича — 1857 год, то женил он своего старшего сына, примерно, в 1906—1907 гг., когда Петру, по новой дате его рождения (1886) исполнилось 19—20 лет. В итоге, все снова сошлось. Правда, при этом постарел наш герой на десяток лет. Если Ивану Семеновичу к началу действия романа в 1912 г. было бы за сорок, то Пантелею Прокофьевичу в это время было уже за 50. А в 1919 г., в пору Вёшенского восстания — за 60. Этот возраст соответствовал тому характеру Мелехова-старшего, который столь талантливо воплотил Шолохов. опубликованном варианте романа родословная рода Мелеховых-«турков» выстраивается, примерно, следующим образом:

Прокофий Мелехов (примерно — 1825)

↓

Пантелей (1857)

↓

Петр (1886) Григорий (1892) Дуняша (1897)

В беловом и книжном вариантах подверглась изменению и первая фраза, посвященная роду Мелеховых; в журнальном тексте она звучала так: «В последнюю турецкую кампанию вернулся в хутор казак Мелехов Прокофий». Однако, поскольку из текста ушло уточнение: «вернулся еще молодой тогда казак Мелехов Прокофий», возникала неясность, идет ли речь о последней турецкой кампании в жизни Прокофия, или о «последней турецкой кампании» в истории России.

Вот почему в издании 1941 г. Шолохов внес в текст уточнение: «В предпоследнюю турецкую кампанию вернулся в хутор казак Мелехов Прокофий», что отвечает исторической правде, поскольку последняя «турецкая кампания» — русско-турецкая война на Балканах происходила в 1877—1878 гг., а предпоследняя и была Крымской войной 1853—1856 гг.

Однако К. Потапов, редактор издания «Тихого Дона» 1953 года, сопроводил это место в романе не отвечающим истине примечанием, будто упоминаемая в романе турецкая кампания — это «русско-турецкая война 1877—1878 гг., действие которой происходило на Балканах»²⁶.

Автор примечания не произвел элементарный арифметический подсчет: если речь в романе идет о «турецкой кампании» 1877—1878 гг., то в таком случае время рождения Пантелея Прокофьевича — не ранее 1879 года. Учитывая, что год рождения Григория Мелехова — 1892, а Петра Мелехова — 1886, старший сын должен был родиться, когда Пантелею Прокофьевичу было 7 лет, а младший — 11. Кроме того, в романе имеется достаточно точная ориентировка на возраст Пантелея Прокофьевича. Старый генерал Листницкий задает вопрос Григорию Мелехову:

«— Ведь это отец получил на императорском смотру в тысяча восемьсот восемьдесят третьем году первый приз за джигитовку?

— Так точно, отец».

Цифру — 1883 г. — Шолохов внес в беловой вариант второй части «Тихого Дона», в черновом варианте ее не было. Шолохов внес эту цифру как временной ориентир для указания возраста Пантелея Прокофьевича. Если бы он родился после русско-турецкой войны 1877—1878 гг., то в 1883 г. ему было бы максимум 4 года; а в случае рождения после русско-турецкой войны 1828—1829 гг. — не менее 53 лет. Ни в том, ни в другом случае приз за джигитовку он получить не мог. В случае рождения после Крымской войны 1853—1856 гг. ему было около 25 лет, что и отвечало истине.

Однако эта, казалось бы, ясная ситуация — вследствие непродуманного редакторского примечания в издании «Тихого Дона» 1953 г. — вызвала следующий комментарий «антишолоховедов» Макаровых:

«Эта история подводит нас к двум важным выводам. Один говорит о нетвердом знании и понимании Шолоховым исторических событий, органично включенных в текст. Второй вывод, на первый взгляд, необычен. Возможно, что эпизод с “турецкой войной” протягивает ниточку к другому автору. Для него Крымская война могла быть действительно “предпоследней кампанией”, если вести отсчет относительно времени его жизни и работы над первыми главами “Тихого Дона”»²⁷.

На каком основании? Откуда следует вывод о «нетвердости знания» Шолоховым исторических событий, равно как и эта мифическая «ниточка к другому автору», то есть Крюкову? Все это — фантазии Макаровых.

Проведенный нами анализ черновиков «Тихого Дона» убеждает, что Шолохов, напротив, «твердо знал», с какой именно турецкой войны пришел казак Прокофий со своей турчанкой: по первоначальному замыслу — с русско-турецкой войны 1828—1829 гг., а по окончательному — с Крымской войны 1853—1856 гг. И сам факт столь углубленной работы над рукописью, включающей серьезные изменения в судьбах героев, датах их жизни, свидетельствует о том, что перед нами — черновик романа «Тихий Дон», создававшийся именно Шолоховым, а никак не Крюковым. Поэтому о какой работе Крюкова «над первыми главами» «Тихого Дона» может идти речь?

Эти фантазии Макаровых не заслуживают серьезного разговора. Мы приводим их только для того, чтобы в очередной раз продемонстрировать легковесность и бездоказательность суждений «антишолоховедения».