«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

ГДЕ РАСПОЛОЖЕН ХУТОР ТАТАРСКИЙ?

Целенаправленный интерес Макаровых к «заимствованиям», а следом — «неточностям» и «ошибкам» Шолохова с последующим негативным комментированием этих, часто ими же придуманных, «ошибок» отнюдь не случаен. Он входит, как наиважнейшая составная часть, в разрабатываемую ими концепцию авторства «Тихого Дона», которую они предлагают как дополнительную к версии И. Н. Медведевой-Томашевской и Р. Медведева.

Макаровы, — как им представляется, — нашли решение одной из самых трудных проблем «антишолоховедения»: если автор «Тихого Дона» Крюков, то как объяснить присутствие в романе столь широкого круга письменных источников, опубликованных уже после его смерти? По предложенной ими схеме, «Тихий Дон» расчленяется, условно говоря, не по горизонтали, а по вертикали. Если по гипотезе Медведевой-Томашевской все (вспомним слова Р. Медведева) «хорошие» главы писал Крюков, а «плохие» — Шолохов, если по версии самого Р. Медведева — все, что за «белых», в романе написано Крюковым, а все, что за «красных» — Шолоховым, то — по концепции Макаровых — «соавтор» (Шолохов) написал в «Тихом Доне» лишь хроникальные главы, связующие в романе, где как раз и были использованы опубликованные после смерти Крюкова источники. А весь остальной массив текста был написан Крюковым. Таким путем они пришли к выводу «о существовании в тексте “Тихого Дона” двух в корне отличающихся друг от друга слоев. Первый из них можно условно назвать “казачьими” главами “Тихого Дона” (поскольку на их страницах разворачивается трагическая судьба донского казачества), а второй — “вставными” главами, связками, которые выполняют вспомогательную роль и заметно выделяются из общего повествования. Эти части текста различаются по генезису, действующим лицам, по той роли, которую они играют в реализации замысла автора “Тихого

Дона”»⁴⁰. «Именно во “вставных” главах, — утверждают Макаровы, — сосредоточено большинство грубых фактологических и хронологических ошибок»⁴¹.

Таким образом, они механически расчленили роман на две неравные части: «хроникальную», состоящую из информационных «связок», и «казачью», воспроизводящую «художественный мир эпопеи», отдав первую Шолохову, а вторую — Крюкову. Различие в художественных особенностях этих двух слоев романа и в самом деле очевидно, но для филолога оно элементарно объяснимо. Историко-хроникальные эпизоды в романе, являющемся по жанру историко-эпической хроникой, решают свою художественную задачу, а главы «казачьи», повествующие о глубочайших психологических драмах, о трагических столкновениях человеческих характеров, — свою. Комплексность художественных задач, а также многообразие жизненного материала в романе и определяют наличие нескольких стилистических слоев. Главы, где описывается жизнь хутора Татарского, драматические взаимоотношения Григория и Аксиньи, по стилю, конечно же, отличны от глав, где рассказывается о военных действиях, или от глав, посвященных деятельности Бунчука, и уж тем более, от «письма» студента вольноопределяющегося Тимофея. Однако эти различия ни в коей мере не означают, что эти — столь различные по манере письма художественные слои романа — были написаны разными авторами. В противном случае нам пришлось бы искать для «Войны и мира» какого-то, неизвестного пока миру, автора «философских» глав.

Макаровы пытаются доказать, будто Шолохов вообще не мог написать основную — художественную — часть «Тихого Дона». Только если, с точки зрения «литературоведа Д*» или Р. Медведева, Шолохов не мог написать «Тихий Дон» по причине политических «продкомиссаровских» позиций, то, по мнению Макаровых, он не мог написать «Тихий Дон» в силу «безграмотности и невежества». Вот почему Макаровы с таким упорством выискивают на страницах романа примеры, которые подтвердили бы его «безграмотность и невежество». Однако факты свидетельствуют о «невежестве» Макаровых, а не Шолохова. Проверив, с опорой на источники, обвинения Шолохова в «безграмотности и невежестве», выдвинутые ими, мы убедились, что эти «ошибки» сводятся к давно известной в шолоховедении описке с Гундоровским Георгиевским полком, да неточной дате секретевского прорыва.

Это не значит, что в огромной по масштабам и размаху действия эпопее Шолохова нет погрешностей, неточностей и ошибок. Как уже говорилось выше, в первую очередь, Ермолаев выявил в романе немало фактических погрешностей и разногласий с новейшими данными исторической науки, мимо которых, кстати, прошли Макаровы, — особенно в главах, посвященных Вёшенскому восстанию.

Однако проблема так называемых «ошибок» Шолохова в «Тихом Доне» не имеет никакого отношения к проблеме авторства. «Ошибки» Шолохова, подлинные или мнимые, никак не могут служить доказательством того, что этот роман написал Крюков.

В качестве доказательства того, что его основная «казачья» часть написана Крюковым, Макаровы представляют не факты, но все ту же — правда, несколько модифицированную — гипотезу — о наличии будто бы двух редакций «Тихого Дона», двух версий романа, которые, правда, никто никогда в глаза не видел. Первая, ранняя версия романа была, якобы, привязана к родному для Крюкова Усть-Медведицкому округу, а поздняя — к Вёшенскому, что связано с тем, что в марте 1919 года началось Вёшенское восстание. Тогда-то автор, то есть сам Крюков, а не какой-то там Громославский, как утверждал Мезенцев, и поменял географию в романе. Так, — на взгляд Макаровых, — снимается вопрос о топографии и топонимике «Тихого Дона», об их привязанности к Вёшенскому юрту. «Внесенные изменения в “географические координаты” художественного пространства привели к тому, что основные казачьи персонажи “Тихого Дона”, фокус описываемых автором событий гражданской войны на Дону переместились в эпицентр героического восстания казаков на верхнем Дону весной 1919 г. <...> ...Начало восстания повлекло за собой переработку автором текста “Тихого Дона” такую, что автор романа перенес свое повествование и поместил его в эпицентр восстания (Выделено Макаровыми. — Ф. К.). Такая эволюция в работе над текстом возможна в единственном случае — когда автор создает свое произведение параллельно, синхронно с событиями, которые он описывает»⁴².

В книге Макаровых не приведено ни одного свидетельства, ни одного документального подтверждения, что такого рода операция — написание Крюковым текста на материале Усть-Медведицкого округа с последующей переработкой его в текст, где действие происходит в эпицентре Вёшенского восстания в станице Вёшенской и близлежащих к ней хуторах и станицах, — имела место. Все это — досужий вымысел, ничем не подтвержденный. «...Когда создавалась ранняя редакция “Тихого Дона”, — фантазируют Макаровы, — автор еще не знал о том, что в конце зимы 1919 г. разразится Вёшенское восстание, и поэтому поместил своих персонажей в иные места сообразно со своим первоначальным замыслом. Если бы автор начал свой труд над казачьей эпопеей во времена, когда восстание уже состоялось и вошло в историю донского казачества, то у него не было бы ровным счетом никаких причин для первоначального помещения своих героев в Усть-Медведицкий округ, а в дальнейшем, с помощью трудоемкой и объемной переделки текста, перемещения географии романа на новое место, в Верхне-Донской округ»⁴³.

Выдвигая столь «смелую» гипотезу, Макаровы не позаботились об ответах на огромное количество возникающих вопросов. По этой гипотезе получается, что именно в Усть-Медведицком округе надо искать прототипы основных героев и персонажей «Тихого Дона» — таких, как Григорий и Петр Мелеховы, купец Мохов и отец Виссарион, Иван Алексеевич Котляров и Валет, братья Шамили-Ковалевы и Лукешка-косая; жителями Усть-Медведицкой или даже Глазуновской были Харлампий Ермаков и Павел Кудинов. Что именно Крюкову Харлампий Ермаков поведал свою «служивскую» биографию, хотя Крюков — и это доказано документально — даже не подозревал о существовании Ермакова. Что Крюков, находившийся за пределами огненного кольца восставших, не имея к ним никакого доступа до их воссоединения с Донской армией, писал хронику восстания — параллельно, синхронно с событиями, о которых идет речь в романе. Что после прорыва фронта и воссоединения Донской армии и Армии повстанцев он продолжил эту «параллельную хронику», одновременно осуществляя «трудоемкую и объемную переделку текста», перемещая географию своего романа из Усть-Медведицкого в Верхне-Донской округ, доведя повествование до отступления в Новороссийск.

У Макаровых хватило разума «отдать» Шолохову хотя бы главы, действие которых развивается после смерти Крюкова — правда, оговорившись, что эта проза, якобы, — иного, конечно же, худшего качества.

В главах, посвященных обстоятельствам Вёшенского восстания, Харлампию Ермакову и Павлу Кудинову, мы документально показали, что какой бы то ни было «сторонний летописец», который «синхронно с событиями» описывал бы ход восстания, находившегося в огненном кольце красных войск, был исключен. Он просто не мог бы туда попасть. И уж тем более таким летописцем во время восстания не мог быть Крюков, все эти месяцы находившийся в Новочеркасске, выше головы загруженный политической и журналистской работой.

Не существует никаких следов того, что после воссоединения повстанцев с Донской армией Крюков побывал в Вёшенском округе, что он встречался или хотя бы был знаком с Харлампием Ермаковым или с кем-то другим из участников восстания. В его дневниках, записных книжках, корреспонденциях нет и следов интереса к Вёшенскому восстанию (за пределами того, что диктовала его работа в газете).

Почти сразу после прорыва и воссоединения повстанцев с белой армией в августе 1919 года, когда красные вновь начали наступление, Крюков, как мы помним, вообще расстается со «штатской» жизнью, записавшись добровольцем в действующую армию.

У него были и личные причины для такого решения: красные расстреляли его брата и глухонемую сестру, разграбили его дом с богатой библиотекой. Сам он в 1918 году чудом спасся от расстрела — благодаря помощи Филиппа Миронова⁴⁴.

«Донские ведомости» 12 сентября 1919 года сообщали: «В Усть-Медведицкую дружину зачислен известный донской писатель и секретарь Войскового Круга Федор Дмитриевич Крюков»⁴⁵. За неделю до этого, 6 (19) сентября 1919 года «Донские ведомости» напечатали его корреспонденцию из Усть-Медведицкой: «Красные, занимая станицы и хутора по р. Медведице, нашли там только женщин-старух и детей. Все мужское население, до дряхлых стариков включительно, эвакуировалось за Дон и на сполох своего Донского Атамана дружно отозвалось, стало поголовно под ружье. Чувствуется при организации дела защиты недостаток культурных сил»⁴⁶.

Похож ли здесь Крюков на того летописца донского восстания, который тратит свои «культурные силы» на «трудоемкую и объемную переделку текста» ранее начатого романа? Начиная с сентября Крюков, как и вся Донская армия, находился в тяжелейшем походе, завершившемся позорным новороссийским исходом и смертью писателя.

Вот почему гипотеза Макаровых о двух «редакциях» крюковского текста, о переделке им «усть-медведицкого» варианта романа «Тихий Дон» в «вёшенский», — за пределами реальности.

И, тем не менее, они стремятся вычленить из текста «Тихого Дона» некий его «усть-медведицкий» вариант, нащупать некий «усть-медведицкий» след, будто бы связывающий «Тихий Дон» с Ф. Д. Крюковым. Первое их доказательство тому — место расположения хутора Татарского в «Тихом Доне». Этот хутор, как уже говорилось, — единственный придуманный автором — в романе не имеет определенных географических координат, что и дает Макаровым надежду найти хоть какие-то следы, связывающие «Тихий Дон» с Крюковым.

Усть-Медведицкий след в расположении хутора Татарского они нашли в главе 23 первой части романа, где на свадьбе Григория Мелехова и Натальи ведут пьяную беседу два заслуженных казака — дед Гришака и дед Максим Богатырев. Выясняется, что один из них — Максим Богатырев — служил в легендарном 17-м Донском казачьем имени генерала Я. П. Бакланова полку, который комплектовался в Усть-Медведицком округе. «Следовательно, — заключают Макаровы, — наиболее вероятно, что именно этот округ, центр которого находился в нескольких десятках километров от Вёшенской станицы ниже по течению Дона, и был первоначально родиной героев “Тихого Дона”, где-то здесь поместил автор (то есть Крюков. — Ф. К.) Мелеховский курень на краю хутора Татарского — с названием вымышленным, но явно не случайным.

И именно здесь родился и жил, писал свои рассказы, избирался казаками в Государственную думу и на Войсковой круг, а когда подошла нужда — сражался за родную донскую землю русский писатель Федор Дмитриевич Крюков»⁴⁷.

Сказано с полной определенностью и — я бы сказал даже — торжественно.

На чем основана эта уверенность?

На Дону не было исторически утвердившегося порядка службы, по которому донские казачьи полки имели постоянные номера, прикрепленные к одному из шести участков (округов) Войска Донского. Известно, что из усть-медведицких станиц казаков брали на службу в 3-й Донской казачий, имени Ермака Тимофеевича и в 17-й Донской казачий, имени генерала Я. П. Бакланова полки.

Макаровы приводят диалог двух дедов:

«— Чей же будете? Из каких?

— Вахмистр Баклановского полка Максим Богатырев. <...>

— Родствие Мелеховым? <...>

— Ага, дедом довожусь...» (1, 109—110) (Выделено Макаровыми. — Ф. К.).

И — восклицают:

«Вот он, ключ к пониманию текста! <...> Автор точно и недвусмысленно говорит о Баклановском полку как о месте службы деда главного персонажа Григория Мелехова»⁴⁸. «Ключ» состоит в том, что таким образом, путем «идентификации полка, в котором служили казаки» (в данном случае — 17), осуществляется Макаровыми «выяснение места на Дону, где первоначально был расположен автором родной хутор Мелеховых...»⁴⁹.

Логика здесь предельно проста: Максим Богатырев — дед Григория Мелехова — служил в 17-м Баклановском полку, который формировался в Усть-Медведицком округе; стало быть, и хутор Татарский, где жил дед Григория Мелехова, был расположен в Усть-Медведицком округе, — том самом, где жил и трудился подлинный автор «протографа» «Тихого Дона» Крюков.

Однако эта «стройная» конструкция рушится при соприкосновении с фактами. Дело в том, что на самом деле Максим Богатырев не был и не мог быть дедом Григория Мелехова. И установить это Макаровым не составляло никакого труда. Как известно, деда Григория Мелехова по отцу звали Прокофий. Деда по матери, Ильиничне, как ее величают на всем протяжении романа, звали Ильей. Следовательно, Максим Богатырев дедом Мелеховых быть никак не может. Скорее всего, он — дальний родственник Мелеховых, двоюродный или троюродный дед, причем не по отцу, так как у Прокофия, как известно, братьев не было, а по матери. Чтобы показать свою причастность к роду Мелеховых, он назвал себя «дедом» жениха, опустив степень родства.

Вот почему Максим Богатырев никакого отношения к хутору Татарскому и его местоположению не имеет, о чем и говорится в романе: «— Вахмистр Баклановского полка, Максим Богатырев. Сам рожак с хутора... с хутора Красный Яр» (1, 109) — так представляет себя столетний «баклановец» деду Гришаке.

Зато прямое отношение к хутору Татарскому имеют дед Гришака и его «односум» Прокофий Мелехов, чего не хотят замечать Макаровы. Они пишут: «Прокофий, дед Григория Мелехова, воевал в Крымскую кампанию, но каких-либо указаний на место и время участия его в военных действиях в тексте нет. Односум Прокофия, дед Гришака участвовал в Балканской кампании 1877—78 гг. ... <...> Немногочисленные сведения, сообщаемые самим дедом Гришакой, не позволяют точно определить полк, в составе которого он воевал на Балканах...»⁵⁰ — утверждают Макаровы.

Но, как мы в этом уже не раз убеждались, они невнимательно читают текст «Тихого Дона».

В ответ на рассказ баклановца Максима Богатырева о своих военных подвигах дед Гришака говорит:

«— Довелось и нам царю белому послужить. Под Рошичем был бой, и наш полк, Двенадцатый Донской казачий, сразился с ихними янычирами» (1, 110). Если исходить из рукописи и первоначальной редакции «Тихого Дона», дед Гришака был «односумом» с Прокофием Мелеховым, то есть служил с ним в одном и том же 12-м Донском полку.

Так, основываясь на методике, предложенной самими же Макаровыми, мы приходим к искомому выводу: дед Гришака и его односум Прокофий Мелехов, так же, как его внук Григорий Мелехов, призывались из хутора Татарского в один и тот же — 12-й Донской казачий полк. А это значит, хутор Татарский располагался в юрте станицы Вёшенской и ее хуторов. Вывод, отвергающий предположение Макаровых, будто хутор Татарский был расположен в Усть-Медведицком округе.

Аргумент с дедом Максимом Богатыревым не единственный у Макаровых в качестве доказательства того, что хутор Татарский был расположен в Усть-Медведицком округе. В примечании к главе «Баклановцы (где находился хутор Татарский?)» они пишут:

«К такому же выводу привел нас анализ текста повстанческих глав. Он содержит три независимых указания (курсив Макаровых. — Ф. К.) на местоположение хутора Татарского существенно ниже Вёшенской: путь отступления повстанцев в мае, характер описания боев с красными при соединении с конной группой Секретева, а также тот факт, что зимой 1919 г. Григорий с Петром слышали канонаду боя гундоровцев, прорывавшихся на юг в районе станицы Усть-Хопёрской. Это было бы невозможно, если хутор находился вблизи Вёшенской станицы»⁵¹.

Рассмотрим каждое из этих «независимых указаний».

Первое «указание»: «путь отступления повстанцев в мае». Этому «указанию» у Макаровых посвящена целая глава: «Отход повстанцев. Местоположение х. Татарского». «Первое указание на местоположение хутора, — пишут они, — дает время движения Прохора Зыкова от Татарского до Базков — целый день, из чего следует, что расстояние от хутора до станицы составляло несколько десятков верст. Этот факт находится в противоречии с другими местами романа, где встречаются совершенно иные сроки. Например, после принятия присяги Григорий вместе с другими молодыми казаками в декабре дошел пешком от Вёшенской до хутора всего за два часа, т. е. расстояние не превышало десятка верст»⁵².

Речь идет о возвращении Прохора Зыкова — ординарца Григория Мелехова — из Татарского в Вёшенскую через хутор Базки во время отступления повстанцев весной 1919 года. Макаровы вновь искажают текст романа.

Во-первых, — откуда взялся «целый день»? В тексте сказано, что «Прохор Зыков двое суток погостил дома» и «двадцать второго выехал в Вёшенскую» (3, 379), а «уже перед вечером он приехал на Базки» (3, 389), на место переправы через Дон в Вёшенскую. В тексте не сказано, когда именно выехал Прохор, когда «перед вечером» приехал на Базки, — он мог выехать в полдень, поскольку никак не торопился в эту дорогу, а приехать «перед вечером» — в 4 или 5 часов пополудни.

Но самое главное — путь ординарца Григория Мелехова Петра Зыкова из родного Татарского до Базков, расположившихся на другом берегу Дона, напротив Вёшенской, в принципе отличался от зимней прогулки Григория из Вёшенской домой.

Тогда, после принятия присяги, это был свободный, пустынный путь, который молодые казаки и в самом деле преодолели за два часа.

Теперь же шло отступление армии, и на дорогах было столпотворение: «Всю дорогу до самого Громка Прохор ехал, обгоняемый подводами беженцев. Ехал он не спеша, почти все время шагом»; «Подводы двигались медленно. Быки лениво мотали хвостами, отгоняли гудящих слепней...» (3, 379, 384).

Поток беженцев, естественно, приводил к заторам. Возле моста у хутора Большой Громок была выставлена специальная застава, чтобы отлавливать дезертиров. «В проулке образовался затор. Так плотно стиснулись повозки, что потребовалось выпрягать быков и лошадей, на руках вывозить арбы к мосту. Хряпали, ломались дышла и оглобли, зло взвизгивали кони, быки, облепленные слепнями, не слушая хозяйских окриков, ошалев от нуды, лезли на плетни. Ругань, крик, щелканье кнутов, бабьи причитанья еще долго звучали около моста. <...>

Прохора Зыкова тоже задержали на Громке.<...> Уже перед вечером он приехал на Базки...» (3, 389).

Возможно ли при подобных обстоятельствах установить хоть сколько-нибудь точный хронометраж пути от Татарского до Вёшенской и на этом основании передвинуть Татарский на «несколько десятков километров» в направлении станицы Усть-Хоперской Усть-Медведицкого округа?

Перейдем ко второму «независимому указанию» о расположении хутора Татарского, — «описание боев с красными при соединении с конной группой Секретева».

«Неожиданно перед нами возникает очень интересная возможность, — пишут Макаровы, — независимым способом определить, в каком именно месте на Дону поместил автор родину своих героев — хутор Татарский. Из общей картины заключительных событий восстания следует, что в представлении автора хутор Татарский находился от Вёшенской за хутором Фроловым, за линией боев 26—28 мая — ниже по течению Дона. Совершенно независимо мы снова обнаружили указание автора на расположение хутора Татарского относительно далеко от Вёшенской, где-то вблизи станицы Усть-Хоперской»⁵³.

В этом «указании» ключевым моментом является местоположение хутора Фролова, за которым проходила «линия боев 26—28 мая», и который, как они считают, находился ниже Вёшенской, а уже за ним, «где-то вблизи станицы Усть-Хоперской», располагался и хутор Татарский.

Но если бы Макаровы открыли «Карту Области Войска Донского», изданную до революции Картографическим заведением Ильина, то они обнаружили бы, что хутор Фролов расположен на расстоянии нескольких десятков километров от Вёшенской не вниз, а вверх по течению Дона. Следовательно, хутор Фролов ни к Усть-Хоперской станице, ни к расположенному вблизи нее хутору Татарскому отношения не имеет, хотя линия боев и проходила через него. Но она проходила не там и не так, как предполагают Макаровы.

А это означает, что нет никаких причин — в «скрытом, неявном виде», либо в открытом и явном, — переносить воображаемый хутор Татарский в окрестности Усть-Хоперской станицы Усть-Медведицкого округа.

Судя по тому пути, который проделал Прохор Зыков от Татарского до Базков по правому берегу Дона, через хутора Рубежный, Рыбный, Громки и, наконец, Базки, — а они, судя по карте, следуют один за другим — можно предположить, что Шолохов расположил хутор Татарский где-то между хутором Рубежным и Плешаковым, на правой стороне Дона, в границах Вёшенского юрта. Дальше по Дону шли станицы Еланская и Усть-Хоперская, которая в 1918 году из Усть-Медведицкого округа перешла в Верхне-Донской.

Это — примерное — расположение хутора Татарского вполне объясняет, а точнее — опровергает и третье «независимое указание», выявленное Макаровыми в тексте «Тихого Дона», будто хутор Татарский находился в Усть-Медведицком округе: «зимой 1919 года Григорий с Петром слышали канонаду гундоровцев, прорывавшихся на юг в районе станицы Усть-Хоперской».

Речь идет о главе 17-й шестой части романа, когда красные в конце 1918 года наступали на Дон. Отказавшись от мысли отправиться всей семьей в отступление, оставшиеся в Татарском Григорий и Петр с тревогой встречают красных. «За бугром далеко погромыхивали орудийные раскаты.

— По Чиру бой идет, — определил Пантелей Прокофьевич.

На вечерней заре и Петро и Григорий не раз выходили на баз. Слышно было по Дону, как где-то, не ближе Усть-Хоперской, глухо гудели орудия...» (3, 136).

Как пишут Макаровы, ссылаясь на «Полное географическое описание России» под редакцией П. П. Семенова-Тян-Шанского, между Вёшенской и Усть-Хоперской станицами примерно 44 версты⁵⁴. Но если хутор Татарский, — по мысли Шолохова, — был расположен где-то на 10 с чем-то верст по Дону ниже Вёшенской, то тридцать верст, отделявших его от Усть-Хоперской станицы, где шел бой, вполне позволяли слышать по Дону «немой гул орудий». Точно так же, как он был слышен «за бугром» — по Чиру, хутора которого были расположены ничуть не ближе, чем Усть-Хоперская.

Метод текстологической «дактилоскопии», в той степени, в какой он касается географических координат в романе «Тихий Дон», вновь помогает нам уяснить подлинные реалии, отраженные в романе, и показать, что ни один из аргументов, выдвинутых Макаровыми в доказательство их предположения, будто хутор Татарский был размещен автором некоего «прототекста» «Тихого Дона» в Усть-Медведицком округе, не выдерживает проверки фактами и текстом романа. В действительности хутор Татарский, как и поселок Ягодное, «размещены» в душе Шолохова. Это — единственные «населенные пункты», которых нет на карте Верхнего Дона, где разворачивается действие в романе. Конечно же, у них были свои прообразы. Прообразом Ягодного, как уже говорилось выше, был поселок Ясеновка, в котором находилось имение известного на Дону помещика Попова, в доме которого в молодости работала Анастасия Даниловна Черникова — мать М. А. Шолохова. Краевед Г. Я. Сивоволов установил, что

- 631 -

по отцу Черникова происходила из русских, а по матери, вполне возможно, была и татарская кровь. По-уличному Черниковых ясеновцы называли «татары». «Хутор Татарский — это памятник матери», — заключает биограф Шолохова В. Г. Левченко⁵⁵.