«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

СУДЬБА ВАСИЛИЯ КУДАШЕВА

Второе направление поиска — семья самого близкого друга Шолохова — писателя Василия Кудашева. Если не считать Е. Г. Левицкую, ближе Кудашева у Шолохова в Москве друзей не было.

«Эти два литературных сверстника, — писал в своих воспоминаниях о Кудашеве В. Ряховский, — столкнулись в самом истоке своего писательского пути. Молодой Шолохов, тогда еще автор только “Донских рассказов”, не имевший в Москве пристанища, нашел в Кудашеве истинного друга, уже тогда поверившего в исключительное дарование своего нового знакомца. Приезжая в Москву, молодой Шолохов поселялся в тесной комнатке Кудашева, спал на раскинутом на полу нагольном полушубке. Здесь, в долгих ночных беседах, обсуждался замысел “Тихого Дона”, сюда потом Шолохов привозил свои пухлые рукописи, здесь читались первые главы знаменитого романа»⁹.

Василий Кудашев в двадцатые годы возглавлял литературный отдел в редакции «Журнала крестьянской молодежи». Его друг — Михаил Величко — вспоминает:

«В первые же дни он сказал мне:

— Сегодня в редакцию должен зайти Шолохов. Обязательно познакомлю тебя с ним — вот талант, как гора среди поля!

Шолохов, уехавший в станицу писать “Тихий Дон”, время от времени наведывался в Москву и всякий раз останавливался у Кудашева... Щедрый на угощение Василий Михайлович разливал крепко заваренный чай, выдавал по бутерброду на брата, а после чаепития начиналось главное, ради чего собирались»¹⁰.

Когда началась война, близорукий — почти слепой — Василий Кудашев сразу же вместе с другими московскими писателями записался добровольцем в народное ополчение. Дочь Шолохова Мария Михайловна Шолохова говорила мне: «Отец никого не любил так сильно, как Василия Кудашева, и тот отвечал ему тем же. Когда Кудашев записался в ополчение, отец сказал: “Какой он вояка! Очки потеряет — винтовку не найдет!”».

Михаил Величко. 1920-е гг

В 1941 году М. Величко навестил жену Кудашева, которая показала ему короткие, торопливые письма мужа с фронта. «И почти в каждом письме, — пишет в своих воспоминаниях М. Величко, — волнение и забота о том, как бы не затерялась часть рукописи “Тихого Дона”, оставленная Шолоховым в квартире Кудашевых»¹¹.

Воспоминания М. Величко и В. Ряховского были опубликованы в 1976 году в сборнике «Строка, оборванная пулей». Там же было напечатано и одно из писем В. Кудашева жене, подтверждавшее свидетельство М. Величко:

«9/VIII. Жив, здоров. Пишу тебе наскоро, но главное. Если Михаил в Москве — проси его немедленно вызвать меня через Политуправление на несколько дней. Мне необходимо сдать ему оригинал рукописи “Тихого Дона”. Если Михаила нет в Москве, пиши ему срочно в Вёшенскую»¹².

Помимо рукописи первой и второй книг «Тихого Дона» наследница кудашевского архива передала в ИМЛИ письма, которые в нем хранились, редкие фотографии Кудашева и Шолохова, воспоминания вдовы Кудашева М. Е. Чебановой, а также его рукописи, которые частично оказались написанными на обороте машинописного текста шолоховского «Тихого Дона». Таким образом, в дополнение к черновикам, вариантам и рукописным беловикам первых двух книг романа мы получили еще более 100 страниц машинописной авторизованной копии романа «Тихий Дон». Это, конечно же, была большая удача.

В своих воспоминаниях М. Е. Чебанова пишет:

«...В начале войны, в 39 лет погиб ополченец Краснопресненского р-на города Москвы, писательской роты Кудашев Василий Михайлович. Из солдат он был переведен корреспондентом газеты “Боевой путь” 32-й армии, но ему пришлось мало написать корреспонденций — осенью 1941 года армия попала в окружение и затем была расформирована. Кудашев из окружения не вышел.

Уходя на фронт, Кудашев уложил в рюкзак все четыре тома “Тихого Дона”, а когда я возразила, ведь ополченцам надо было идти сразу в поход, он ответил мне, что не успел прочитать четвертый том, т. к. он вышел недавно, а заодно, сказал он, перечитаю первые тома»¹³.

Среди кудашевских писем мы обнаружили и оригинал того письма с фронта, где Кудашев просил жену обратиться с просьбой к Шолохову вызвать его с фронта, находившегося буквально в нескольких десятках километров от Москвы, чтобы вернуть ему рукопись «Тихого Дона».

Михаил Величко был прав: это было далеко не единственное письмо Кудашева на эту тему. У его вдовы хранилось 12 писем мужа с фронта. В ополчение он ушел 4 июля, первое письмо датировано 7 июля, а последнее — 18 сентября 1941 года. В десяти из них в той или иной форме Кудашев поднимал вопрос о необходимости немедленной встречи с Шолоховым для решения «неотложного дела», то есть передачи писателю рукописи его романа. Впечатление такое, будто у Василия Михайловича были тяжкие предчувствия — как бы не случилась беда с рукописью, если что-то случится с ним самим. Судя по письмам, вначале он дал Шолохову телеграмму о необходимости встретиться с ним, чтобы вернуть ему рукопись.

Приведем выдержки из писем Кудашева, написанных на клочках бумаги, часто карандашом, торопливыми мужскими каракулями:

«17.VII. Матюша, меня очень интересует, ответил ли Михаил на мою телеграмму. Если он собирается быть в Москве, то постарайся его увидеть. Останавливается он, как знаешь, всегда в “Национале”. Там можно справиться по телефону. Он мне нужен, хотелось бы с ним повидаться, поговорить. Попроси его, чтобы он вызвал меня в Москву. Как все это сделать — он знает. Только сообщи ему мой адрес».

«20.VII. Может быть, скоро будет в Москве Михаил. — Ты ему напомни, чтоб он меня вызвал на день-два в Москву, кстати, тогда и решим, стоит ли тебе уезжать куда-либо из Москвы».

«23.VII. Сейчас время такое, что очень надо, чтобы он вызвал меня на день-два. Уехал я из Москвы и столько у меня осталось недоделанных дел... Мой адрес: п/о Глазово, Можайского района, Московской области, почтовый ящик № 47, литер 8».

Без даты: «Матюша! Еще представилась возможность написать тебе. Пожалуйста, от моего имени поторопи Михаила. Если его нет в Москве, то СРОЧНО напиши ему в Вёшенскую... Вызвать меня Михаил может через Политуправление».

«9.VIII. Дорогая Матюша! Жив, здоров. Пишу тебе наскоро о главном. Если Михаил в Москве, — проси его немедленно вызвать меня через Политуправление на несколько дней в Москву. Мне необходимо сдать ему оригинал рукописи “Тихого Дона”. Если Михаила нет в Москве, пиши ему срочно в Вёшенскую. Крепко целую. Твой Васята».

Михаил Шолохов. 1934 г.

На обороте — дарственная надпись В. Кудашеву

Василий Кудашев в юности

Василий Кудашев. 1920-е гг.

«2.IX. Михаил сейчас где-то близко около нас. Может быть, случайно повидаю его здесь. А если он будет в Москве, передай ему мой адрес»¹⁴.

М. Е. Чебанова опубликовала это письмо мужа с фронта — единственное из 12, которые хранились у нее — в своих воспоминаниях — со следующим комментарием:

«...Когда грянула война, писатели ничего не знали друг о друге. В конце августа 1941 на смоленском направлении 19-й армии прибыли Шолохов, Фадеев, Евг. Петров. Кудашев в письмах с фронта часто справлялся о своем Михаиле...»

«13.IX. Хотелось бы на несколько дней побывать в Москве, доделать кое-какие свои дела и повидаться с вами. Если Михаил в Москве, то передай ему: я очень жду от него письма. А было бы совсем хорошо, если бы он написал пару слов на имя нашего редактора, тов. Бомштейна, чтобы тот отпустил меня на несколько дней в Москву. Я бы тогда смог сдать Михаилу его рукописи и повидался бы с ним, чего мне крайне хочется. В общем, поговори с Михаилом об этом...

P. S. Привет Михаилу. Пусть он поспешит со своим письмом. Получили ли за август деньги из Литфонда? Получай и за сентябрь. С моей оплатой здесь, в армии, вопрос еще решается».

Эта приписка о деньгах многозначительна: Кудашев ушел в ополчение рядовым, и его семья не имела права на аттестат, то есть на денежное довольствие в качестве семьи офицера. Только в связи с переходом в газету и присвоением офицерского звания семья получала право на половину офицерской зарплаты, а пока она могла довольствоваться только помощью из Литфонда. Получить офицерский аттестат Кудашев не успел...

И последнее письмо Кудашева:

«18.IX. В Москве ли сейчас Михаил? Мне очень бы хотелось, чтобы он поспешил с моей просьбой к нему. Поговори с ним...»

Весь август-сентябрь 1941 года Шолохов был на фронте, на западном направлении. В августе в «Красной звезде» появились его первые корреспонденции с фронта. По этой причине повидаться с Кудашевым Шолохов никак не мог.

Сохранилось еще одно письмо, точнее, обрывок письма Василия Кудашева жене — без даты (она, как и остальная часть письма, оторвана). Текст начинается с конца фразы, которая звучит так: «...то меня огорчает его поведение». Можно предположить, что верхняя половина письма оторвана не случайно. Скорее всего там содержался ответ Кудашева на упреки Матильды Емельяновны в адрес Шолохова, который в вихре событий начала войны, ни в июле, ни в августе, ни в сентябре не мог вызвать Василия Кудашева с московского фронта, чтобы забрать рукопись «Тихого Дона». Как сообщила мне Светлана Михайловна Шолохова, Шолохов хлопотал о переводе Кудашева во фронтовую газету (что и было сделано), а вот вызвать его для встречи в Москву он никак не мог, так как сам в это время находился на фронте и тоже едва не попал в окружение. Шолохов смог откликнуться на просьбу Кудашева только в октябре. В своих воспоминаниях М. Е. Чебанова писала: «В один из октябрьских дней 41 года был у нас Шолохов, попросил у меня открытку и наскоро написал другу на фронт, и попросил меня, чтобы я написала адрес и отправила открытое письмо. В это время долго не приходили письма, и я повременила отправлять письмо, полагая, что может быть придет сообщение о новом адресе.Армия попала в окружение под Юхновом западного направления, писем не было, я спросила в военкомате, мне сказали, что Кудашев В. М. пропал без вести в октябре 1941 года. Следовательно, письмо отправлено не было».

М. Шолохов и А. Фадеев. Западный фронт.4 сентября 1941 г.

В архиве Кудашевых сохранилось это последнее, так и не отправленное письмо М. А. Шолохова своему самому близкому другу. Вот оно:

«Дорогой друг! Судьба нас с тобой разноздрила, но все же когда-нибудь сведет вместе. Я сегодня уезжаю из Москвы, как только вернусь, сообщу тебе. Думаю, что увидимся в Москве. У меня есть к тебе дела. Мотя пошлет эту открытку, она держится молодцом. Дома не был давно, но там будто все в порядке... Будь здоров, крепко обнимаю, целую. Твой Шолохов. Пишу коротко, спешу. Надеюсь на скорую встречу»¹⁵.

Совершенно очевидно, что Шолохов планировал организовать встречу с Василием Кудашевым в Москве, тем более, что у них были друг к другу «дела», передача рукописи «Тихого Дона». Но встреча эта уже не могла состояться: в октябре 1941 г. Кудашев сгинул на войне.

М. Е. Чебанова пишет, что Шолохов никак не хотел в это поверить. «При любой возможности звонком или письменно Михаил Александрович справлялся, нет ли иных вестей о друге». 26 марта 1944 года М. А. Шолохов прислал Матильде Емельяновне из Казахстана, где находилась в эвакуации его семья, письмо с приложением вырезки из газеты «Британский союзник» о русских солдатах, бежавших из немецкого плена.

И это письмо, и вырезка сохранились у Кудашевых: «Думы о Васькиной судьбе меня не покидают. Недавно прочитал в мартовском номере “Британского союзника” (журнал, который издается в Москве Британским посольством) вот эту заметку, и решил послать тебе. А вдруг — ведь чем черт не шутит, когда бог спит, — и наш Васька там, на Ближнем Востоке носит наплечную нашивку с буквами СССР и ждет не дождется возвращения домой?.. Я шлю привет тебе, Наташке и бабушке, и желаю, чтобы Васька поскорее вернулся, согласен на любой вариант: хоть с Ближнего Востока, хоть с Дальнего, лишь бы притопал. М. Шолохов»¹⁶.

Шолохов оказался прав в одном: Василий Кудашев и в самом деле не был убит, но томился, когда Шолохов писал это письмо, в немецком плену. Впрочем, ни сам Шолохов, ни его жена, Мария Петровна, так никогда и не узнали с полной уверенностью, что Василий Кудашев был жив и находился в фашистских лагерях.

Жена Кудашева скрывала это обстоятельство ото всех по объяснимым причинам, вполне понятным для того времени: она работала в «оборонке», а отношение к солдатам Красной армии, попавшим в плен, и к их семьям было вполне определенным. Вот почему жена Кудашева (она пишет об этом в своих воспоминаниях) даже выправила справку из райвоенкомата, что «Кудашев Василий Михайлович считается умершим».

Но 26 июля 1945 года в Проезд Художественного театра, д. 5/7, на имя Василия Михайловича Кудашева пришло письмо от Ивана Георгиевича Зайцевского, обратный адрес: Полевая почта 51163—Р. В письме говорилось: «Василий Михайлович! Если ты выжил, как и я, то не откажи черкнуть несколько строк о себе и своей семье. Моя жена и доченька 7 ½ лет живут по-прежнему в Пятигорске. Если увидишься с нашим общим знакомым Сергеем Владимировичем Михалковым, то передай ему и всей его семье привет от меня... Я свою семью еще не видел с тех пор, как был мобилизован 26.VI.41 г.». На конверте иностранного производства — штамп: «Просмотрено военной цензурой», а также две записи от руки: адрес и телефон Михалкова и «Наташи Кончаловской», его жены; вторая запись — рукой дочери Кудашева об авторе письма: «Был в плену с отцом. Писал из лагеря для военнопленных в Советском Союзе».

В архиве сохранилось еще несколько писем вдове Кудашева от бывших военнопленных — все они были сосланы в советские лагеря: Матильда Емельяновна шла по цепочке, разыскивая следы мужа. 7 сентября И. Г. Зайцевский ответил ей большим письмом, в котором писал: «Ждал ответа от одного из товарищей, которого я запросил о Василии Михайловиче, но он не ответил мне. Этот товарищ вместе с Василием Михайловичем оставался в лагере Гамерштайн (Померания), когда нас увозили в Норвегию на острова... С Василием Михайловичем я познакомился, находясь в жутких, кошмарных условиях, не поддающихся описанию и рассказу, в лагере г. Белостока в 1942 г. весной. Во-первых, мы с ним из одного Данковского района, во-вторых, у нас оказался общий знакомый Сергей Владимирович Михалков, с которым я давно знаком, когда он был еще мальчиком, в-третьих, мы с Василием Михайловичем жили в 1942 г. в одном бараке, если добавить к этому, что я, как селекционер, интересуюсь работами Мичурина, то рассказы Василия Михайловича о Мичурине закрепили наше знакомство. Оба были не раз на волосок от смерти. В октябре 1942 г. (11/X-42 г.) нас посадили в вагоны и 16/X-1942 г. нас привезли в г. Нюрнберг (Бавария), где и пробыли мы до 2/IX-43 г., а затем наш лагерь как опасный большевистский, немцы решили перевезти на острова в Норвегию, направив предварительно в лагерь Гамерштайн, а затем через порт Штеттин вывезли 16/IX-43 г. в Норвегию, а Василий Михайлович заболел плевритом и перед отправкой был оставлен в Гамерштайне в числе нескольких товарищей. Один из них уже сообщил свой адрес, но на наши письма и вопросы не ответил. В Нюрнберге и Гамерштайне мы с Василием Михайловичем продолжали знакомство. Василий Михайлович еще мечтал написать когда-нибудь произведение под названием “Черный дрозд”, если, конечно, удастся остаться в живых и вернуться на любимую Родину, буду рад узнать рано или поздно о том, что он вернулся уже, ну а если нет, то это меня очень огорчит, но не удивит, т. к. более удивительно то, что кто-то из нас выжил и менее удивительно обратное.

Я не хотел было писать Вам всего этого, т. к. если Василий Михайлович не вернется, то это письмо не только не принесет никакой Вам пользы, а наоборот, но т. к. Василия Михайловича отлично помнят все наши товарищи и в том числе москвичи, то рано или поздно до Вас дошли бы слухи о нем и возможно еще и в искаженном виде,

что вызвало бы у Вас сомнения, размышления. Не зная Ваших взаимоотношений, я одно могу сказать, что так, как вел себя Василий Михайлович при мне, Вам не в чем будет его упрекнуть. Простите за то, что я внес беспокойство в Вашу жизнь, быть может растревожил наболевшую рану...»¹⁷.

В архиве семьи Кудашевых хранятся еще два письма. Одно — от Г. Харина, датированное 4 января 1947 года: он сообщает, что «с Вашим мужем т. Кудашевым В. М. я был в г. Гамерштайне до 20.10.43 г., после чего мы выехали во Францию на Эльзас, он остался в госпитале в палате туберкулезных, очень больной».

Второе письмо от 25 января 1948 года, подпись неразборчива: «Я рад оказать Вам услугу. Тарасевич Влас Кондратьевич жил в Орше, Рабочая 28. По этому адресу я два раза писал ему. Ответа не получил и письма не вернулись. В чем дело, для меня непонятно. Ваш муж и Тарасович осенью 1943 года остались в больнице в Гамерштайне, а нас вывезли немцы в Норвегию. Тов. Зайцевский, вероятно, Вам об этом сообщил. Других сведений о Тарасевиче у меня нет. Выражаю Вам глубокое сочувствие, что до сего времени не вернулся Ваш муж, но надежды терять не надо, это лучшая спутница...»

На этом следы Кудашева теряются: писем от Власа Кондратьевича Тарасевича в архиве нет. По всей вероятности, Василий Михайлович умер от туберкулеза в немецком лагере в Померании незадолго до окончания войны.

Печальное известие о трагической судьбе мужа было, конечно, тяжелым потрясением для его жены. О своих поисках пропавшего в плену мужа она никому не говорила. Не знали об этом и в семье Шолоховых, хотя, судя по архиву, жена Кудашева и после войны общалась с Михаилом Александровичем и Марией Петровной, даже переписывалась с ней.

В «Воспоминаниях» рассказывается о некоторых из этих встреч, — однажды на Новый год, а также в дни 60-летия и 70-летия М. А. Шолохова. Матильда Емельяновна пишет о том, что Михаил Александрович, пока был жив, помогал семье своего друга, хлопотал в Союзе писателей о предоставлении Кудашевым квартиры. В их архиве хранятся письма М. А. Шолохова Г. М. Маркову и другим руководителям Союза писателей на этот счет.

«В конце моих воспоминаний, — пишет Матильда Емельяновна, — мне хочется сказать о том, как сам Михаил Александрович оценивал дружбу с Кудашевым. Однажды мы сидели втроем за столом у Шолоховых в московской квартире, он поведал нам с Марией Петровной в недлинной беседе о том, как ему тяжело, что он потерял самого близкого человека, по-настоящему понимающего друга. “Я ведь не мог забыть тот день, когда я привез в Москву конец “Тихого Дона”, он знал мои мучительные трудности с завершением эпопеи с Григорием. Я раньше высказывал ему мои варианты. Он сидел напряженно, слушал, когда я читал и после прочитанного встал, смахнул набежавшую слезу, крепко обнял меня, поцеловал и сказал:

“Спасибо, старик!” Понимаете, это мне дороже оценки любого критика...»

Но почему рукопись «Тихого Дона» с 1929 года и до начала войны хранилась у Кудашева? Почему Шолохов не забрал ее сразу, как завершила работу писательская комиссия, и не отвез ее обратно, в Вёшенскую?

Ответ на этот вопрос — в трудных, подчас трагических обстоятельствах жизни писателя, о которых уже подробно говорилось. Шолохов жил и работал под неусыпным оком ОГПУ. Квартира Кудашева была для него, по терминологии его оппонента А. И. Солженицына, — своего рода «захоронкой», где он надеялся сохранить рукопись «Тихого Дона», которая удостоверяла его авторство при любом, самом драматическом повороте его судьбы.

Мы уже говорили об отношении писателя к письмам, к чужим любопытствующим, часто — враждебным глазам, что заставило его быть предельно осторожным со своим архивом. Эту осторожность он сохранял и после Великой Отечественной войны. Публикация глав настоящей книги в «Нашем современнике» вызвала много писем, и среди них — письмо члена-корреспондента РАН В. В. Новикова, в послевоенные годы работавшего в «Правде». В. В. Новиков рассказал об одной из своих встреч с М. А. Шолоховым. Вместе с еще одним «правдистом» Ю. Б. Лукиным они встретились с Шолоховым в гостинице «Москва». В конце встречи, — пишет В. В. Новиков, — «Шолохов вызвал машину, довез нас с Ю. Б. Лукиным до редакции “Правды”, а сам от нас уехал. Я спросил Ю. Б. Лукина: “Куда поехал М. А.?” Юрий Борисович сказал мне: “Он поехал к Маше (Моте. — Ф. К.) Чебановой... Рукописи “Тихого Дона” у нее хранятся. Но он дал ей наказ: “Никому не показывать рукописи, никому не давать, особенно работникам ЦК”». В. В. Новиков ссылается в своем письме также на доктора филологических наук А. И. Овчаренко, который также знал, что рукопись «Тихого Дона», привезенная М. А. Шолоховым в Москву в 1929 году, после войны продолжала храниться у М. Чебановой, которой Шолохов строго наказал: «Никому не показывать»¹⁸.

Таким образом, были люди — прежде всего Ю. Б. Лукин, В. В. Новиков, А. И. Овчаренко, которые знали, что в послевоенные годы рукопись «Тихого Дона» продолжала храниться у вдовы Кудашева.

Почему же в середине 70-х годов, когда началась атака на М. А. Шолохова и рукопись «Тихого Дона» была крайне необходима, М. Е. Чебанова не вернула ее писателю или его наследникам, а заявила, что рукопись «потерялась во время переездов»?

Душа человеческая — потемки! Колодный высказывает предположение, будто Матильда Емельяновна не простила М. А. Шолохову того, что, несмотря на настойчивые просьбы В. М. Кудашева вызвать его на несколько дней с фронта, Шолохов не смог или не успел этого сделать.

Лев Колодный ссылается на письмо ему Матильды Емельяновны от 26 апреля 1986 года, где по этому поводу есть такие строки: «Кстати, Кудашева не вызывал Шолохов в Москву. Ему не хотелось хлопотать, как сказал он мне, потому что он уже кому-то помог, и ему неудобно было повторять хлопоты. А по-честному, был занят другим, многим известно чем.

Этот поступок был коварным в судьбе Кудашева. Сам же Шолохов потом плакал, что потерял лучшего друга. Мне это очень больно».

Далее в том же письме М. Е. Чебанова пишет:

«...когда я напомнила ему в 50—60-е годы, что у нас черновики, так он махнул рукой:

— А...

— Куда же их девать?

— Куда хочешь, распоряжайся сама...»¹⁹.

Очень невнятное объяснение!.. Допустим, в 50—60-е годы «махнул рукой». А в 70-е, когда на него началась атака?.. И когда, по свидетельству близких, он попросил Матильду Емельяновну вернуть рукопись, и получил отказ? Об этом мне рассказал во время записи беседы для Ростовского телевидения внук М. А. Шолохова — директор Шолоховского музея-заповедника в Вёшенской Александр Михайлович Шолохов. Такой же ответ после смерти М. А. Шолохова получила от М. Е. Чебановой и его семья.

«После смерти папы мы с братом Мишей долго думали, с чего нам начать поиски затерявшейся рукописи “Тихого Дона”, — пишет дочь писателя Мария Михайловна Шолохова. Мнение было одно: рукопись не могла бесследно исчезнуть. Хотя бы часть ее должна была где-то находиться...

Незадолго до смерти папы (1984 г.) я познакомилась с Л. Е. Колодным, который параллельно с нашими поисками занимался своими изысканиями. Но хождения наши были почти к одним и тем же людям.

В 1985 году (точную дату я, к сожалению, не помню) мы: я, брат (Михаил Михайлович Шолохов. — Ф. К.) и Юрий Борисович (Лукин, редактор Шолохова. — Ф. К.) <...> решили съездить к тете Моте (так мы называли с детства жену В. Кудашева Матильду Емельяновну). Они с Наташей жили тогда в Матвеевском.

Как мы ни просили т[етю] Мотю вспомнить годы войны, поискать в д[яди] Васиных книгах, рукописях хоть что-то, от чего мы могли “оттолкнуться” (может, письмо мужа или письмо папы), она и слушать не хотела, что отец мог что-то оставить у них на хранение “до лучших времен”. Говорила, что часть рукописей пропала при переезде на новую квартиру. Горевала вместе с нами, но не показала ни одного письма (а муж не мог ей не писать!).

Отношения у нас с Кудашевыми до последнего были по-родственному доброжелательными. Заподозрить их в чем-то никому не могло прийти в голову. Каждый из нас посчитал бы это кощунством»²⁰.

Однако кощунственное утаивание рукописи состоялось, и совершила его Матильда Емельяновна. Почему?..

Возможно, причина тому кроется в словах Матильды Емельяновны из письма к Колодному: «Этот поступок (то, что Шолохов не вызвал Кудашева с фронта. — Ф. К.) был коварным в судьбе Кудашева».

В интервью, которое Л. Колодный дал в Израиле (опубликовано в тель-авивской газете «Окна»), он без стеснения расшифровывает эту злую фразу: «был занят другим, многим известно, чем». Приведя по памяти строки из письма Кудашева жене от 8 августа 1941 года: «Попроси Михаила вызвать меня с фронта...», Л. Колодный комментирует это так: «Шолохов его с фронта не вызвал, поскольку, как сказала Матильда, известно, чем Шолохов в Москве занимался — пьянствовал и по бабам... И погиб Кудашев»²¹

М. А. Шолохов на фронте. 1941 г.

Кощунственные, несправедливые слова. И Колодный не может об этом не знать. Поведение М. А. Шолохова с первых часов Великой Отечественной войны было безукоризненно нравственным. Уже 23 июня 1941 года, на другой день после начала войны, писатель дал телеграмму Наркому обороны: «Прошу зачислить в фонд обороны СССР присужденную мне Сталинскую премию первой степени. По Вашему зову в любой момент готов встать в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии...»²².

Пока рассматривалось его заявление, Шолохов находился в Вёшенской, писал очерк «На Дону», опубликованный в «Правде» 4 июля.

В автобиографии, датированной 5 апреля 1949 года, читаем: «...В армию призван в июле 1941 г. в звании полкового комиссара»²³. Когда Кудашев телеграфировал Шолохову в Вёшки и слал ему письма с просьбой вызвать его с фронта, писатель уже был на фронте. В «Личном деле» полковника М. А. Шолохова записано, что август, сентябрь и октябрь 1941 года он провел на Западном фронте в качестве военного корреспондента²⁴.

Редактор «Красной звезды» Д. И. Ортенберг вспоминает: «Шолохов явился в редакцию раньше, чем мы ожидали. Выглядел он молодцевато, успел экипироваться <...> Он был по-казачьи строен, не писатель — боевой командир. Я был рад его приезду вдвойне: Шолохов привез с собой очерк “В казачьих колхозах”»²⁵.

Во время командировки на Западный фронт вместе с А. Фадеевым и Е. Петровым, — о которой, кстати, пишет в своих воспоминаниях Чебанова и упоминает в одном из писем Кудашев, — Шолохов познакомился с генералом Лукиным, позже попавшим в немецкий плен, а затем в советский лагерь. После войны Шолохов вытащил его уже из нашего лагеря. Лукин станет одним из прототипов героя романа «Они сражались за Родину» Александра Стрельцова — наверняка писатель думал и о судьбе своего друга Василия Кудашева, когда писал этот роман, равно как и рассказ «Наука ненависти».

Я вижу прямую связь между трагической судьбой самого близкого друга писателя — Василия Кудашева и тем, что в центре внимания Шолохова в двух (и — единственных) его рассказах о войне — «Судьба человека» и «Наука ненависти» — оказалась тема плена.

Вернувшись с фронта, в сентябре 1941 г. Шолохов направляет письмо Сталину: «Сегодня я вернулся с фронта и хотел бы лично Вам сообщить о ряде фактов, имеющих немаловажное значение для дела обороны нашей страны»²⁶.

Разве это похоже на «пьянки и баб»? Надо мысленно представить себе то время — июль, август, сентябрь, октябрь 1941 года, когда грозная опасность тяжелой тучей нависла над Москвой и страной, чтобы понять чудовищную несправедливость этих слов.

Думается, что в этих обстоятельствах выполнить просьбу друга и срочно отозвать его с фронта ради передачи своей собственной рукописи Шолохову нравственно было не просто. Произошло своего рода столкновение разноплановых интересов.

Кудашев рвался на несколько дней в Москву, чтобы вернуть другу его рукопись, в историческом значении которой он отдавал себе полный отчет, и боялся, случись с ним беда, за судьбу этой рукописи. Как в воду глядел!..

Шолохов в это время сам находился на передовой и не имел возможности немедленно вызвать Кудашева с фронта, хотя был уверен: «увидимся в Москве».