«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

«СЕДОЙ КОВЫЛЬ»

Михаил Шолохов пробивался к читателю со своими «Донскими рассказами» не через солидные «толстые» литературные журналы «Молодая гвардия» или «Октябрь», не с помощью литературных «мэтров» из МАПП’а или группы «молодогвардейцев», но через «тонкие» комсомольские издания и молодежные газеты.

Первый его рассказ «Родинка» — рассказ блистательный, который мог бы составить честь любому прозаику и любому «толстому» литературному журналу того времени, появился 14 декабря 1924 года в московской газете «Молодой ленинец» (бывшей «Юношеской правде»), где год назад увидели свет первые два фельетона Шолохова. И далее в этой же газете напечатаны рассказы: «Илюха», «Нахаленок», «Продкомиссар», «Жеребенок»; повесть «Путь-дороженька»; «Ветер».

Не от хорошей жизни молодому писателю приходилось печатать свои рассказы в маленькой газете, выходившей на четырех полосах. Почти каждый — с продолжением.

В «Журнале крестьянской молодежи» в 1925 году Шолохов напечатал рассказы «Пастух» (№ 2), «Алешка» (№ 5), «Кривая стежка» (№ 20); в 1926 году: «Калоши» (№ 9), «Жеребенок» (одновременно и в газете «Молодой ленинец», № 18).

Печатался М. Шолохов и в других «тонких» журналах: «Огонек» («Председатель Реввоенсовета Республики» — 1925, № 28; «Шибалково семя» — 1925, № 11), «Комсомолия» («Бахчевник» — 1925, № 1, «Батраки» — 1924, № 10, «Лазоревая степь» — 1926, № 6—7, «Смертный враг» — 1926, № 3); «Прожектор» («Семейный человек» — 1925, № 11), «Смена» («Коловерть» — 1925, № 11, «Червоточина» — 1926, № 10).

Молодой писатель приходил в эти журналы «с улицы»:

«... Когда готовился первый номер “Комсомолии”, — рассказывает поэт И. Молчанов, — в редакцию пришел паренек в захватанной и порыжелой шапке-кубанке, сдвинутой на затылок, в каком-то полувоенном “лапсердаке”, тоже изрядно поношенном и заштопанном. Он принес рассказ и просил, если можно, тут же его прочитать. Рассказ назывался “На бахчах” (или “Бахчевник”, точно не помню)... подпись под рассказом стояла: М. Шолохов. Имя Шолохова мне тогда ничего не говорило, но рассказ мне очень понравился <...> Рассказ тут же был направлен в набор»⁴⁸.

Таким порядком паренек с Дона в захватанной шапке-кубанке и полувоенном заштопанном «лапсердаке» обошел немало редакций. По-настоящему заинтересованное, теплое отношение он встретил только в одной из них — в редакции «Журнала крестьянской молодежи», руководителем литературно-художественного отдела которого был рязанский паренек Василий Кудашев. Они подружились на всю жизнь. Именно редакция этого журнала и авторский коллектив стали родным домом Михаила Шолохова в Москве.

Василий Кудашев — молодой прозаик, приехавший из рязанской деревни поступать на рабфак, был своего рода центром того литературного кружка, в орбиту которого попадал молодой писатель Шолохов, когда приезжал в Москву. «Журнал крестьянской молодежи» объединял молодых писателей — кроме уже упоминавшегося, назову его редактора Николая Тришина, молодого прозаика Андрея Платонова, молодого поэта Ивана Молчанова, начинающих писателей Н. Стальского, П. Сажина, В. Ряховского, М. Величко...

Шолохов легко вошел в этот литературный круг еще и потому, что в большинстве своем это были люди, биографически близкие ему, корнями связанные с крестьянской жизнью.

Именно эти друзья, уже своим рождением связанные с деревенской, народной жизнью, были первыми и самыми взыскательными слушателями и читателями рассказов, а потом и романа молодого писателя.

Но еще бо́льшую роль в судьбе Шолохова в самом начале его творческого пути сыграл Александр Серафимович.

Известный русский писатель, находившийся в зените славы после публикации в 1924 году «Железного потока», по происхождению донской казак, — он был уроженцем станицы Нижне-Курмоярской Области Войска Донского — Серафимович с особым вниманием отнесся к молодому писателю с Дона. Познакомившись с прозой Шолохова, он сразу понял: в русскую литературу входит крупный талант.

Шолохов так вспоминал о своей первой встрече с Серафимовичем:

«Никогда не забуду 1925 год, когда Серафимович, ознакомившись с первым сборником моих рассказов, не только написал к нему теплое предисловие, но и захотел повидаться со мной. Наша первая встреча состоялась в I Доме Советов (гостиница “Националь”. — Ф. К.). Серафимович заверил меня, что я должен продолжать писать, учиться...»⁴⁹.

В уже упоминавшейся «Автобиографии» М. А. Шолохова, составленной, вероятно, со слов писателя критиком Никитиной, во всяком случае, — подтвержденной им, так рассказано об обстоятельствах первой встречи Серафимовича с Шолоховым:

«В то время комсомольские писатели в Москве часто выступали с чтением своих стихов и рассказов.

На вечерах обычно председательствовал старейший пролетарский писатель А. С. Серафимович.

К нему пришел Шолохов и показал ему свои первые литературные опыты.

На одном из литературных вечеров МАПП’а Серафимович представил слушателям своего земляка.

Поощренный Серафимовичем, Шолохов прочел на том вечере один из своих “Донских рассказов”»⁵⁰.

Впоследствии Шолохов писал о Серафимовиче: «...Он первый сказал мне слово ободрения, слово признания...»⁵¹.

Серафимович стал не только другом, но и наставником, в известном смысле покровителем молодого донского писателя в столице. Он ввел его в литературные круги столицы, сблизил с редакцией газеты «Правда», что в последующем сыграло немалую роль в непростой судьбе Шолохова. Ответственным секретарем газеты «Правда» была в ту пору Мария Ильинична Ульянова, с которой Серафимовича связывали давние дружеские отношения. Они завязались еще в империалистическую войну на фронте, когда А. С. Серафимович и М. И. Ульянова работали санитарами во врачебно-продовольственном отряде в Галиции, организованном Обществом русских врачей имени Н. И. Пирогова⁵². Эта дружба питалась еще и тем обстоятельством, что в годы юности студент А. Попов (в будущем — писатель Серафимович) был арестован в связи с делом Александра Ульянова и в 1887 году выслан в Архангельскую губернию. Серафимович сохранил теплые отношения с Марией Ильиничной на всю жизнь. Отблеск этой дружбы распространился и на Шолохова, что немало помогло ему в начале литературного пути. О конкретных обстоятельствах знакомства молодого Шолохова с Серафимовичем и сестрами Ульяновыми будет рассказано в следующей главе.

«Донские рассказы», собранные в книгу, вышли в серии «Библиотека рабоче-крестьянской молодежи» в издательстве «Новая Москва» в начале 1926 года с предисловием А. Серафимовича, что сделало скромную книжку начинающего писателя значительным событием.

В своем предисловии Серафимович выводил молодого писателя за пределы чисто «крестьянской» литературы. Отдав должное его «образному», «цветному» языку, он напутствовал его в большую литературу. Особо он отметил «огромное знание того, о чем рассказывает. Тонкий, схватывающий глаз. Умение выбрать из многих признаков наихарактернейшие.

Все данные за то, что т. Шолохов развертывается в ценного писателя, — только учиться, только работать над каждой вещью, не торопиться»⁵³.

В конце 1926 года в том же издательстве выходит вторая книга рассказов Шолохова — «Лазоревая степь». 9 декабря 1926 г. М. А. Шолохов пишет письмо из Вёшенской А. С. Серафимовичу:

«Уважаемый и дорогой т. Серафимович! Посылаю Вам книгу моих рассказов “Лазоревая степь”. Примите эту памятку от земляка и от одного из глубоко и искренне любящих Ваше творчество. В сборник вошли ранние рассказы (1923—24 гг.), они прихрамывают. Не судите строго. Рассказ “Чужая кровь” посвящаю Вам. Примите.

Попрошу Вас, если можно напишите мне Ваше мнение о последних моих рассказах: “Чужая кровь”, “Семейный человек” и “Лазоревая степь”. Ваше мнение для меня особенно дорого и полноценно...

Черкните хотя бы строчку.

М. Шолохов»⁵⁴.

Письмо свидетельствует о глубоком уважении молодого писателя к признанному мэтру советской литературы и дискуссии между ними.

Во вступлении к рассказу «Лазоревая степь», давшему название всему сборнику, содержался ответ тем «рекрутам коммунизма», которые высокомерно третировали рассказы Шолохова, противопоставляя правде жизни умозрительные выспренние схемы. Это был не только ответ «оппонентам», но и своего рода творческое кредо автора, с которым он входил в литературу.

«В Москве, на Воздвиженке, в Пролеткульте на литературном вечере МАПП’а можно совершенно неожиданно узнать о том, что степной ковыль (и не просто ковыль, а “седой ковыль”) имеет свой особый запах, — писал Шолохов. — Помимо этого, можно услышать о том, как в степях донских и кубанских умирали, захлебываясь напыщенными словами, красные бойцы.

Какой-нибудь не нюхавший пороха писатель очень трогательно рассказывает о гражданской войне, красноармейцах, — непременно — “братишках”, о пахучем седом ковыле, а потрясенная аудитория, преимущественно милые девушки из школ второй ступени, щедро вознаграждают читающего восторженными аплодисментами.

Писатели-члены МАПП (московской ассоциации пролетарских писателей). Слева направо: первый ряд:

1. О. Грудская; 2. Неизв., 3. Неизв., 4. П. Г. Скосырев; второй ряд: 1. А. П. Селивановский, 2. И. С. Макарьев, 3. В. П. Ставский, 4. Ю. Н. Либединский, 5. В. М. Киршон, 6. Л. Л. Авербах, 7. Ф. И. Панферов, 8. А. А. Фадеев, 9. Н. М. Буачидзе; третий ряд: 1. А. А. Исбах, 2. Неизв., 3. Бела Иллеш, 4. Мате Залка, 5. В. В. Ермилов, 6. А. А. Сурков, 7. Г. М. Корабельников, 8. А. Н. Афиногенов; четвертый ряд: 1. Неизв., 2. О. Ф. Берггольц, 3. Фридман, 4. Неизв., 5. А. А Боровой, 6. С. Л. Кирьянов, 7. Неизв., 8. Неизв., 9. Неизв.

На самом деле ковыль — поганая белобрысая трава. Вредная трава, без всякого запаха. По ней не гоняют гурты овец потому, что овцы гибнут от ковыльных остьев, проникающих под кожу. Поросшие подорожником и лебедой окопы (их можно видеть на прогоне за каждой станицей), молчаливые свидетели недавних боев, могли бы порассказать о том, как безобразно просто умирали в них люди»⁵⁵.

Это была та жизнь, которую Шолохов знал. И — любил. А потому уже в своих ранних рассказах он старался писать правду. И мучился, когда это у него не получалось. Даже яркий, самобытный талант, печатью которого с самого начала были отмечены его лучшие рассказы, далеко не всегда помогал ему преодолевать цензурные препоны. Ради того, чтобы пробиться в литературу, просто быть напечатанным, ему приходилось отбирать порой для своих рассказов, посвященных жизни донского казачества, сюжеты, которые не встречали бы противодействия со стороны тех, для кого само слово «казак» было ненавистным. Большею частью эти рассказы повествуют о той борьбе с бандами, которая велась на Дону в 1921—1922 годах, и лишь немногие касались восстания верхнедонцов в 1919 году. Некоторые рассказы страдали прямолинейностью, как того требовали ультрареволюционные догмы молодых пролетарских писателей, группировавшихся вокруг «Молодой гвардии» и «Октября». В условиях столь жесткого догматического давления Шолохову приходилось поступаться подчас и художественными решениями.

Но «классовый подход» к литературе, который властвовал в ту эпоху, не испытывал к автору никакой жалости. Вот почему Шолохову в самом начале его творческого пути приходилось порой идти на уступки жестким цензурным требованиям. Он был вынужден идти на них еще и из-за ужасающего безденежья. Оба письма М. Колосову — от 24 мая и 5 июня 1924 года — крик души о безденежье: «деньги нужны до зарезу»: не получив гонорара за рассказ, Шолохов не может даже выехать в Москву.

Чтобы не быть «белой вороной» в среде «молодогвардейцев», Шолохов в 1924 году предпринимает попытку вступить в комсомол. Это было ему необходимо для того, чтобы получить образование, пойти тем путем, которым шел его молодой рязанский друг Василий Кудашев: поступить на рабфак, а потом — в Университет.

Казалось бы, эта попытка была успешной. Однако, не тут-то было. 10 ноября 1924 года Шолохов пишет жене:

«Часа полтора назад приехали в Миллерово. Слезли на постоялом и я прямо пыхнул в Окр[ужной] Ком[итет] РЛКСМ. Тут сюрприз — оказывается, меня вышибли из Союза, в Миллерово есть по сему случаю извещение, которое (между прочим) не произвело на меня ни малейшего впечатления. Аттестат не стали свидетельствовать, ссылаясь на то, что гр-нам не членам Союза таких штук комсомол не должен выдавать, а могут такую “историю” выдать только в том случае, если это затребует учреждение. Посоветовали действовать через Московский Ком[итет] РЛКСМ, если это понадобится. Аттестат с резолюцией пересылают в Каргин. Ну, да и черт с ними, с сволочами! Обойдемся и без него, как и раньше обходились».

Сын Шолохова Михаил Михайлович так комментирует это письмо отца:

«Собираясь в Москве поступить на Рабфак, куда в то время некомсомольцев не принимали, отец то ли вступил в члены РЛКСМ, то ли успел лишь подать заявление об этом, не знаю, поскольку с отцом я на эту тему не разговаривал, а мать точно вспомнить не могла. При этом, как она рассказывала, одному из своих друзей он откровенно признался, с какой целью это делает. Тут же все стало известно местному комсомольскому “начальству”, и оно поспешило известить Окружком РЛКСМ, что Шолохов М. А. членом РЛКСМ не является»⁵⁶.

Три года спустя, в 1927 году, уже будучи автором двух книг рассказов и работая над первой книгой «Тихого Дона», писатель предпринимает еще одну попытку — и вновь безуспешную — вступить в комсомол. Вот как рассказывает об этом земляк писателя Андрей Андреевич Каргин, который жил по соседству с Шолоховым, а позже стал секретарем Вёшенского райкома комсомола:

«Я расстался с Михаилом Шолоховым весной 1922 года: он после курсов налоговых инспекторов уехал в Букановскую станицу, а я — в Климовку.

В конце 1924 года меня направили в Вёшенскую, где с 1926-го по декабрь 1927-го работал секретарем райкома комсомола.

Летом, в двадцать седьмом, посетил райком, уже будучи писателем, Михаил Александрович Шолохов. Он просил принять его в комсомол, но в то время по постановлению “О регулировании роста комсомола” разрешалось принимать только рабочих, батраков и бедняков.

За несколько месяцев (июнь, июль) Шолохов много раз посетил райком. Вместе с членами бюро Дмитрием Телицыным и Валентиной Лапченковой читал нам в рукописи первые главы романа “Тихий Дон”»⁵⁷.

Приведенное выше письмо писателя жене от 10 ноября 1924 года, впервые опубликованное М. М. Шолоховым в 1995 году, опровергает слова Г. Сивоволова: «Утверждение некоторых авторов, что Шолохов поехал в Москву затем, чтобы поступить учиться на рабфак, не находит своего подтверждения. Такого намерения у Шолохова не было»⁵⁸.

Как видим, такое подтверждение имеется, причем прямое.

Шолохов уезжал в Москву, чтобы получить образование. Свидетельство тому — и его наивная аллегория «Трое», посвященная «Рабфаку имени Покровского» и опубликованная в 1923 году в газете «Юношеская правда». Это была вторая в жизни начинающего писателя публикация, и она пронизана чувством затаенной зависти к «вихрастому, с упрямым лбом и веселыми глазами» рабфаковцу, которого Шолохов писал, скорей всего, с Василия Кудашева, сумевшего поступить на рабфак.

Без рабфака Шолохову, который в силу обстоятельств военных лет не смог закончить гимназию, поступить в вуз было невозможно. Ему оставалось «усиленно заниматься самообразованием», как писал он в «Автобиографии». Благо для этого были необходимые возможности: в их доме была богатая библиотека. А. А. Каргин свидетельствовал: «В доме Шолоховых я бывал часто...

Александр Михайлович был образованный, интеллигентный человек. У него была большая библиотека, и я у Шолоховых впервые брал и читал некоторые произведения Л. Н. Толстого, И. А. Гончарова, М. Горького»⁵⁹.

Самообразованием Шолохов занимался всю жизнь. Ему помогала в этом его уникальная память, о которой говорили все, кто хорошо знал его. Сын писателя отмечал, что «отец обладал редкостной памятью», знал «большое количество стихов самых разных поэтов» и мог «приводить по памяти огромные отрывки из прозы»⁶⁰.

Уроженец Дона, маршал авиации А. А. Ефимов в воспоминаниях «Мои встречи с М. А. Шолоховым» рассказывает, как Шолохов по памяти читал Тютчева:

«В пору печали и раздумий люблю его больше всех других поэтов», — говорил Шолохов. «Как он читал! Весь преображался, глаза начинали сиять каким-то необыкновенным светом. Он не просто декламировал стихи, он передавал всю картину событий, все богатство мыслей и в то же время наслаждался напевом, показывал свое отношение к поэту... Я, честно скажу, как бы заново открыл для себя Тютчева после этой встречи»⁶¹.

По свидетельству многих близко знавших его людей, Шолохов был образованнейшим человеком своего времени, отмеченным высочайшей духовной и душевной, нравственной культурой. И эти качества закладывались с детства, закладывались, что характерно для большинства русских интеллигентов той поры, прежде всего и главным образом неуемным, беспредельным чтением.

Мария Петровна Шолохова вспоминала:

«Читать он любил всегда, с самого детства. Со слов Михаила Александровича, из рассказов его отца знаю, что они с отцом были как друзья-ровесники. “Минька слишком резвый был!” — объяснял отец... Двенадцати-тринадцати лет читал уже совершенно все книги, какие мог достать.

Был у них в станице поп, и библиотека у него замечательная. Михаил Александрович ходил к нему — брал книги. Так этот священник специально оставлял его на час-другой — только поговорить!»⁶².

Существует искаженное, обедненное представление о том круге станичной интеллигенции, в котором рос будущий писатель, к этому кругу принадлежал его отец и его окружение.

В письмах писателя к жене всеобъемлюще воссоздана атмосфера, в которой он воспитывался, что убедительно опровергает представления «антишолоховедов» о Шолохове как узколобом комсомольце, который и помыслить не мог о трагедии казачества. Факты свидетельствуют, что молодой Шолохов был так далек от той мифической фигуры «комиссара», «чоновца» и «продотрядника», правоверного комсомольца 20-х годов типа Авербаха, каким его пытаются представить «антишолоховеды». Его переписка той поры, равно как и воспоминания близко знавших его людей не дают никаких оснований для такой характеристики. Слова Шолохова из письма жене от 10 ноября 1924 года о том, что извещение об исключении его из комсомола (или непринятии в него) «не произвело... ни малейшего впечатления», не были пустой фразой. Это подтверждает и свидетельство сына писателя, что Шолохов не скрывал, «с какой целью» он стремился вступить в комсомол — ради поступления на рабфак. Думается, что если бы молодые писатели из «Молодой гвардии» услышали подобные слова или узнали, что менее чем за год до этого, в январе 1924 года, Шолохов венчался в церкви со своей невестой, они бы немедленно исключили его из своего «прихода».

М. А. Шолохов с женой Марией Петровной и детьми — сыном Мишей и дочерью Светланой

Впрочем, как уже говорилось, «молодогвардейцы» исключили его из своего «прихода» и без этого: даже те рассказы, где речь шла о борьбе молодых продотрядовцев-коммунаров с бандитами, они не печатали в своем журнале. Они не принимали в рассказах тот самый «объективизм», то есть художественную объективность, устремленность к правде жизни, которые позже с такой силой проявятся в «Тихом Доне». Шолохову приходилось объяснять молодым догматикам от комсомола, что гуманизм — не буржуазное понятие, что герой рассказа «Продкомиссар», во имя революции не пожалевший своего родного отца, тем не менее может отдать жизнь ради спасения чужого ребенка (и такой рассказ, по мнению Шолохова, «определенно стреляет в цель»). И вот это роднит лучшие из «Донских рассказов» с «Тихим Доном», чего не заметил, к сожалению, Рой Медведев. Именно гуманистический пафос творчества молодого Шолохова не захотели принять ортодоксы из «Молодой гвардии» и «Октября».

Зато рассказы юного писателя приняли его друзья из «Журнала крестьянской молодежи», те молодые писатели во главе с Василием Кудашевым, которые помогали ему разобраться в спорах и стычках многочисленных литературных группировок; поддерживали его, публикуя его рассказы и относясь всерьез к самым, казалось бы, дерзким его замыслам.

Есть все основания думать, что «Донские рассказы» Шолохов с самого начала рассматривал как «пробу пера», «пробу литературных сил» перед главным — созданием большого эпического полотна, посвященного Дону, казачеству в Гражданской войне.