«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

НАПИСАТЬ «О НАРОДЕ, СРЕДИ КОТОРОГО РОДИЛСЯ И ВЫРОС»

Один из самых важных вопросов для прояснения авторства «Тихого Дона» — вопрос об источниках романа — их содержании, их сути, масштабах, их доступности.

Конечно же, главным источником «Тихого Дона» была сама казачья жизнь, с которой Шолохов был связан, которой принадлежал, если не генетически, то «биографически», которую глубоко знал и любил всей душой. Это был материал, четко очерченный во времени и пространстве. Писатель справедливо подчеркивал:

«Люди, <...> все были под рукой, как живые. Ходи да распоряжайся, тут уже от твоего умения все зависит... Все было под рукой — и материал, и природа»¹¹⁰. Но главное — «вживание в материал»¹¹¹.

Это «вживание в материал» народной жизни на Верхнем Дону было для Шолохова органичным и естественным.

Как уже говорилось выше, 1926 год был переломным для писателя: он считает «Донские рассказы» — свою первую книгу — робкой и неудачной попыткой написать о родных местах и возвращается на Дон, чтобы «создать большое произведение о народе, среди которого родился и вырос»¹¹².

Однако биографической принадлежности к Верхнему Дону и знания реалий его жизни было еще недостаточно для создания большого эпического произведения об этом крае. Шолохов проводит часы в беседе с Харлампием Ермаковым, много и жадно читает, ездит по станицам и хуторам, слушает рассказы стариков, собирает песни, работает в архивах, занимается «проверкой и перепроверкой» материала.

М. А. Шолохов с казаками. Станица Вёшенская. 1940-е гг.

«Убежден, что такой “перепроверкой” обязан заниматься каждый писатель»¹¹³, — подчеркивал Шолохов в беседе с И. Экслером.

Здесь мы подходим к вопросу об источниках романа «Тихий Дон» в прямом и точном смысле этого слова. Для создания эпического историко-хроникального произведения о родной донской земле Шолохову — как и любому писателю — мало было природного, изначального, естественного знания ее, но необходимо было изучение дополнительных источников для познания родной земли.

«Работа по сбору материала для “Тихого Дона”, — рассказывал писатель в беседе с В. Кетлинской в 1934 году, — шла по двум линиям: во-первых, собирание воспоминаний, рассказов, фактов, деталей от живых участников империалистической и гражданской войн, беседы, расспросы, проверки своих замыслов и представлений; во-вторых, кропотливое изучение специальной военной литературы, разборки военных операций, многочисленных материалов, ознакомление с зарубежными, даже белогвардейскими источниками»¹¹⁴.

Оба эти направления в работе Шолохова над источниками для «Тихого Дона» подтверждаются документально. Шолохов тщательно собирал рассказы участников Первой мировой и Гражданской войн, за что едва не был репрессирован.

М. А. Шолохов и П. К. Луговой — секретарь Вёшенского РК ВКП(б).

В воспоминаниях бывшего чекиста И. С. Погорелова, который в годы репрессий спас Шолохова от ареста (о чем мы расскажем позже), засвидетельствовано, что Сталин, принимая 31 октября 1938 года Шолохова и освобожденных из тюрьмы партработников Вёшенского района, сказал: «Евдокимов (начальник Ростовского ОГПУ. — Ф. К.) ко мне два раза приходил и требовал санкции на арест Шолохова за то, что он разговаривает с бывшими белогвардейцами. Я Евдокимову сказал, что он ничего не понимает ни в политике, ни в жизни. Как же писатель должен писать о белогвардейцах и не знать, чем они дышат?»¹¹⁵.

Действительно, «...где бы старые казаки ни собирались на перекур, <...> о чем бы ни говорили и ни вспоминали, рядом с ними, а может быть, чуть в стороне, сидел Михаил — в разговор не вступал, а слушал и слушал, — рассказывает об этих встречах Г. Я. Сивоволов.

— Мой брат, товарищ Шолохова по юношеским годам, рассказывал, что Михаил интересовался судьбами многих старых казаков, в том числе и казачьих офицеров. Если его интерес к казакам и истории донского казачества для многих товарищей был вполне понятен, то интерес к судьбам офицеров, атаманов вызывал явное недоумение: Мишка Шолохов интересуется, мол, контрой»¹¹⁶.

Далее Сивоволов замечает:

«Шолохов никогда не пользовался записной книжкой, память у него была необыкновенная. Несколько дней спустя он мог дословно, образным языком пересказать то, о чем рассказывали казаки»¹¹⁷.

О необыкновенной памяти Шолохова говорили многие. Близко знавший его секретарь Вёшенского райкома партии П. Луговой рассказывал, что встречаясь с людьми, беседуя с ними, «Шолохов ничего не записывал. Он все это запоминал в точности... Шолохов называл фамилии, имена, отчества людей, с которыми говорил, с которыми встречался... описывал лица людей, которых видел, лица девушек, платки, которыми они были покрыты, их цвет и качество. Память Михаила Шолохова меня тогда поразила»¹¹⁸.

Беседуя с писателем, корреспондент ростовской газеты «Большевистская смена» М. Незнамов задал ему вопрос:

«— Какое место занимает в вашей работе записная книжка?

— По сути, у меня нет такой в буквальном смысле слова, — ответил ему Шолохов... — Если записываю, то очень редко. Запишешь какой-нибудь удачный образ или сравнение, а остальное как-то держишь в голове»¹¹⁹.

Выдержка из этой беседы приведена в приложении к книге Д* «Стремя “Тихого Дона”» в разделе «Из печатных материалов о Шолохове», — как пример того, насколько далек Шолохов от подлинного писательства и как еще один аргумент в пользу того, почему он не мог написать такое эпическое произведение, как «Тихий Дон»¹²⁰.

Действительно, с точки зрения формально-писательской Шолохов явно проигрывает тому же Ф. Крюкову, который, по свидетельству одного из «антишолоховедов», «с юных лет понимал значение архивных материалов. Каждый листочек, каждое письмо бережно хранилось им. Он любил писать дневники, вел записные книжки, куда заносил свои впечатления, наблюдения, жизненные эпизоды, сценки. Бережно относился он и к рукописям своих произведений»¹²¹. Нет никакого сомнения: если бы среди этого половодья материалов — дневников, записных книжек, рукописей, писем, во всем богатейшем рукописном наследии Крюкова, хранящемся в Пушкинском Доме (ИРЛИ РАН), Российской государственной библиотеке и в ИМЛИ, — имелась хотя бы блестка, подтверждающая, что Ф. Крюков — автор романа «Тихий Дон», — мы бы об этом знали. Но ни одной странички, более того — ни одной фразы в дневниках, письмах, записках, документально подтверждающих тот факт, будто Крюков был автором «Тихого Дона», не содержится. Так что ведение писателем записных книжек еще ничего не доказывает. А вот отсутствие таковых, как это ни парадоксально, проблему авторства «Тихого Дона» в некотором отношении проясняет.

Этот роман — об антибольшевистском казачьем восстании — писался в условиях, когда любые дневники и записные книжки о нем были противопоказаны. Как в условиях Вёшенского восстания 1919 года, так и в 20-е годы трудно себе представить писателя, собиравшего материал о Вёшенском восстании с записной книжкой в руках, — люди просто отказались бы с ним говорить. В условиях недавнего антиказачьего террора, который фактически продолжался все двадцатые годы прошлого века, в условиях всеобщей подозрительности и слежки, собирать материал о Вёшенском восстании, даже просто вести разговоры с казаками на эту тему было делом небезопасным, прежде всего — для собеседников, что подтверждают и приведенные выше слова Погорелова. Они могли пойти на такие разговоры только с человеком, которому безусловно доверяли и который не пугал их записной книжкой. Единственным надежным орудием писательского труда в тех условиях была память, каковой Шолохов, по всем свидетельствам, обладал в избытке.

Вот почему вопрос об источниках информации о Вёшенском восстании, о документальных истоках третьей и четвертой книг «Тихого Дона» особенно труден для «антишолоховедов».

В «Приложении» к книге Д* «Стремя “Тихого Дона”», в разделе «Из сохранившихся тезисов Д*» есть исключительно выразительная запись:

«Загадки текста. (Тифозные главы). Откуда материалы по главам 6-й части?.. III и XXVIII <...> и до конца книги? Многое в этих главах (описательная часть, характеристики и т. п.) вполне могло быть создано, но некоторыепо времени нет»¹²². Речь идет о 3-й и 4-й главах книги, посвященных Вёшенскому восстанию. В самом деле — откуда, если в феврале 1920 года Крюков уже умер. «Тифозными» Д* называет главы романа, писавшиеся Крюковым — по предположению Д* — в тифу. Но о событиях, которые произошли после смерти Крюкова, — предполагаемого «автора» романа — скажем, об эвакуации из Новороссийска, даже в бреду не напишешь.

Невозможно принять всерьез нелепую гипотезу, будто Крюков, находясь в отступлении к Новороссийску через Кубань и умерев в феврале 1920 года от тифа, умудрился в тифозной горячке, «собирая угасающее сознание», написать третью и четвертую книги романа, посвященные Вёшенскому восстанию 1919 года и событиям после него.

Но это — только одна из «загадок текста», которые безуспешно пытаются решить «антишолоховеды».

Другая, столь же неразрешимая для них «загадка», связана с использованием в «Тихом Доне» письменных исторических источников, без которых не было бы романа, — они являются наиважнейшим аргументом в споре об авторстве «Тихого Дона». Каково происхождение письменных исторических источников, в таком обилии представленных в романе?

«Антишолоховеды» вообще снимают с обсуждения этот вопрос или же пытаются, выдавая белое за черное, перечеркнуть свидетельства Шолохова о его широком обращении к письменным источникам — архивам, документам, мемуарам, исследованиям — в процессе работы над «Тихим Доном».

Так, в «Приложении» к книге «Стремя “Тихого Дона”», в разделе «Из печатных материалов» о Шолохове говорится:

Некий К. Прийма задал Шолохову вопрос: «Откуда он взял фактуру, все тонкости того, как шли переговоры между Калединым и Подтелковым?»

Ответ: «Все, что касается исторических событий в романе “Тихий Дон”, конечно, представляет собой художественное обобщение, но основа всюду глубоко документирована”».

«И вот Михаил А. берет в руки заверенные Ростовским партархивом страницы “Воспоминаний Я. Н. Лагутина” (члена подтелковской делегации), перелистывает их, затем задумчиво говорит:

— Да, не исключено, что эти воспоминания были у меня в руках <...> Когда я писал Т. Д., я располагал множеством исторических документов...».

И далее — обличительный комментарий: «характерна пустопорожность ответов!»¹²³.

Комментатор говорит о «пустопорожности» слов Шолохова, рассказывавшего о том, что он работал с историческими документами, когда писал «Тихий Дон»!

Мы нашли тот самый документ, с которым в 1962 году К. Прийма приходил к Шолохову. «Воспоминания Я. Н. Лагутина», которые после смерти К. Приймы, всю жизнь посвятившего изучению жизни и творчества Шолохова, вместе с некоторыми другими его материалами, хранятся в Государственном архиве Ростовской области.

Этот документ помогает воссоздать характер работы писателя с историческими свидетельствами и не оставляет сомнений в том, что Шолохов пользовался им, когда писал десятую главу пятой части романа, посвященную встрече Подтелкова и его соратников с членами войскового правительства генерала Каледина.

Эти воспоминания, хранящиеся в Центре документации новейшей истории Ростовской области (бывший Партархив Ростовской области), обнаружил К. Прийма. 24 мая 1962 года он написал об этом Шолохову: «Дело Я. Н. Лагутина дали мне для просмотра. Его “Воспоминания” даны под заголовком “Почему я признал Советскую власть”. Объем 101 страница. В них я обнаружил подробнейшее и необычайно яркое описание встречи Подтелкова и его делегации с ген. Калединым.

Рукопись Лагутина — уже ветхая, пожелтевшая, но почерк тот же, прежний, Якова Лагутина. В “Деле” лежит копия “Воспоминаний”, отпечатанная на машинке. Первый экземпляр с машинки, видимо, кому-то выдан в давние времена. Не Вам ли?

Там же в Партархиве я сличил текст “Воспоминаний” Лагутина с X главой пятой части романа “Тихий Дон”. И вот что обнаружено...»¹²⁴.

И далее на десятке страниц, в две колонки, К. Прийма сопоставляет текст воспоминаний Лагутина, написанный в 1925 году, с текстом второй книги «Тихого Дона», выявляя подчас буквальные совпадения, и заключает: «Комментарии к этому сопоставлению излишни...». «Воспоминания Я. Н. Лагутина, — пишет К. Прийма, — помогли Шолохову в X главе пятой части романа сказать действительную правду, достаточную правду об этой исторической встрече и ультиматуме Подтелкова генералу Каледину. Вам и нам ее донес Яков Лагутин!»¹²⁵.

Приведенное выше письмо К. Приймы от 24 мая 1962 г. о работе Шолохова над историческими источниками было только началом. Позже американский славист Г. С. Ермолаев в работе «Исторические источники “Тихого Дона”», анализируя X главу пятой части романа, установил, что при ее создании Шолохов использовал также работу В. А. Антонова—Овсеенко «Записки о гражданской войне» (М., 1924), статьи Ф. Г. Косова «Подтелков в Новочеркасске» и статью Г. Янова, опубликованную во 2-м томе «Донской летописи» (Вена, 1923)¹²⁶.

Шолоховеды К. Прийма, Г. Ермолаев, В. Васильев, С. Семанов, подробно и тщательно исследовав исторические источники романа, убедились в полной справедливости свидетельства Шолохова о том, что, готовясь к написанию «Тихого Дона», он широко изучал мемуары и военную литературу, знакомился с зарубежными, в том числе и белогвардейскими публикациями.

Одним из первых, кто помогал Шолохову в поисках печатных исторических источников, когда он приезжал в Москву в 1925—1926 году, был редактор «Журнала крестьянской молодежи» Н. Тришин. Их общий друг тех лет литератор Н. Стальский свидетельствует:

«Михаил Александрович делился со своими друзьями замыслом романа, советовался, как справиться с бесчисленными трудностями». «Тришин, у которого были друзья, имевшие доступ к эмигрантской литературе, добывал ему книги казаков, изданные за границей, записки генералов и атаманов, дневники галлиполийцев, в которых офицеры признавались в крахе белого движения, с уничтожающей критикой обрушивались на вождей добровольческой армии, разоблачали их бездарность и корыстолюбие...»¹²⁷.

Активно помогала Шолохову добывать книги по истории Гражданской войны, в том числе изданные за рубежом, Евгения Григорьевна Левицкая. «...Нашлась добрая душа — член партии с 1903 года, издательский работник Евгения Григорьевна Левицкая — рассказывал Михаил Александрович. — Она и прислала мне в Вёшенскую почти все изданное за рубежом из “Архива русской эмиграции” (Берлин: “Слово”, 1922—1925)... Это были мемуары Деникина, Лукомского, Краснова, журнал “Донская летопись” (Вена, 1922—1924) с важными статьями В. Добрынина, Г. Янова и других. Неоценимую услугу оказала...»¹²⁸.

Как видим, круг источников «Тихого Дона» очень широк. Это и личные впечатления Шолохова, и устные предания — рассказы очевидцев и участников, и письменные источники, включая и материалы газет того времени.

О том, что Шолохов во время работы над романом внимательно изучал периодику времен Гражданской войны, имеются и документальные подтверждения. В сборнике «Наш Шолохов» Алексей Брагин вспоминает: «Еще учивший когда-то в гимназии мою мать музейный работник Иван Иванович Ногин, новочеркасский старожил в пенсне, с лихо закрученными усами, рассказывал у нас даже восхищенным шепотом:

— Так я его, Шолохова, хорошо знаю. Он приезжал к нам в Музей. Паренек как паренек. На коленках ползал: старые газеты и журналы читал. “Донскую волну” в особенности. Несколько дней не вылезал из библиотеки музея...»¹²⁹.

Шолохов изучил не только периодику, но и историю казачества. Писатель говорил Прийме, что, приступив к работе над «Тихим Доном», он «изучил, пожалуй, все, что имелось к тому времени в историографии казачества:

- 398 -

“История Донского Войска” Н. Броневского (СПб., 1834), “Трехсотлетие Войска Донского” А. Савельева (Новочеркасск, 1917), “Донские казачьи песни” А. Пивоварова (Новочеркасск, 1885), “Сборник донских народных песен” А. Савельева (СПб., 1886) и еще очень многое другое...». Шолохов проштудировал (с карандашом и военными картами в руках) классические труды Зайончковского «Мировая война 1914—1918 годы» (М., 1925); документы о гибели армии генерала Самсонова в Пруссии (1914); работы о Брусиловском прорыве в Галиции (1916). Шолохов сказал, — свидетельствует К. Прийма, — что «в 1927 году основательно познакомился с “Материалами Комиссии по исследованию и использованию опыта мировой и гражданской войны” — и оттуда кое-что почерпнул...». Часть материалов этой Комиссии публиковалась под общим названием «Стратегический очерк войны 1914—1918» в 1922—1924 гг.

Шолохов обращался также к трудам советских военных специалистов, таким, как книга Н. Какурина «Как сражалась революция» (М.; Л., 1926), брошюра А. Френкеля «Орлы революции» (из серии «Русская Вандея». Ростов—на—Дону, 1920), сборники документов под редакцией А. Френкеля «Пролетарская революция на Дону» (М., 1922—1925); работа В. Антонова-Овсеенко «Строительство Красной Армии в революции» (М., 1923), труды историка Н. Янчевского «Гражданская борьба на Северном Кавказе» (Ростов—на—Дону, 1927), книги публициста И. Калинина «Под знаменем Врангеля» (Л., «Прибой», 1925) и «Русская Вандея (М.; Л., 1926), хрестоматия С. Пионтковского «Гражданская война в России» (М., 1926) и многое другое.

Важно подчеркнуть: результаты работы Шолохова над этими историческими источниками в большинстве своем нашли то или иное текстуальное отражение в романе. Текст «Тихого Дона» свидетельствует также что его автор обращался не только к печатным источникам, но много и плодотворно работал в архивах, получив в 1930 году доступ в закрытые фонды, посвященные Гражданской войне на Дону. В романе использованы не только донесения красного командования о ходе военных действий на Дону, но и секретные документы, связанные с политикой советской власти в отношении казачества, с так называемым «расказачиванием» Дона.

Шолоховеды всесторонне исследовали документально-историческую основу романа. «Антишолоховедение» также не смогло проигнорировать вопрос об источниковедческой базе «Тихого Дона». А. Г. Макаров и С. Э. Макарова привели целый список работ и воспоминаний о Гражданской войне, принадлежащих перу как «белых», так и «красных» ее участников, с опорой на которые они, анализируя текст романа, установили документально, как создавался «Тихий Дон». Кроме уже упоминавшихся книг Н. Какурина и А. Френкеля, это «Очерки русской смуты» А. И. Деникина. Т. 2. Париж, 1922; «Из воспоминаний» А. С. Лукомского, в кн.: «Архив русской революции» в 22 томах. Т. 5. Берлин, 1922; П. Н. Краснова «На внутреннем фронте», АРР. Т. 1 и «Всевеликое Войско Донское», АРР. Т. 5, репринтное издание. М., 1991, 1922, а также «Записки о гражданской войне» В. А. Антонова-Овсеенко. Том первый, «Октябрь в походе». М., 1924.

Как видим, в процессе работы над «Тихим Доном» М. Шолохов проштудировал огромный исторический и документальный материал, органически «вплавленный» в текст романа.

Подведем исключительно важный для прояснения проблемы авторства романа итог. У всех разнородных печатных источников, которые нашли текстуальное отражение в романе, есть одна общая особенность: все они вышли в свет после 1920 года, то есть после смерти Ф. Д. Крюкова.

Таким образом, письменная источниковедческая база «Тихого Дона», действие которого простиралось до 1921 года, это — печатные труды, опубликованные после 1920 года, и архивные материалы, доступ к которым автор романа мог получить только после окончания Гражданской войны. Факты свидетельствуют, что ко всем этим источникам мог быть допущен только Шолохов, и никто другой из «претендентов» на авторство великого романа.