«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

«ОШИБКИ» ШОЛОХОВА И ОШИБКИ МАКАРОВЫХ

Утверждения о существовании некоего мифического «протографа» романа «Тихий Дон», принадлежащего, якобы, какому-то подлинному «автору» романа, — ключевые в системе аргументации «антишолоховедения». Но в силу того, что этого «протографа» не существует в природе, «антишолоховедение» пытается получить доказательства его существования из реального текста самого романа «Тихий Дон», выявляя якобы существующие в нем неточности, противоречия, ошибки, указывающие на его мнимую вторичность.

Этим путем идут и Макаровы, наивно полагая, что в обнаруженных ими ошибках и противоречиях «Тихого Дона» они найдут отражения этого самого «протографа», принадлежавшего перу Крюкова.

Значительная часть работы Макаровых, не меньшая по объему, чем та, где исследуется источниковая база «Тихого Дона», посвящена уличению Шолохова в тех или иных фактических ошибках.

Понятно, что при том огромном объеме информационного материала, который содержится в четырех книгах «Тихого Дона», молодой писатель не мог хоть в чем-то не ошибиться. Эти ошибки были выявлены еще до Макаровых, — тем же Г. Ермолаевым в статье «Исторические источники “Тихого Дона”» и в других его работах.

Макаровы, повторяя, часто без ссылок на предшественников, давно обнаруженные неточности, приписывают тексту романа «Тихий Дон» такие ошибки, которые при ближайшем рассмотрении таковыми не являются. Одну из глав в своей книге они так и назвали: «Характер ошибок в тексте “Тихого Дона”: ошибки времени, места, действия». Открывается эта глава подглавкой «Последняя турецкая кампания», где Макаровы вменяют Шолохову в вину «путаницу» с хронологией в отношении турецкой кампании, с которой вернулся Прокофий Мелехов вместе с женой-турчанкой.

Основываясь на черновиках первой части романа, мы подробно проанализировали во второй главе книги, как в ходе работы над романом выстраивал Шолохов генеалогию рода Мелеховых и как, в конечном счете, он утвердился в решении «вернуть» Прокофия Мелехова домой с Крымской войны 1853—1856, а не с войны 1828—1829 годов, как предполагал вначале.

Макаровы, незнакомые с рукописью романа, как уже говорилось, ориентировались в своей критике на безграмотное редакторское примечание К. Потапова, будто дед Григория Мелехова Прокофий привез жену-турчанку с Балканской войны 1877—1878 годов. Это действительно делает генеалогию мелеховского рода нелепой, так как сдвигается время рождения как самого Прокофия, так и его сына Пантелея и внуков Григория и Петра.

«Получается, что на службу в полк Пантелей ушел трехлетним?!», — гневно восклицают Макаровы и делают вывод о «нетвердом знании и понимании Шолоховым исторических событий, <...> включенных в текст»¹⁰.

Однако «нетвердое знание и понимание исторических событий» отличает не Шолохова, который продуманно и последовательно выстроил генеалогию рода Мелеховых и дал, в конечном счете, исторически точный ответ в отношении сроков турецкой кампании, с которой вернулся Прокофий Мелехов. «Нетвердое знание событий» отличает историков Макаровых. Подтверждение тому — следующая главка их работы «Пруссаки на Бородинском поле». Макаровы так назвали ее потому, что в шестой части «Тихого Дона», в главах, посвященных, — как они пишут, — событиям апреля—мая 1918 года, упомянуты петлюровцы:

«А на границе с Украиной молодые казаки, только что обученные в Персиановке, призванные под знамена, дрались с петлюровцами.<...>

На севере станица Усть-Медведицкая гуляла из рук в руки...» (3, 20).

Присутствие петлюровцев в этом контексте, по словам Макаровых, равносильно тому, как если бы при описании Бородинской битвы Л. Толстой «упомянул бы среди защитников Семеновских флешей или батареи Раевского союзные прусские войска — как это и было, но не в 1812, а в 1813 году в “битве народов” под Лейпцигом»¹¹. Почему? Да потому, утверждают Макаровы, — что «до ноября 1918 г. Симон Петлюра был председателем Киевской губернской земской управы и, естественно, летом 18-го года никаких петлюровцев не существовало»¹².

Но события, описываемые Шолоховым (в частности, переход Усть-Медведицкой из рук в руки — от Миронова к белым и обратно), относились не к лету, а к весне, точнее к апрелю 1918 года. В это время — после заключения Брестского мира, — немцы уже вошли на Украину, однако до 29 апреля 1918 года власть на Украине была в руках националистической Центральной Рады и Директории Украинской, созданных в марте 1917 года петлюровцами. Сам Петлюра был председателем Всеукраинского войскового комитета Центральной Рады и министром по военным делам. И только после ее разгона немцами 29 апреля 1918 года Петлюра и в самом деле стал председателем Киевского губернского земства и Всеукраинского союза земств. После 14 ноября 1918 года он вновь стал членом, а потом и председателем Директории Украинской и главным атаманом войск Украинской народной республики¹³.

Таким образом, как в апреле 1918 года, так и после него петлюровцы были реальной исторической силой и реальным фактором, сбрасывать которые со счетов было никак нельзя, и, говоря о них, Шолохов не совершал никакой ошибки.

Широко известной «ошибке» писателя посвящена следующая главка в работе Макаровых: «Станица Ольгинская». В ней речь идет о том, что Шолохов в пятой части второй книги своего романа сдвинул дату начала кубанского похода Добровольческой армии в 1918 году ровно на месяц (не 11 февраля, а 11 марта): «К 11 марта Добровольческая армия была сосредоточена в районе станицы Ольгинской» (3, 303). Об этом уже писал Г. Ермолаев¹⁴ и другие шолоховеды.

Макаровы делают вид, будто они обнаружили эту неточность сами. И разражаются в адрес Шолохова очередным выговором: «Эта ошибка указывает, во-первых, на то, что автор этих строк плохо представляет географию Области войска Донского. Во-вторых, очевидны и его слабые знания о событиях весны 18-го года на Дону и Кубани»¹⁵.

Между тем, как установил В. Васильев, ошибка эта произошла не по вине Шолохова, который и в данном случае положился не на «протограф», а на исключительно добросовестного историка Н. Е. Какурина. В своей книге «Как сражалась революция», на которую во многом опирался Шолохов, Какурин дважды говорит и о «13 марта» как времени начала похода из Ольгинской¹⁶.

Следующее обвинение Макаровых в адрес писателя — в главке «Генерал Фицхелауров», посвященной тому, как представлен в «Тихом Доне» прорыв группы генерала Секретева к восставшим верхнедонцам.

Г. Ермолаев в статье «Исторические источники “Тихого Дона”» подробно и внимательно проанализировал эти главы, указав как на объективную трудность на «скудность» материалов, которые раскрывали бы все обстоятельства этого прорыва¹⁷. Архивы белоказачьего движения Шолохову не были доступны, поскольку были либо утрачены, либо вывезены за границу, и все, чем он располагал, как показывает текст романа, это — мемуары Краснова «Всевеликое Войско Донское». Но атаман Краснов к моменту прорыва уже был отстранен от руководства Всевеликим Войском Донским, непосредственного участия в его организации не принимал и не мог поведать об этом сколько-нибудь исчерпывающе.

Зато он имел возможность рассказать о том плане прорыва фронта красных, который был разработан его помощником — командующим Донской армией генералом Денисовым и начштаба генералом Поляковым в феврале 1919 года, еще до начала Вёшенского восстания. Как мы уже отмечали, публикация этого плана в книге «Всевеликое Войско Донское» неопровержимо доказывает, что восстание на Верхнем Дону готовилось эмиссарами Краснова, и его начало должно было послужить сигналом к прорыву фронта. По этому плану группа прорыва должна была начать наступление 5—6 (18—19) февраля¹⁸. Однако из-за отставки Краснова и Денисова 2 (15) февраля прорыв был отодвинут на три месяца.

Шолохов пользовался мемуарами атамана Краснова, и в 17-й главе шестой части «Тихого Дона» подробно рассказал об этом плане и повторил его в 1-й главе седьмой части в сокращенном виде.

Макаровы совершают подмену: вначале они приводят из шестой и седьмой частей «Тихого Дона» первоначальный план прорыва, разработанный за три месяца до него. Одним из руководителей прорыва должен был быть генерал Фицхелауров; потом приводят текст из седьмой части романа, где рассказывается о реальном, уже совершенном прорыве, осуществленном по новому плану уже генералом Секретевым, и на этом основании вопрошают: «Какое же из всех этих описаний принять за достоверное? Может быть, последнее?»¹⁹.

«Сама по себе такая “неразбериха” с генералами уже свидетельствует о разнородности романа, об использовании Шолоховым (причем явно неумелом и поспешном) существенных различных источников»²⁰.

Но «неразбериху» с генералами создал не Шолохов, а сама жизнь. В феврале 1919 — как свидетельствует в своих мемуарах атаман Краснов — генералы Денисов и Поляков, разрабатывая план прорыва, предполагали сделать его руководителем генерала Фицхелаурова, о чем — со ссылкой на генералов Денисова и Полякова — и сообщал Шолохов. Но в феврале 1919 года Краснов, Денисов и Поляков уступили власть атаману Богаевскому и реальный прорыв в мае 1919 возглавил генерал Секретев.

К сожалению, в описании Шолоховым прорыва под командованием генерала Секретева действительно есть неточность, подмеченная Ермолаевым, — о ней, без ссылки на предшественника, ведут речь и Макаровы: прорыв был осуществлен не 10 июня по новому стилю, как указывает Шолохов, но 11 (24) мая 1919 года, а воссоединение с повстанцами произошло не 13 июня, как об этом сказано в романе, а 25 мая (7 июня). Но ведь «Тихий Дон» — художественное произведение, а не документальная историческая хроника. Подобные мизерные неточности в нем извинительны.

Ермолаев подметил еще одну ошибку, точнее — описку Шолохова в связи с мемуарами атамана Краснова: приводя данные о плане прорыва, разработанном генералами Денисовым и Поляковым, он «переделал <...> знаменитый Гундоровский Георгиевский полк в два полка: Гундоровский и Георгиевский»²¹.

О, с какой язвительностью — опять-таки без ссылки на Г. Ермолаева — говорят Макаровы об этой «грубейшей ошибке» Шолохова, будто бы непростительной для человека, знающего «историю донского казачества»²²! Они делают вид, будто бы не понимают, что это — всего лишь случайная описка.

Подтверждение этому находим в тексте «Тихого Дона». Так, в главе XII шестой части третьей книги читаем: «Только в таких частях, как Гундоровский георгиевский полк, спайка была крепка...» (3, 110); в главе XIV той же части Краснов проводит смотр «только что вышедшему из боя Гундоровскому георгиевскому полку» (3, 121).

Но этот факт не смягчает сердца критиков Шолохова.

Их общий вывод из главы об «ошибках» в тексте «Тихого Дона» — суров: Макаровы требуют «пересмотреть обычные для шолоховедов представления о точности изображения исторических событий»²³ в «Тихом Доне».

На каком основании?

На основании случайной описки с Гундоровским Георгиевским полком и неточной даты прорыва группы Секретева для соединения с повстанцами? Ни одно другое из обвинений Макаровых в адрес Шолохова в главе «Характер ошибок в тексте “Тихого Дона”...» не нашло подтверждения.

Макаровы упорно продолжают выискивать «ошибки» Шолохова и в последующих главах своей работы. Одну из глав они посвящают «авторским примечаниям» в «Тихом Доне», — игнорируя тот факт, что ни одно из них не является «авторским»; все они — редакционные. Вину за невысокую квалификацию редакционно-издательских работников они перекладывают на Шолохова.

Приведем на этот счет следующий пример.

В третьей главе четвертой части романа сошедший с ума во время боя с австрийцами казак Лиховидов поет казачьи песни:

Скажи, моя совушка,

Скажи, Купреяновна,

Кто ж тебя больше,

Кто ж тебя старше?

Вот орел — государь,

Вот и коршун — майор,

Вот и лунь — есаул,

И витютени — уральцы,

А голуби — атаманцы,

Клиндухи — линейцы... (2, 44)

«Примечание поясняет, — пишут Макаровы, — что “линейцы — линейные войска, предназначенные для действия в строю”.

Примечание неполно: объяснено лишь историческое значение слова “линейцы” — войска, действовавшие сомкнутым строем, но не объяснено “служивское” значение этого понятия: казачьи войска, действовавшие на “укрепленных линиях”», оборонявших государство, — на Урале, в Сибири, а потом на Кавказе. Вот откуда наблюдение собирателя старинных казачьих песен А. М. Листопадова, на которое ссылаются Макаровы, что чуть ли не половина казачьих песен «посвящена “Линии, Линеюшке, проклятой сторонушке” — кавказской пограничной линии по Кубани и Лабе, куда с конца XVIII-го века были перенесены некоторые донские станицы для несения сторожевой службы»²⁴.

Приведя слова Листопадова, Макаровы, ничтоже сумняшеся, называют эти редакционные примечания «авторскими»²⁵ и обрушивают на Шолохова следующее обвинение:

«Человеку, хоть немного знакомому с историей казачества, знатоку старинных казачьих песен (а в “Тихом Доне” многочисленные казачьи песни органично входят в ткань романа) невозможно спутать линейные войска и линейцев. Но Шолохов — все-таки спутал!»²⁶. Но причем же тут Шолохов? Составлял примечания не он, а редакция. В рукописи 2-й книги «Тихого Дона» такого примечания нет. В печатном тексте издания романа также нет указания, что это примечание — авторское. Да и вина неизвестного автора этого постраничного примечания не настолько велика, чтобы обрушиваться на него со столь суровыми обвинениями. А уже тем более, на Шолохова, как было показано ранее, действительного знатока казачьей народной песни.

В этих обвинениях Макаровы преследуют единственную цель — доказать, будто Шолохов по своему уровню не мог быть «автором неповторимого художественного мира эпопеи», посвященной казачьей жизни.

«...Эпизод с “линейцами” свидетельствует не только об исторической безграмотности Шолохова, — пишут они. — Важнее и многозначительней другой аспект. Старинные казачьи песни несут важную образную и смысловую нагрузку в изображении жизни казаков, раскрытии их души. В своих заметках, интервью, разговорах с исследователями своего творчества Шолохов неоднократно говорил, что создавая “Тихий Дон” использовал сборники Савельева, Пивоварова и Листопадова как источники казачьих песен. Но в этих сборниках “линия” и “линейцы” встречаются многократно <...>

Выходит, что Шолохов не только плохо знал историю казачества, но и дезинформировал своих собеседников — книги, на которые указано как на источник песен в “Тихом Доне”, Шолохов не читал. А ведь он и казаком-то себя не считал, о чем откровенно признавался...»²⁷.

Близкий к Шолохову редактор вёшенской газеты А. Давлятшин свидетельствует об обратном:

«Что же прежде всего и больше всего меня поразило в облике и характере Шолохова? То, что он не только отлично знал историю, быт, культуру, привычки и нравы казаков — он сам органически жил в стихии культуры и быта казачества»²⁸. И если бы Макаровы потрудились обратиться к текстам упоминаемых ими сборников казачьих песен А. Савельева «Сборник донских народных песен» (СПб., 1866), А. Пивоварова «Донские казачьи песни» (Новочеркасск, 1885, 1890), А. Листопадова «Песни донских казаков» (СПб., 1911), они убедились бы, что добрая половина песен в «Тихом Доне» взята именно из этих сборников.

Примеров подобных натяжек в книге Макаровых немало. Практически каждое их критическое утверждение в адрес Шолохова подлежит тщательной документальной проверке, — и очень немногие из них такую проверку выдерживают.

В подглавке «”Белые” и “красные”» в главе «Верхнедонское восстание на страницах “Тихого Дона”», следующей после главы «Авторские примечания в “Тихом Доне”», Макаровы пишут:

«Рассказывая о своей работе над “Тихим Доном”, Шолохов многократно повторял, что он взялся писать не историю борьбы красных против белых, а историю борьбы белых против красных. Эти слова наглядно показывают чуждость Шолохова казачеству, непонимание им кипевшей вокруг борьбы. Сами казаки никогда себя “белыми” не считали и не называли! Казаки воевали в составе Донской армии, защищая родной край — Всевеликое войско Донское, во главе которого стоял донской атаман, избранный Войсковым кругом»²⁹.

Рисунок С. Королькова

В действительности Шолохов не мог «многократно повторять» этих слов, которые принадлежат рапповцу Макарьеву. Он адресовал их Шолохову во время атаки РАПП’а на «Тихий Дон» в 1930 году, а писатель был вынужден согласиться с ними, но перетолковав их по-своему:

«Правильно говорил тов. Макарьев, что я описываю борьбу белых с красными, а не борьбу красных с белыми. В этом большая трудность. Трудность еще в том, что в третьей книге я даю показ Вёшенского восстания, еще не освещенного нигде»³⁰, — так ответил Шолохов Макарьеву. С тех пор сакраментальная фраза о борьбе белых с красными и красных с белыми и кочует по страницам критических статей как мнение Шолохова, который, конечно же, внутренне не был согласен со столь схематичным толкованием своего творчества и никогда не повторял эту формулу. Лишь полвека спустя — в 1977 году во время визита в Вёшенскую Г. Хьетсо вновь поставил перед Шолоховым вопрос об этой расхожей формулировке: «...Я передал мнение некоторых исследователей, усмотревших известное идеологическое противоречие между “Донскими рассказами” и “Тихим Доном”, связанное с тем, что в “Донских рассказах” изображается борьба красных с белыми, а в “Тихом Доне” борьба белых с красными»³¹.

Шолохов не согласился с Г. Хьетсо и ответил ему: «Это впечатление, по-видимому, объясняется тем, что в этих произведениях описываются разные эпохи; по хронологии “Тихий Дон” самое раннее из них, поскольку изображает события до и во время мировой и гражданской войн, тогда как “Донские рассказы” описывают события уже после установления Советской власти»³².

Имеется ли здесь хоть какое-то основание обвинять Шолохова в «чуждости казачеству» и «непонимании кипевшей вокруг борьбы»?

А теперь по существу вопроса о «белых» и «красных». Его трактовка Макаровыми свидетельствует о «непонимании» как раз ими «кипевшей вокруг борьбы».

Если иметь в виду участников Вёшенского восстания, то они, как нами уже указывалось, и в самом деле не называли и не считали себя «белыми», сохранив даже обращение друг к другу «товарищ».

Что же касается Донской армии, то она, вопреки утверждениям Макаровых, без сомнения, была «белой» и считала себя таковой. Донская армия защищала от большевиков не только «родной край — Всевеликое Войско Донское», но великую и неделимую, причем — белую, а не красную Россию.

Макаровы представляют дело так, будто с красными Донская армия воевала во главе с «донским атаманом, избранным Войсковым кругом». В действительности уже 26 декабря 1918 года Деникин объявил в приказе: «По соглашению с атаманами Всевеликого Войска Донского и Кубанского, сего числа я вступил в командование всеми сухопутными и морскими силами, действующими на Юге России»³³. И он оставался главнокомандующим всех белогвардейских сил Юга России, включая Донскую армию, до трагедии их исхода из Новороссийска в марте 1920 года.

Цели совместной борьбы «донцов» и «добровольцев» изложил в своей книге «Борьба с большевизмом на юге России. Участие в борьбе донского казачества» (Прага, 1921) начальник разведывательного и оперативного отделений штаба Донской армии полковник Добрынин: «В этой борьбе на казаков легла главная тяжесть напряжения и, вместе с добровольцами, они приняли на себя обязанности авангарда России и всей Европы, как некогда являлись таким же авангардом против натиска азиатских орд»³⁴.

Куда же отнесут Макаровы в свете этих слов Донскую армию и начальника ее разведки полковника Добрынина — к «зеленым»?..

Далее Макаровы «уличают» Шолохова еще в одной «неграмотности»: в упоминании «офицерских штурмовых отрядов», сражавшихся с красными на Дону. Они приводят следующую выдержку из романа:

«...красные удерживают Усть-Медведицкую... С нашей стороны, кроме дивизии генерала Фицхелаурова и двух штурмовых офицерских отрядов, подошла целиком шестая бригада Богатырева и наша первая дивизия» (VII. 9. 535); «Наутро Усть-Медведицкую с боем заняли части 5-й дивизии генерала Фицхелаурова...» (VII. 11. 545).

Макаровы утверждают, будто эти слова — вымысел Шолохова, который, как в капле воды, отражает его «незнание и непонимание происходивших событий, тенденциозность и использование расхожих идеологических штампов советской пропаганды в качестве источника своих представлений и образов». Почему? Да потому, — утверждают Макаровы, — что «в Донской армии никаких офицерских отрядов не было! Шолохов путает с Добровольческой армией...»³⁵.

Суровый вердикт! Разнос в традициях худших образцов советской идеологической пропаганды. Но основан он на неверной исходной посылке. Внимательное прочтение процитированного Макаровыми отрывка свидетельствует, что Усть-Медведицкую штурмовали одновременно 5-я дивизия Донской армии, штурмовые офицерские отряды, которые не входили в состав 5-й дивизии генерала Фицхелаурова, шестая повстанческая бригада Богатырева и 1-я повстанческая дивизия Мелехова, да кроме того, как явствует из последующего текста, еще и «английская батарея», принадлежавшая «кадетам»-деникинцам, запряженная в шестерную упряжку мулов.

«Пока мы с вами на равных правах, — резонно заявляет Фицхелаурову Григорий Мелехов. — Вы командуете дивизией, и я тоже» (4, 97). Из текста романа очевидно, что не только 1-я дивизия Григория Мелехова, но и «офицерские штурмовые отряды», и «английская батарея» на мулах не входили в 5-ю дивизию Донской армии генерала Фицхелаурова, который координировал наступление на Усть-Медведицкую, но сражались рядом как самостоятельные боевые единицы.

Макаровы приписали Шолохову включение офицерских штурмовых отрядов в 5-ю Донскую дивизию генерала Фицхелаурова, заявив, что «в Донской армии никаких офицерских отрядов не было», после чего обрушились на него с очередными обвинениями в «безграмотности» и «невежестве».

Кто же на самом деле проявляет безграмотность и невежество, применяет антинаучные методы исследования и полемики, основанные на искажении фактов?

Продолжая атаку на Шолохова, выставляя его «безграмотным невеждой», Макаровы в главке «“Белые” и “красные”» выдвигают еще одно обвинение против писателя, который будто бы «плохо представлял само устройство казачества с его выборным атаманом, Донским правительством, Донской армией. Устами Пантелея Прокофьевича Шолохов называет Краснова наказным (то есть назначенным) атаманом... В точности такую же ошибку мы встречаем в словах Кудинова... и в авторской речи Шолохова...

Та же ошибка с «наказным» атаманом, отмеченная еще Медведевым³⁶, встречается у Шолохова в «Донских рассказах».

Можно указать на книгу Антонова-Овсеенко как на возможный источник этой ошибки в романе: «2-го декабря, при избрании наказного Атамана, Каледин получил почти 90% всех голосов...»³⁷.

Действительно, в «Тихом Доне» генералы Каледин, Назаров и Краснов именуются «войсковыми наказными атаманами».

Что это? — и в самом деле «невежество» Шолохова, незнание того, что Петр I отменил выборность войсковых атаманов, возглавлявших Войско Донское, и сделал их «наказными», назначенными царем, а в 1917 году Войсковой Круг Войска Донского получил право своих атаманов выбирать?

Но в примечании к слову «атаман» уже в первой части романа подробно излагается история вопроса:

«Атаман — у казаков в царской России так назывался выборный начальник всех степеней. Во главе Донского войска стоял войсковой атаман, во главе станиц — станичные атаманы, при выступлении Казацкого отряда в поход выбирался особый, походный атаман. В широком смысле это слово значило — старшина. С окончательной утратой самостоятельности донского казачества звание атамана всех казачьих войск было присвоено наследнику престола; фактически казачьими войсками управляли наказные (то есть назначенные) атаманы» (1, 39), что было отменено после Февральской революции 1917 года.

И, тем не менее, на страницах «Тихого Дона», да и «Донских рассказов» самые разные персонажи, да и сам автор, продолжают называть избираемых на Войсковом Круге атаманов «наказными».

Что это — ошибка, или, возможно, что-то другое?

В большинстве случаев название войскового атамана «наказной» сочетается в романе с информацией о том, что он, тем не менее, был выборным. «Двадцать девятого января съехавшимися на Круг делегатами он (генерал Назаров. — Ф. К.) был избран войсковым наказным атаманом» (2, 301). Африкан Богаевский в «Тихом Доне» называется «вновь избранным войсковым наказным атаманом» (3, 366).

Но вслушаемся в слова Пантелея Прокофьевича, который весной 1918 года был делегатом Войскового Круга и выбирал в войсковые атаманы Всевеликого Войска Донского генерала Краснова. Макаровы ссылаются на них как на самую вопиющую ошибку Шолохова:

«— Я, братец ты мой, когда был на Войсковом Кругу, так я с самим наказным атаманом чай внакладку... — начал было Пантелей Прокофьевич и умолк» (4, 115).

Как прикажете старому казаку, самолично избиравшему генерала Краснова вождем Всевеликого Войска Донского, его именовать: «выборным атаманом»? — не звучит, а потому не привилось, не вошло в язык. «Войсковым атаманом»? — маловато для Краснова, тем более что рядом с ним — «войсковой походный атаман» Попов.

Вот и называет Пантелей Прокофьевич Краснова по традиции и по привычке «наказным» атаманом, подчеркивая этим, что он — самый главный, — главная власть. Вот почему для Пантелея Прокофьевича и дворец, где он пил чай с Красновым, — дворец «наказного» атамана, и сам Краснов, в выборах которого он принимал участие, невзирая на всю его очевидную выборность, оставался атаманом «наказным».

Такова тайна народного языка, — стихии консервативной, трудно поддающейся изменениям. По справедливому наблюдению В. Васильева, дед Гришака все еще величает турков «янычарами», хотя янычарское войско перестало существовать в Турции еще в 1826 году³⁸.

Так что не у Антонова-Овсеенко заимствовал Шолохов выражение «наказной атаман» применительно к избиравшимся в 1917—1919 годах войсковым атаманам, а у народа. И не ошибка это Шолохова, не проявление его «невежества», а свидетельство его удивительного языкового чутья, глубочайшего знания родного языка.

Войсковых атаманов на Дону выбирали так недолго, что язык не успел выработать соответствующее лексическое обозначение для этой процедуры.

К пониманию существа этой мнимой «ошибки» Шолохова, которая на самом деле свидетельствовала о точности его языкового слуха и знании народной речи, наиболее близко подошел Г. Ермолаев. Он справедливо подчеркивал, что пример этот имеет прямое отношение к проблеме авторства: «Не может быть вопроса, знал ли Крюков, будучи секретарем Войскового Круга, что означает выражение “наказной атаман”. Автор “Тихого Дона” попросту связал слово “наказной” с понятием “главный”»³⁹.