«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

ПОДПОЛКОВНИК ГЕОРГИДЗЕ

Материалы допросов Павла Кудинова в ходе следствия, так же, как и текст его «исторического очерка» «Восстание верхнедонцов в 1919 году» представляют его полным единоличным и единственным руководителем восстания или, как он называет себя на допросах, «командующим восстанием»⁵¹.

Но в «Тихом Доне» Шолохов оценивает роль Павла Кудинова более скромно и сдержанно, чем он сам. Эта оценка Кудинова заложена уже в самом первом представлении его читателю: «После долгих споров и толков решили сохранить прежнюю структуру власти. В состав окружного исполкома выбрали наиболее уважаемых казаков, преимущественно молодых. Председателем посадили военного чиновника артиллерийского ведомства Данилова...

Суярова на должности командующего объединенными повстанческими силами сменил молодой — двадцативосьмилетний — хорунжий Кудинов Павел, георгиевский кавалер всех четырех степеней, краснобай и умница. Отличался он слабохарактерностью, и не ему бы править мятежным округом в такое буревое время, но тянулись к нему казаки за простоту и обходительность. А главное, глубоко уходил корнями Кудинов в толщу казачества, откуда шел родом, и был лишен высокомерия и офицерской заносчивости, обычно свойственной выскочкам. <...>

Генерал Антон Иванович Деникин (1872—1947), командующий Вооруженными силами Юга России. Реальное историческое лицо, действующее в романе «Тихий Дон»

Начальником штаба выбрали подъесаула Сафонова Илью...» (4, 208—209).

Как покажет последующее развитие событий в романе, главным проявлением слабохарактерности Кудинова была его зависимость от «кадетов», подыгрывание их интересам в ущерб интересам казачества.

И здесь нельзя не удивляться проницательности молодого писателя, который почувствовал и смог передать непоследовательность командующего в сложный борьбе интересов и влияний в ходе восстания.

Но прежде всего кто такие «кадеты» и почему — «кадеты» — чуть ли не бранное слово, которое буквально не сходит с уст Григория Мелехова и его товарищей в «Тихом Доне»?

Как известно, основы Добровольческой армии были заложены генералами Алексеевым и Корниловым в ноябре — декабре 1918 года в Новочеркасске и Ростове-на-Дону. Прибывший на Дон генерал Алексеев на встрече с Донским правительством заявил, «что “союзом спасения России”, организовавшимся в октябре 1917 года в Москве, главным образом из представителей кадетской партии, ему, ген. Алексееву, поручено дело спасения России, с каковой целью он и приехал на Дон. Сюда стали стекаться беженцы офицеры и юнкера, из которых и начала свои формирования армия»⁵².

Генерал Александр Сергеевич Лукомский (1868—1939) начальник штаба Добровольческой армии. Реальное историческое лицо, действующее в романе «Тихий Дон»

Добровольческую армию сформировали кадеты — конституционные демократы. Первые части Добровольческой армии в значительной степени состояли из юнкеров и кадет — учащихся кадетских корпусов. Вот почему к «добровольцам» и прилипла эта, ставшая уничижительной, кличка «кадеты».

А так как начиная с января 1918 г. командующий Добровольческой армией генерал Деникин стал командующим всеми силами Юга России, включая и Донскую армию, это пренебрежительное прозвище стало общеупотребительным на Верхнем Дону применительно как к деникинцам, так и к красновцам.

В силу крайней непопулярности кадетов в массе простого казачества они были вынуждены держаться в тени и опираться на вчерашних фронтовиков, близких к народу, пользующихся доверием у казаков, даже если они и были близки к прежней «красной» власти, которая предала казачество. Вот почему готовя восстание, «кадеты» вышли на Павла Кудинова, — офицера из народа, полного Георгиевского кавалера, столь уважаемого среди казаков. А он, в свою очередь, привлек к восстанию Харлампия Ермакова — участника не только германской, но и совсем недавней Гражданской войны на стороне красных. Такие люди были особенно ценны организаторам восстания: именно через них можно было наиболее эффективно влиять на массу казачества.

Вчерашние фронтовики, вернувшиеся в январе 1919 года домой, оставались приближенными к командованию 28-й дивизии и, пользуясь доверием того же Фомина, занимали достаточно высокие посты. Павел Кудинов был вначале адъютантом Фомина, а потом — руководителем военного отдела Вёшенского исполкома, что облегчало ему участие в конспиративной подготовке восстания.

О том, что Кудинов не был здесь сторонним наблюдателем, свидетельствует в своих воспоминаниях житель Вёшенской станицы П. П. Лосев: «В час восстания в Вёшенской красноармеец караульной роты Василий, живший со мной во флигеле... отступая от восставших, выполняя, по-видимому, приказание командования, забежал в дом и крикнул: “Товарищ Кудинов, контра восстала!” (Кудинов был в это время советским военнослужащим). Василий побежал через Дон, а я остался в переулке. Я видел, как торопливо выбежал из дома вооруженный Кудинов. Он был в полушубке, крытом зеленым шинельным английским сукном, серой папахе, в высоких офицерских сапогах... Увидев Василия уже далеко на льду реки, Кудинов вскинул винтовку к плечу и выстрелил. Скоро красноармеец упал на лед, а Кудинов исчез с поля моего зрения»⁵³.

По прошествии такого количества лет непросто реконструировать возможный руководящий состав заговорщиков, готовивших восстание на Дону. Но благодаря изысканиям современных историков и материалам допросов Павла Кудинова и Харлампия Ермакова некоторые фамилии уже обозначились: это бывший окружной атаман Верхне-Донского округа генерал З. А. Алферов; его родственник подъесаул А. С. Алферов; бывший начальник разведотдела войск Верхне-Донского округа подъесаул И. Г. Сафонов, а также агроном Суяров, урядник Емельян Ермаков.

Сюда же можно добавить, по всей вероятности, еще два имени, названные в очерке Кудинова, но скрытые под инициалами. Как уже говорилось выше, 27 февраля 1919 года, в день захвата Вёшенской, Кудинов «совместно с членами окружного и станичного советов Д. и Б. собрал публичное собрание»⁵⁴, то есть митинг на площади. Почему бы вдруг, в 1930 году, десять лет спустя после восстания, в очерке, где решительно все его участники названы пофамильно, эти два имени зашифрованы? И кто они — эти таинственные члены окружного и станичного советов, практически руководившие вместе с Кудиновым организацией восстания в день захвата Вёшенской? Ответ простой: Окружной совет, созданный «по постановлению представителей от хуторов станицы Вёшенской, Еланской, Казанской, Мигулинской» был политической властью на повстанческой территории. В него первоначально входили: председатель Совета Никанор Петрович Данилов, товарищ председателя Емельян Васильевич Ермаков и члены Совета: Куликов, Благородов, Мельников; секретарем Совета был Попов⁵⁵.

Таким образом, к перечисленным пяти фамилиям реальных организаторов восстания можно добавить еще два имени заговорщиков: председателя окружного Совета Никанора Данилова и его члена Благородова.

В первый же день восстания обнаружились еще два офицера: «подпоручики И. Н. Бахметьев и Н. В. Дарин, офицеры в чинах весьма незначительных, неказаки, которые, тем не менее, в разгар казакоманской истерии и при наличии большого количества казаков в подобном звании, становятся: первый — начальником оперативного отдела повстанцев, второй — командиром 1-го Вёшенского полка»⁵⁶. Действительно, как свидетельствовал в своих показаниях Кудинов, в состав его штаба «входили сотник Сафонов, как начальник, адъютант по строевой части поручик Бахметьев»⁵⁷. Начальник контрразведки Верхне-Донского округа сотник Сафонов, поручик Бахметьев, прапорщик Дарин были офицеры-красновцы, которые принимали участие в подготовке восстания и его руководстве. Их имена находим в таблице командного состава армии повстанцев в приложении к очерку «Восстание верхнедонцов в 1919 году»: «Начальник штаба сотник Сафонов, поручик Бахметьев (иногородний) — адъютант штаба оперативной части <...> 5-я конная дивизия: прапорщик Дарин (Воронежской губ.) — командир 1-го кон[ного] полка; <...> 1-я конная бригада: <...> — есаул А. Алферов, Еланской стан[ицы] — начальник штаба бр[игады]...»⁵⁸.

Подтверждение тому, что Вёшенское восстание готовилось «красновцами» (что не отменяет стихийности в его последующем размахе), мы находим в мемуарах атамана П. Н. Краснова «Всевеликое Войско Донское» (1922), широко использованных Шолоховым в романе. Краснов свидетельствует, что еще в первых числах февраля — то есть до начала Вёшенского восстания — командующим Донской армией генералом Денисовым был составлен одобренный атаманом Красновым план, по которому создавалась ударная группа войск для прорыва фронта красных, с тем, чтобы «оздоровлять и поднимать казаков»⁵⁹. Об этом плане также рассказано на страницах «Тихого Дона», при этом Шолохов добавил, что замысел атамана Краснова и его генералов состоял в прорыве этой «ударной группы» на территорию Верхне-Донского округа, чтобы соединиться с повстанческой армией, а затем уже идти в Хоперский округ «“оздоровлять” заболевших большевизмом казаков» (4, 366).

Для Шолохова было очевидно, что Вёшенское восстание готовилось штабом атамана Краснова, силами агентуры, оставленной им при отступлении в станицах Верхнего Дона.

Показательно, что «красновцы» — сторонники кадетов — работали, как правило, в повстанческих штабах: в их планы входил захват руководства восстанием, и они не случайно расставляли своих людей на руководящие посты. И, вероятно, встретили жесткое сопротивление казачества, возраставшее по мере развития военных действий, которые далеко не всегда приносили повстанцам успех. Так что сопротивление было вполне оправданным: в условиях тяжелейших, беспощадных военных действий военное руководство должно было находиться в руках людей, умевших воевать. Вот почему организаторы восстания были вынуждены пойти на компромисс и поставить во главе военного отдела окружного Совета взамен агронома Суярова казака-фронтовика, пользующегося авторитетом. Компромиссной фигурой, устроившей обе стороны — и «красновцев», и местное казачество, — стал Павел Кудинов. По всей вероятности, с ним у заговорщиков были «завязаны» отношения еще до восстания, и он блестяще показал себя в день захвата Вёшенской. 4 марта (по ст. ст.) приказом окружного Совета он стал командующим отрядами Вёшенской, Еланской и Каргинской станиц, начальником штаба был назначен подхорунжий Сафонов, старшим писарем штаба — казак Солдатов. «Приказ подписали Н. П. Данилов, Е. В. Ермаков и Попов»⁶⁰.

Кстати, любопытна эта фигура — Емельян Ермаков, старший брат Харлампия Ермакова. В белогвардейской печати о нем говорится, что в «инициативном» окружном Совете он — «казак того же хутора» — Верхне-Ермаковского Вёшенской станицы, «40 лет, урядник 15 полка, участник японской и европейской войн, имеет несколько боевых отличий»⁶¹, был «товарищем председателя», то есть Н. П. Данилова. Емельян был на десять с лишним лет старше Харлампия Ермакова, уроженец Верхне-Ермаковского хутора, в то время как Харлампий Ермаков жил в хуторе Базки. Это объясняется тем, что по причине многодетности и бедности, рассказывает его дочь, Пелагея Харлампьевна, «воспитывался отец не у своих родителей, а у бездетных кумовьев Солдатовых»⁶², которые жили в хуторе Базки.

Отношения братьев Ермаковых чем-то напоминают взаимоотношения Петра и Григория Мелеховых: как и Петр, Емельян был убежденным сторонником белых, в то время, как Харлампий колебался между белыми и красными. И когда летом 1918 года Харлампия Ермакова, вернувшегося по ранению домой после службы у Подтелкова и избрания его председателем Вёшенского совета, ждала после прихода белых неминуемая расплата, — Емельян заступился за него и своим авторитетом спас его. Вот как рассказывал об этом на допросах Харлампий Ермаков: «За службу в отряде Подтелкова и за службу председателем станисполкома я был судим полевым судом белых в июле месяце 1918 года. Председатель суда есаул Сидоров. По суду приговорен был к высшей мере наказания, но по ходатайству брата, сотника Ермакова Емельяна, я был отправлен на фронт, по постановлению следующему: что если я перейду на сторону красных или буду заниматься агитацией, то семейство мое будет расстреляно, а имущество конфисковано»⁶³.

При таких взаимоотношениях между братьями вряд ли Харлампий Ермаков мог не знать о восстании, готовящемся в Верхне-Донском округе, и не поддерживать его.

Как уже отмечалось выше, организаторам мятежа была необходима помощь таких казаков-фронтовиков, как Павел Кудинов, Харлампий и Емельян Ермаковы, Кондрат Медведев, которые два месяца назад открыли фронт красным и даже сотрудничали с ними. Без опоры на таких авторитетных в казачьей среде «народных» офицеров, вышедших из массы казачества и пользующихся полным доверием, кадетам и «красновцам» было невозможно раздуть пламя мятежа. А главное — только такие боевые и безоглядно храбрые офицеры, прошедшие фронт германской и Гражданской войн, могли возглавить военные повстанческие подразделения.

На правах руководителя военного отдела окружного Совета Кудинов разослал по всем действующим частям телефонограмму:

«Ко всем действующим отрядам восставших казаков. Братья казаки! Мы окружены со всех сторон сильнейшим врагом; борьба отдельными отрядами без своевременной поддержки и взаимовыручки в бою приведет нас к неизбежному поражению и сраму. Чтобы не быть разбитыми, необходимо вверить общее командование армией одному лицу. Вашей волей требуется избрать себе командующего, которому вы с сознанием воина, должны доверить свою жизнь. Ответ об избрании телефонограммой к 12 часам 8 марта.

Начальник военного отдела Кудинов»⁶⁴.

К вечеру 8 (21) марта 1919 года на эту телефонограмму были получены ответы, по которым Кудинов единогласно избирался на пост командующего всеми восставшими частями. Начальником штаба повстанческой армии был утвержден сотник Сафонов, который «с великой охотой согласился принять штаб» (3, 209).

Видимо, организаторы восстания выбрали такой компромиссный путь руководства восстанием: военную, тактическую власть отдать «офицерам из народа», а политическую и стратегическую — сохранить за собой, оставив в своих руках штаб повстанческой армии. В него входили бывший начальник разведотдела войск Верхне-Донского округа сотник И. Г. Сафонов и два его «адъютанта» — «поручик Бахметьев <...> — адъютант штаба оперативной части» и «чиновник Сербич» — «адъютант штаба по строевой части»⁶⁵.

Возможно, эти «адъютанты штаба» как головной структуры в армии повстанцев и подтолкнули Шолохова к созданию образа подполковника «товарища Георгидзе» — ответственного работника штаба повстанцев, направленного кадетами на Верхний Дон для руководства восстанием. Этот персонаж имеет особое значение в романе. Он свидетельствует, что Шолохов знал о роли деникинско-красновской закулисы в подготовке и руководстве восстанием и изобразил ее с поразительной точностью. А это еще раз подтверждает, что писатель пользовался информацией из первоисточника, которому были доступны самые сокровенные тайны восстания.

Обратимся к сцене, где описывается, как подполковник Георгидзе командовал армией повстанцев.

«— ...Ослабление активности противника на фронте Первой дивизии и настойчивые попытки его перейти в наступление на линии Мигулинская — Мешковская заставляют нас насторожиться. Я полагаю... — подполковник поперхнулся на слове “товарищи” и, уже зло жестикулируя женски белой прозрачной рукой, повысил голос...» (4, 246).

Как видим, белоручка-подполковник разговаривает с восставшими верхнедонцами как полный хозяин положения, и при этом выговаривает им за допущенные ошибки, когда они два месяца назад открыли фронт красным:

«“— Вёшенцы, да и вообще все повстанцы, искупят свою вину перед Доном и Россией, если будут так же мужественно бороться с большевиками...”

“Говорит, а про себя смеется, гадюка!” — вслушиваясь в интонацию, подумал Григорий. И снова, как в начале, при встрече с этим неожиданно появившимся в Вёшенской офицером, Григорий почувствовал какую-то тревогу и беспричинное озлобление» (4, 247—248).

Мелехов с пристрастием допрашивает Кудинова: «...Офицер этот, из черкесов, он что у тебя делает?

— Георгидзе-то? Начальником оперативного управления. Башковитый, дьявол! Это он планы разрабатывает. По стратегии нас всех засекает» (4, 248).

И позднее, «в седле уже, медленно разбирая поводья, все еще пытался он (Григорий. — Ф. К.) отдать себе отчет в том непонятном чувстве неприязни и настороженности, которое испытал к обнаруженному в штабе подполковнику, и вдруг, ужаснувшись, подумал: “А что, если кадеты нарочно наоставляли у нас этих знающих офицеров, чтоб поднять нас в тылу у красных, чтоб они по-своему, по-ученому руководили нами?” — и сознание с злорадной услужливостью подсунуло догадки и доводы» (4, 249).

Таким образом, фигура подполковника Георгидзе имела для Шолохова принципиальное значение — прежде всего — для обрисовки характера Павла Кудинова и его взаимоотношений с Григорием Мелеховым.

Но не только. Этот персонаж важен для прояснения принципиального взгляда Григория Мелехова — и Шолохова — на Верхнедонское восстание как движение народное, противостоящее в равной мере и красным, и белым, «комиссарам» типа Малкина и золотопогонникам типа Георгидзе. Народный характер, который сразу же приняло Вёшенское восстание, понимают и его организаторы, и их доверенный человек — руководитель объединенными силами повстанцев Кудинов. Неслучайно подполковника Георгидзе прячут от казаков в обозе Черновского полка, как неслучайна и его смерть: «...Шалая пуля его чмокнула в песик. И не копнулся вроде... Казаки, сволочи, должно быть, убили...» (4, 372). «Песик» на верхнедонском диалекте означает «висок». Нужна была высокая точность выстрела и большой заряд ненависти, чтобы уложить сидевшего «на дышлине брички» в «двух верстах от линии огня» «товарища Георгидзе» в висок.

«Убили товарища Георгидзе» (4, 371), — горюет командующий Кудинов и даже пытается произвести разыскания среди казаков, которые отказываются, «а по глазам ихним б... вижу — они ухандокали» (4, 373).

«— Ну, какой он нам с тобой товарищ..., — отвечает Кудинову Григорий Мелехов. — Пока дубленый полушубок носил, до тех пор товарищем был. А — не приведи Господи — соединилися бы мы с кадетами да он в живых бы остался, так на другой же день усы бы намазал помадой, выхолился бы и не руку тебе подавал, а вот этак мизинчиком...» (4, 371).

Это свое барское нутро «товарищ Георгидзе» проявил уже в той сцене, где он был введен автором в действие и представлен Григорию Мелехову, — во время переговоров Кудинова с гонцом Алексеевской станицы, огромным казачиной в лисьем малахае.

Разговор этот закончился скандалом и резким ответом станичника-гонца: «И до каких же пор на православных шуметь будут? Белые шумели, красные шумели, зараз вот ты пришумливаешь, всяк власть свою показывает да ишо салазки тебе норовит загнуть...» (4, 243). После чего, пишет Шолохов, казак тихонечко притворил дверь, зато в коридоре так хлопнул входной дверью, что штукатурка минут пять сыпалась на пол и подоконники.

«Гордость в народе выпрямилась» (4, 244), — подвел итог этой сцене в романе Кудинов.

«— Хамство в нем проснулось и поперло наружу, а не гордость. Хамство получило права законности» (4, 244), — сказал подполковник-кавказец в ответ на слова Кудинова.

Для подполковника Георгидзе казаки, трудовой и «служивский» народ, — хамы, дикие люди. Отсюда их ненависть к «золотопогонникам» ничуть не меньшая, чем к «комиссарам».

Отвечая этим настроениям фронтовиков и стремясь привлечь «служивские» массы казачества на свою сторону, руководители восстания и пошли первоначально даже на то, чтобы сохранить некоторые аксессуары советской власти: Советы «без коммунистов», отказ от погон, обращение «товарищ» и т. д. ...

Эти внешние приметы советской власти, сохранявшиеся на Северном Дону в дни восстания, — не выдумка Шолохова, а достоверный факт. Не придумана писателем и печальная судьба армии повстанцев после ее воссоединения с белой армией: все ее части были расформированы, командиры дивизий и полков понижены до уровня сотников и хорунжих, командующий армией повстанцев Кудинов, переболев тифом, был назначен «дежурным офицером» при штабе Донской армии в Миллерове, а две недели спустя был «откомандирован в офицерский резерв в г. Новочеркасске»⁶⁶.

Похожей оказалась судьба и командира 1-й повстанческой дивизии Харлампия Ермакова: он получил после расформирования его дивизии должность «офицера для поручений при группе генерала Сальникова», а позже — «помощника командира 20 Донского полка по хозяйственной части»⁶⁷. О подвиге Харлампия Ермакова именно в этой должности рассказывал в своих воспоминаниях, которые приведены выше, казачий офицер Е. Ковалев.

Кадеты и после воссоединения армий не простили верхнедонцам открытия ими фронта перед красными в декабре 1918 года. Глубокой горечью проникнуты слова Павла Кудинова в его очерке о результатах объединения повстанческих сил с белыми: «...Как только соединились с Донской и Добровольческой армиями, опять начались всяческие виды законных и незаконных грабежей, опять завизжали свиньи, замычал скот, заржала последняя казачья лошаденка, и все — к столу или для передвижения всевозможных тыловых паразитов...

Безответственная и безумная ватага белых тыловых грабителей, контрразведчиков и карателей, ежедневно старалась вырвать из казачьих сердец чувства симпатии и солидарности к белой армии и этим увеличивала число красных. Естественно, что, видя произвол и обиду на одной стороне, человек невольно ищет правду на другой, хотя и там ее не могло быть»⁶⁸.

Как мы помним, эти строки написаны Павлом Кудиновым в 1929 году не в советской тюрьме, а на воле, им можно доверять полностью. Они объясняют «блукания» Григория Мелехова, равно как и Харлампия Ермакова, стремившегося притулиться то к красным, то к белым. Они объясняют и характер разговора между генералом Фицхелауровым и командиром 1-й повстанческой дивизии Григорием Мелеховым после воссоединения Донской и повстанческой армий, когда в ответ на недопустимые оскорбления белого генерала комдив повстанческой дивизии готов был «зарубить его на месте».

Тягостность этой атмосферы на фоне неожиданного расформирования руководством Донской армии повстанческих подразделений усугублялась и чисто военной несправедливостью, более того — необъяснимостью ситуации. Командование Донской армии, строго говоря, не имело ни права, ни оснований подобным образом обращаться с армией повстанцев хотя бы потому, что она была значительно сильнее Донской армии.

Как свидетельствует полковник Генерального штаба Донской армии Добрынин в книге «Борьба с большевизмом на юге России», к началу марта 1919 года в руках Донской армии «насчитывалось всего 15000 бойцов»⁶⁹.

Столь резкое уменьшение численности Донской армии в это время объяснялось тем, что, — как пишет Добрынин, — «в декабре войска Верхне-Донского округа, минуя командование, начали мирные переговоры с советским командованием и разошлись по домам, образовав к 25 декабря (7 января) громадный прорыв, открытый для вторжения советских войск»⁷⁰. Эта же цепная реакция захватила и другие части, в результате «в феврале 1919 года сохранившие в себе силу и уверенность остатки распылившейся Донской армии отошли за р. Донец, прикрыв столицу Дона (Новочеркасск. — Ф. К.)»⁷¹, сократившись всего до 15 тысяч человек. Численность повстанческих войск превосходила численность Донской армии более чем в два раза!

Оказывается, Донское командование намечало не только «быстрое очищение Дона», но и «усиление слабой Донской армии за счет восставших»⁷², и оно достигло своей цели. Полковник Добрынин сообщает, что численность Донской армии увеличилась с 15000 бойцов в мае 1919 до 45500 бойцов в июле 1919 года.

Расформирование армии повстанцев проводилось в отсутствие ее командующего: как показал в ходе допросов Кудинов, «на второй день после соединения с Донской армией я заболел сыпным тифом и пролежал в постели 2 м-ца»⁷³. Армию повстанцев расформировали с согласия тех, кто стоял за спиной Кудинова — истинного руководителя восстания.

В своих показаниях П. Кудинов охарактеризовал этот процесс так: «После прибытия конной группы генерала Секретева по распоряжению атамана Богаевского повстанческая армия была расформирована. Верные части повстанческой армии были влиты в дивизии Донской армии. Прежний командный состав был смещен, заменен кадровыми офицерами»⁷⁴.

Как видим, повстанческая армия не просто была расформирована, — из нее отбирались «верные части», а ее прославленные командиры были смещены. Даже «антишолоховеды» считают подобные действия чрезмерными. «Казалось бы, в штабах должны были <...> подумать о форме сохранения Повстанческой армии, при необходимой координации ее действий с армией Донской. Вместо того — выказывалось нелепое высокомерие, оскорблявшее достоинство и честь казаков, <...> и повстанцы, раскассированные по чужим полкам и потерявшие тем самым авторитетных для них офицеров, становились инертной, а порой и склонной к дезертирству массой»⁷⁵.

Всю жизнь Кудинов стыдился проявленной им в пору Вёшенского восстания «слабохарактерности», отвергал свои тайные связи с «кадетами» и настаивал на стихийном характере восстания.

На вопрос в ходе следствия, кем оно было подготовлено, он отвечал: «По-моему, оно возникло стихийно»⁷⁶. «Восстание вспыхнуло, как пожар под ветром, — стихийно»⁷⁷, — убеждал он Константина Прийму.

На вопрос: «От кого вы получали директивы и указания по руководству восстанием и кто был вашим руководителем?» — Кудинов отвечал на следствии так:

«Каких-либо указаний по руководству восстанием я ни от кого не получал, так как восстание было изолированным. Руководителей надо мной также не было, и все вопросы восстания я решал сам со своим начальником штаба сотником Сафоновым»⁷⁸.

В отношении полной изолированности восстания — до прилета в Вёшенскую аэроплана в апреле 1919 г., о котором говорилось выше, — Кудинов прав. Однако его признание в отношении того, что «все вопросы восстания он решал» вместе с Сафоновым, как раз и содержит ответ на вопрос, кто же в действительности руководил восстанием.

Об этом же свидетельствует и ответ Кудинова на вопрос о целях восстания: «...Борьба против Советской власти, поддержка этим белогвардейской Донской армии, с которой впоследствии я предполагал соединить восстание и продолжить борьбу против Красной армии»⁷⁹.

Рядовые участники восстания и даже его командиры гадали, кто на самом деле командует восстанием и каковы его истинные цели, а командующий повстанческой армией Кудинов, конечно же, все это знал, однако скрывал от повстанцев и даже от командиров дивизий. Вспомним, что после второго прилета аэроплана Кудинов, «обойдя приглашением Мелехова, собрал в штабе строго секретное совещание». Недоверие к Мелехову, представляющему низы казачьих масс, не было случайным. Повстанцы не питали любви к кадетам-«золотопогонникам». Это знали и руководители Донской армии, а потому относились к Верхнедонскому восстанию настороженно.

Бывший начальник разведывательного и оперативного отделений штаба Донской армии полковник Добрынин писал в своей книге, что после того, как в январе 1919 года Верхне-Донской «округ по собственному почину стал на “мирную платформу” и сам добровольно пошел на установление советской власти, почему не могшее сочувствовать этому офицерство, а также вся интеллигенция заблаговременно ушли на юг, и теперь восстание было поднято исключительно простыми казачьими массами»⁸⁰ (подчеркнуто мною. — Ф. К.).

Здесь — объяснение своеобразия Вёшенского восстания, исток его противоречий между «кадетскими» организаторами восстания и «простыми казачьими массами», его реально осуществившими. Этим объясняется и своеобразие характера Григория Мелехова, наиболее полно и точно выразившего противоречия, метания, историческую трагедию донского казачества и своеобразие глубинных позиций автора, который отстаивал в своем романе интересы «простых казачьих масс», в полную меру сопережил их историческую трагедию.

Но здесь же — и объяснение своеобразия позиции Павла Кудинова, который, как и Григорий Мелехов (или его прототип Харлампий Ермаков), был, по его собственному определению, «офицером из народа» и потому был вынужден скрывать свои — по слабости характера — тайные связи с «золотопогонниками»-кадетами во время подготовки восстания и свою зависимость от них в ходе восстания.

Вот почему Кудинов так настойчиво говорил о стихийном характере восстания. Это — правда, но не вся правда. В «Тихом Доне» показано, как изуверская политика «расказачивания», предательство прежних договоренностей с казаками и репрессии против них подняли стихийное казачье возмущение, что подтверждается и историческими источниками.

Но была и другая, потаенная сторона этих событий: умелые манипуляция и руководство стихийным движением казачества, чтобы направлять его в нужное белым генералам русло. Вот это и отрицает Павел Кудинов. Вот, пожалуй, единственное серьезное расхождение с Шолоховым в характеристике и оценке Вёшенского восстания, — образ подполковника Георгидзе, который Кудинов не принял самым решительным образом.

Вслушаемся в слова, сказанные им Прийме: «В романе есть кое-что, с чем я не согласен, чего со мною или вокруг меня не было. Скажем, у меня в штабе не было монархиста Георгидзе. Но Шолохов, как писатель, имеет право на художественный вымысел»⁸¹.

Спустя десятилетия Кудинов снова вернется к этой теме:

«В книге “Тихий Дон” Михайло Александрович сообщает о том, что в моем штабе при восстании был какой-то полковник-грузин. Никакого грузина и каких-либо иных племен не было. Это выдумка Шолохова, потому что такой армией против такой силы, Сов[етского] С[оюза], по его предположению, мог ли командовать сын бедного казака, кавалер 1 степени, полный бантист, 25-летний Павел Назарович Кудинов. То есть, не ему бы командовать, а царскому генералу, рассуждал так писатель... Верно сказано в мудрости: пророк не может иметь чести разве только в отечестве своем! Вот вам святая истина! Но так (как) он меня не знал и не видел, а потому плохо изобразил»⁸². (Из письма П. Н. Кудинова Г. Ю. Набойщикову, хранящегося в архиве ИМЛИ.)

Неожиданный поворот мысли и столь же неожиданное объяснение появления подполковника Георгидзе в романе, конечно же, не имеющее отношения к истине. П. Кудинов делает вид, что не понимает, в чем действительный смысл присутствия этого, как он пишет, «грузина» в романе «Тихий Дон».

Но это — наивная хитрость Кудинова, который в своей переписке с советским корреспондентом продолжил свой спор с Шолоховым в связи с предположением, будто Вёшенское восстание готовилось загодя: «никакой у них не было тайной организации, никакого подпольного центра... в штабе не было никакого грузина,.. все это делали донские казаки и он, 25-летний во главе»⁸³.

Заметим, что на страницах «Тихого Дона» нет ни единого слова о «тайной организации» или «подпольном центре», готовивших мятеж. С кем же, в таком случае, вел спор Павел Кудинов? С самим собой?